Je me suis laissé aller, la dernière fois, à un certain pathos, un certain pathétique de la solitude. Plus exactement, à y réfléchir, ce pathos, qui n'était pas tellement ma manière, moi qui suis plutôt, qui était plutôt porté aux mathèmes, ce pathos m’a emporté.

В прошлый раз я позволил себе немного поддаться определённому пафосу, определённой патетике одиночества. Точнее говоря, если подумать, этот пафос, который не совсем был в моей манере — я ведь, скорее, склонен, был склонен к матемам, — этот пафос захватил меня. 

C'est moi qui suis joué. Je ne joue pas. 

Это я — разыгрываемый. Я не играю.

Sans doute on ne passe pas impunément à l'envers de Lacan, à l'envers de son enseignement. 

Наверняка, на изнанку Лакана, на изнанку его учения не перейти безнаказанно.

Il y a les fondements qui tremblent, il y a même un certain effet de panique. On se demande ce qui reste et ce qui reste on l'appelle, avec lui, des bouts de réel. 

Колеблются основания, возникает даже некий эффект паники. Мы задаёмся вопросом, что остаётся, и то, что остаётся, мы называем, вместе с ним, кончиками реального. 

Ce passage à l'envers, on doit en plus le faire, s’y avancer, à partir de ce qui n'est pas beaucoup davantage que des bouts de réel. Ça ne se prête pas beaucoup à l'interprétation, le moment qu'on reçoit ça.

Этот переход на изнанку, необходимо, более того, осуществить, — продвигаясь туда — начиная с того, что само по себе не намного больше, чем кончики реального. Это не очень-то поддаётся интерпретации — в тот момент, когда встречаются с этим.

 Et même, quand on lit, quand on déchiffre ce dernier Lacan, ça ne fait pas trop sens, ça a beaucoup de difficultés à faire sens et on se retrouve à s'exercer à ça, à tenir un discours continu, argumenté, avec de jolies symétries. On en met un coup pour historiser cette histoire là. 

Даже когда читаешь, когда расшифровываешь этого последнего Лакана — это не слишком создает смысл, смысл создается с трудом, и мы оказываемся в положении, где упражняемся в том, чтобы удерживать непрерывный, аргументированный дискурс, с красивыми симметриями. Мы поднажимаем, чтобы историзовать вот эту историю.

Donc on éprouve ce que c'est que de fabriquer une histoire avec des morceaux de ce qu'on ne comprend pas. On pourrait dire que ça répète ce à quoi on s’astreint dans une analyse, considérée de cette perspective ultime. 

Таким образом, мы ощущаем: что же то это такое производить историю из обрывков того, чего не понимаешь. Можно было бы сказать, что это повторяет то, к чему принуждаем себя в анализе, если смотреть с этой крайней перспективы.

Et comme j’ai déjà pu le constater jadis, prendre la roue de cette curieuse logique ne va pas sans être poussé à adopter la si étrange position d'énonciation de Lacan, où on fait attention à ce qui résonne, de ce qu'on exprime. 

И как я уже имел возможность отмечать это раньше, чтобы ухватить ход этой любопытной логики, не обойтись без того, чтобы подтолкнуть себя к принятию столь странной позиции высказывания Лакана, — где обращаешь внимание на то, что резонирует в том, что выражают.

C'est ce qu'on retient d'ailleurs, je m'en aperçois aux témoignages qu'on m’en donne. C'est parfois un vocable que j'ai lâché qui pour l’un ou pour l'autre fait un petit affect et établit alors brusquement un rapport, une communication, entre là ma bouche qui articule et puis le siège de vos affects. 

Это, кстати, то, что удерживается, я это замечаю по свидетельствам, которые мне об этом передают. Иногда это какое-то словечко (vocable), которое я обронил, и которое у того или иного вызывает лёгкий аффект, и тогда внезапно устанавливается связь, коммуникация — между вот: моим ртом, который артикулирует и затем, местом ваших аффектов.

Je ne prends pas comme un fait de hasard que le dernier texte écrit que nous ayons de Lacan, publié - je me garde de dire que c'est à jamais le dernier du texte, on ne peut pas exclure qu'on retrouve autre chose, une préface faite pour telle édition étrangère qui aurait échappé à la vigilance. Mais enfin je ne prends pas comme un fait de hasard que ce texte de « L’esp d’un laps » ait été donné comme la préface du Séminaire XI de Lacan. 

Я не считаю фактом случая, что последний написанный текст, который у нас есть от Лакана, опубликованный — я воздержусь от утверждения, что это навсегда последний его текст, ведь нельзя исключить, что найдётся что-то ещё, предисловие к какому-нибудь иностранному изданию, ускользнувшее от внимания. Но, тем не менее, я не считаю случайным фактом то, что этот текст «L’esp d’un laps»/ “Про ляп” был дан как предисловие к XI Семинару Лакана. 

Séminaire XI qui avait pour titre initial Les fondements de la psychanalyse et que les auditeurs ont transformé dans l'intitulé des Quatre concepts fondamentaux de la psychanalyse que Lacan a ensuite adopté. 

Семинар XI, который первоначально носил название «Основания психоанализа», и который слушатели переименовали в «Четыре основных понятия психоанализа», название, которое Лакан затем принял.

En effet, ce sont ces fondements-là qui sont ébranlés et qui nous font voir cette expérience analytique qui, pour beaucoup ici, est de routine, sous un jour inédit. 

Именно эти основания сейчас поколеблены, и они заставляют нас увидеть аналитический опыт, который для многих здесь является рутиной, в небывалом (inédit) свете.

Inédit et pourtant - les témoignages m'en viennent - et pourtant qui dit quelque chose qu’on a à peine à formuler mais qui dit quelque chose de ce qu'on en éprouve, d'un côté et de l'autre.
 Je me souviens de ces Quatre concepts fondamentaux tels que Lacan les alignaient et les traitaient successivement – inconscient, répétition, transfert, pulsion.

Свете небывалом (inédit), и тем не менее — об этом мне приходят свидетельства — тем не менее, говорящем о чём-то, что едва удаётся сформулировать, но что говорит что-то — о том, как это переживается, по обе стороны.
Я помню эти четыре основных понятия так, как их выстраивал и последовательно рассматривал Лакан — бессознательное, повторение, перенос, влечение.

ics - répétition - transfert - pulsion 

Ce que semble indiquer la préface ultime de ce Séminaire, c'est que ces termes sont à joindre deux à deux - inconscient et transfert, ça nous donne l'inconscient transférentiel, et puis la connexion de la répétition et de la pulsion qui tourne autour de la notion, déjà mise en valeur, du réel. 

ics – répétition – transfert – pulsion
(бессознательное — повторение — перенос — влечение)

То, на что, похоже, указывает последнее предисловие к этому Семинару, — это то, что эти термины следует соединить попарно: бессознательное и перенос, что даёт нам переносное бессознательное, и затем — соединение повторения и влечения, которое вращается вокруг уже выделенного понятия Реального.

 Et donc on pourrait vouloir réarticuler les Quatre concepts fondamentaux pour dégager l'opposition de l'inconscient transférentiel et de l'inconscient réel.

Таким образом, можно было бы захотеть заново артикулировать Четыре основных понятия, чтобы вычленить оппозицию между переносным бессознательным и реальным бессознательным.

Наконец, если этот термин — «реальное бессознательное» — не удержался в учении Лакана, то это потому, что фрейдовская метка на самом термине бессознательное слишком мощная, чтобы можно было бы так просто определить его, как реальное.

Бессознательное, как фрейдовское, — это бессознательное, которое имеет смысл и которое интепретируется, тогда как в понятии реальное смысл и интерпретация угасают.

И вот почему, как я это полагаю, как я это конструирую, Лакан опустил реальное бессознательное, чтобы на следующий год попытаться предложить — как он сам выражается — нечто, идущее дальше, чем бессознательное.

 Ce quelque chose, à vrai dire, il ne l’a pas nommé. Et donc nous lui gardons ici ce pseudonyme d'inconscient réel. C'est le réel tel que l’appellent les labyrinthes, les tourbillons, les embrouilles, dont est fait ce qui se présente comme une quête, dans une analyse.

 Au fond, j'ai parlé d’effet de panique de cet envers de Lacan parce qu'une donnée primitive de la psychanalyse telle qu'il a entrepris il y a bien longtemps de la réviser, de l'actualiser, une donnée primitive, c'était l'Autre, qu'on lui mette, à ce mot, une majuscule ou non. 

C'était le fait premier sur quoi on tombe dès lors qu'on parle du langage comme fonction de la communication de l'un à l'Autre et on s’émerveille comme avec ce point de départ, qui se présente comme des énigmes ou des apories chez Freud, vient à trouver ce qui semble être une juste place. 

Это «нечто», честно говоря, он не назвал. И потому мы здесь сохраняем за ним этот псевдоним «реального бессознательного». Это таковое реальное, которое призывается лабиринтами, водоворотами, запутанностями, из которых и складывается то, что в анализе предстаёт как некий поиск (расследование, квест).

Собственно, я и говорил об эффекте паники, вызываемом этой изнанкой Лакана, потому что одна из первичных данностей психоанализа, которую он много лет назад взялся пересмотреть, актуализировать, — одна из этих первичных данностей — это Другой, будь то с заглавной буквой или без. [прим. ред.: идет ли речь о воображаемом другом (autre) и символическом Другом (Autre) в раннем учении Лакана? или же Миллер, напротив, указывает на то, что в позднем Лакане сама графическая оппозиция (заглавная/строчная) перестаёт быть определяющей? Тогда речь была бы о единой функции Другого как «первичной данности» в дискурсе психоанализа, независимо от орфографии термина?].

Это первичный факт, на который мы натыкаемся, как только говорим о языке как о функции коммуникации одного с Другим. И нас восхищает то, как из этой точкой отправления, которая  предстает у Фрейда как загадки или апории, получается обнаружить то, что, кажется, есть то самое место. 

  Symbolique, imaginaire, réel - c'est la psychanalyse pensée à partir du symbolique. Et lorsque Lacan, cahincahin introduisait son stade du miroir, c'était déjà en donnant à l'image des vertus symboliques.

Символическое, Воображаемое, Реальное — это психоанализ, помысленный, исходящий из Символического. И когда Лакан постепенно вводил свою “стадию зеркала”, он уже тогда наделял образ символическими свойствами.

 Cette primauté de l'Autre, elle se marque au plus profond de l'identité du sujet, elle la constitue. On peut même dire que Lacan s'évertue à unilatéraliser du côté de l'Autre tout ce qui est pour le sujet constituant. 

Это первенство Другого проявляется в самой глубине идентичности субъекта, оно её и формирует. Можно даже сказать, что Лакан стремится односторонне сместить всё, что конституирует субъекта, — в сторону Другого. 

Et c'est ainsi que son Autre apparaît souvent singulièrement enflé, c'est un véritable dépotoir, un capharnaüm. Plus l'Autre grossit, plus le sujet s'amincit, plus il se vide. C'est un tour extraordinaire, si l’on veut, et qui fait d’une catégorie de Freud, en fait le pivot de l'identité du sujet, la catégorie de l'identification, qui est un de ces mots de Freud qui a galopé bien plus loin que le discours analytique. Ça s'est mis à parler à tout le monde, c'est même ce qu'on entreprend à l’occasion, de manipuler dans la rumeur qui monte de ce qu'on appelle une campagne électorale, où il est permis de mentir à peu près impunément. On invite, enfin, on invite les petits enfants à s'identifier à leurs parents et pour faciliter cette identification, on vous explique d'ailleurs qu'il faut bien les payer ces parents, correctement, on dit ça. Comme ça eux aussi deviendront, c'est ce qu'on attend, des salariés corrects. L’identification est là, par exemple. 

И вот таким образом его Другой часто кажется предельно раздутым, это настоящая свалка, беспорядок. Чем больше раздувается Другой, тем сильнее истончается субъект, тем больше он опустошается. Это невероятный фокус, если угодно, который делает из одной фрейдовской категории, на деле, стержень идентичности субъекта — категорию идентификации, одно из тех фрейдовских слов, которые ускакали куда дальше, чем аналитический дискурс. Это (слово/понятие) стало «говорить» всем, это даже то, что предпринимают порой — манипулировать в этой шумихе, которая поднимается в ходе того, что называют избирательной кампанией, где позволено почти безнаказанно лгать. Приглашают… ну, приглашают маленьких детей идентифицироваться со своими родителями, и, чтобы облегчить эту идентификацию, вам, кстати, объясняют, что этих родителей надо-таки хорошо оплачивать, — так говорят. Чтобы и дети, в свою очередь, стали, —так ожидается, — правильными сотрудниками. Вот, например, где находится идентификация. 

Chez Freud, plus sérieusement, dans le chapitre de l'identification qui figure dans sa Massenpsychologie, sa Psychologie des masses et analyse du moi, comme on sait, il en distingue trois modes, de cette identification.

У Фрейда, более серьёзным образом, в главе об идентификации из его “Массовой психологии, его Психологии масс и анализе Я”, как известно, он здесь различает три формы этой идентификации.

Et Lacan, l'année qui suit « L’esp d’un laps », séjourne un moment sur ces trois modes. Le premier, mis à part par Freud comme étant à proprement parler de l'ordre de l'amour, l'identification au père. Et cette identification au père étend ses ailes sur l'ensemble du domaine de la psychanalyse. C'est vraiment, comme le dit Lacan, ce qui la fait tenir ensemble et même ce qui fait de la psychanalyse une version de la croyance religieuse. Il en dégage, en effet, ce que la stabilité du fonctionnement de la réalité doit à l'amour du père. 

И Лакан, в год, следующий за «L’esp d’un laps» («Про ляпом»), задерживается на какое-то время на этих трёх модальностях. Первая — та, которую Фрейд выделяет как относящуюся, собственно, к порядку любви, — это идентификация с отцом. И эта идентификация с отцом расправляет свои крылья над всей областью психоанализа. Это действительно то, как говорит Лакан, что удерживает психоанализ как целое, и даже то, что делает из психоанализа версию религиозной веры. Он действительно выделяет в этом то, чем стабильность функционирования реальности обязана любви отца. [прим. ред.: «L’amour du père est ce qui donne sa consistance au Nom-du-Père.» 

(Любовь отца — то, что придаёт консистентность Имени-Отца.) — Лакан, Семинар XXII, R.S.I. (1974–1975). «Ce que le fonctionnement de la réalité doit à l’amour du père…». (Тем, чем функционирование реальности обязано любви отца…)  — Лакан, Семинар XXI Les non-dupes errent (1973–1974). «L’amour du père, c’est la garantie du nouage». (Любовь отца — гарантия плетения узла.)  — Ж.-А. Миллер, курс L’Être et l’Un (2011)].

Deuxièmement, l'identification hystérique. Je pourrais dire l'identification participative (rires), participative à la vie d'un autre sujet, qualifié avant tout par son manque. 

Во-вторых, — истерическая идентификация. Я мог бы сказать — участническая [прим.: participative - букв. «участнический»] идентификация (смех в зале) [прим. ред.: партиципативная — не относится к пси-дискурсу. Миллер здесь играет: берёт слово партиципативная из модного социо-админ. и нарочито прикручивает к истерической идентификации — отсюда смех] — участническая в жизни другого субъекта, определенного прежде всего своей нехваткой.

Здесь мы можем распознать операцию истеризации (hystérisation), как выражается Лакан в «L’esp d’un laps»/”Про ляпе”, — истеоризации, hystorisation.

Участвовать в истории — значит участвовать через вторую форму идентификации. И, наконец, как вы знаете, идентификация по единичной черте, trait unaire.

Я не буду использовать здесь S₁, — я скорее зарезервирую S₁ для первой формы,
я буду использовать Sq, quiconque — какое угодно означающее, это единичная черта, поскольку, как подчёркивает Фрейд, эту черту можно заимствовать даже у совершенно безразличного вам человека, настолько, что это — Другой. 
Вот они — три формы инаковости, c которыми можно идентифицироваться:

А вот в изнанке Лакана, это там, где Другой деституирован, destitué, где субъект мыслится исходя из Реального, Символического и Воображаемого, как из трёх консистентностей — впрочем, я неправ, говоря "субъект", потому что это уже не субъект, это уже не субъект означающего, это уже не субъект идентификации — это человеческое существо, определяемое как «говорящее существо». [прим. ред.: Термин «деституирование» (destitution) в русскоязычных переводах Семинаров Лакана, к сожалению, не получил устойчивого места — возможно, из-за разнородных синонимичных употреблений (“низведение”, “лишение”, “отстранение” и др.). При этом параллельный термин «конституирование» (constitution) используется широко. Между тем, у Лакана сочетания с destitution / destitué встречаются неоднократно: Семинар XI — destitution subjective; Семинар XVII — l’Autre destitué; Семинар XX — le sujet destitué; Семинар XXI — l’Autre destitué; Семинар XXII — destitution du sujet; Семинар XXIII — le sujet destitué].
Вот что остаётся от первенства языка. В месте Другого — совсем иной принцип идентичности, о котором Лакан даёт лишь мимолётные наброски. 

Autre

В месте Другого, тело. Не тело Другого, а собственное тело, как мы выражаемся. И я бы даже сказал, что здесь нужно же сотворить несколько имен, чтобы ориентироваться в той истории, которую пытаются рассказать об этих кончиках Реального, это — Один-Тело (L’Un-Corps).

D'où tout ce qui se trouvait investit dans le rapport à l'Autre est ici rabattu sur la fonction originaire du rapport au corps propre. Dont il y a idée, idée comme de soi-même, et pourquoi Lacan reprend le vieux mot freudien de ego. 

La définition de ce que vous êtes comme ego, Lacan prend soin de souligner qu'elle n'a rien à faire avec la définition du sujet qui passe par la représentation signifiante. L'ego, lui, s'établit du rapport à l’Un-Corps. 

Là, il n'y a pas identification, il y a appartenance, propriété. Ça ne se divise pas sur les modes, là, du goût de trait unaire si je puis dire. Ça ne vise pas le point de manque de l'Autre sujet. Et ça a bien à faire avec l'amour et ce n'est pas l'amour du père sinon l'amour propre, au sens de l'amour de l’UnCorps.

Отсюда всё то, что прежде оказывалось инвестировано в отношение к Другому, здесь сворачивается к изначальной функции отношения к собственному телу. Откуда и идея, идея как о себе самом, и именно потому Лакан вновь берет старое фрейдовское слово — "эго".

Определение того, что вы есть как эго — Лакан специально подчёркивает — не имеет ничего общего с определением субъекта, которое проходит через означающую репрезентацию. Эго же устанавливается из отношения к Один-Тела (l’Un-Corps). 

Здесь нет идентификации, имеется принадлежность, собственность. Это нет разделения на модальности, на манер вкуса к единичной черте, если можно так сказать. Это не нацелено на точку нехватки Другого субъекта  (l'Autre sujet) . И это, действительно, имеет дело с любовью, но любовью отца, а скорее любовь собственная — в смысле любви Один-Тела. 

C’est la formule de Lacan page 66 du Séminaire du Sinthome - Le parlêtre adore son corps. 
Et, je dirais c'est ce qui vient à la place, c'est le plus sûr de ce qui vient à la place des trois modes de l'identification. Or Lacan, je l'ai dit naguère, insiste, tourne autour de cette propriété du corps - On ne l’est pas, on l’a. Il l’a écrit. 

Это формула Лакана на стр. 66 Семинара «Синтом»: «Говорящее существо обожает своё тело» (Le parlêtre adore son corps). 
И я бы сказал, это то, что приходит на место, это самое надежное из того, что приходит на место трёх модусов идентификации. Лакан, как я уже говорил ранее, настаивает, кружит вокруг этой собственности тела: “Мы не есть тело, его имеют". Он это так и написал.

On trouve ailleurs que cet avoir n'est qu'une croyance, croyance d'avoir son corps comme un objet disponible. Mais, c'est bien du côté de l'avoir plutôt que de celui de l’être que se pose ainsi l'UnCorps. 

В других местах можно найти замечание, что это "иметь" — всего лишь вера, вера в “иметь тело как доступный объект”. Но именно со стороны "иметь", а не со стороны "быть", так располагается Один-Тело, Un-Corps. 

Et cet Un-Corps, dit Lacan, à peu près, puisqu'il ne dit pas ce vocable de Un-Corps - l’Un-Corps est la seule consistance du parlêtre. Voilà qui, d'une phrase, réduit toutes les moires de ce dépotoir de l'Autre majuscule. L’UnCorps comme seule consistance. Et on comprend que c'est ce qu'il faut que l’être humain apporte en analyse.

И это Один-Тело, Un-Corps, говорит Лакан — приблизительно, поскольку самого слова (vocable) Один-Тело, он не произносит, — Один-Тело — это единственная консистентность говорящего существа). [прим. ред.: vocable отличается от mot, слова. Vocable — это словесное обозначение, лексема, метка, которую можно было бы ввести как термин]. Вот так одной фразой редуцирует все переливы этой свалки Другого (l’Autre) с заглавной буквы. Один-Тело как единственная консистентность. И отсюда становится ясно, что именно это должно приносить человеческое существо в анализ. 

 Après tout, s'il n'y avait que la parole en cause, on ne voit pas pourquoi le téléphone ou Internet ne seraient pas des médias appropriés. On pourrait dire que l'expérience analytique impose de donner au corps une fonction plus relevée que celle que lui assignait la psychanalyse pensée à partir du symbolique. 

В конце концов, если бы имела значение только речь, то непонятно, почему телефон или интернет не подошли бы в качестве средства медиации. Можно было бы сказать, что аналитический опыт требует придать телу функцию куда более высокую, чем ту, которую психоанализ отводил ему, мыслимый исходя из символического порядка.

Consistance, c'est là que ça se complique, Lacan ajoute mentale, par quoi je comprends : non pas physique. 

Консистентность — вот где всё усложняется: Лакан добавляет — "ментальная", что я понимаю так: не физическая. 
Physiquement le corps fout le camp à tout instant, dit Lacan. Il se défait. Il subsiste le temps de se détruire, mais il ne s'évapore pas. Voyez tout ça page 66. 

Физически тело сваливает в любой момент, говорит Лакан. Оно распадается (se défait). Оно остается (subsiste) то время, пока разрушается, но не испаряется. Смотрите всё это на стр. 66.

Pour dire que sa consistance est mentale, c'est établir le lien le plus étroit entre cet Un-Corps et non pas le symbolique mais bien l'imaginaire. D'où la thèse : l'adoration de l’Un-Corps est la racine de l'imaginaire. Et la pensée ne fait que répercuter l’adoration de l’Un-Corps. 

Сказать, что его консистенция — ментальная, значит установить теснейшую связь между этим Одним-Тела, и не Символическим, а именно Воображаемым. Отсюда тезис: обожание Один-Тела — это корень Воображаемого.
И мысль лишь отражает это обожание Одного-Тела.

La pensée, dont Lacan fait – qu’est ce que je vais dire - une puissance de l'ordre de l'imaginaire. Tout ce que nous pensons - page 92 - dit Lacan, nous en sommes réduit à l'imaginer. 

Мысль, которой Лакан придаёт — это то, что я скажу — мощь порядка Воображаемого. “Всё, что мы думаем”, — на стр. 92 — говорит Лакан, - “мы сводим к тому, чтобы это воображать”. 

Seulement nous ne pensons pas sans mot et voilà établit le sens entre imaginaire et symbolique. 

Только мы не думаем без слов — и вот это устанавливает смысл между Воображаемым и Символическим.

Le sens dont Lacan fait usage du concept dans son Sinthome et dans son texte ultime - le sens est, je dirais, un ambigu d’imaginaire et de symbolique. Il y faut des mots mais ce qui fait fonction de contenu est emprunté à l'imaginaire du corps, et de telle sorte que, des trois catégories du réel, de l'imaginaire et du symbolique ; les deux, imaginaire et symbolique, sont réunis pour produire le sens. D'où l'opposition, elle, binaire qui semble dominer l'envers de Lacan, entre réel, le réel et le sens. 

Смысл , который Лакан использует в Синтоме и в своём последнем тексте —
это, я бы сказал, нечто двойственное, между Воображаемым и Символическим. Для него нужны слова, но то, что выполняет функцию содержания, заимствовано из воображаемого тела. Таким образом, из трёх категорий — Реального, Воображаемого и Символического, две — Воображаемое и Символическое — соединяются для производства смысла. Отсюда и бинарная оппозиция, которая, похоже, доминирует в изнанке Лакана: между Реальным, Реальным и смыслом.

C'est une réduction du ternaire qui est déjà, il faut dire, posée, esquissée, martelée, dans le Séminaire de l'Éthique de la psychanalyse où par rapport à la Chose Lacan met du même côté l'imaginaire et le symbolique, comme autant de semblants. 

Это редукция троичного, которая уже, надо сказать, установлена, намечена, вбита в Семинаре «Этика психоанализа», где, по отношению к Вещи (la Chose), Лакан ставит Воображаемое и Символическое по одну сторону, как кажимости (semblants).

D'où, aussi bien, la notation que chez Freud les rapports du symbolique et du réel sont forts ambigus. 

Отсюда также замечание, что у Фрейда отношение между Символическим и Реальным — весьма двусмысленны. 
 
Et enfin, page 101, la question qui se lève, quand Lacan suppose - je le cite - si tant est que l'inconscient soit réel, - là nous sommes tous près de la fameuse incise de « L’esp d’un laps », - si tant est que l'inconscient soit réel, comment savoir si l'inconscient est réel ou imaginaire ? Il participe d'une équivoque entre les deux. 

И, наконец, на странице 101 поднимается вопрос, когда Лакан предполагает — я цитирую: «Если только бессознательное действительно есть реальное…» — (и здесь мы совсем рядом с известной врезкой из Про ляп / L’esp d’un laps: «…если только бессознательное есть реальное, как узнать, бессознательное — реально или воображаемо?». Оно участвует в эквивоке между этими двумя. 

Et nous voyons ainsi l'impeccable ordonnance des trois se compliquer d'ambiguïté et d’équivoque au point que Lacan peut dire que chez la plupart, réel, imaginaire et symbolique passent l’un dans l’autre, se confondent. Et que en face, la distinction absolue que nous pensons y introduire, c’est l’effet de l'ordonnance qu'on y met. C'est déjà une fabrication, une fabrication, si je puis dire, mentale, conceptuelle. 

Так мы видим, как безупречная упорядоченность из трех усложняется двусмысленностью и экивоком до такой степени, что Лакан может сказать, что у большинства Реальное, Воображаемое и Символическое переходит друг в друга, смешиваются. И напротив, то абсолютное различение, которое мы думаем туда вводить — это лишь эффект упорядочения, который мы туда привносим. Это уже фабрикация, фабрикация, — если можно так сказать, — ментальная, понятийная.

À vrai dire Lacan emploie d'une façon souvent synonyme avec sens, le terme du vrai. Et sous le ternaire réel, imaginaire et symbolique s'installe la problématique des rapports entre le réel et le vrai. 

Честно говоря, Лакан часто употребляет термин "истинное" (le vrai) почти как синоним "смысла" (le sens). И под троичностью "Реальное – Воображаемое – Символическое" разворачивается проблематика соотношений между Реальным и истинным.

 Alors du côté du réel et du sens, Lacan définit, aussi clairement que possible, le réel par l'exclusion de tout sens. Et c'est même la façon la plus simple de saisir pourquoi nous sommes, là, dans l'envers de Lacan.

 Итак, со стороны Реального и смысла, Лакан определяет Реальное — настолько ясно, насколько это возможно — через исключение всякого смысла. И это — самый простой способ уловить, почему здесь мы находимся на изнанке Лакана.

L'enseignement de Lacan, au fond, s'est élevé sur une conception d'une analyse comme construction de sens. Et c'est même ce totalitarisme du sens qui a appelé par des voies diverses la limite posée par le réel. 

Учение Лакана, по сути, воздвигнуто на концепции анализа как конструкции смысла. И именно тоталитаризм смысла воззвал различными путями к пределу, заданным Реальным.

La formule à quoi Lacan s’arrête, à ce propos, est exactement celle-ci : Le réel est ce qui se dépose d’exclure le sens. 

Формула, на которой Лакан останавливается, в этом отношении, звучит точно так: «Реальное — это то, что откладывается исключением смысла». 

Le vrai, dirais-je, suppose le sens. Mais il entraîne aussi bien, avec lui-même, avec sa position, dans sa dimension, il entraîne son contraire à savoir le faux ou le mensonge. Et c'est pourquoi Lacan peut dire en passant, je l'ai signalé dans ma notice de fil en aiguille, qui vient à la fin du Séminaire du Sinthome ; d'ailleurs c'est assez frappant : quand il m’est passé par la tête de faire cette notice, j’ai fais une notice joviale, ébouriffante, précisément parce que j'avais décidé de me tenir à distance du foyer brûlant de ce Séminaire, de ne faire que tourner autour. À ce moment-là, j'ai déployé toutes les astuces et les bonheurs du symbolique. J’ai signalé, donc, ce qu’en passant Lacan évoque, à propos des rapports du réel et du vrai, du terme heideggerien de Echt.

Истинное, я бы сказал, предполагает смысл. Но при этом оно вовлекает, — с самим собой, со своей позицией, в своем измерении, — оно вовлекает и свою противоположность — а именно, ложное или ложь. И поэтому Лакан может сказать мимоходом — я это указал в своей заметке по ходу дела, которая находится в конце Семинара о Синтоме — кстати, это довольно поразительно: когда мне пришло в голову сделать эту заметку, я сделал её весёлой, взбалмошной, именно потому что решил держаться на дистанции от пылающего кострища этого Семинара, лишь обходя его вокруг. В тот момент я развернул все ухищрения и радости Символического. Я указал тогда, что мимоходом Лакан упоминает, в связи с отношениями между Реальным и истинным, хайдеггеровский термин Echt (Подлинное).

�� Echt

 Je suis même allé rechercher dans Être et temps ce qui pouvait être là sa référence, je l'ai trouvé dans le chapitre 60. 

Être, c’est l’authentique terme pivot du jargon d’Heidegger, pour parler comme Adorno. Authentique, c'est là que Lacan voit la faiblesse de Heidegger, son échec L'authentique, ce serait le point de concours du vrai et du réel, un vrai réel. Et il faudrait savoir, enfin, se fermer au faux réel pour s'ouvrir au vrai réel. C'est la gymnastique qu'impose le point de vue existentialiste. 

�� Echt

Я даже пошёл искать в Бытии и времени то, что могло бы здесь быть его отсылкой, и нашёл это в главе 60.
"Бытие" — это подлинный термин – ось хайдеггеровского жаргона, — чтобы выразиться в стиле Адорно. "Подлинное" — вот где Лакан усматривает слабость Хайдеггера, его провал. "Подлинное" — это было бы точкой схождения истинного и реального, истинное-реальное (vrai-réel). И нужно было бы, наконец, закрываться от ложного реального, чтобы открыться истинному реальному. Это та гимнастика, которую вменяет экзистенциалистская точка зрения.

Toute la question est là, c’est que s'il y a un vrai réel, il y en a aussi un faux. Le vrai appelle le faux, le suppose, comme la vérité passe dans le mensonge. C'est ce qui qualifie toute énonciation. C'est ce qui aussi bien empêche d'évacuer la question de l'inconscient lui-même comme menteur. Ce qui, dans les premiers temps où on se coltine la théorie de la psychanalyse, vous fait tomber dans les pommes. À quoi croire si l’inconscient lui-même est menteur ?

Весь вопрос в этом, именно, что если имеется истинное реальное, то имеется существует и ложное реальное. Истинное вызывает ложное, предполагает его, как истина переходит в ложь. Это то, что определяет всякое высказывание. Это также не позволяет устранить вопрос о самом бессознательном как о лжеце. Что, в самом начале, когда сталкиваешься вплотную с теорией психоанализа, вас просто может привести к обмороку: "Во что же верить, если само бессознательное — лжец?"

 Il faut oublier que, précisément, là où ça parle, ça ment, ça ment et puis ça ne s’y retrouve pas, d’où la propriété que Lacan assigne dans son envers au vrai, à savoir le vrai s'embrouille. 

Нужно забыть, что именно там, где оно говорит (ça parle), — оно лжет, оно лжет, и потому оно там не обнаруживается, откуда и свойство, которое Лакан приписывает истинному на его изнанке, а именно, истинное запутывается.

D'où la thèse le réel se trouve dans les embrouilles du vrai. Ça fait dépendre, en effet, le réel dans l'analyse de ce qu'on ait fait effort pour dire le vrai, c'est-à-dire s’y embrouiller. Cette thèse, c'est la justification de l'analyse. 

Отсюда, тезис: Реальное обнаруживается в запутанности истинного. Это создает зависимость, на самом деле, реального в анализе от того, приложено ли усилие говорить истинное, то есть — запутываться в нем. Этот тезис и является оправданием анализа. 

Autre thèse, peut-être mystérieuse, sur le vrai : le vrai s'auto-perfore. Le vrai trou de soi-même si je puis dire. D'où Lacan professe que l'idée du nœud en procède. En tout cas dans le nœud, nous avons au moins une architecture de perforation.

Другой тезис, возможно,немного таинственный, об истинноме: Истинное — самоперфорируется, s'auto-perfore. Истинное — это дыра самого себя, если можно так сказать. Отсюда Лакан утверждает, что идея узла оттуда и происходит. Во всяком случае, в виде узла, у нас есть по меньшей мере архитектура перфорации. 

Et cette auto-perforation du vrai qui articule le vrai et le trou, Lacan propose d'en retrouver la racine, la matrice, dans le corps lui-même, dans le corps et ses trous.

И эта самоперфорация истинного, которая сочленяет истинное и дыру, — Лакан предлагает отыскать её корень, её матрицу — в самом теле, в теле и его отверстиях. 

 À vrai dire, il y a longtemps que, dans son enseignement, il avait établi une corrélation entre les trous abstraits de l'énonciation et les trous corporels. 

Честно говоря, уже давно, в своём учении, он установил корреляцию между абстрактными дырами высказывания и телесными дырами. 

Dans le Séminaire XI, par exemple, dans ce qu’il consacre, le chapitre à la pulsion, vous en avez le témoignage. Il rêve que les coupures signifiantes répercutent, reprennent, les coupures du corps. 

В Семинаре XI, например, в главе, посвящённой влечению, вы найдёте этому свидетельство. Он мечтает о том, чтобы означающие разрезы воспроизводили, повторяли разрезы тела. 

Et, dans le Sinthome il donne du sens lui-même une genèse corporelle, dans les termes suivants : Le sens est aspiré par l'image du trou corporel dont il est émis. 

А в Синтоме он придаёт самому смыслу телесный генезис, в следующих терминах: Смысл всасывается образом (l'image) телесной дыры, из которой он испускается. 

Donc, émission d'un côté, émission hors de, et aspiration à l'intérieur comme d'une respiration du trou qui est en l'occurrence la bouche - il ne dit pas la bouche en tant qu'elle parle, mais la bouche en tant qu'elle suce. On pourrait dire en tant qu'elle se suce comme la bouche s'embrassant elle-même, de l'image freudienne que j'ai déjà rappelée.

Итак, испускание (émission) с одной стороны, испускание вовне, и всасывание вовнутрь, — как дыхание дыры, которой в данном случае является рот: он не говорит «рот как говорящий», но рот как сосущий. Можно было бы сказать: рот, сосущий сам себя, как рот, целующий сам себя, по фрейдовскому образу, который я уже вспоминал.

 Voilà l'idée donnée d’un sens qui doit tout à l'imaginaire du corps, par rapport à quoi il oppose le regard, le regard dont il qualifie la dynamique de centrifuge. Le regard se répand, le regard ouvre l'espace hors de.

Вот задаваемая идея смысла, который целиком обязан воображаемому тела, и именно этому Лакан противопоставляет взгляд, взгляд, динамику которого он определяет как центробежную. Взгляд разливается, взгляд раскрывает пространство вовне.

 De là, il faut comprendre sans doute que le sens, au contraire, dépend d'un trou à dynamique centripète. Le sens, on le ravale après l’avoir émis. 

Отсюда наверняка надо понять, что смысл, напротив, зависит от дыры с центростремительной динамикой. Смысл проглатывается после того, как он был испущен. 

Cette notation vise à quelque chose de tout à fait précis et qui est sans doute une thèse majeure du Sinthome, à savoir que l’œil a une vision instantanée de l'espace et même que l'espace lui-même procède de cette dynamique centrifuge instantanée. 

Эта заметка нацелена на нечто совершенно точное, и, что наверняка безусловно, является одним из ключевых тезисов Синтома, а именно, что: Глаз обладает мгновенным восприятием видением пространства, и что даже само пространство проистекает из этой мгновенной центробежной динамики.

D'où l'idée que l'espace est imaginaire, que l'espace est espace de l'image. Ça, ça vire au compte de la métaphore tout ce qui dans l'enseignement de Lacan est de l'ordre de la topique. 

Отсюда идея, что пространство — воображаемо, что пространство — это пространство образа. И это — именно это —сводит к метафоре всё, что в учении Лакана является порядком топического.

L’espace est imaginaire, on comprend que dans « L'esp d'un laps », Lacan nous introduit un espace symbolique, mais que ce qu’il nie, c’est que l'espace soit réel. Il n’y a aucun espace réel, dit-il, pas en toutes lettres mais en toutes phrases, il n'y a aucun espace réel. Et il ajoute, pour qu’on comprenne bien : c'est une construction purement verbale. 

Пространство — воображаемо. Понятно, что в Пространстве ляпсуса / L’esp d’un laps Лакан вводит нам символическое пространство, но то, что он отрицает, - то, что пространство может быть (soit) реальным. Нет никакого реального пространства, говорит он не столь недвусмысленно, но в каждой фразе: никакого реального пространства не имеется. И он добавляет, чтобы было ясно: это чисто вербальная конструкция. 

Bon, il faut faire aller ensemble cette idée de construction purement verbale de l'espace, avec ce qu'il a montré au contraire de conséquence purement imaginaire de la vision. 

Ну, нужно свести вместе эту мысль о чисто вербальной конструкции пространства с тем, что он, наоборот, показал как чисто воображаемое последствие видения.

On voit : l'espace est lui aussi à cheval entre imaginaire et symbolique, à cheval entre construction verbale et élaboration visuelle. 

Видим: пространство тоже находится «верхом» между Воображаемым и Символическим, «верхом» между вербальной конструкцией и визуальной разработкой. 

Pour compléter ce bout de réel, il faudrait sans doute ajouter, au moins se poser la question de savoir si le temps, lui, ne serait pas réel. Et il me semble que rien de cet envers de Lacan ne comporte que le temps serait une construction purement verbale. 

Чтобы дополнить этот кончик Реального, следовало бы, наверняка, добавить, — по крайней мере — задаться вопросом: А не является ли, напротив, время, само оно — реальным? И мне кажется, ничто в этой "изнанке Лакана" не указывает, будто что время было бы— это чисто вербальной конструкцией. 

Au contraire, je me suis interrogé, vous le savez, sur pourquoi revient ainsi dans la bouche de Lacan la notation - il n’y a pas d'éternité. Et encore dans son Séminaire de L’unebévue l'année suivante. 

 Напротив, я задавался вопросом — вы это знаете — почему в устах Лакана вновь появляется, именно таким образом, нотация:: «вечности нет». И вновь — в Семинаре о L’unebévue / Обознанке на следующий год.

Eh bien, c'est bien de l'éternité qu'on peut dire que c'est une construction purement verbale, alors que concernant même la consistance mentale du corps, on peut dire qu'elle est travaillée réellement par le temps qui passe. Ainsi, il n'est pas impossible, je réserve encore l'avenir, qu’on ait à élaborer dans l'envers de Lacan cette dissymétrie entre l'espace et le temps, pas d’espace réel et peut-être le temps qui lui, l’est. 

Ну так вот — именно о вечности можно сказать, что это чисто вербальная конструкция. В то время как даже ментальная консистентность тела, можно сказать, реально прорабатывается временем, которое проходит. Таким образом, это не является невозможным — я еще оставляю это на будущее — что на изнанке Лакана придется разработать эту асимметрию между пространством и временем: нет реального пространства, но возможно, время, которое само-то, есть [реальное]. 

Alors la position de l'objet petit a qui s'ensuit, que reprend Lacan, enfin pour la resituer, ce qu'il appelle objet petit a, c'est ce qui dans tous les cas fait obstacle à l'espace imaginaire, à l'expansion, dit-il, de l'imaginaire concentrique, que ce soit dans le centripète du sens où le centrifuge de la vision. L'objet petit a est plutôt ce qui déchire l’imaginaire.

Итак, позиция объекта маленького a, которая из этого вытекает, — к которой Лакан вновь возвращается, впрочем,чтобы ее переустановить: то, что он называет объектом маленькое a, — это то, что во всех случаях создает препятствие воображаемому пространству, расширению, — говорит он, — концентрического воображаемого, будь то в центростремительности смысла или в центробежности видения. Объект маленькое a — это скорее то, что разрывает Воображаемое. 

La critique de l'espace est aussi, on peut dire qu'elle est nécessaire à un discours qui nie la primauté de l'Autre, puisque cette primauté de l'Autre, elle suppose au moins une distinction de place. 

Критика пространства — это также, можно сказать, то, что является необходимым для дискурса, отрицающего первенство Другого, поскольку это первенство Другого предполагает как минимум различение мест.

Et quand Lacan nie le caractère réel de l'espace, c’est bien tout ce qu'il a pu dire, lui, de la fonction de la place, si essentielle pour déterminer la métaphore et la métonymie par exemple, c'est bien tout ça qui trouve à se reclasser hors du réel. 

 А когда Лакан отрицает реальный характер пространства, — всё, что он мог сказать о функции места, столь существенной для определения метафоры и метонимии, — всё это оказывается переклассифицированным вне Реального.

La psychanalyse pensée à partir du symbolique, la catégorie de la place est décisive. C'est un instrument dont nous faisons usage sans même plus nous en rendre compte et c'est là qu'il faut rappeler qu'il n’y a aucun espace réel, que l'espace est une construction verbale.

Психоанализ, мыслимый из Символического, — категория места в нем является решающей. Это — инструмент, которым мы пользуемся, уже даже не отдавая себе в этом отчета, и здесь необходимо напомнить, что не имеется никакого реального пространства, пространство — это вербальная конструкция. 

De la même façon, la négation de la primauté de l'Autre fait que l'absence de rapport sexuel est dans l'ordre. Il n’y a pas de rapport sexuel entre autre. 

Точно так же отрицание первенства Другого приводит к тому, что отсутствие сексуального отношения оказывается в порядке вещей. С другим нет сексуальной связи.

C'est là aussi la valeur de ce terme de solitude que j'ai martelé. S'il y a rapport sexuel, quand il y a rapport sexuel, ce ne peut être que dans le rapport à une altérité interne à la structure du parlêtre. Et c'est à ça que nous devons la fameuse opposition qui se trouve dans le Sinthome, entre le sinthome et le ravage. 

 Вот в этом тоже — ценность/значение термина "одиночество", который я так настойчиво подчеркивал. Если сексуальное отношение имеется, когда имеется сексуальнае отношение, — то это возможно лишь как в отношении к инаковости, которая является внутренней в структуре говорящего существа (parlêtre). Именно этим мы обязаны той знаменитой оппозиции, которая обнаруживается в Синтоме, — между синтомом и опустошением (ravage).

La femme fait sinthome, l'homme fait ravage, c'est là que Lacan sauve le rapport sexuel, mais en l’indexant à une altérité qui est interne à la structure du parlêtre. Et c'est pourquoi, même, il invente une géométrie du rapport sexuel, toute différente de l'espace concentrique de l'imaginaire. Il invente que la géométrie du rapport sexuel est plutôt celle du gant retourné, à partir, enfin, de l'adéquation spéciale que Joyce ressentait de son épouse à son égard ― elle me va comme un gant. 

Женщина создает синтом, мужчина создает опустошение. Именно здесь Лакан спасает сексуальные отношения, но индексируя их инаковостью, которая является внутренней по отношению к структуре говорящего существа. И именно поэтому он даже изобретает геометрию сексуальных отношений, совершенно отличную от концентрического пространства воображаемого. Он изобретает… геометрия сексуальных отношений — это скорее геометрия вывернутой перчатки, исходя, наконец, из той особой пригодности, которую Джойс ощущал со стороны своей супруги: «она мне подходит как перчатка».

Et Lacan peut donc formuler que tout ce qui subsiste du rapport sexuel dans la solitude du parlêtre est la géométrie du gant retourné, c'est-à-dire ce qui dément ce qui n'est pas de l'ordre de l'espace concentrique instantané de la vision.

Таким образом, Лакан может сформулировать, что всё, что остаётся от сексуальной связи в одиночестве говорящего существа, — это геометрия вывернутой перчатки, то есть то, что опровергает концентрическое мгновенное пространство видения.

 L’hystérisation est là en fonction d’aide, dans la mesure où Lacan l’a définie, définit l'hystérie comme la dernière réalité perceptible sur ce qu'il en est du rapport sexuel.

Истеризация здесь играет роль функции помощи, поскольку Лакан определяет истерию как: последнюю воспринимаемую реальность того, что есть сексуальное отношение. 

 Mais on voit que alors que dans le cadre d'une psychanalyse ordonnée au symbolique, l'absence du rapport sexuel fait scandale et que Lacan doit s'en expliquer, avec lui-même, dans son texte par exemple de l'Étourdit. Il n’en est absolument plus de même dans le texte du Sinthome. Il s'agit plutôt de savoir à quelle condition précaire s'établit le rapport sexuel et c'est à la condition qu’il lui soit ménagé une altérité qui est interne à la structure tripartite ou quadripartite du parlêtre

Но видно, что тогда как в кадре психоанализа, упорядоченного с Символическим, отсутствие сексуального отношения воспринимается как скандал, и Лакан должен объясняться — с самим собой, — например, в его тексте L’Étourdit, то — в тексте Синтома это уже иначе. Речь скорее идет о том, при каком, прекарном условии может установиться сексуальное отношение? И это условие — наличие инаковости, внутренней к трехчастной или четырехчастной структуре говорящего существа. 

Il s'agit plutôt de savoir à quelle condition précaire s'établit le rapport sexuel et c'est à la condition qu’il lui soit ménagé une altérité qui est interne à la structure tripartite ou quadripartite du parlêtre

Речь скорее идет о том, при каком прекарном условии устанавливаются сексуальные отношения, — и это при условии, что ему самому предоставлялась бы инаковость, которая является внутренней к трехчастной или четырехчастной структуре говорящего существа.

 C'est décapant, pour tout dire, c'est une voie qui, laissons de côté les facilités de l'imaginaire et du symbolique, s’attache au réel, sans aucun positivisme. 

Это сильно отрезвляет, говоря по-простому. Это — путь, который, — оставляя в стороне легкость Воображаемого и Символического, — цепляется за Реальное — без какого бы то ни было позитивизма.

Le positivisme, c’est la croyance aux faits alors que précisément, ici, la mentalité de l'être humain fait qu'il instaure des faux faits, comme dit Lacan. 

Позитивизм — это вера в факты, тогда как, как раз здесь, ментальность человеческого существа такова, что он учреждает ложные факты, как говорит Лакан. 

C’est l’imaginaire qui domine et donc ne croyez pas pouvoir échapper au réel par la religion du fait. 

Именно Воображаемое доминирует, и поэтому не думайте, что можно ускользнуть от Реального через религию факта.

Ce que Lacan tente et tentera jusqu'au bout, c'est d'élaborer le mode d’une pensée disjointe de l'imaginaire, une pensée qui ne serait pas fondée sur l'adoration de l’Un-Corps, appareillée à l'écriture, avec l'idée que ça permettrait de toucher au réel. 

То, что Лакан пытается и будет пытаться до самого конца, — это выработать модальность мысли, отсоединенную от Воображаемого, мысли, не основанной на обожании Одного-Тела, оснащенного письмом, с идеей, что именно это позволяло бы коснуться Реального. 

Enfin, toucher le réel, ça n'est pas le vrai et pour ce qui est du réel auquel nous avons affaire, il faut d'abord s'essayer, s’obliger aux embrouilles du vrai et d'ailleurs je ne fais pas autre chose ici et la semaine prochaine quand je continuerai.

Впрочем, прикоснуться к Реальному, это не есть истинное и то, что касается Реального, с которым мы имеем дело, сначала нужно попытаться, впутаться в запутанности истинного — и, собственно, ничем иным я здесь не занимаюсь, и на следующей неделе я продолжу.

 Applaudissements 

(Аплодисменты.)

Alors il n’y a pas de semaine prochaine. La prochaine date est le 28 février. À l'université ça reprend le 26 donc je reprendrais mes efforts pour m’embrouiller dans le vrai, mes efforts vers le réel je les reprendrai seulement le 28 février.

Итак, на следующей неделе занятия не будет. Следующая дата — 28 февраля. В университете занятия возобновляются 26-го, так что я возобновлю свои усилия запутаться в истине, а усилия к Реальному — только 28 февраля.

Il paraît que, pour la semaine prochaine, la salle doit être occupée. Voilà

Говорят, что на следующей неделе помещение будет занято. Вот так.