17 novembre 2004

17 ноября 2004 г.


I – Présentation du sinthome

1. Le choix d'un titre


I – Представление синтома

1. Выбор названия


Une attitude

Установка

Bon, je vous remercie d'être là ! Ça me permet de me rappeler que vous existez. À vrai dire je vous ai un peu oubliés, pour ne penser qu'à Lacan et à rédiger Lacan. Je m'aperçois que ça écrante, votre présence, au point que je n'ai pensé que j'avais à vous parler qu'hier soir.

Что ж, спасибо, что вы здесь! Это напомнило мне, что вы существуете. По правде говоря, я на какое-то время забыл о вас, думая только о Лакане и формулировках Лакана. Я понимаю, что ваше присутствие настолько притягательно, что до вчерашнего вечера я не считал нужным с вами разговаривать.

Donc je vais faire ce que aujourd'hui ce qui m'est venu, ce qui m'est venu ce matin. Comme je vérifie que vous êtes là, vous attendez quelque chose de moi, évidemment j'y penserai tout au long de la semaine, maintenant.

Поэтому я буду делать то, что пришло мне в голову сегодня, то, что пришло мне в голову сегодня утром. Поскольку я выверяю, там ли вы, ждете ли чего-то от меня, разумеется, я думаю об этом всю неделю. А сейчас.

Ce que je sais le mieux, c'est mon commencement. Et mon commencement, c'est mon titre : Pièces détachées, au pluriel. Je l'ai choisi, hier soir, parce que ça n'engage à rien ; ça ouvre, ça laisse ouvert ce qui peut venir et qui viendra, j'ai confiance, j'ai confiance en vous.

То, что я знаю лучше всего, — это мое начало. И мое начало — это мое название: «Отдельные части/Запчасти» (Pièces détachées), во множественном числе. Я выбрал его вчера вечером, потому что оно ни к чему не обязывает; оно открывает, оно позволяет открыть то, что может прийти и что придет, я верю, у меня есть вера в вас.

C'est un titre qui ne préjuge de rien et précisément ça me soulage d'avoir à veiller à la cohérence.

Это название ничего не предрешает, и именно это избавляет меня от необходимости того, чтобы заботиться о связности.

Après tout, de me prendre moi-même au débotté je m'aperçois que la cohérence est un artifice. Et si ce titre me va, c'est que il donne le pas à la contingence sur la cohérence.

В конце концов, если навскидку, я понимаю, что связность — это искусственно. И если это название мне подходит, то только потому, что оно отдает предпочтение случайности перед связностью.

Et ça me plaît d'autant plus que c'est une attitude qui peut se prévaloir d'être analytique, c'est en tout cas ce que comporte la règle analytique.

И это мне столь нравится, потому что это — установка, которая может претендовать на аналитическую, по крайней мере, это то, что подразумевает аналитическое правило.

J'ai dit le mot « attitude », qui est un mot codé, c'est un mot qui a sa place dans la logique mathématique ou au moins dans sa philosophie. Bertrand Russell parlait des attitudes propositionnelles.

Я сказал слово «установка», которое является кодовым словом, словом, имеющим свое место в математической логике или, по крайней мере, в ее философии. Бертран Рассел говорил о пропозициональных установках.

Qu'est-ce qu'on désigne par attitudes propositionnelles ? On désigne par-là les diverses relations qui peuvent s'établir entre ce qu'on continue d'appeler dans cette philosophie « l'esprit », comme ça nous vient en anglais c'est le mind, le mind qui a un certain caractère de bien faire attention, c'est l'objet qu'avait dégagé, le mot en reste chargé, qu'avait dégagé John Locke.

Что мы понимаем под пропозициональными установками? Под этим мы понимаем различные отношения, которые могут устанавливаться между тем, что мы продолжаем называть в этой философии «разумом» (l'esprit), — поскольку к нам пришло из английского языка это слово mind, которое имеет определенный характер, требующий осторожности, именно объект, это слово остается нагруженным этим, который определил Джон Локк.

Les relations diverses, dis-je, qui s'établissent entre le mind et les énoncés. Ces relations c'est par exemple la croyance, la peur, l'espoir, la connaissance, la compréhension, la supposition, etc.

Я говорю о различных отношениях, которые устанавливаются между разумом (mind) и высказываемым (énoncés). Такими отношениями являются, например, вера, страх, надежда, знание, понимание, предположение и т.д.

Quand je dis quelque chose, quand je pose une proposition, je peux qualifier ce que je dis en précisant : c'est ce que je crois, c'est ce que je sais, c'est ce que j'espère, ou bien même le contraire : Je dis le contraire de ce que je pense.

Когда я что-то говорю, когда я выдвигаю пропозицию, я могу определить то, что я говорю, уточнив: это то, во что я верю, это то, что я знаю, это то, на что я надеюсь, или даже наоборот: я говорю противоположное тому, что я думаю.

Autrement dit, une attitude au sens logique est une relation entre l'énoncé et l'énonciation, on n'a pas pu évacuer ça.

Другими словами, установка в логическом смысле — это отношение между высказываемым (énoncé) и высказыванием (актом высказывания) (énonciation). Мы не смогли избавиться от этого.

Quand je dis comme titre Pièces détachées, je veux dire que je m'imagine que je peux ne pas prendre ça totalement à mon compte, faire des essais, sans trop de vérification.

Когда я говорю «Отдельные части» как название, я имею в виду, что представляю себе, что могу не принимать его полностью на свой счет, что могу опробовать его, не слишком проверяя.

L'attitude, penser qu'il y a une attitude, en ce sens que j'ai dit, ça rappelle d'abord qu'il y a quelque chose derrière ce qui se dit. Que derrière ce qui se dit, il y a le fait qu'on dise, c'est le rappel auquel Lacan a procédé comme départ de son écrit l'Étourdit, que vous trouvez dans le recueil des Autres écrits vers les pages 400 et quelques.

Установка, думая, что есть некая установка, в том смысле, как я сказал, это напоминает прежде всего о том, что имеется что-то позади того, что говорится. Что позади того, что говорится имеется то, что говорят, — это напоминание, которое Лакан использовал в качестве отправной точки для своего текста L'Étourdit, который вы найдете в сборнике Autres écrits на страницах 400 и далее.

Ce qu'on dise, l'attitude propositionnelle, le fait de l'énonciation reste volontiers, souligne-t-il, oublié derrière ce qui se dit.

То, что говорят (qu'on dise), пропозициональная установка, факт высказывания, подчеркивает он, с легкостью остается позабытым позади того, что говорится.


« Élucubrat »

Et où est le ce qui se dit? Le ce qui se dit n'est pas une donnée élémentaire, ce qui se dit n'est pas une donnée première. Le ce qui se dit – je ne fais que reprendre ce que suggère Lacan – le ce qui se dit est dans ce qui s'entend ; en ce sens, ce qui se dit, ce que éventuellement vous déposez sur vos papelards comme préalablement moi-même j'ai déposé des écritures, au fond c'est ce qui pour vous se dit dans ce que vous entendez de moi. Ce qui se dit c'est déjà ce qui se lit. Ce qui se lit et que vous écrivez ; c'est bien la preuve que ça se lit, il y a quelque chose qui se lit.

И где находится это то, что говорится (ce qui se dit)? То, что говорится не является элементарным данным, то, что говорится не является первичным данным. То, что говорится — я лишь повторяю то, что предлагает Лакан — это то, что говорится находится в том, что слышится; в этом смысле то, что говорится, то, что вы можете при случае записать на своих листках бумаги, как я сам ранее записывал, — это, по сути, то, что говорится для вас в том, что вы слышите от меня. То, что говорится, это уже то, что читается (qui se lit). То, что читается, и то, что вы пишете, доказывает то, что оно читается, имеется что-то, что читается.

Ce qui s'entend, voilà le fait, voilà ce qui a lieu, voilà ce qui s'enregistre. Et quelqu'un qui ignore le français a quand même accès, si on lui passe ces petites bandes de magnétophone, a quand même accès à ce qui s'entend.

То, что слышится, вот факт, вот то, что имеет место, вот то, что регистрируется. И тот, кто не знает французского языка, все равно имеет доступ, если проиграть ему эти маленькие магнитофонные кассеты, все-таки имеет доступ к тому, что слышится.

Voilà ce qui a lieu ici, ce qui s'entend.

Вот то, что происходит здесь — то, что слышится.

Le vrai positivisme, le factualisme si je puis dire, est de s'en tenir à ce qui s'entend. C'est ce dont il convient de se souvenir, de ne pas oublier, s'agissant de l'interprétation analytique, c'est avant tout ce qui s'entend, à charge pour celui qui la reçoit, s'il le veut bien, de chercher ce qui s'est dit dans ce qu'il a entendu et pas simplement en disant : est-ce que vous pouvez le répéter ?

Истинный позитивизм, фактуализм, если можно так выразиться, заключается в том, чтобы придерживаться того, что слышится. Именно это следует помнить, не забывать, когда дело касается аналитической интерпретации, это прежде всего: то, что слышится, ответственность того, кто получает интерпретацию, и если того пожелает, искать то, что было сказано, в том, что он услышал, а не просто говорить: не могли бы вы это повторить?

Ça suscite souvent ça l'interprétation, il ne faut jamais la répéter, parce que, c'est de structure qu'il y a cet écart entre ce qui s'entend et ce qui se dit.

Вот к чему часто приводит интерпретация, ее никогда не нужно повторять, потому что есть структурный разрыв между тем, что слышится, и тем, что говорится.

Ce qui se dit dans ce qui s'entend c'est déjà une construction, c'est déjà une élucubration. Et c'est pourquoi, évidemment ça m'absorbe d'écrire Lacan, sur la base de ce qui a été entendu, enfin reste encore à savoir ce qui se dit là-dedans ; au fond c'est à chaque mot, à chaque ligne, que il y a une construction à faire, une construction à essayer, et pas qu'une, avant de livrer un manuscrit de Lacan.

То, что говорится в том, что слышится, уже является конструкцией, уже является измышлением (élucubration). И именно поэтому меня, разумеется, захватывает написание Лакана, основываясь на услышанном, ну, остается еще узнать, что там говорится; по сути, именно с каждым словом, с каждой строкой нужно построить конструкцию, конструкцию, которую нужно опробовать, и не одну, прежде чем представить манускрипт Лакана.

Entre le fait qu'on dise et le fait qu'on l'entend, il y a ce qui n'est pas un fait mais une construction, que je pourrais appeler un élucubra, l'élucubra c'est ce qui se dit.

Между тем фактом, что говорят, и тем фактом, что слышат, существует то, что является не фактом, а конструкцией, которую я мог бы назвать элюкубра (élucubrа), (измышление) — это то, что говорится.

Et on n'en est jamais très sûr de ce qui se dit, si on fait ici usage de la forme pronominale c'est bien parce que en règle générale ce qui se dit n'est pas ce qu'on veut dire. Ça c'est l'avantage d'avoir jeté ça sur le papier pour moi c'est que j'ai pas eu à m'occuper de ce que je voulais dire, j'ai squeezé ce moment-là et c'est l'écart entre ce qui se dit et ce qu'on veut dire qui laisse place à l'interprétation. Elle repose sur ce décalage là.

И мы никогда не очень уверены в том, что говорится, так что если мы используем здесь местоименную форму, то это потому, что, как правило, то, что говорится, — это не то, что вы хотите сказать. В этом преимущество того, что я набросал это на бумагу: мне не нужно было беспокоиться о том, что я хочу сказать, я отжал (squeezé) там эту часть, и именно разрыв между тем, что говорится, и тем, что подразумевается (veut dire), оставляет место для интерпретации. Она основана на этом расхождении (décalage).

Et ce décalage veut dire qu'on peut toujours élucubrer davantage.

Dans l'ordre de il me dit ça mais qu'est-ce qu'il veut dire ?

И это расхождение означает, что мы всегда можем измышлять далее.

В том смысле, что он говорит мне это, но что это значит?

Voilà, quelqu'un me dit quelque chose en séance et je m'esclaffe, je ris. Je ris c'est-à-dire je dis. Rire c'est une façon de dire ; mais qu'est-ce que je dis au juste ? Est-ce que je dis forcément que ça m'amuse ? Que c'est drôle ? Peut-être que ça dit exactement le contraire, que c'est désespéré par exemple, car on peut rire plutôt que de pleurer.

Кто-то говорит мне что-то на сессии, и я хохочу, я смеюсь. Я смеюсь, то есть я говорю. Смех — это способ сказать, но что именно я говорю? Обязательно ли я говорю, что меня это забавляет? Что это смешно? Может быть, это говорит как раз об обратном, например, об отчаянии, потому что можно смеяться скорее, чем плакать.


Martyr

Мученик

L'analyste ne pleure pas. On n'a jamais vu ça! Un analyste qui pleure en séance (rires), c'est certainement tant mieux, ce sont les analysants qui pleurent éventuellement. Mais quand ça arrive ça ne dit pas encore de soi-même ce que ça veut dire. Pleurer c'est peut-être une résistance, pleurer plutôt que de parler, mais enfin on réussit très bien aussi à pleurer tout en parlant.

Аналитик не плачет. Мы никогда такого не видели! Аналитик, который плачет на сессии (смеется) — это, конечно, хорошо, ведь это анализанты в конечном итоге плачут. Но когда это случается, это еще не говорит само по себе, что это значит. Плакать, возможно, является сопротивлением, плакать вместо того, чтобы говорить, но нам, в конце концов, также очень хорошо удается плакать во время разговора (одновременно говоря).

Et, alors, c'est peut-être signaler qu'on s'est arraché une vérité, on pleure sur cet arrachement là, on pourrait même élucubrer que les pleurs commémorent la castration, et que ce qui se dit sert à ça. Qui pleure là ?

И тогда, возможно, это признак того, что мы вырвали истину, плачут по поводу этого вырывания/извлечения, можно было бы даже измыслить (вообразить), что слезы знаменуют кастрацию, и то, что говорится, служит этой цели. Кто там плачет?

« Qui pleure là, sinon le vent simple, à cette heure / Seule, avec diamants extrêmes ?... Mais qui pleure,/ Si proche de moi-même au moment de pleurer ? »

«Кто плачет в этот час? Не ветер ли ночной

Гранит верховные алмазы надо мной?

Кто плачет так, что я сама вот-вот заплачу?»

Attitude propositionnelle, je cite, je suis passé à la citation, au premier vers de « La jeune Parque », dans la citation, quelqu'un d'autre parle, qui dit que ce n'est rien que le vent qui pleure, dans la solitude de l'heure.

Пропозициональная установка, — я цитирую, я перешел к цитате, — в первой строке «Юной парки», в цитате говорит кто-то другой, кто говорит, что это не что иное, как плач ветра, в одиночестве часа.

Qui pleure, dans la solitude de la séance analytique ?

Кто плачет в одиночестве аналитической сессии?

En règle générale, ce sont des femmes. Elles portent la plainte jusqu'aux pleurs, parfois même simplement la vérité jusqu'aux pleurs, et ce faisant elles font voir que la séance analytique c'est souvent l'heure des pleurs, la pl'heure si je puis dire. Alors ça vaut ce que ça vaut, hein (rires). Comme de dire – je l'associe à ça – qu'enseigner, c'est en saigner.

Как правило, это женщины. Они доводят жалобу до слез, иногда даже просто правду до слез, и тем самым показывают, что аналитический сеанс — это часто время для слез, часоплач*, pl'heure, если можно так выразиться. Так что это стоит того, чего стоит, эх (смеется). Как сказать — вот с чем я это ассоциирую — как сказать, что преподавать (enseigner) — это кровоточить (en saigner).

*прим. перев.: l'heure des pleurs, la pl'heure: от «час» + «плач»

C'est une autre heure. Celle à laquelle je suis convoqué, il y a du saignement dans l'affaire, pas seulement du savoir. Donc je pourrais vous dire « ceci est mon sang» (rires) et, oui, j'ai dû m'apercevoir ce matin que j'en suis venu au point où enseigner, c'est quelque chose comme exhiber ses stigmates.

Сейчас другое время. Время, на которое я призван, в этом деле имеется и кровотечение, а не только знания. Так что я мог бы сказать вам «это моя кровь» (смеется), и да, сегодня утром я, должно быть, понял, что дошел в этом до того момента, когда преподавание стало чем-то вроде демонстрации своих стигматов.

J'enseigne en martyr, en martyr de la psychanalyse. J'en sens bien le ridicule. Mais sans doute la position de martyr est-elle ce à quoi on arrive quand on a une passion.

Я преподаю как мученик, мученик психоанализа. Я прекрасно чувствую нелепость этого. Но позиция мученика — это, наверняка, то, к чему вы приходите, когда у вас есть страсть.

Avoir une passion c'est subir, c'est souffrir, et l'enseignement de la psychanalyse, comme ce matin je l'éprouvais dans, devoir me remettre à tourner la manivelle, quand on est loin comme je m'en apercevais , de la position universitaire dont je suis parti et que j'ai continué à m'occuper pendant plusieurs années en enseignant de la psychanalyse.

Иметь страсть — это претерпевать, это страдать, а преподавание психоанализа, как я это испытал сегодня утром — это необходимость снова крутить баранку, — когда ты уже далеко, как я это понял, от той университетской позиции, с которой я ушел и о чем продолжал заботиться в течение нескольких лет, преподавая психоанализ.

Je l'ai dit d'ailleurs un jour quand je sentais que ça bougeait que cette position, qui faisait de moi un enseignant, cette position avait vacillé, je l'avais signalé ici, comme je signale aujourd'hui, enfin, à quel point elle ne m'est plus, si je puis dire, naturelle, de m'adresser à une foule.

Я, кстати, сказал это однажды, когда почувствовал, что это движется, что эта позиция, которая сделала меня преподавателем, эта позиция пошатнулась, я указал на это здесь, как указываю сегодня, наконец, на то, что для меня уже не является, если можно так сказать, естественным обращаться к толпе.

C'est peut-être la première fois que je l'éprouve comme ça, c'est pas naturel, c'est un effort, c'est vraiment convertir la passion de la psychanalyse, ce qu'elle peut comporter de souffrance, en une exhibition, une exhibition de la passion.

Пожалуй, я впервые переживаю это подобным образом, это не является естественным, это требует усилий, это действительно превращает страсть психоанализа, все страдания, которые она может повлечь за собой, в выставку, выставку страсти.

Au fond l'attitude que je pourrais substituer au je sais, l'attitude du je sais est ce qui soutient un enseignement, je pourrais y substituer un je souffre, je souffre mille morts pour vous parler. J'en ai pas l'air bien sûr et c'est à en apercevoir le ridicule qu'au souffrir je substitue le rire, tout au moins le sourire, plutôt sourire que souffrir.

В общем, установка, которую я мог бы заменить на «я знаю», установка «я знаю» — это то, что поддерживает учение/преподавание, я мог бы заменить на «я страдаю», я адски страдаю, говоря с вами. Я не выгляжу, конечно, таким, и именно потому, что я вижу всю нелепость того, чтобы страдать, я заменяю это смехом, или, по меньшей мере, улыбкой, лучше улыбаться, чем страдать.

Et c'est pourquoi je dis Pièces détachées » et Pièces détachées c'est ce que j'ai à m'arracher pour vous le rapporter.

Вот почему я говорю отдельные части, а Отдельные части — это то, что мне приходится оторвать от себя, чтобы передать это вам.

Je dis que c'est une attitude analytique parce que on ne demande pas autre chose à un analysant, que de livrer sa pensée en pièces détachées, sans se soucier d'ordre ni de congruence, ni de cohérence, ni de vraisemblance. Et il doit être assuré que quoi qui vienne ce ne sera pas sans rapport.

Я говорю, что это аналитическая установка, потому что мы не требуем от анализанта ничего другого, кроме как излагать свои мысли отдельными частями (en pièces détachées), не заботясь ни о порядке, ни о конгруэнтности, ни о связности, ни о правдоподобии. И он должен быть уверен — что бы ни пришло, не будет без связи.

C'est la confiance qui est faite au procédé inventé par Freud et que Lacan a traduit par le sujet supposé savoir.

Это и есть доверие, возложенное на процесс, изобретенный Фрейдом и переведенный Лаканом как «субъект предположительно знающий».

Le sujet supposé savoir, ça se résume à ce qui s'opère de la relation, de la connexion écrite pour simplifier S1-S2. Tout ça va prendre du sens, soyez en sûr, ce que je vous dis, petit à petit.

Субъект предположительно знающий сводится к тому, что происходит в отношениях, в связи, написанной для простоты S1-S2. Все это будет иметь смысл, будьте уверены, то, что я вам рассказываю, мало-помалу (petit à petit).


Bricolage

Бриколаж

La fonction de la pièce détachée est isolée comme telle dans le Séminaire de L'angoisse. Et comme un module d'objet, caractéristique de l'expérience moderne. Dans ce Séminaire la pièce détachée vaut comme une approche, une esquisse, de ce que Lacan élucubre comme l'objet petit a.

Функция отдельной части (pièce détachée) как таковая выделяется в Семинаре «Тревога». И как модуль объекта, характерный для современного опыта. В этом Семинаре отдельная часть служит подступом, наброском к тому, что Лакан измышляет как объект маленькое а.

La pièce détachée ce n'est pas un tout. La pièce détachée, enfin, ce qui la constitue comme telle, c'est précisément qu'elle se réfère à un tout qu'elle n'est pas, elle est prélevée sur ce tout, sur un tout où elle a sa fonction. Et d'où la question : qu'est-ce que c'est que la pièce détachée toute seule ?

Отдельная часть не является всей (un tout). Наконец, отдельная часть, то, что ее конституирует как таковую, представляет собой именно то, что она относится ко всему, чем она не является, она взимается из этого всего, из целого, в котором она имеет свою функцию. И отсюда вопрос: что такое отдельная часть сама по себе (la pièce détachée toute seule)?

La pièce détachée hors du tout, et pire encore, la pièce détachée quand le tout où elle aurait sa fonction n'existe plus.

Отдельная часть вне целого, и, что еще хуже, отдельная часть, когда это целое, в котором она должна была бы выполнять свою функцию, больше не существует.

On connaît ça maintenant tous les jours : ah je regrette on ne fait plus ça ! et vous êtes avec dans les mains la pièce détachée qui peut être tout l'appareil moins ce qui en ferait le tout. Et voilà l'appareil, déprécié, ravalé au statut de la pièce détachée, on vous invite d'ailleurs à l'évacuer en quatrième vitesse, parce que, l'appareil sans le bitoniau qu'on ne fait plus ! on peut le faire venir mais c'est encore plus cher que l'appareil lui-même.

Нам всем это знакомо: ах, мне жаль, мы больше это не делаем! и вы держите в руках отдельную часть, которая может представлять собой целое устройство за вычетом того, что сделало бы его целым. И вот аппарат, изношенный, низведённый до статуса отдельной части, кстати, вам предлагается эвакуировать его на четвёртой передаче, ибо, аппарат без этой детали, которую мы больше не делаем! Её можно привезти, но это даже дороже, чем само аппарат.

Donc, au fond, cette expérience, c'est une expérience en effet commune et elle justifie la question, que pose Lacan sans donner de réponse, quel est alors son être, à cette pièce détachée, définitivement détachée ? quelle est sa subsistance quand le tout auquel elle se rapportait a périclité, est devenu désuet. Quel sens a-t-elle ? et c'est ainsi que la plus bête des pièces détachées, une fois qu'elle est isolée de sa fonction comme telle, devient énigmatique.

Так что, в сущности, этот опыт действительно является общим, и он оправдывает вопрос, который Лакан задает, не давая на него ответа: каково же тогда бытие этой отдельной, окончательно отделенной части? Каково ее существование, когда целое, с которым она была связана, пришло в упадок, устарело. Какое значение она имеет? Вот так самая идиотская/наипростейшая из отдельных частей, будучи изолированной от своей функции как таковой, становится загадочной.

On ne sait plus ce qu'elle veut dire parce qu'elle ne sert plus à rien. Et en effet, c'est un critère pour savoir ce que ça veut dire que de savoir à quoi ça sert. C'est le pragmatisme élémentaire de la signification résumé dans l'aphorisme wittgensteinien Meaning is use, la signification, le sens c'est l'usage. Par-là la pièce détachée, quand elle sert plus à rien, elle est une figure du hors sens, hors du sens.

Мы больше не знаем, что она означает, потому что она больше не служит ничему. И действительно, знание того, что она означает, является критерием знания того, для чего она нужна. Это элементарная прагматика означивания, подытоженная в афоризме Витгенштейна Meaning is use: «Значение — это использование». Таким образом, отдельная часть, когда она больше не служит ничему, является фигурой вне смысла, фигурой внесмыслия (figure du hors sens, hors du sens).

Et c'est bien qu'au moment où, enfin, comme tel elle ne sert plus à rien qu'elle peut alors être asservie, se prêter à mille et un usages et d'abord à un usage, si je puis dire, de jouissance pure, si la jouissance est précisément comme l'évoque Lacan au début du Séminaire Encore, la jouissance est précisément ce qui ne sert à rien.

И только когда, наконец, она, как таковая, больше не служит ничему, только тогда она может быть порабощена, отдана в тысячу и одно использование, и прежде всего в использование, если можно так выразиться, чистого наслаждения, если это наслаждение — это именно то, о чем говорит Лакан в начале Семинара «Ещё», наслаждение является именно тем, что ничему не служит.

La valeur de jouissance de la pièce détachée, ce qu'a exploité, avec subtilité, un Marcel Duchamp, par le geste de l'artiste qui convertit la pièce détachée en objet esthétique, où un urinoir, mis sur un piédestal, avec la signature de l'artiste, – et il n'est pas question bien sûr, de faire ses besoins – de ce fait, de rayonner, comme une madone – si je puis dire - pur objet de jouissance.

Ценность наслаждения отдельной части, то, что Марсель Дюшан использовал, с тонкостью, посредством жеста художника, превращающего отдельную часть в эстетический объект, где писсуар, поставленный на пьедестал, с подписью художника, — и речь, конечно, не идет о том, чтобы справить свои нужды, — излучает, подобно Мадонне, если можно так выразиться, чистый объект наслаждения.

Enfin, il y a beaucoup à dire sur l'esthétisation de la pièce détachée dans ce qui fut l'art contemporain, mais, enfin, ce qui a durablement marqué l'activité artistique et quand je m'y serais remis, que j'aurai rafraîchi moi- même mes souvenirs là-dessus, ça s'inscrira certainement dans cette suite de Pièces détachées.

Наконец, можно много сказать об эстетизации оторванной части в том, что было современным искусством, но, наконец, о том, что оказало длительное влияние на художественную деятельность и, когда я вернусь к этому, когда я освежу свои воспоминания об этом, оно, безусловно, впишется в эту последовательность "Отдельных частей".

Alors la pièce détachée se prête, une fois qu'elle est soustraite à son usage naturel, si je puis dire, se prête à d'autres usages éventuels, pour lesquels elle n'était pas faite, enfin, c'est un processus, un procédé fondamental que cette pratique du bricolage. On peut dire que c'est sous cet angle que on peut considérer de façon féconde, l'histoire de la pensée.

Таким образом, pièce détachée становится пригодной, изъятая из естественного использования, если можно так выразиться, становится пригодной для других возможных видов использования, для которых она не предназначалась, наконец, это процесс, фундаментальный способ [изобретения] — это практика бриколажа. Можно сказать, что именно под этим углом можно плодотворно рассматривать историю мысли.

Aristote n'avait pas prévu, qu'un jour viendrait – en tout cas il n'y a pas eu une personne pour le lui dire – qu'un jour viendrait Thomas, qui arriverait à marier extraordinairement le moteur immobile et puis le dieu du Buisson Ardent. La théologie a été faite, au fond, du réemploi de pièces détachées de la philosophie grecque pour essayer de trouver quelque chose à dire, un bafouillage, trouver quelque chose à dire à propos de la révélation du Buisson Ardent.

Аристотель не предполагал, что однажды появится — во всяком случае, не было человека, чтобы сказать ему об этом — что однажды придет Фома, который сумеет необычным образом заключить брак с неподвижным двигателем, а потом с богом Неопалимой купины. Теология состояла, по сути, из повторного использования отдельных частей (pièces détachées) греческой философии, чтобы попытаться найти что-то, что можно было бы сказать, — бормоча, — чтобы найти что-то, что можно было бы сказать об откровении Неопалимой купины.

Toute une part de ceux qui ont été traumatisés par cette révélation, qui ont bricolé quelque chose, avaient des pièces détachées de la philosophie grecque et ça donne une discipline hautement respectable, bien que de fond en comble bricolée, qui est la théologie ; c'est si bien fait, que on ne voit même pas la couture, on ne voit même pas les soudures qu'il a fallu faire pour que ça s'emboîte, il faut dire que ça été poli par les siècles.

Целая часть тех, кто был травмирован этим откровением, кто смастерил сам что-то (bricolé), имея отдельные части греческой философии, что привело к появлению весьма респектабельной дисциплины, хотя от начала и до конца сделанной путем бриколажа, — теологии; это настолько хорошо сделано, что даже не видно швов, не видно даже сварных швов, которые нужно было сделать, чтобы пригнать одно к другому, надо сказать, что она была отполирована веками.

Alors le bricolage selon Lévi- Strauss, vous vous reporterez au premier chapitre de La pensée sauvage ; le fait qu'il le mette en tête de son ouvrage indique bien qu'il y a un lien tout à fait essentiel entre l'angle structuraliste et la pièce détachée, entre la structure et la pièce détachée.

Итак «бриколаж» по Леви-Строссу, если вы обратитесь к первой главе «Неприрученной мысли»; тот факт, что он помещает его в начало своей работы, ясно указывает на то, что существует совершенно необходимая связь между структурализмом и отдельной частью, между структурой и отдельной частью.

La pièce détachée, c'est un objet que Lévi-Strauss dit concret, c'est-à- dire qui comporte toujours, quand on veut s'en resservir, quelque chose de prédéterminé en raison de l'usage originel pour lequel elle a été conçue.

Отдельная часть — это объект, который Леви-Стросс называет «конкретным», то есть, который всегда содержит, когда мы хотим использовать его снова, нечто, предопределенное исходным использованием, для которого он был предназначен.

Le bricoleur, ses initiatives, ses projets sont limités par la conformation de la pièce qui a été pensée et produite pour l'usage précédent dont elle est détachée.

Бриколер, его инициативы, его проекты ограничены формированием элемента (pièce), продуманного и изготовленного для предшествующего использования, от которого он отделен.

Et donc – c'est le mot qu'il emploie - c'est un élément précontraint, qui a des propriétés déterminées dont on ne peut pas faire n'importe quoi et de telle sorte que vous avez une liberté de manœuvre mais elle est restreinte par la configuration de l'objet, la configuration concrète de l'objet.

И поэтому — именно это слово он использует — это предварительно напряженный (précontraint) элемент, который обладает определенными свойствами, с которыми вы не можете делать что угодно, и таким образом, что у вас есть свобода маневра, но она ограничена конфигурацией объекта, конкретной конфигурацией объекта.

Alors le bricoleur accumule sans savoir pourquoi les pièces détachées qui pourront toujours servir et quand il a le projet, il s'arrange avec les moyens du bord, avec ce qu'il y a, avec un ensemble fini de matériaux venus , d'origines diverses, de matériaux hétéroclites.

Поэтому бриколер накапливает, сам не зная зачем, отдельные части, которые всегда могут пригодиться, а когда у него появляется проект, он обходится подручными средствами, с тем, что есть, с конечным набором материалов разного происхождения, из всех видов материалов.

Il ne faut pas croire que la structure, ce soit tout lisse, n'est-ce pas ; on a l'idée que la structure, c'est homogène, et que la structure, c'est un tout qui fait système et que la structure c'est fait à partir, en tout cas c'est supportée par de l'hétéroclite.

Не следует верить, что структура, это сплошная гладкость, не так ли; у нас есть представление, что структура, она однородна, что структура — это целое, образующее систему, и что структура состоит, во всяком случае, поддерживается, гетерогенным.

Et voilà un mot - je n'ai pas cherché dans le dictionnaire - voilà un mot qui sera à reprendre, cet hétéroclite. Le trésor du bricoleur est fait au gré des occasions, c'est un résultat contingent de ce qu'il a pu récupérer de résidus divers.

И вот слово — я не поискал его в словаре — вот слово, которое нужно снова взять на вооружение, эту гетероклитичность. Сокровищница бриколера складывается по обстоятельствам, это условный результат того, что ему удалось восстановить из различных остатков.

C'est en ça que c'est toujours un élément semi-particularisé, qui à la fois a des déterminations bien précises mais dont l'emploi reste à trouver.

Дело в том, что это всегда полу-конкретный элемент, который в то же время имеет очень точные определения, но применение которому еще предстоит найти.

Eh bien faisons ici un petit court- circuit.

Что ж, давайте сделаем здесь небольшое замыкание.


2. Le langage et lalangue

Signifiantisation du phallus


2. Язык и лаланг

Означивание фаллоса

Du point de vue psychanalytique et c'est ce que me semble comporter précisément le Séminaire du Sinthome de Lacan, le corps est comparable à un amas de pièces détachées. On ne s'en aperçoit pas tant qu'on reste captif de sa forme, tant que la prégnance de la forme impose l'idée de son unité.

С психоаналитической точки зрения, а именно это, как мне кажется, и подразумевает Семинар «Синтом» Лакана, тело сравнимо с нагромождением отдельных частей. Мы не осознаем этого до тех пор, пока остаемся в плену его формы, пока устойчивость восприятия формы навязывает идею его единства.

Combien de places y a-t-il dans cette salle?

Сколько мест в этом зале?

Un par un. Ça c'est un point de vue, qui a sa consistance. Il a même tellement sa consistance ce point de vue qui fait que un corps est Un, que c'est le corps vivant qui vaut comme le modèle de l'individu, si je puis dire l'individu en indivision, et ce mot d'indivision dit bien ce que l'individu doit à la vision, et même la biologie en reste tributaire.

Один за другим (одно за одним). Итак, это точка зрения, которая имеет свою консистентность. Она имеет даже такую консистентность, эта точка зрения, что создает то, что тело является Одним (Un), что именно живое тело служит моделью индивида, если можно так выразиться, индивида в нераздельности (indivision), и это слово нераздельность ясно выражает то, чем индивид обязан видению (vision), и даже биология остается зависимой от него.

Alors précisément quand Lacan fait appel aux références biologiques dans son Séminaire de L'angoisse, ce n'est pas sans rappeler que la différence structurale reste primitive, et qu'elle introduit, dit-il, des ruptures, des cassures, la dialectique signifiante ; j'avais la référence page 82 du Séminaire de L'angoisse.

Поэтому, именно когда Лакан обращается к ссылкам на биологию в Семинаре «Тревога», это не без того, чтобы напомнить, что структурное различие остается примитивным, и что оно, по его словам, вводит разрывы, разломы в диалектику означивания; у меня была ссылка на страницу 82 Семинара «Тревога».

Entendons ce que ça veut dire. C'est que le statut primitif du corps, c'est d'être en pièces détachées, contrairement à l'évidence du visible. Et je ne rappelle que pour mémoire les phénomènes qui ont été investigués par Mélanie Klein et que Lacan a rassemblé sous l'expression qu'il a introduite dans le vocabulaire de la psychanalyse en France, l'e xpression du « corps morcelé », qui désigne un statut subjectif du corps, primaire par rapport à la satisfaction de la bonne forme, par rapport à la gestalt.

Давайте разберемся, что это значит. Дело в том, что примитивный статус тела, это — быть в отдельных частях, вопреки очевидности видимого. И я лишь напоминаю для памятки о феноменах, которые исследовала Мелани Кляйн и которые Лакан объединил под выражением, которое он ввел в лексикон психоанализа во Франции, выражением «фрагментированное тело», обозначающим субъективный статус тела, первичный по отношению к удовлетворению правильной формы, по отношению к гештальту.

C'est même ce qui donne son sens au stade du miroir. Si le stade miroir fait événement, au moins dans la construction de Lacan, mais enfin l'expérience nous répond pas mal, s'il fait événement c'est précisément parce que on infère un statut subjectif du corps qui est en morceaux.

Это даже то, что придает свой смысл Стадии Зеркала. Если Стадия Зеркала создает событие, — по крайней мере в конструкции Лакана, в конечном счете, опыт говорит нам немало, — если она (СЗ) создаёт событие, то именно потому, что выводится субъективный статус тела, которое разделено на кусочки (est en morceaux).

Et c'est ainsi que, très précisément dans son écrit qui s'appelle l'Étourdit, Lacan écrit ceci : le corps des parlants est sujet à se diviser de ses organes.

И вот в своем труде под названием L'Étourdit Лакан очень точно пишет это: тело говорящих есть субъект, который отделяется от своих органов.

Ça prend toute sa valeur par rapport à la référence qui, chez lui, est récurrente, à l'unité du corps vivant et, à la forme, à l'âme comme forme du corps vivant et à ce que le concept de l'Un y trouve ou non sa source et vous savez que le Séminaire Encore est, on voit dans ce Séminaire revenir à plusieurs reprises cette interrogation sur l'unité du corps alors que, sur l'indivision du corps, mirage dont il faut se déprendre pour saisir, comme on peut le faire dans l'expérience analytique, que les organes, qui à un certain niveau de conception s'adjointent, se répondent, conspirent à la bonne santé - c'est un autre point de vue - il s'agit de leur trouver un sens, une valeur, une fonction, et puis la forme n'est jamais, n'est jamais ce qu'elle devrait être, une jambe plus courte que l'autre, un peu trop de gras ici et là, surtout de nos jours où la norme s'impose, fort exigeante de ce point de vue-là ; les organes sont autant de pièces détachées et comme on voit, dans la schizophrénie, le sujet a à leur trouver une fonction.

Оно приобретает всю свою ценность в связи с постоянно повторяющейся в его работах отсылке к единству (unité) живого тела и к форме, к душе как форме живого тела и к тому, находит ли концепция Одного (Un) свой источник там, и мы видим, что в Семинаре «Ещё» он неоднократно возвращается к вопросу о единстве тела, в то время как неразделенность (indivision) тела — это мираж, из которого нужно высвободиться, чтобы уловить, как мы можем сделать это в аналитическом опыте, что органы, которые на определенном уровне концепции стыкуются друг с другом, реагируют друг на друга, сговариваются о хорошем здоровье — это другая точка зрения — это вопрос нахождения смысла, ценности, функции для них, и потом, форма никогда, никогда не бывает такой, какой она должна бы быть, одна нога короче другой, слишком много жира здесь и там, особенно в наши дни, когда навязывается стандарт, очень требовательный с этой точки зрения; все органы — это множество отдельных частей, и, как мы видим, при шизофрении субъект должен найти для них функцию.

C'est là qu'on voit se déployer le fait du morcellement quand l'unification imaginaire, l'opération de l'unification imaginaire n'a pas marché.

Именно здесь мы видим, как разворачивается факт фрагментации, когда воображаемое объединение, операция воображаемого объединения не сработала.

Mais enfin Lacan dans l'Étourdit prend l'exemple qui lui revient de son Séminaire de L'angoisse, l'exemple de la circoncision qui, enfin, chirurgie qui arrive à donner usage à un bout de chair, jusqu'alors négligé dans son éminente dignité.

Но, наконец, Лакан в L'Étourdit берет пример из своего Семинара «Тревога», пример обрезания, который, наконец, хирургического вмешательства, который смог дать применение кусочку плоти, до сих пор пренебрегаемому в его выдающемся достоинстве.

Voilà l'exemple, cette fois-ci on peut dire c'est en le détachant qu'il trouve une fonction, le prépuce.

Mais enfin ça n'est que pour introduire l'exemple majeur qui est le phallus, l'exemple majeur de la pièce détachée dans la psychanalyse c'est le phallus, c'est cet organe comme pièce détachée qui devient signifiant dans le discours analytique.

Вот пример, на этот раз мы можем сказать, что именно отделяясь, она, крайняя плоть, обретает функцию.

Но, наконец, это только для того, чтобы представить главный пример — фаллос, главный пример отдельной части в психоанализе, именно фаллос, именно этот орган как отдельная часть, становится означающим в аналитическом дискурсе.

La signifiantisation du phallus relève de la logique du bricolage. On peut tout à fait y reconnaître un élément précontraint, au sens de Lévi-Strauss, dans la mesure où en tant qu'objet concret, il est déjà comme tel de fait isolé dans le corps, paraissant comme plaqué, étant érectile, et au point - signale Lacan - de pouvoir paraître amovible.

Означивание (signifiantisation) фаллоса подпадает под логику бриколажа. Можно распознать там предварительно напряженный элемент, в смысле Леви-Стросса, поскольку, будучи конкретным объектом, он уже как таковой фактически изолирован в теле, выглядит как бы плакированным (plaqué), будучи эректильным, и до такой степени — как указывает Лакан — что кажется съемным.

C'est d'expérience courante, dans ce qui hante les rêves, voire la littérature.

Это повседневный опыт, то, что преследует сны и даже литературу.

Ce qui vaut ici pour le signifiant phallique vaut pour toute opération de signifiantisation, disons qu'elle s'empare d'une pièce détachée pour l'élever à la dignité du signifiant.

То, что относится здесь к фаллическому означающему, применимо к любой операции означивания (signifiantisation), скажем, она захватывает pièce détachée, чтобы возвести ее в достоинство означающего.


Structure division et structure système

Структура-разделение и структура-система

журнал: Je me suis donné comme titre « Pièces détachées » avant tout pour pouvoir ne pas faire de plan, pour pouvoir accueillir ce qui allait nous venir. Vous avez même échappé à ce titre : Zibaldone. On trouve maintenant en français cet énorme ouvrage de deux mille pages de Leopardi, une sorte de journal fait de pièces détachées, que je lisais en italien depuis quelques années. J'ai une fascination spéciale pour cet ouvrage, voulant même tout lire. Je me suis dit : voilà ce qu'il faut faire, au fil du temps, on dit ce qui vient.

Et donc quand je me suis donné comme titre Pièces détachées, c'est avant tout pour pouvoir ne pas faire de plan, pour pouvoir accueillir ce qui allait nous venir. Il y a même un titre auquel vous avez échappé, enfin, je l'ai laissé à son créateur, Zibaldon on trouve ça maintenant en français, ça ne m'a pas fait plaisir, parce que je le lisais en italien depuis quelques années, c'est une sorte de journal fait de pièces détachées, de journal méli- mélo, des miscellanées, de Leopardi, énorme ouvrage ; tombant là-dessus dans une librairie italienne, je m'étais dit, je vais tout lire ; il y a 2000 pages environ, imprimées extrêmement petit.

И когда я предоставил себе название «Отдельные части», это было сделано прежде всего для того, чтобы не строить никаких планов, чтобы быть в состоянии принять все, что попадется на пути. Есть даже название, которого вы избежали: Zibaldone*, «Дневник размышлений». Теперь этот монументальный труд есть и на французском языке, что меня не обрадовало, потому что я уже несколько лет читал его по-итальянски, это своего рода газета, составленная из отдельных частей (pièces détachées), газетная мешанина, из литературной смеси, из Леопарди, огромное произведение; наткнувшись на него в итальянском книжном магазине, я сказал себе: я все прочту. В нем около 2000 страниц, напечатанных очень мелким шрифтом.

* прим. И.С.: zibaldone итал. общ. записная книжка (с заметками); литературная cмесь; перен. смесь; мешанина; разг., пренебр. мешанина (о чём-л. написанном); уст. месиво.

Je l'ai parcouru, mais vous l'avez depuis quelques mois, il est paru en français, un fort volume, c'est peut-être les éditions Allia, et j'ai une fascination spéciale pour cet ouvrage et je me suis dit voilà ce qu'il faut faire : au fil du temps, on dit ce qui vient. J'ai préféré Pièces détachées d'abord parce que c'était déjà pris, mais enfin c'est pas encore rentré dans la française vraiment et il faudra faire un effort, peut-être que j'en reparlerais cette année, il y aura un effort pour que ça vienne. Pièces détachées vaut rappel, un rappel essentiel concernant la structure, que la structure est toujours à référer à un morcellement initial, à un amas de pièces détachées.

Я пролистал его, а у вас он в доступе уже несколько месяцев, он вышел на французском, большой том, это, возможно, издательство Allia, и я испытываю особое очарование этим творением, я сказал себе: вот что нужно делать: со временем ты говоришь то, что приходит. Я предпочел «Отдельные части», прежде всего потому, что это уже было подхвачено, но ведь это еще не по-настоящему проникло во французский, и придется приложить усилия, возможно, в этом году я еще раз поговорю об этом, нужны будут усилия, чтобы это пришло. «Отдельные части» — это напоминание, существенное напоминание о структуре, о том, что структура всегда должна быть отнесена к первоначальной фрагментации, к куче отдельных частей.

Et pour le dire en forme de slogan, que la structure avant d'être système est division. Et c'est pourquoi la structure n'est jamais synthèse. Déjà quand Lévi-Strauss, dans l'Anthropologie structurale, amène cette définition de l'inconscient dont Lacan s'em parera, celle d'un inconscient comme tel toujours vide et qui est l'opérateur qui impose des lois structurales, mais justement à quoi ? à des éléments inarticulés, à un vocabulaire d'images, de telle sorte qu'il en fait un discours.

А если выразить это в форме лозунга, то структура, прежде чем стать системой, является разделением (division). И именно поэтому структура никогда не является синтезом. Даже тогда, когда Леви-Стросс в «Структурной антропологии» привел это определение бессознательного, которое подхватил Лакан: бессознательное как таковое всегда пусто и является оператором, налагающим структурные законы, но на что именно? На неартикулированные элементы, на словарь образов, таким образом, чтобы превратить их в дискурс.

Déjà quand Lévi-Strauss amène cette définition de l'inconscient vide, on a bien, là, ces deux registres: la structure qui est un ordre, mais, dont le vocabulaire, la matière, lui est préalable, sous la forme d'un matériau qui est là d'avant.

Уже когда Леви-Стросс приводит определение пустого бессознательного, у нас есть эти два регистра: структура, которая является порядком, но чей словарь, материя, предшествует ей, в виде материала, который существует там заранее.

On pourrait dire la structure a toujours un Autre, qui est là l'amas préalable de son matériau. Lévi-Strauss dit : ce sont des éléments inarticulés qui trouvent dans la structure à s'articuler. Mais enfin ils sont déjà éléments, tout inarticulés qu'ils sont ; c'est-à-dire comme tel détachés.

Можно было бы сказать, что у структуры всегда есть Другой, который является там предварительным нагромождением своего материала. Леви-Стросс говорит: это неартикулированные элементы, которые находят артикуляцию в структуре. Но в конечном счете они уже являются элементами, какими бы неартикулированными они ни были; то есть отдельные как таковые.

Et disons qu'il faut ici distinguer par exemple la structure système, celle dont Lacan fera l'ordre symbolique et la structure division.

И, скажем так, здесь нужно различать, например, системную структуру, ту, которую Лакан превратит в символический порядок, и структуру разделения.

Et, au fond, l'interrogation qui se fait de plus en plus insistante chez Lacan c'est bien de savoir comment on passe, et c'est une interrogation qui est pressante à la fin de son Séminaire Encore, comment on passe de cette structure-division, de la division signifiante, des éléments à la structure-système.

И, по сути, вопрос, который становится все более и более настойчивым у Лакана, это вопрос о том, как нам перейти от этой структуры разделения, — и этот вопрос остро встает в конце его Семинара «Ещё», — как перейти от этой структуры-разделения, от означающего разделения (la division signifiante) к элементам структуры-системы.

Et c'est en quoi l'élément, garde toujours quelque chose de la pièce détachée. Et c'est à partir de là-même que Lacan interroge la définition de l'inconscient comme structuré comme un langage ; ça c'est le dernier chapitre du Séminaire Encore, je vous y renvoie : L'inconscient dès lors qu'on le déchiffre ne peut que se structurer comme un langage, mais ce langage n'est jamais qu'hypothétique.

И таким образом элемент всегда сохраняет что-то от отдельной части. И именно на этом основании Лакан ставит под сомнение определение бессознательного как структурированного как язык; это последняя глава Семинара "Ещё", к которой я вас отсылаю: бессознательное, коль скоро его расшифровывают, может структурироваться только как язык, но этот язык никогда не бывает более чем гипотетическим.

Cela vise la structure système. C'est à partir de là que Lacan introduit la différence entre le langage et lalangue. Une fois que l'on fait sourdre lalangue derrière le langage, celui-ci est ravalé au statut d'une élucubration de savoir sur lalangue, il est renvoyé au statut d'élucubrat. Le langage, c'est le système, éventuellement grammatical, le système linguistique, qu'on invente à partir de lalangue. D'où le débat des linguistes et des philosophes : comment faut-il structurer la langue ? Lacan va jusqu'à dire qu'en tant que tel, le langage n'existe pas. C'est une fiction, une construction. C'est bien sûr ce qui ouvre la voie à ce que Lacan va tenter avec ses nœuds et avec la définition inédite qu'il donne du sinthome. Cliver le langage dans sa différence d'avec lalangue ne laisse pas indemne notre référence, dans la pratique analytique, à l'inconscient. L'inconscient n'est pas une donnée. Pour faire un court-circuit, je dirai que la donnée primitive, c'est le symptôme.

Да, это направлено на структуру-систему. И именно отсюда Лакан вводит различие между языком (le langage) и лалангом (lalange). И именно, как только за языком мы заставляем возникнуть лаланг, язык сводится к статусу измышления знания о лаланге, он возвращается к статусу элюкубра (élucubrat). Язык — это система, возможно, грамматическая, лингвистическая система, которая изобретается на основе лаланга. И вот на этом основывается дискуссия между лингвистами и философами: как нужно структурировать язык (la langue)? В качестве такового, — Лакан заходит так далеко, что говорит это: в качестве такового языка не существует, это фикция, это конструкция. Этот момент, это конечно, то, что открывает путь к тому, что Лакан попытается сделать со своими узлами и с новаторским определением, которое он дает синтому, потому что, расщепляя язык подобным образом, в его отличии от лаланга, это не оставляет невредимым наше обращение в аналитической практике к бессознательному; это так: бессознательное не является данностью, и, чтобы сделать короткое замыкание, я бы сказал, что примитивная данность — это симптом.

3. Du symptôme au sinthome

Escabeau


3. От симптома к синтому

Эскабо

журнал: J'ai dit « pièces détachées » pour couvrir l'année. Sans ça, je vous aurais dit : je vais d'abord m'engager dans un commentaire du Séminaire du Sinthome. Le changement d'orthographe auquel Lacan procède est un changement de sens. La différence du symptôme et du sinthome répercute la différence du langage et de lalangue et indique un point de vue sur le symptôme où il n'est plus une formation de l'inconscient.

Et d'ailleurs, j'ai dit Pièces détachées pour couvrir l'année, sans ça je vous aurai dit : je vais d'abord m'engager jusqu'à l'interruption de Noël, je vais d'abord m'engager dans un commentaire du Séminaire du Sinthome. C'est ça ce que ça veut dire d'abord Pièces détachées.

И, кстати, я сказал «отдельные части», чтобы охватить год. Иначе я бы сказал вам: сначала я возьму на себя обязательства до рождественских каникул, сначала я возьму на себя обязательства по комментарию Семинара «Синтом». Вот что в первую очередь означает «Отдельные части».

Изменение орфографии, которое делает Лакан, как мы знаем, является изменением смысла; дело в том, что когда он пишет «Синтом», по крайней мере, вначале, разница между «симптомом», как мы обычно его пишем, и «синтомом» отражает разницу между языком и лалангом. Это указывает на точку зрения на симптом, при которой симптом больше не является образованием бессознательного.

Ah ! Une formation de l'inconscient, allons-y ! Il y a un modèle de ça, que donnait Lacan, pour penser les formations de l'inconscient. C'était un modèle précisément emprunté au registre de la vie, au registre végétal, soulignant que Freud s'est appuyé dans ses déductions sur des événements menus de la vie psychique : le lapsus, l'acte manqué, etc., il disait pourtant il n'y a pas besoin de microscope, il n'y a pas besoin d'instruments spéciaux, dit- il, - page 621 des Écrits, il n'y a pas besoin instruments spéciaux pour reconnaître que la feuille a les traits de structure de la plante dont elle est détachée – j'étais content de retrouver l'adjectif détachée à cette place – précisément la feuille détachée de la plante ça n'est pas du tout une pièce détachée, elle est structurellement différente d'une pièce détachée puisque, précisément, elle est informée par la plante. Et disons elle est structurellement identique.

Ах! Образование бессознательного, поехали! Есть модель, которую давал Лакан для размышления об образованиях бессознательного. Это была модель, точно заимствованная из регистра жизни, из регистра растений, подчеркивая, что Фрейд в своих выводах опирался на мелкие события психической жизни: ляпсусы, ошибочные действия и т. д., он тем не менее говорил, что нет необходимости в микроскопе, нет необходимости в специальных приборах, на стр. 621 «Écrits», нет необходимости в специальных инструментах, чтобы признать, что лист имеет структурные черты растения, от которого он отделился/оторвался, — я был рад обнаружить в этом месте прилагательное отделенный (détachée) — именно лист, отделенный/оторванный от растения, это вовсе не pièce détachée, он структурно отличается от pièce détachée, и именно потому, что он сообщается с помощью растения. И скажем так, он структурно идентичен.

Alors il va chercher sa référence à la plante c'est-à-dire un organisme vivant, et il met plutôt l'accent pour penser la formation de l'inconscient sur le fait que toutes les parties de la plante concourent à la même totalité, finalisée de la plante.

Итак, он ищет ссылку на растение, то есть на живой организм, и, размышляя о формировании бессознательного, он ставит акцент, скорее, на том, что все части растения вносят свой вклад в ту же самую целостность (totalité), завершенность растения.

Alors que le sinthome, le sinthome que Lacan invente après son Séminaire Encore, le sinthome c'est une pièce détachée, c'est une pièce qui se détache pour dysfonctionner si je puis dire. C'est une pièce qui n'a pas de fonction, qui n'en n'a pas d'autres que d'entraver - apparemment c'est comme ça qu'elle se détache - que d'entraver les fonctions de l'individu. Et dont précisément on montre que, loin d'être seulement une entrave, elle a dans une organisation plus secrète une fonction éminente.

Тогда как синтом, синтом изобретенный Лаканом после своего Семинара «Ещё», синтом — это отдельная часть (pièce détachée), именно часть, которая отсоединяется и выходит из строя (чтобы дисфункционировать), если можно так выразиться. Это часть, у которой нет никакой функции, у которой нет никакой другой функции, кроме как препятствовать — по-видимому, так она и отделяется — чтобы препятствовать функциям индивида. И это точно показывает, что, отнюдь не будучи просто препятствием, она выполняет выдающуюся функцию в более тайной организации.

D'où l'idée qu'il s'agit dans l'analyse de lui trouver, de lui bricoler une fonction.

Отсюда идея, что анализ заключается в том, чтобы найти это, смастерить для этого функцию.

Alors l'idée initiale du Séminaire du Sinthome, qui s'appuie, s'adosse à la littérature très spéciale de James Joyce, et –spécialement, même si Lacan en parle peu–, ce qui est là comme témoignage vraiment d'une pièce détachée de la littérature : Finnegans Wake, dont on n'a jamais su bien quoi faire ; tout ce qu'on fait – en anglais – c'est de bien rééditer sans changer le numéro des pages, parce que sans ça on ne s'y retrouverait plus.

Итак, первоначальная идея Семинара "Синтом", основана на совершенно особой литературе Джеймса Джойса и — особенно, даже если Лакан мало говорит об этом — на том, что является как бы свидетельством действительно отдельной части литературы: «Поминки по Финнегану», с которыми мы никогда не знали, что делать; все, что удается делать — на английском языке — это редактировать, не меняя номеров страниц, потому что без этого мы бы там больше не сориентировались.

Quand il y a eu des petits malins qui ont inventé, enfin, ça a fait beaucoup de soucis, ça doit rester au fond tel quel, c'est vraiment un résidu de la littérature, c'est tombé hors.

Бывали умники, которые изобретали, ну, это создало много проблем, это должно оставаться таким, как есть, это по-настоящему остаток/излишек (résidu) литературы, это выпало.

Et l'idée initiale de Lacan c'est de dire Finnegans Wake qui n'est fait que d'échos, pas de toutes les langues mais de nombreuses langues, de jeux de mots de ce genre qui mènent plusieurs langues, ça ne peut sourdre que du symptôme de Joyce, que d'un symptôme concernant le langage, dont il voit le témoignage, dont il voit une esquisse dans le symptôme avéré de sa fille, schizophrène, et que Joyce, au fond, de son symptôme a su faire de l'art, de la pièce détachée de son symptôme il a su faire à la Marcel Duchamp, il a su faire, mettre son urinoir sur le piédestal, il lui a inventé une fonction.

И первоначальная идея Лакана заключалась в том, что «Поминки по Финнегану», состоящие из одних отголосков, не всех языков, но многих языков, из игры слов такого рода, которые ведут к нескольким языкам, могут возникнуть только из симптома Джойса, симптома, касающегося языка, свидетельства которого он видит, набросок которого он видит в доказанном симптоме его дочери, шизофрении, и что Джойс, по сути, смог превратить из своего симптома искусство, отдельные части своего симптома сумел превратить в нечто в стиле Марселя Дюшана, он изобрел для него функцию.

C'est ça qui supporte l'élaboration de Lacan, ce que serait l'exemple d'un écrivain, d'un sujet, affecté d'un symptôme - pas d'automatisme mental mais quand même d'écho dans le langage, etc., qui loin d'y plonger, d'en être asservi, a cette liberté de manœuvre, cette marge, qui lui permet avec ça de construire, ce que Lacan ailleurs appelle son escabeau, le piédestal sur lequel on met du beau.

Это то, что поддерживает разработку Лакана, то, что могло бы быть примером писателя, субъекта, аффектированного симптомом — не психическим автоматизмом, но все же отголоском в языке и т. д., — который далек от погружения в него, от порабощения им, имеет эту свободу маневра, этот запас, допустимый предел, который позволяет ему выстроить с его помощью то, что Лакан в другом месте называет своим эскабо (escabeau), пьедесталом, на который устанавливается прекрасное (beau).


Une géométrie contre-intuitive

Контр-интуитивная геометрия

Est-ce que c'est la finalité de l'analyse ? Évidemment prendre la chose comme ça c'est déjà être très loin de l'idée que, enfin, le symptôme au premier sens, ça se guérit mais pas le sinthome. Le sinthome, il s'agit de savoir quelle fonction lui trouver, et là Lacan introduit la notion que c'est de la logique, non pas de la littérature, mais de la logique qui doit être appliquée au sinthome.

В этом ли заключается цель анализа? Очевидно, что если воспринимать это так, то это уже очень далеко от идеи, что, мол, симптом, в первичном смысле, то, что вылечивается, но не синтом. Синтом — это вопрос знания того, какую функцию для него найти, и здесь Лакан вводит понятие, что именно логика — не литература, а логика — должна быть применена к синтому.

C'est-à-dire reconnaître la nature du sinthome et en particulier que ça n'est pas une formation de l'inconscient et en user logiquement jusqu'à atteindre son réel, en supposant qu'au bout de ça, il n'a plus soif, dit-il.

То есть признать природу синтома, и в частности то, что он не является образованием бессознательного, и логично использовать его до тех пор, пока он не достигнет своего Реального, предполагая, что в конце этого он уже не будет жаждущим (испытывать жажду), говорит он.

Il note que, Joyce a fait ça mais à vue de nez, approximativement. Au fond - je reviendrais là-dessus - mais l'usage logique du sinthome auquel Lacan invite, disons pour le situer, qu'il s'oppose à son usage de déchiffrement, le déchiffrement renvoie à la notion de vérité du symptôme alors que l'usage logique, on peut dire, amène, amènerait au réel du sinthome.

Он отмечает, что Джойс сделал это, но примерно на глаз. В принципе — я бы вернулся к этому — но логическое использование синтома, в которое Лакан приглашает, скажем так, расположить его, что противопоставляется его использованию расшифровки, расшифровка относится к понятию истины симптома, тогда как логическое использование, можно сказать, приводит, привело бы к Реальному синтома.

Et ça comporte certainement à la fois dans les esquisses de théorie que Lacan propose et dans sa pratique, une dépréciation de la vérité ; et bien plutôt l'idée, que viser la vérité du symptôme, c'est l'alimenter.

И это, конечно, влечет за собой, как в набросках теории, которые предлагает Лакан, так и в его практике, обесценивание истины; и, скорее, идею о том, что стремиться к истине симптома — значит подпитывать его.

Au fond la représentation-là du symptôme, il ne l'emprunte plus au règne végétal, la feuille de la plante, qui pousse, il l'emprunte au registre animal, le symptôme comme une entité vorace qui boit de la vérité si je puis dire, qui boit le vin de la vérité, de la signification.

По сути, эта репрезентация симптома, он больше не заимствует ее из растительного мира, листа растения, которое растет, он ее заимствует из животного регистра, симптома как прожорливой/ненасытной сущности, которая пьет истину, если можно так выразиться, пьет вино истины, значения.

Et l'interprétation alors, si elle vise à énoncer une vérité alimente le symptôme. Quand Lacan dit dans les conférences qu'il a fait la même année en Amérique, qui ont été jadis publiées dans Scilicet : L'interprétation ne doit pas être théorique, elle ne doit pas être suggestive, elle ne doit pas être impérative, elle n'est pas faite pour être comprise, elle est faite pour produire des vagues.

И тогда интерпретация, если она стремится высказать истину, подпитывает симптом. Ведь Лакан в лекциях, прочитанных им в том же году в Америке и опубликованных в Scilicet, сказал: «Интерпретация не должна быть теоретической, она не должна быть суггестивной, она не должна быть императивной, она делается не для того, чтобы быть понятой, она делается для того, чтобы производить волны».

Au fond, il veut dire : elle ne doit pas être alimentaire, elle ne doit pas alimenter le symptôme, elle ne doit pas être l'alignement du mensonge, du mensonge vrai, du mentir vrai du symptôme.

По сути, он имеет в виду: она не должна быть питательной, она не должна подпитывать симптом, она не должна быть выравниванием лжи, истинной лжи, истинной лжи симптома.

D'où, un court-circuit, il aborde la question par le biais des nœuds, c'est toujours de la géométrie mais c'est une géométrie contre-intuitive et qui est en elle-même si je puis dire une critique de la géométrie des surfaces, c'est-à-dire c'est une géométrie qui ne peut plus prendre appui sur la forme, et précisément sur la forme en tant qu'elle captive, qu'elle captive le sujet, qu'elle le captive au point que Lacan rêve dans ce Séminaire qu'il faudrait envier les aveugles.

Отсюда короткое замыкание, он подходит к вопросу обходным путем, через узлы, это все еще геометрия, но это контр-интуитивная геометрия, которая сама по себе является, если можно так выразиться, критикой геометрии поверхностей, то есть — это геометрия, которая больше не может полагаться на форму, и именно на форму, поскольку она очаровывает, пленяет субъекта, пленяет его настолько, что Лакан мечтает на этом Семинаре о том, что слепым следовало бы позавидовать.

Envier les aveugles ça veut dire se déprendre de l'imaginaire et des formes pour ne traiter que le symbolique, devant constater qu'on est obligé de les ouvrir, les yeux, pour manier les nœuds.

Завидовать слепым — значит высвободиться от Воображаемого и форм, чтобы иметь дело только с Символическим, осознавая, что должно их открыть, глаза, чтобы обращаться с/умело пользоваться узлами.

Mais c'est pourtant une géométrie qu'il définit comme interdite à l'imaginaire, c'est la difficulté à imaginer dans l'ordre du nœud qui fait la plus vraie substance du nœud.

Но тем не менее это — геометрия, которую он определяет как запрет на Воображаемое; это — трудность воображения в порядке узла, который составляет самую истинную субстанцию узла.

Là on touche aux limites de toutes les métaphores qui renvoient à une métaphore naturaliste ou vitaliste.

Здесь мы касаемся границ всех метафор, отсылающих к натуралистической или виталистской метафоре.

D'ailleurs Lacan s'y trouve confronté en la personne de Chomsky, qu'il rencontre aux États -Unis, Chomsky qui le sidère en défendant la thèse selon laquelle le langage est un organe ; qui donc inscrit, le langage comme un organe supplémentaire du corps, et assurant sa survie dans l'environnement, un organe de préhension par le mot, par le concept.

Кстати, Лакан столкнулся с этим в лице Хомского, которого он встречает в США. Хомский ошеломил Лакана, отстаивая тезис, согласно которому, язык — это орган; что вписывает язык как дополнительный орган тела, обеспечивающий его выживание в окружающей среде, орган захвата через слово, через понятие.

Il faut dire que l'idée du langage organe, du langage comme un organe, c'est ce qui a inspiré le positivisme logique, c'est ce qui a inspiré Wittgenstein. L'idée qu'il y a des maladies du langage, des symptômes du langage, et que la bonne philosophie c'est une thérapeutique du langage, que la logique doit nous aider à apprendre à dire ce qui est, et donc à nous délivrer des faux problèmes. C'est le sens de l'expression de Wittgenstein « jeu de langage » ; jeu de langage, ça ne veut pas dire qu'on joue, ça veut dire que parler fait partie toujours d'une activité, d'une forme de vie.

Надо сказать, что идея языка органа, языка как органа, это то, что вдохновило логический позитивизм, именно то, что вдохновило Витгенштейна. Идея о том, что существуют болезни языка, симптомы языка, и что хорошая философия — это терапия языка, что логика должна помочь нам научиться говорить то, что есть, и таким образом избавить нас от ложных проблем. В этом смысл выражения Витгенштейна «языковая игра»; языковая игра не означает, что мы играем, она означает, что говорение (parler) всегда является частью деятельности, формой жизни.

Et c'est cohérent avec la notion qui est bien dans le Tractatus, que le langage est un organe, je vous renvoie à la proposition 4.002 du Tractatus logicophilosophicus : « Le langage quotidien, dit Wittgenstein, est une partie de l'organisme humain... » Chomsky n'a fait là que s'inscrire dans la même voie et dans une voie qui conduit en effet à poser la philosophie comme une activité qui consiste essentiellement dans une élucidation, une activité qui consiste à clarifier les propositions pour que le langage s'ajuste à la réalité.

И это согласуется с положением, которое действительно содержится в «Трактате», о том, что язык является органом — я вас отправляю к положению 4.002 «Логико-философского трактата»: «Разговорный язык, — говорит Витгенштейн, — есть часть человеческого организма...» Хомский лишь пошел по тому же пути, причем по пути, который фактически ведет к представлению философии как деятельности, состоящей по существу в измышлении, деятельности, состоящей в разъяснении положений, ради которых язык приспосабливается к реальности.

À l'horizon de ce qui contraint aussi bien le Tractatus que les investigations de Wittgenstein, il y a là la croyance que les problèmes se dissiperont. C'est ce que dit Wittgenstein dans son Tractatus 6.521*: La solution du problème de la vie ? on le reconnaît à ceci que le problème s'est évanoui.

На горизонте того, что сдерживает и «Трактат», и исследования Витгенштейна, лежит вера в то, что проблемы испарятся. Вот что говорит Витгенштейн в «Трактате» 6.521*:
«Решение проблемы жизни? Вы можете узнать это по тому, что проблема исчезла».

*« la solution du problème de la vie se remarque à la disparition de ce problème », Tel Gallimard, trad Pierre Klossowsky

* «Решение проблемы жизни состоит в исчезновении этой проблемы», Tel Gallimard, перевод Пьера Клоссовски.

Au fond, le but de la philosophie ou de la sagesse, c'est de nous apprendre à ne plus poser le problème de la vie, c'est au fond ce que croyait Wittgenstein mais c'est ce que croyaient aussi Paul Valéry et même André Gide, je l'avais cité jadis là-dessus, il n'y a pas lieu de se poser des problèmes.

По сути, цель философии или мудрости — научить нас больше не задавать вопросы о жизни, это, по сути то, что полагал Витгенштейн, но это так же то, что полагали Поль Валери и даже Андре Жид — я цитировал его ранее — что не нужно задавать вопросы.


La révélation ou le sinthome

Откровение или синтом

La culture, la philosophie, c'est le grattage de problèmes insolubles qu'il n'y a pas lieu de se poser. Et la philosophie, c'est d'apprendre à ne pas se poser de problèmes, et par rapport au positivisme – je n'exagère pas, je vais un peu vite mais je n'exagère pas du tout - et au fond à côté évidemment nous avons eu dans la phénoménologie et ce qui en a procédé, au contraire le culte de la question, le culte de la question infinie qu'il ne faut jamais fermer.

Культура, философия — это расцарапывание неразрешимых проблем, которые бессмысленно ставить. И философия — это научиться не задаваться вопросами, и по отношению к позитивизму — я не преувеличиваю, я иду немного быстро, но я вовсе не преувеличиваю — и, разумеется, наряду с ним, мы имели в феноменологии и в том, что из нее вышло, напротив, культ вопроса, культ бесконечного вопроса, который никогда не должен закрываться.

Et où s'inscrit Lacan, là ? Eh bien il s'inscrit très précisément sur ce point qu'il y a un problème de la vie, qui n'a pas de solution mais qu'on ne peut pas ne pas se poser et qui est « il n'y a pas de rapport sexuel », pour l'espèce humaine.

И куда здесь вписывается Лакан? Что ж, он вписывается очень точно в этот вопрос, что есть жизненная проблема, которая не имеет решения, но которая не может не ставиться, и которая заключается в том, что «сексуальных отношений не существует» для человеческого рода.

Ça, toute la sagesse concernant les faux problèmes, elle n'empêche pas que là, cette question là, se pose, même si la forme propositionnelle sous laquelle cette thèse est énoncée n'est pas satisfaisante ; « il n'y a pas de », elle n'est pas satisfaisante aux yeux de Lacan lui-même puisqu'elle procède par la négation et la négation c'est une relation, la relation c'est déjà une construction.

Вся мудрость относительно ложных проблем не мешает этому вопросу возникнуть, даже если пропозициональная форма, в которой выражен этот тезис, неудовлетворительна; «не имеется», она неудовлетворительна в глазах самого Лакана, поскольку исходит из отрицания, а отрицание — это отношение, отношение — это уже конструкция.

Alors ce qu'il s'agirait de cerner ici, c'est le fait, le bout de réel qu'on vise en disant «il n'y a pas de rapport sexuel ».

Итак, то, что здесь нужно бы определить, это факт, кусочек реального (bout de réel), к которому мы стремимся, говоря «сексуальных отношений не существует».

Disons que c'est le fait, c'est la face négative du fait positif qui est «il y a sinthome». Ce que Lacan appelle le sinthome c'est le fait positif dont l'énoncé «il n'y a pas de rapport sexuel » est seulement la face négative.

Скажем, это факт, это негативная сторона позитивного факта, что «есть синтом». То, что Лакан называет синтомом, представляет собой позитивный факт, для которого высказывание (énoncé) «сексуальных отношений нет» является лишь негативной стороной, стороной отрицания.

Zététique

Et c'est en quoi on peut dire, que la psychanalyse et disons le sujet, est foncièrement, je l'écris Zététique c'est du grec zêtêi, chercher, ça veut dire qui cherche, qui foncièrement cherche, et c'était le qualificatif qu'on attribuait aux sceptiques.

Зететика

И вот как мы можем сказать, что психоанализ и, скажем так, субъект, в основе своей, я пишу зететический (Zététique) — от греческого zêtêi, искать, означает: тот, кто ищет, кто фундаментально ищет, и это определение, которое приписывали скептикам.

Là, il faut bien dire, la psychanalyse s'est trouvée accordée à ce qui fut notre modernité. Je dis ce qui fut notre modernité parce qu'elle est en train de changer, à vue d'œil.

В этом, надо сказать, психоанализ оказался согласован с тем, что раньше было нашей современностью. Я говорю «наша современность», потому что она меняется на глазах.

La modernité ironique, la modernité qui sait que tout n'est que semblant, provoque sous nos yeux un choc en retour et le retour au poids singulier que prend parmi nous, aujourd'hui, la tradition, et même la révélation, comme principe d'une moralité objective.

Ироничная современность, та современность, которая знает, что все — лишь кажимость, вызывает на наших глазах ответный шок и возвращение к тому исключительному весу, который традиция и даже откровение приобретают среди нас сегодня как принцип объективной морали.

Aujourd'hui on peut dire, on peut énoncer, en clair, que les fameux Comités d'éthique dont jadis nous parlions avec Éric Laurent, eh bien les Comités d'éthique nous l'avions anticipé, ça ne fait pas le poids. Les Comités d'éthique où on se met ensemble, on discute, on se met d'accord pour négocier la norme, ça ne fait pas le poids concernant l'existence de l'Autre.

Сегодня мы можем сказать, можем ясно заявить, что знаменитые «Этические комитеты», о которых мы когда-то говорили с Эриком Лораном, — ну, мы предполагали, что Этические комитеты не будут иметь этого веса. Этические комитеты, где люди собираются вместе, обсуждают и договариваются о норме, не имеют этого веса в отношении существования Другого.

Et nous avons au contraire aujourd'hui s'affirmant tous les signes d'un retour à un Autre qui en soit un, c'est-à-dire un retour à la prise au sérieux du fait de la révélation, et, où la moralité, ce qui est bien et ce qui est mal, c'est pas une question de discuter avec le voisin, et puis de voter et de se mettre d'accord, où le bien et le mal procèdent d'un discours qui a été tenu par l'Autre à un moment du temps et qui constitue des commandements.

И сегодня, напротив, мы имеем все признаки возвращения к Другому, — который там есть один, — то есть возвращения к серьезному отношению факта откровения, и где мораль, что хорошо и что плохо, не является вопросом обсуждения с соседом, а затем голосования и согласия, где хорошо и плохо исходят из дискурса, который был поддержан посредством Другого в определенный момент времени и который представляет собой заповеди.

Au fond ça a toujours été là, mais enfin ça s'était fait plus discret. Ça rasait les murs même à certains égards sous le poids d'une modernité triomphante et nous assistons à l'entrée, sur la scène du monde, au retour sensationnel sur la scène du monde, de tous les côtés, parce que de révélations il n'y en a pas qu'une, s'il y en avait encore qu'une on pouvait s'arranger, le retour sur la scène du monde des sujets qui sont happés par la vérité de la révélation.

В принципе, это всегда там была, но в конце концов, это происходило более незаметно. Это даже, в некотором роде, сравняло (сносило) стены под тяжестью торжествующей современности, и мы наблюдаем выход на мировую сцену, сенсационное возвращение на мировую сцену, со всех сторон — потому что нет только одного откровения, и если бы было только одно, мы могли бы все уладить — возвращение на мировую сцену субъектов, захваченных истиной откровения.

Et au fond ils réalisent sous nos yeux, l'aspiration à ce que Lacan appelait «un discours qui ne serait pas du semblant ».

И, по сути, они на наших глазах реализуют стремление к тому, что Лакан называл «дискурсом, который не был бы кажимостью».

Et Wittgenstein, Valéry pouvaient rêver d'une philosophie qui s'annulerait elle-même parce qu'il n'y aurait plus de question qui vaille mais c'est précisément, s'ils pouvaient procéder à l'annulation de la philosophie, c'est que la philosophie s'était toujours sustentée de son rapport à la divinité et puis ensuite de son rapport à la révélation. C'est ça qui a soutenu l'effort de pensée pendant tout le Moyen Âge, et après avec Descartes ou Malebranche c'était le rapport de la science et de la révélation.

Витгенштейн и Валери могли мечтать о философии, которая отменила бы саму себя, потому что больше не было бы вопросов, которые стоили бы того, но именно потому, что философия всегда поддерживалась отношениями с божеством, а затем отношениями с откровением, они смогли перейти к отмене философии. Именно это поддерживало напряжение мысли на протяжении всего Средневековья, а затем, с появлением Декарта и Мальбранша, — отношения между наукой и откровением.

Alors jusqu'à Hegel ça tient comme ça, une fois qu'on a laissé là, en effet elle n'avait plus rien à faire que de s'ajuster à l'absence de problème.

Так что вплоть до Гегеля дело обстоит так: раз ее оставили там, то, по сути, ей ничего не оставалось, как приспособиться к отсутствию проблемы.

Eh bien, surprise, la nouvelle pièce détachée, la pièce détachée qui ne servait plus beaucoup est maintenant montée, si je puis dire, sur un char d'assaut, et elle s'impose sur la scène publique, elle s'impose dans la politique de ce qu'on peut appeler la politique du monde, elle est là, et donc... tout ça ne fait pas assez pièces détachées, ça s'ordonne trop bien !

И вот, сюрприз, новая отдельная часть, отдельная часть, от которой уже не было толку, теперь установлена, если можно так выразиться, на танк, и она навязывает себя на публичной сцене, она навязывает себя в политике, которую можно назвать мировой политикой, она там, и так... на все это не хватает отдельных частей, это упорядочивается слишком хорошо!

Ça s'ordonne à ceci, que, au fond nous avons le choix, ou la révélation ou le sinthome. Voilà.

À la semaine prochaine

Так уж устроено, что, по сути, у нас есть выбор: либо откровение, либо синтом. И это все.

До следующей недели


Fin du Cours I de Jacques-Alain Miller du 17 novembre 2004.

Окончание курса I Жака-Алена Миллера от 17 ноября 2004 года.




Рабочий перевод: Владимир Лосев, ред. с фр. Ирина Север, Полина Чижова. ред. на русском Алла Бибиксарова