Схема со страницы 75
Пунктуации из книги Ж.-А. Миллера «Кость лечения»
...
Le premier mécanisme enjeu dans l'opération-réduction est la répétition. La liberté donnée à l'analysant de dire tout ce qu'il veut, voire l'injonction qui lui est faite par la règle analytique de ne rien dissimuler de ce qui lui vient à l'esprit rendent d'autant plus manifeste que le sujet est conduit à la redite. Donnant toute la liberté de parler, on constate la répétition du même. Ce n'est pas une fiction, mais un fait d'expérience — expérience sur le divan, des analysants comme des analystes.
Первым механизмом операции-редукции является повторение. Свобода, данная анализанту, говорить все, что он хочет, включая предписание, данное ему аналитическим правилом, не скрывать ничего, что приходит ему на ум, делает еще более очевидным, что субъект склонен к повторению. Давая полную свободу слова, мы наблюдаем повторение одного и того же. Это не выдумка, а факт опыта — опыта на кушетке анализантов, как и аналитиков.
…
J'appellerais convergence le second méca nisme après la répétition. La cure fait en effet apparaître que les dires du sujet convergentvers un énoncé essentiel. Dire « un » est une simplification, il peut bien entendu y en avoir plusieurs ou ne s'en présenter aucun.
Cet énoncé essentiel peut se dégager dans le discours même de l'analysant. Il mentionne une chose qui lui a été dite et qu'il n'ajamais oubliée, qui sera pour lui inscrite à jamais et par rapport à quoi il s'est toujours déterminé à tous les tournants de son existence.
Я бы назвал конвергенцию (схождение) вторым механизмом после повторения. Лечение действительно показывает, что слова субъекта сходятся к существенному высказыванию. Сказать «один» — это упрощение, конечно, их может быть несколько или ни одного.
Это сущностное высказываемое может возникнуть в самом дискурсе анализанта. Он упоминает то, что ему было сказано, и что он никогда не забывал что будет вписано в него навсегда и по отношению к чему он всегда определял себя во все поворотные моменты своего существования.
…
Le deuxième mécanisme que j'isole dans l'opération-réduction est donc l'énoncé de convergence qui est un signifiant-maître - le signifiant devenu maître du destin du sujet.
Таким образом, второй механизм, который я выделяю в операции-редукции, — это высказываемое конвергенции, которое является господским означающим — означающим, ставшим хозяином судьбы субъекта.
…
Poursuivons avec le troisième mécanisme de l'opération-réduction quej'appelle l'évitement.
Перейдем к третьему механизму операции-редукции, который я называю избеганием.
L'évitement vient en opposition à la répétition et à la convergence. En même temps, ce sont les deux opérations qui le rendent possible. Empruntons aux Écrits de Lacan un exemple qui montre très clairement comment procède ce mécanisme. Dans l'introduction à son « Séminaire sur "La Lettre volée" » (p. 47 & sq.), Lacan présente un réseau articulé par les alpha, bêta, gamma, delta qui met en évidence la répétition. Je vous en rappelle la construction en la simplifiant.
Избегание встает в оппозицию к повторению и конвергенции. В то же время именно эти две операции делают это возможным. Возьмем из Écrits Лакана пример, который очень ясно показывает, как работает этот механизм. Во введении к своему «Семинару по "Похищенному письму"» (стр. 47 и sq.) Лакан представляет сеть, артикулированную альфа, бета, гамма, дельта, которая подчеркивает повторение. Я напомню вам конструкцию, упрощая ее.
On peut représenter la sortie des signifiants dans l'association libre par une suite aléatoire de symboles (+) et (-). Pensez au jet d'une pièce qui tombe sur le dessus ou le dessous. Quand je lance la pièce,je ne sais pas de quel côté elle va tomber. Supposons que je marque un des côtés (+) et l'autre (-). A ce niveau, les (+) et les (-) apparaissent au hasard. Même sij'ai connaissance du résultat du coup précédent, chaque coup qui suit est impré visible. Bien entendu, la probabilité nous enseigne — grâce aux mathématiques ou à une expérience obstinée - que plus le nombre coups croît, plus la proportion des (+) comme celle des (-) approchent 50%. Rien d'équi valent néanmoins à l'émergence d'une syntaxe. Celle-ci se produit dès que l'on regroupe les symboles (+) et (-). Voyons comment.
Можно представить выход означающих в свободной ассоциации случайной последовательностью символов (+) и (-). Представьте бросок монеты, падающий сверху или снизу. Когда я подбрасываю монету, я не знаю, какой стороной она упадет. Предположим, я помечаю одну из сторон (+), а другую (-). На этом уровне (+) и (-) появляются случайным образом. Даже если я знаю результат предыдущего хода, каждый последующий ход непредсказуем. Конечно, вероятность учит нас — благодаря математике или упрямому опыту — что чем больше увеличивается число попыток, тем больше доля (+) как и доля (-) приближается к 50%. Однако нет ничего эквивалентного возникновению синтаксиса. Это происходит, как только символы (+) и (-) группируются вместе. Посмотрим как.
Supposons que je lance plusieurs fois une pièce ainsi marquée qui retombe d'un côté ou de l'autre au hasard ; j'obtiens, par exemple et au hasard, la suite suivante :
+ + - + - -
Maintenant vient l'opération de chiffrage — là je simplifie beaucoup le raisonnement de Lacan. Appelons :
a, alpha, la succession (+ +),
β, bêta, la succession (+ -),
γ, gamma, la succession (- +),
δ, delta, la succession (- -).
Предположим, что я подбрасываю монету, помеченную таким образом, несколько раз, и она случайно падает то на одну, то на другую сторону; я получаю, например, случайным образом следующую последовательность:
+ + - + - -
Теперь идет операция шифрования — здесь я сильно упрощаю рассуждения Лакана. Назовем:
α, альфа, последовательность (+ +),
β, бета, последовательность (+ -),
γ, гамма, последовательность (- +),
δ, дельта, последовательность (- -).
Je remplace donc chaque combinaison de deux symboles par un seul symbole qui est en quelque sorte son nom. Partant de la séquence aléatoire écrite ci-dessus, (+ +) devient α, (+ -) devient β, (- +) devient γ, (+ -) à nouveau β, et enfin (- -) devient δ.
Поэтому я заменяю каждую комбинацию из двух символов одним символом, который является своего рода названием. Начиная со случайной последовательности, написанной выше, (+ +) становится α, (+ -) становится β, (- +) становится γ, (+ -) снова становится δ и, наконец, (- -) становится δ.
En quelque sorte, la première série aléatoire est remplacée par une seconde qui la nomme:
α β γ β δ
Cette seconde séquence dépend de la première. La première série est de pur hasard, elle n'obéit à aucune loi. En revanche, la seconde est régie par des lois. Le paradoxe est que la série dépendante a une loi alors que la série initiale, dont elle dépend, n'en a pas.
Некоторым образом первая случайная серия заменяется второй, которая называет ее:
α β γ β δ
Эта вторая последовательность зависит от первой. Первая серия — чистая случайность, она не подчиняется никакому закону. Напротив, вторая регулируется законом. Парадокс в том, что зависимый ряд имеет закон, тогда как начальный ряд, от которого он зависит, его не имеет.
…
Lacan a voulu démontrer, avec un raisonnement élémentaire, une émergence de l'impossible à partir du hasard.
Prenons un exemple d'impossible. Vous n'aurez jamais (α δ), jamais non plus (δ α) .Vous ne pourrez passer de α à δ qu'à condition qu'apparaisse au moins un β entre les deux termes. Ce phénomène peut nous inspirer quelques réflexions. Si par convention vous représentez le rapport sexuel par la succession (α δ), vous devrez conclure qu'un élément signifiant doit s'interposer entre les deux pour que la relation soit possible. Plus tard dans son enseignement, Lacan détermine ce signifiant comme le phallus.
Лакан хотел продемонстрировать с помощью элементарного рассуждения, возникновение невозможного из случайности.
Давайте возьмем пример невозможного. У вас никогда не будет (α δ), никогда не будет (δ α) .Вы сможете перейти от α к δ только при условии, что между двумя членами появится хотя бы один β. Этот феномен может вдохновить нас на некоторые размышления. Если по соглашению вы представляете сексуальную связь через последовательность (α δ), вам нужно будет сделать вывод, что между ними должен стоять какой-то означающий элемент, чтобы отношения были возможны. Позже в своем учении Лакан определяет это значение как фаллос.
...
"Pourquoi telle parole de l'Autre - du père, de la mère, etc. — a-t-elle pris une valeur déterminante pour le sujet? Pourquoi tel malentendu, telle homophonie ont-ils fait mouche pour un sujet? Cette question se place sur un tout autre plan que celui de nos machines symboliques.
Почему такая речь Другого отца, от матери и т.д. — приобрело решающее значение для субъекта? Почему такое недоразумение, такая омофония бьют в самое яблочко для субъекта? Этот вопрос поставлен на совершенно иной уровень, чем вопрос о наших символических механизмах.
Sur le plan de l'articulation signifiante, nous pouvons formaliser les termes qui se répètent, ceux qui convergent, ceux qui sont évités, barrés, soustraits. Dans tous ces cas, il s'agit de la même chose : l'impossible apparaît comme l'exact envers de la machine répétitive et convergente. Nous sommes en présence de termes qui ne cessent pas de s'écrire — version que Lacan a donnée de la nécessité. Il s'agit d'une réduction au nécessaire et corrélativement à l'impossible, c'est-à-dire à ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire. Le premier graphe nous donne ce qui ne cesse pas de s'écrire et le graphe inverse nous donne ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire, de ne pas pouvoir s'écrire. Que ce soit le nécessaire ou l'impossible, nous sommes dans la même dimension logique et déductive.
На уровне означающей артикуляции мы можем формализовать термины, которые повторяются, которые сходятся, те, которых избегают, перечеркивают, вычитают. Во всех этих случаях одно и то же: невозможное появляется как полная противоположность повторяющегося и сходящегося механизма. Мы имеем дело с терминами, которые не перестают писаться, — вариант, который Лакан дал необходимому. Это сведение к необходимому и соответственно к невозможному, т. е. к тому, что не перестает не писаться. Первый граф дает нам то, что не перестает писаться, а обратный граф дает нам то, что не перестает не писаться, не может быть записано. Будь то необходимое или невозможное, мы находимся в одном и том же логическом и дедуктивном измерении.
Quand nous interrogeons pourquoi tel signifiant ou telle expression a pris une valeur fondamentale pour un sujet, nous n'arrivons pas du tout au nécessaire et à l'impossible. Pourquoi son nom propre a-t- il une valeur fondamentale pour tel sujet, et pour tel autre, aucune ? Cela ne se déduit pas. Nous sommes renvoyés à la contingence, celle d'une histoire particulière, c'est-à-dire justement à quelque chose qui, dans les termes de Lacan, cesse de ne pas s'écrire. Quelque chose a été rencontré, mais pourrait ne pas l'avoir été. Cela aurait pu être autrement. Nous saisissons toute la différence de cette contingence avec le niveau des graphes où par déduction les choses ne peuvent être que telles qu'elles sont.
Когда мы задаемся вопросом, почему такое означающее или такое выражение приобрело для субъекта фундаментальное значение, мы вовсе не приходим к необходимому и невозможному. Почему его собственное имя имеет для одного субъекта принципиальное значение, а для другого — никакого? Это не выводится. Нас возвращают к случайности, к случайности конкретной истории, то есть именно к чему-то, что, в терминах Лакана, перестает не писаться. Нечто встретилось, а могло и не встретиться было встречено, а могло и не быть. Могло быть иначе. Мы ухватываем всю разницу этой случайности на уровне графов, где через дедукцию вещи могут быть только такими, какие они есть.
Tout ce qui, dans l'analyse, concerne la jouissance, l'émergence du mode de jouissance d'un sujet, relève de la contingence, et non du nécessaire ou de l'impossible. Il est même remarquable de voir à quel point, chez l'être humain, ce qui est de l'ordre de la jouissance est ouvert à la rencontre et n'est pas programmé.
Все, что в анализе касается наслаждения, возникновения у субъекта модальности наслаждения, подчиняется случайности, а не необходимому или невозможному. Даже удивительно видеть, до какой степени в человеческих существах то, что относится к разряду наслаждения, открыто для встречи и не запрограммировано.
Il y a comme une défaillance de programmation au niveau de sa jouissance, contrairement, semble-t-il, à son dévelop pement physique. Ainsi l'être humain serait programmé, dit-on, pour user du langage à un certain âge, ce qui amène Chomsky à consi dérer le langage comme un véritable organe qui pousse dans le corps à un certain moment. En ce qui concerne la jouissance, pas de programmation.
Существует как бы программный сбой на уровне его наслаждения, в отличие, по-видимому, от его физического развития. Таким образом, говорят, что человек запрограммирован на использование языка в определенном возрасте, что заставляет Хомского воспринимать язык как настоящий орган, который в определенный момент врастает в тело. Что касается наслаждения, никакого программирования.
...
Comment penser l'investissement libidinal de la signification ? Comment expliquer que certaines significations aient pris une valeur exceptionnelle pour le sujet? Prenons l'exemple bien connu de cette signification délicieuse, exquise, d'être exclu. Etre exclu est la signification la plus commune dont l'investissement est universel. C'est parce que l'exclusion est le statut originel du sujet, ce qu'écrit le mathème Ꞩ, le sujet barré. Le sujet se produit comme un (-1), ce que la libido investit de façon élective.
Как мыслить либидинозное инвестирование смысла? Как объяснить, что определенные значения приобрели исключительную ценность для субъекта? Возьмем хорошо известный пример этого восхитительного, изысканного значения исключения. Быть исключенным — наиболее распространенное значение, которому присваивается универсальность (всеобщность). Так происходит потому, что исключение — это изначальный статус субъекта, что записано в матеме Ꞩ, перечеркнутыйсубъект. Субъект появляется как (-1), с избирательной инвестицией либидо. Либидо выборочно инвестирует.
Dans l'hystérie, c'est patent. On constate la jouissance de n'êtrejamais à sa place. Jouissance éventuellement douloureuse, bien sûr, que celle d'être incasable, de n'avoir pas de place (même quand on l'a, on ne vous l'a pas donnée de la bonne façon). Le sujet s'évertue à vérifier qu'il est rejeté, séparé de sa place, dans le symbolique. Cette exclusion, ce (-1), peut s'incarner dans le corps, dans le vertige ou dans l'évanouissement.
В истерии это очевидно. Мы видим наслаждение никогда не на своем месте. Может быть, конечно, болезненное наслаждение, быть не находящим свое место, не иметь места (даже когда оно есть, вам не дали его правильным образом). Субъект стремится убедиться, что он отвергнут, отделен от своего места в символическом. Это исключение, это (-1), может быть воплощено в теле, в головокружении или в обмороке.
Le (-1) n'est pas moins investi dans l'obsession. L'investissement y prend la forme du retranchement volontaire du sujet, sa soustraction à l'endroit de tous les autres, son auto-enfermement dans une place qu'il se construit comme une forteresse qui le protège de l'intrusion de l'Autre au prix de l'emprisonner lui-même. Et dans cette forteresse, il peut jouir tout seul de sa solitude, sous une forme qui peut comporter la jouissance masturbatoire.
(-1) не менее инвестировано в навязчивости. Инвестиция принимает форму добровольного огорождения субъекта, его вычитания из всех остальных, его самозамкнутости в месте, которое он строит как крепость, защищающую его от вторжения Другого, ценой заточения самого себя. И в этой крепости он может наслаждаться своим одиночеством в форме, которая может включать наслаждение мастурбаторное.
Je présente ici l'hystérie et l'obsession comme deux modes d'investissement du (-1), la première plus volontiers sur le versant de l'évanescence et la seconde sur celui de la densité de l'être. D'un côté, l'accent est mis sur le manque-à-être et, de l'autre, sur le supplément d'être. On pourrait s'amuser à en déduire deux conduites essentielles dans l'hystérie et l'obsession : l'intrigue passe-partout et l'obstination malveillante. Dans la psychose paranoïaque, la signification du (-1) est investie comme l'être à part, l'être exceptionnel, en but à l'hostilité universelle, mais néanmoins promis à un destin incomparable.
Я представляю здесь истерию и навязчивость как два способа инвестирования (-1), первый больше на стороне исчезновения а второй на стороне плотности бытия. С одной стороны, акцент делается на нехватке-бытия, а с другой — на дополнении бытия. Можно было бы позабавиться выведением из этого двух основных форм поведения при истерии и одержимости: всеобъемлющую интригу и злонамеренное упрямство. При параноидном психозе значение (-1) инвестируется в обособленное, исключительное существо, в цель всеобщей враждебности, но тем не менее обещающее ни с чем не сравнимую судьбу.
…
Il faut introduire ici une conversion de la perspective car, pour qu'il y ait jouissance, même résiduelle comme celle du plus-de-jouir, il faut le corps vivant. Celaveut dire, comme je l'ai souligné précédem ment, qu'il y a deux effets du signifiant sur le corps : la mortification et la production du plus-de-jouir. Si le signifiant tue la jouissance, il la produit aussi bien. Dans le cours de l'enseignement de Lacan se produit donc une mise en continuité de ces deux versants. Si on les prend comme l'envers et l'endroit, disons que s'établit entre eux un rapport conforme à la bande de Moebius où l'envers est en continuité avec l'endroit (sur le schéma en partie double, les deux flèches allant en sens contraire entre le dessus et le dessous de la ligne l'indiquent). L'objet a est la cause du désir, mais sous un autre aspect, le signifiant est la cause de l'objet a. Nous voyons que Lacan, dans son enseignement, passe ainsi très rapidement d'un point de vue à l'autre.
Здесь необходимо ввести преобразование перспективы,поскольку для того, чтобы было наслаждение, даже остаточное такое как в plus-de-jouir, прибавочное, необходимо живое тело. Это означает, как я подчеркивал ранее, что означающее оказывает на тело два воздействия: умерщвление и производство plus-de-jouir, прибавочного наслаждения. Если означающее убивает наслаждение, оно точно так же производит его. Таким образом, в учении Лакана эти два направления непрерывны. Если мы примем их за изнанку и лицевую сторону, то скажем, что между ними устанавливается связь как в ленте Мёбиуса, где изнанка является непрерывной с лицевой стороной (на схеме в двойной записи две стрелки идут в противоположном направлении между верхом и низом линии указывают на это). Объект а является причиной желания, но в другом аспекте означающее является причиной объекта а. Мы видим, что Лакан в своем учении очень быстро переходит от одной точки зрения к другой.
…
Nous avons ici les structures signifiantes du corps, côté mâle et côté féminin. Si l'on suit Lacan, être homme ou femme est affaire de choix qui ne suit pas nécessairement le sexe biologique. J'avance que les structures signifiantes du corps déterminent le partenaire- symptôme comme moyen de jouissance. Je dis que la structure du tout x détermine nécessairement le partenaire-symptôme de l'homme à partir de a, tandis que celle du pas-tout détermine le partenaire-symptôme du côté féminin comme grand A barré, Ⱥ.
Здесь мы имеем означающие структуры тела, мужскую сторону и женскую сторону. Если мы следуем за Лаканом, быть мужчиной или женщиной — это вопрос выбора, который не обязательно следует за биологическим полом. Я утверждаю, что означающие структуры тела определяют партнер-симптом как средство наслаждения. Я говорю, что структура любого х с необходимостью определяет партнер-симптом мужчины от а, тогда как структура не-всего определяет партнер-симптом женской стороны как большое зачеркнутое А, Ⱥ.
Côté masculin, l'objet a est une unité de jouissance, une unité discrète, séparable et comptable. Certes, Lacan souligne que cet objet n'est pas du signifiant, mais il en conserve la forme puisque l'on peut dire un ou les objets a, les repérer, les énumérer. Lacan les fait même tourner avec les termes signifiants dans ses mathèmes des quatre discours. Côté féminin, le partenaire est contraint à la forme du pas-tout.
С мужской стороны объект а представляет собой единство наслаждения, дискретную, отделенную и исчисляемую единицу. Правда, Лакан подчеркивает, что этот объект не относится к означающему, но сохраняет его форму, поскольку о нем можно сказать один объект или объекты а, определить их местонахождение, перечислить их. Лакан даже вращает обьекты а вместе с терминами означающих з в своих матемах четырех дискурсов. С женской стороны партнер ограничен формой не-всего.
Pour permettre de se représenter la chose, j'ajouterai, en utilisant une indication de Lacan, que le partenaire-symptôme de l'homme a la forme fétiche, tandis que celui du parlêtre féminin a la forme érotomaniaque. Cela s'entend dans les témoignages de passe : les hommes ont d'abord à résoudre la question du fantasme, de la forme fétiche que leur fantasme impose à leur partenaire, tandis que les parlêtres féminins ont d'abord, dans leur analyse, à traiter la question de l'amour, et c'est cela l'érotomanie. De même qu'Alfred de Vigny écrivit « La Femme aura Gomorrhe et l'Homme aura Sodome », disons qu'il est écrit que l'homme aura le fétiche et la femme, l'érotomanie.
Чтобы дать нам возможность вообразить себе это, я добавлю, используя указание Лакана, что партнер-симптом мужчины имеет форму фетиша, тогда для женского говорящего существа он имеет эротоманическую форму. Это можно услышать в свидетельствах пасса: мужчины сначала должны решить вопрос о фантазме, о фетишной форме, которую их фантазм навязывает их партнеру, в то время как женские говорящие существа в своем анализе сначала должны иметь дело с вопросом любви, и это эротомания. Подобно тому, как Альфред де Виньи писал: «У женщины будет Гоморра, а у мужчины Содом», скажем, что предписано, что у мужчины будет фетиш, а у женщины — эротомания.
Le mode de jouir féminin exige que le partenaire parle et aime, c'est-à-dire que l'amour est, pour elle, tissé dans la jouissance. Fondamentalement il faut que le partenaire soit cet Ⱥ à qui manque quelque chose et que ce manque pousse à parler, surtout à lui parler. Sans doute y a-t-il un changement d'époque et l'on peut dire que les femmes aujourd'hui ont plus de libertés qu'elles n'en avaient auparavant. Cela n'a néanmoins rien changé à la structure. Nous y viendrons.
Женская модальность наслаждения требует, чтобы партнер говорил и любил, то есть любовь для нее вплетена в наслаждение. По сути, партнер должен быть этим Ⱥ, которому чего-то не хватает, и этот недостаток толкает говорить, особенно говорить с ней. Без сомнения, происходит смена эпохи, и мы можем сказать, что сегодня у женщин больше свободы, чем раньше. Однако это не изменило структуру. Мы к этому придем.
Pour l'homme, le mode de jouir exige que le partenaire réponde à un modèle et cela peut allerjusqu'à l'exigence de tel détail, d'un petit détail a. Je me souviens d'un analysant qui s'était aperçu qu'il cherchait chez la femme un certain pli entre la base du nez et la bouche. Tel autre exige de son partenaire-symptôme une certaine forme de fesses qu'il ne peut découvrir qu'une fois au lit et sans laquelle il ne peut rien. La jouissance masculine peut se soutenir du silence. On le trouve réalisé en particulier dans l'homosexualité masculine où le partenaire peut être situé et séduit sans paroles. C'est aussi le cas dans le rapport aux prosti tuées. Cela rend compte également de la place, beaucoup plus importante chez l'homme, de la masturbation. Autrement dit, la jouissance a pour lui quelque chose de limité, circonscrit, localisé et comptable. J'ajoute que cette structure limitée et comptable de sa jouissance se retrouve dans la forme imposée au partenaire-symptôme.
Для мужчины модальность наслаждения требует, чтобы партнерша отвечала образцу, и это может доходить до требования такой детали, маленькой детали а. Я помню анализанта, который заметил, что ищет у женщины определенную складку между основанием носа и ртом. Другой требует от своего партнера-симптома определенной формы ягодиц, которую он может обнаружить только один раз в постели и без которой он ничего не может сделать. Мужское наслаждение может поддерживаться тишиной. Особенно это проявляется в мужском гомосексуализме, когда партнера можно найти и соблазнить без слов. Это также относится к отношениям с проститутками. Это также объясняет гораздо более важное место мастурбации у мужчин. Другими словами, наслаждение имеет для него нечто лимитированное, ограниченное, локализованное и подсчитываемое. Я добавлю, что эта ограниченная и подсчитываемая структура его наслаждения обнаруживается в форме, наложенной на партнера-симптома.
Du côté féminin, le parlêtre impose à son partenaire une tout autre forme, en fonction de l'illimitation de la jouissance. Pour l'approcher pensons au rôle central de la demande d'amour qui joue, dans la sexualité féminine, un rôle sans équivalent côté masculin. Cette demande d'amour comporte en elle-même un caractère absolu, une visée d'infini — c'est représenté dans le schéma par un cercle non fermé, le tout n'est pas formé, ne fait pas un. Elle s'ouvre à l'infini, au-delà de tout ce qui peut s'échanger de matériel et de tout ce qui peut s'offrir en preuve. Elle porte sur l'être du partenaire, ce qui dénude sa forme érotomaniaque : que l'Autre m'aime ! Lacan a employé une fois ce terme d'érotomanie féminine (cf. Écrits, p. 733), ce qui n'estpas de hasard puisqu'il a été l'élève de Clérambault qui a isolé le symptôme de l'éro tomanie psychotique.
Со стороны женщины parlêtre, говорящее существо, навязывает партнеру совершенно иную форму, в зависимости от безграничности наслаждения. Чтобы подойти к этому, давайте подумаем о центральной роли потребности в любви, которая в женской сексуальности играет беспрецедентную роль, без эквивалента со стороны мужчины. Эта просьба о любви содержит в себе абсолютный характер, стремление к бесконечности — она представлена на схеме незамкнутым кругом, все здесь не оформлено не образует, не составляет единого. Она открывается в бесконечность, за пределы всего, что может быть обменено в материальном плане, и всего, что может быть предложено в качестве доказательства. Это связано с существом партнера, которое обнажает свою эротоманическую форму: что Другой любит меня! Лакан однажды употребил термин «женская эротомания» (ср. Écrits, p. 733), что не случайно, поскольку он был учеником Клерамбо, который выделил симптом психотической эротомании.
L'érotomanie est aussi présente dans le cas du Président Schreber, certain que Dieu l'aime, le poursuit de son amour, ce qui préci sément le pousse à la position féminine, soit le pousse-à-la-femme. C'est pourquoi Lacan a pu dire corrélativement que « toutes les femmes sont folles » (Autres écrits, p. 540) parce qu'elles ont pour partenaire Ⱥ. On se fait mal voir à trop souligner que toutes les femmes sont folles. Lacan a d'ailleurs corrigé du même mouvement puisqu'il ajoute qu'elles ne sont « pas folles-du-tout ». Pour corriger cela autrement, je dirais que toutes les femmes sont folles sans doute parce que leur partenaire est ce grand Autre barré, mais que tous les hommes sont des abrutis, abrutis par le détail de leur fantasme. Ajoutons que tous les hommes sont des abrutis sauf ceux qui sont analysés !
Эротомания присутствует и в случае с президентом Шребером, уверенным, что Бог любит его, преследует его своей любовью, которая как раз подталкивает его к фемининной позиции, то есть к толчку-к-женщине. Вот почему Лакан смог соответственно сказать, что «все женщины безумны» («Autres écrits», стр. 540), потому что у них есть партнер Ⱥ. Это чрезмерное подчеркивание того, что все женщины безумны, выставляет нас не в благоприятном свете. Лакан, кроме того, тут же поправился, добавив, что они «не безумны-совсем». Чтобы исправить это иначе, я бы сказал, что все женщины, вероятно, безумны, потому что их партнер — это большой перечеркнутый Другой, но что все мужчины — идиоты, одураченные деталью своего фантазма. Добавим, что все мужчины идиоты, кроме тех, кого анализируют!
Ж.-А. Миллер «Кость лечения»
Перевод с французского Егора Цветкова, редакция Ирины Макаровой
...
Le premier mécanisme enjeu dans l'opération-réduction est la répétition. La liberté donnée à l'analysant de dire tout ce qu'il veut, voire l'injonction qui lui est faite par la règle analytique de ne rien dissimuler de ce qui lui vient à l'esprit rendent d'autant plus manifeste que le sujet est conduit à la redite. Donnant toute la liberté de parler, on constate la répétition du même. Ce n'est pas une fiction, mais un fait d'expérience — expérience sur le divan, des analysants comme des analystes.
Первым механизмом операции-редукции является повторение. Свобода, данная анализанту, говорить все, что он хочет, включая предписание, данное ему аналитическим правилом, не скрывать ничего, что приходит ему на ум, делает еще более очевидным, что субъект склонен к повторению. Давая полную свободу слова, мы наблюдаем повторение одного и того же. Это не выдумка, а факт опыта — опыта на кушетке анализантов, как и аналитиков.
…
J'appellerais convergence le second méca nisme après la répétition. La cure fait en effet apparaître que les dires du sujet convergentvers un énoncé essentiel. Dire « un » est une simplification, il peut bien entendu y en avoir plusieurs ou ne s'en présenter aucun.
Cet énoncé essentiel peut se dégager dans le discours même de l'analysant. Il mentionne une chose qui lui a été dite et qu'il n'ajamais oubliée, qui sera pour lui inscrite à jamais et par rapport à quoi il s'est toujours déterminé à tous les tournants de son existence.
Я бы назвал конвергенцию (схождение) вторым механизмом после повторения. Лечение действительно показывает, что слова субъекта сходятся к существенному высказыванию. Сказать «один» — это упрощение, конечно, их может быть несколько или ни одного.
Это сущностное высказываемое может возникнуть в самом дискурсе анализанта. Он упоминает то, что ему было сказано, и что он никогда не забывал что будет вписано в него навсегда и по отношению к чему он всегда определял себя во все поворотные моменты своего существования.
…
Le deuxième mécanisme que j'isole dans l'opération-réduction est donc l'énoncé de convergence qui est un signifiant-maître - le signifiant devenu maître du destin du sujet.
Таким образом, второй механизм, который я выделяю в операции-редукции, — это высказываемое конвергенции, которое является господским означающим — означающим, ставшим хозяином судьбы субъекта.
…
Poursuivons avec le troisième mécanisme de l'opération-réduction quej'appelle l'évitement.
Перейдем к третьему механизму операции-редукции, который я называю избеганием.
L'évitement vient en opposition à la répétition et à la convergence. En même temps, ce sont les deux opérations qui le rendent possible. Empruntons aux Écrits de Lacan un exemple qui montre très clairement comment procède ce mécanisme. Dans l'introduction à son « Séminaire sur "La Lettre volée" » (p. 47 & sq.), Lacan présente un réseau articulé par les alpha, bêta, gamma, delta qui met en évidence la répétition. Je vous en rappelle la construction en la simplifiant.
Избегание встает в оппозицию к повторению и конвергенции. В то же время именно эти две операции делают это возможным. Возьмем из Écrits Лакана пример, который очень ясно показывает, как работает этот механизм. Во введении к своему «Семинару по "Похищенному письму"» (стр. 47 и sq.) Лакан представляет сеть, артикулированную альфа, бета, гамма, дельта, которая подчеркивает повторение. Я напомню вам конструкцию, упрощая ее.
On peut représenter la sortie des signifiants dans l'association libre par une suite aléatoire de symboles (+) et (-). Pensez au jet d'une pièce qui tombe sur le dessus ou le dessous. Quand je lance la pièce,je ne sais pas de quel côté elle va tomber. Supposons que je marque un des côtés (+) et l'autre (-). A ce niveau, les (+) et les (-) apparaissent au hasard. Même sij'ai connaissance du résultat du coup précédent, chaque coup qui suit est impré visible. Bien entendu, la probabilité nous enseigne — grâce aux mathématiques ou à une expérience obstinée - que plus le nombre coups croît, plus la proportion des (+) comme celle des (-) approchent 50%. Rien d'équi valent néanmoins à l'émergence d'une syntaxe. Celle-ci se produit dès que l'on regroupe les symboles (+) et (-). Voyons comment.
Можно представить выход означающих в свободной ассоциации случайной последовательностью символов (+) и (-). Представьте бросок монеты, падающий сверху или снизу. Когда я подбрасываю монету, я не знаю, какой стороной она упадет. Предположим, я помечаю одну из сторон (+), а другую (-). На этом уровне (+) и (-) появляются случайным образом. Даже если я знаю результат предыдущего хода, каждый последующий ход непредсказуем. Конечно, вероятность учит нас — благодаря математике или упрямому опыту — что чем больше увеличивается число попыток, тем больше доля (+) как и доля (-) приближается к 50%. Однако нет ничего эквивалентного возникновению синтаксиса. Это происходит, как только символы (+) и (-) группируются вместе. Посмотрим как.
Supposons que je lance plusieurs fois une pièce ainsi marquée qui retombe d'un côté ou de l'autre au hasard ; j'obtiens, par exemple et au hasard, la suite suivante :
+ + - + - -
Maintenant vient l'opération de chiffrage — là je simplifie beaucoup le raisonnement de Lacan. Appelons :
a, alpha, la succession (+ +),
β, bêta, la succession (+ -),
γ, gamma, la succession (- +),
δ, delta, la succession (- -).
Предположим, что я подбрасываю монету, помеченную таким образом, несколько раз, и она случайно падает то на одну, то на другую сторону; я получаю, например, случайным образом следующую последовательность:
+ + - + - -
Теперь идет операция шифрования — здесь я сильно упрощаю рассуждения Лакана. Назовем:
α, альфа, последовательность (+ +),
β, бета, последовательность (+ -),
γ, гамма, последовательность (- +),
δ, дельта, последовательность (- -).
Je remplace donc chaque combinaison de deux symboles par un seul symbole qui est en quelque sorte son nom. Partant de la séquence aléatoire écrite ci-dessus, (+ +) devient α, (+ -) devient β, (- +) devient γ, (+ -) à nouveau β, et enfin (- -) devient δ.
Поэтому я заменяю каждую комбинацию из двух символов одним символом, который является своего рода названием. Начиная со случайной последовательности, написанной выше, (+ +) становится α, (+ -) становится β, (- +) становится γ, (+ -) снова становится δ и, наконец, (- -) становится δ.
En quelque sorte, la première série aléatoire est remplacée par une seconde qui la nomme:
α β γ β δ
Cette seconde séquence dépend de la première. La première série est de pur hasard, elle n'obéit à aucune loi. En revanche, la seconde est régie par des lois. Le paradoxe est que la série dépendante a une loi alors que la série initiale, dont elle dépend, n'en a pas.
Некоторым образом первая случайная серия заменяется второй, которая называет ее:
α β γ β δ
Эта вторая последовательность зависит от первой. Первая серия — чистая случайность, она не подчиняется никакому закону. Напротив, вторая регулируется законом. Парадокс в том, что зависимый ряд имеет закон, тогда как начальный ряд, от которого он зависит, его не имеет.
…
Lacan a voulu démontrer, avec un raisonnement élémentaire, une émergence de l'impossible à partir du hasard.
Prenons un exemple d'impossible. Vous n'aurez jamais (α δ), jamais non plus (δ α) .Vous ne pourrez passer de α à δ qu'à condition qu'apparaisse au moins un β entre les deux termes. Ce phénomène peut nous inspirer quelques réflexions. Si par convention vous représentez le rapport sexuel par la succession (α δ), vous devrez conclure qu'un élément signifiant doit s'interposer entre les deux pour que la relation soit possible. Plus tard dans son enseignement, Lacan détermine ce signifiant comme le phallus.
Лакан хотел продемонстрировать с помощью элементарного рассуждения, возникновение невозможного из случайности.
Давайте возьмем пример невозможного. У вас никогда не будет (α δ), никогда не будет (δ α) .Вы сможете перейти от α к δ только при условии, что между двумя членами появится хотя бы один β. Этот феномен может вдохновить нас на некоторые размышления. Если по соглашению вы представляете сексуальную связь через последовательность (α δ), вам нужно будет сделать вывод, что между ними должен стоять какой-то означающий элемент, чтобы отношения были возможны. Позже в своем учении Лакан определяет это значение как фаллос.
...
"Pourquoi telle parole de l'Autre - du père, de la mère, etc. — a-t-elle pris une valeur déterminante pour le sujet? Pourquoi tel malentendu, telle homophonie ont-ils fait mouche pour un sujet? Cette question se place sur un tout autre plan que celui de nos machines symboliques.
Почему такая речь Другого отца, от матери и т.д. — приобрело решающее значение для субъекта? Почему такое недоразумение, такая омофония бьют в самое яблочко для субъекта? Этот вопрос поставлен на совершенно иной уровень, чем вопрос о наших символических механизмах.
Sur le plan de l'articulation signifiante, nous pouvons formaliser les termes qui se répètent, ceux qui convergent, ceux qui sont évités, barrés, soustraits. Dans tous ces cas, il s'agit de la même chose : l'impossible apparaît comme l'exact envers de la machine répétitive et convergente. Nous sommes en présence de termes qui ne cessent pas de s'écrire — version que Lacan a donnée de la nécessité. Il s'agit d'une réduction au nécessaire et corrélativement à l'impossible, c'est-à-dire à ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire. Le premier graphe nous donne ce qui ne cesse pas de s'écrire et le graphe inverse nous donne ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire, de ne pas pouvoir s'écrire. Que ce soit le nécessaire ou l'impossible, nous sommes dans la même dimension logique et déductive.
На уровне означающей артикуляции мы можем формализовать термины, которые повторяются, которые сходятся, те, которых избегают, перечеркивают, вычитают. Во всех этих случаях одно и то же: невозможное появляется как полная противоположность повторяющегося и сходящегося механизма. Мы имеем дело с терминами, которые не перестают писаться, — вариант, который Лакан дал необходимому. Это сведение к необходимому и соответственно к невозможному, т. е. к тому, что не перестает не писаться. Первый граф дает нам то, что не перестает писаться, а обратный граф дает нам то, что не перестает не писаться, не может быть записано. Будь то необходимое или невозможное, мы находимся в одном и том же логическом и дедуктивном измерении.
Quand nous interrogeons pourquoi tel signifiant ou telle expression a pris une valeur fondamentale pour un sujet, nous n'arrivons pas du tout au nécessaire et à l'impossible. Pourquoi son nom propre a-t- il une valeur fondamentale pour tel sujet, et pour tel autre, aucune ? Cela ne se déduit pas. Nous sommes renvoyés à la contingence, celle d'une histoire particulière, c'est-à-dire justement à quelque chose qui, dans les termes de Lacan, cesse de ne pas s'écrire. Quelque chose a été rencontré, mais pourrait ne pas l'avoir été. Cela aurait pu être autrement. Nous saisissons toute la différence de cette contingence avec le niveau des graphes où par déduction les choses ne peuvent être que telles qu'elles sont.
Когда мы задаемся вопросом, почему такое означающее или такое выражение приобрело для субъекта фундаментальное значение, мы вовсе не приходим к необходимому и невозможному. Почему его собственное имя имеет для одного субъекта принципиальное значение, а для другого — никакого? Это не выводится. Нас возвращают к случайности, к случайности конкретной истории, то есть именно к чему-то, что, в терминах Лакана, перестает не писаться. Нечто встретилось, а могло и не встретиться было встречено, а могло и не быть. Могло быть иначе. Мы ухватываем всю разницу этой случайности на уровне графов, где через дедукцию вещи могут быть только такими, какие они есть.
Tout ce qui, dans l'analyse, concerne la jouissance, l'émergence du mode de jouissance d'un sujet, relève de la contingence, et non du nécessaire ou de l'impossible. Il est même remarquable de voir à quel point, chez l'être humain, ce qui est de l'ordre de la jouissance est ouvert à la rencontre et n'est pas programmé.
Все, что в анализе касается наслаждения, возникновения у субъекта модальности наслаждения, подчиняется случайности, а не необходимому или невозможному. Даже удивительно видеть, до какой степени в человеческих существах то, что относится к разряду наслаждения, открыто для встречи и не запрограммировано.
Il y a comme une défaillance de programmation au niveau de sa jouissance, contrairement, semble-t-il, à son dévelop pement physique. Ainsi l'être humain serait programmé, dit-on, pour user du langage à un certain âge, ce qui amène Chomsky à consi dérer le langage comme un véritable organe qui pousse dans le corps à un certain moment. En ce qui concerne la jouissance, pas de programmation.
Существует как бы программный сбой на уровне его наслаждения, в отличие, по-видимому, от его физического развития. Таким образом, говорят, что человек запрограммирован на использование языка в определенном возрасте, что заставляет Хомского воспринимать язык как настоящий орган, который в определенный момент врастает в тело. Что касается наслаждения, никакого программирования.
...
Comment penser l'investissement libidinal de la signification ? Comment expliquer que certaines significations aient pris une valeur exceptionnelle pour le sujet? Prenons l'exemple bien connu de cette signification délicieuse, exquise, d'être exclu. Etre exclu est la signification la plus commune dont l'investissement est universel. C'est parce que l'exclusion est le statut originel du sujet, ce qu'écrit le mathème Ꞩ, le sujet barré. Le sujet se produit comme un (-1), ce que la libido investit de façon élective.
Как мыслить либидинозное инвестирование смысла? Как объяснить, что определенные значения приобрели исключительную ценность для субъекта? Возьмем хорошо известный пример этого восхитительного, изысканного значения исключения. Быть исключенным — наиболее распространенное значение, которому присваивается универсальность (всеобщность). Так происходит потому, что исключение — это изначальный статус субъекта, что записано в матеме Ꞩ, перечеркнутыйсубъект. Субъект появляется как (-1), с избирательной инвестицией либидо. Либидо выборочно инвестирует.
Dans l'hystérie, c'est patent. On constate la jouissance de n'êtrejamais à sa place. Jouissance éventuellement douloureuse, bien sûr, que celle d'être incasable, de n'avoir pas de place (même quand on l'a, on ne vous l'a pas donnée de la bonne façon). Le sujet s'évertue à vérifier qu'il est rejeté, séparé de sa place, dans le symbolique. Cette exclusion, ce (-1), peut s'incarner dans le corps, dans le vertige ou dans l'évanouissement.
В истерии это очевидно. Мы видим наслаждение никогда не на своем месте. Может быть, конечно, болезненное наслаждение, быть не находящим свое место, не иметь места (даже когда оно есть, вам не дали его правильным образом). Субъект стремится убедиться, что он отвергнут, отделен от своего места в символическом. Это исключение, это (-1), может быть воплощено в теле, в головокружении или в обмороке.
Le (-1) n'est pas moins investi dans l'obsession. L'investissement y prend la forme du retranchement volontaire du sujet, sa soustraction à l'endroit de tous les autres, son auto-enfermement dans une place qu'il se construit comme une forteresse qui le protège de l'intrusion de l'Autre au prix de l'emprisonner lui-même. Et dans cette forteresse, il peut jouir tout seul de sa solitude, sous une forme qui peut comporter la jouissance masturbatoire.
(-1) не менее инвестировано в навязчивости. Инвестиция принимает форму добровольного огорождения субъекта, его вычитания из всех остальных, его самозамкнутости в месте, которое он строит как крепость, защищающую его от вторжения Другого, ценой заточения самого себя. И в этой крепости он может наслаждаться своим одиночеством в форме, которая может включать наслаждение мастурбаторное.
Je présente ici l'hystérie et l'obsession comme deux modes d'investissement du (-1), la première plus volontiers sur le versant de l'évanescence et la seconde sur celui de la densité de l'être. D'un côté, l'accent est mis sur le manque-à-être et, de l'autre, sur le supplément d'être. On pourrait s'amuser à en déduire deux conduites essentielles dans l'hystérie et l'obsession : l'intrigue passe-partout et l'obstination malveillante. Dans la psychose paranoïaque, la signification du (-1) est investie comme l'être à part, l'être exceptionnel, en but à l'hostilité universelle, mais néanmoins promis à un destin incomparable.
Я представляю здесь истерию и навязчивость как два способа инвестирования (-1), первый больше на стороне исчезновения а второй на стороне плотности бытия. С одной стороны, акцент делается на нехватке-бытия, а с другой — на дополнении бытия. Можно было бы позабавиться выведением из этого двух основных форм поведения при истерии и одержимости: всеобъемлющую интригу и злонамеренное упрямство. При параноидном психозе значение (-1) инвестируется в обособленное, исключительное существо, в цель всеобщей враждебности, но тем не менее обещающее ни с чем не сравнимую судьбу.
…
Il faut introduire ici une conversion de la perspective car, pour qu'il y ait jouissance, même résiduelle comme celle du plus-de-jouir, il faut le corps vivant. Celaveut dire, comme je l'ai souligné précédem ment, qu'il y a deux effets du signifiant sur le corps : la mortification et la production du plus-de-jouir. Si le signifiant tue la jouissance, il la produit aussi bien. Dans le cours de l'enseignement de Lacan se produit donc une mise en continuité de ces deux versants. Si on les prend comme l'envers et l'endroit, disons que s'établit entre eux un rapport conforme à la bande de Moebius où l'envers est en continuité avec l'endroit (sur le schéma en partie double, les deux flèches allant en sens contraire entre le dessus et le dessous de la ligne l'indiquent). L'objet a est la cause du désir, mais sous un autre aspect, le signifiant est la cause de l'objet a. Nous voyons que Lacan, dans son enseignement, passe ainsi très rapidement d'un point de vue à l'autre.
Здесь необходимо ввести преобразование перспективы,поскольку для того, чтобы было наслаждение, даже остаточное такое как в plus-de-jouir, прибавочное, необходимо живое тело. Это означает, как я подчеркивал ранее, что означающее оказывает на тело два воздействия: умерщвление и производство plus-de-jouir, прибавочного наслаждения. Если означающее убивает наслаждение, оно точно так же производит его. Таким образом, в учении Лакана эти два направления непрерывны. Если мы примем их за изнанку и лицевую сторону, то скажем, что между ними устанавливается связь как в ленте Мёбиуса, где изнанка является непрерывной с лицевой стороной (на схеме в двойной записи две стрелки идут в противоположном направлении между верхом и низом линии указывают на это). Объект а является причиной желания, но в другом аспекте означающее является причиной объекта а. Мы видим, что Лакан в своем учении очень быстро переходит от одной точки зрения к другой.
…
Nous avons ici les structures signifiantes du corps, côté mâle et côté féminin. Si l'on suit Lacan, être homme ou femme est affaire de choix qui ne suit pas nécessairement le sexe biologique. J'avance que les structures signifiantes du corps déterminent le partenaire- symptôme comme moyen de jouissance. Je dis que la structure du tout x détermine nécessairement le partenaire-symptôme de l'homme à partir de a, tandis que celle du pas-tout détermine le partenaire-symptôme du côté féminin comme grand A barré, Ⱥ.
Здесь мы имеем означающие структуры тела, мужскую сторону и женскую сторону. Если мы следуем за Лаканом, быть мужчиной или женщиной — это вопрос выбора, который не обязательно следует за биологическим полом. Я утверждаю, что означающие структуры тела определяют партнер-симптом как средство наслаждения. Я говорю, что структура любого х с необходимостью определяет партнер-симптом мужчины от а, тогда как структура не-всего определяет партнер-симптом женской стороны как большое зачеркнутое А, Ⱥ.
Côté masculin, l'objet a est une unité de jouissance, une unité discrète, séparable et comptable. Certes, Lacan souligne que cet objet n'est pas du signifiant, mais il en conserve la forme puisque l'on peut dire un ou les objets a, les repérer, les énumérer. Lacan les fait même tourner avec les termes signifiants dans ses mathèmes des quatre discours. Côté féminin, le partenaire est contraint à la forme du pas-tout.
С мужской стороны объект а представляет собой единство наслаждения, дискретную, отделенную и исчисляемую единицу. Правда, Лакан подчеркивает, что этот объект не относится к означающему, но сохраняет его форму, поскольку о нем можно сказать один объект или объекты а, определить их местонахождение, перечислить их. Лакан даже вращает обьекты а вместе с терминами означающих з в своих матемах четырех дискурсов. С женской стороны партнер ограничен формой не-всего.
Pour permettre de se représenter la chose, j'ajouterai, en utilisant une indication de Lacan, que le partenaire-symptôme de l'homme a la forme fétiche, tandis que celui du parlêtre féminin a la forme érotomaniaque. Cela s'entend dans les témoignages de passe : les hommes ont d'abord à résoudre la question du fantasme, de la forme fétiche que leur fantasme impose à leur partenaire, tandis que les parlêtres féminins ont d'abord, dans leur analyse, à traiter la question de l'amour, et c'est cela l'érotomanie. De même qu'Alfred de Vigny écrivit « La Femme aura Gomorrhe et l'Homme aura Sodome », disons qu'il est écrit que l'homme aura le fétiche et la femme, l'érotomanie.
Чтобы дать нам возможность вообразить себе это, я добавлю, используя указание Лакана, что партнер-симптом мужчины имеет форму фетиша, тогда для женского говорящего существа он имеет эротоманическую форму. Это можно услышать в свидетельствах пасса: мужчины сначала должны решить вопрос о фантазме, о фетишной форме, которую их фантазм навязывает их партнеру, в то время как женские говорящие существа в своем анализе сначала должны иметь дело с вопросом любви, и это эротомания. Подобно тому, как Альфред де Виньи писал: «У женщины будет Гоморра, а у мужчины Содом», скажем, что предписано, что у мужчины будет фетиш, а у женщины — эротомания.
Le mode de jouir féminin exige que le partenaire parle et aime, c'est-à-dire que l'amour est, pour elle, tissé dans la jouissance. Fondamentalement il faut que le partenaire soit cet Ⱥ à qui manque quelque chose et que ce manque pousse à parler, surtout à lui parler. Sans doute y a-t-il un changement d'époque et l'on peut dire que les femmes aujourd'hui ont plus de libertés qu'elles n'en avaient auparavant. Cela n'a néanmoins rien changé à la structure. Nous y viendrons.
Женская модальность наслаждения требует, чтобы партнер говорил и любил, то есть любовь для нее вплетена в наслаждение. По сути, партнер должен быть этим Ⱥ, которому чего-то не хватает, и этот недостаток толкает говорить, особенно говорить с ней. Без сомнения, происходит смена эпохи, и мы можем сказать, что сегодня у женщин больше свободы, чем раньше. Однако это не изменило структуру. Мы к этому придем.
Pour l'homme, le mode de jouir exige que le partenaire réponde à un modèle et cela peut allerjusqu'à l'exigence de tel détail, d'un petit détail a. Je me souviens d'un analysant qui s'était aperçu qu'il cherchait chez la femme un certain pli entre la base du nez et la bouche. Tel autre exige de son partenaire-symptôme une certaine forme de fesses qu'il ne peut découvrir qu'une fois au lit et sans laquelle il ne peut rien. La jouissance masculine peut se soutenir du silence. On le trouve réalisé en particulier dans l'homosexualité masculine où le partenaire peut être situé et séduit sans paroles. C'est aussi le cas dans le rapport aux prosti tuées. Cela rend compte également de la place, beaucoup plus importante chez l'homme, de la masturbation. Autrement dit, la jouissance a pour lui quelque chose de limité, circonscrit, localisé et comptable. J'ajoute que cette structure limitée et comptable de sa jouissance se retrouve dans la forme imposée au partenaire-symptôme.
Для мужчины модальность наслаждения требует, чтобы партнерша отвечала образцу, и это может доходить до требования такой детали, маленькой детали а. Я помню анализанта, который заметил, что ищет у женщины определенную складку между основанием носа и ртом. Другой требует от своего партнера-симптома определенной формы ягодиц, которую он может обнаружить только один раз в постели и без которой он ничего не может сделать. Мужское наслаждение может поддерживаться тишиной. Особенно это проявляется в мужском гомосексуализме, когда партнера можно найти и соблазнить без слов. Это также относится к отношениям с проститутками. Это также объясняет гораздо более важное место мастурбации у мужчин. Другими словами, наслаждение имеет для него нечто лимитированное, ограниченное, локализованное и подсчитываемое. Я добавлю, что эта ограниченная и подсчитываемая структура его наслаждения обнаруживается в форме, наложенной на партнера-симптома.
Du côté féminin, le parlêtre impose à son partenaire une tout autre forme, en fonction de l'illimitation de la jouissance. Pour l'approcher pensons au rôle central de la demande d'amour qui joue, dans la sexualité féminine, un rôle sans équivalent côté masculin. Cette demande d'amour comporte en elle-même un caractère absolu, une visée d'infini — c'est représenté dans le schéma par un cercle non fermé, le tout n'est pas formé, ne fait pas un. Elle s'ouvre à l'infini, au-delà de tout ce qui peut s'échanger de matériel et de tout ce qui peut s'offrir en preuve. Elle porte sur l'être du partenaire, ce qui dénude sa forme érotomaniaque : que l'Autre m'aime ! Lacan a employé une fois ce terme d'érotomanie féminine (cf. Écrits, p. 733), ce qui n'estpas de hasard puisqu'il a été l'élève de Clérambault qui a isolé le symptôme de l'éro tomanie psychotique.
Со стороны женщины parlêtre, говорящее существо, навязывает партнеру совершенно иную форму, в зависимости от безграничности наслаждения. Чтобы подойти к этому, давайте подумаем о центральной роли потребности в любви, которая в женской сексуальности играет беспрецедентную роль, без эквивалента со стороны мужчины. Эта просьба о любви содержит в себе абсолютный характер, стремление к бесконечности — она представлена на схеме незамкнутым кругом, все здесь не оформлено не образует, не составляет единого. Она открывается в бесконечность, за пределы всего, что может быть обменено в материальном плане, и всего, что может быть предложено в качестве доказательства. Это связано с существом партнера, которое обнажает свою эротоманическую форму: что Другой любит меня! Лакан однажды употребил термин «женская эротомания» (ср. Écrits, p. 733), что не случайно, поскольку он был учеником Клерамбо, который выделил симптом психотической эротомании.
L'érotomanie est aussi présente dans le cas du Président Schreber, certain que Dieu l'aime, le poursuit de son amour, ce qui préci sément le pousse à la position féminine, soit le pousse-à-la-femme. C'est pourquoi Lacan a pu dire corrélativement que « toutes les femmes sont folles » (Autres écrits, p. 540) parce qu'elles ont pour partenaire Ⱥ. On se fait mal voir à trop souligner que toutes les femmes sont folles. Lacan a d'ailleurs corrigé du même mouvement puisqu'il ajoute qu'elles ne sont « pas folles-du-tout ». Pour corriger cela autrement, je dirais que toutes les femmes sont folles sans doute parce que leur partenaire est ce grand Autre barré, mais que tous les hommes sont des abrutis, abrutis par le détail de leur fantasme. Ajoutons que tous les hommes sont des abrutis sauf ceux qui sont analysés !
Эротомания присутствует и в случае с президентом Шребером, уверенным, что Бог любит его, преследует его своей любовью, которая как раз подталкивает его к фемининной позиции, то есть к толчку-к-женщине. Вот почему Лакан смог соответственно сказать, что «все женщины безумны» («Autres écrits», стр. 540), потому что у них есть партнер Ⱥ. Это чрезмерное подчеркивание того, что все женщины безумны, выставляет нас не в благоприятном свете. Лакан, кроме того, тут же поправился, добавив, что они «не безумны-совсем». Чтобы исправить это иначе, я бы сказал, что все женщины, вероятно, безумны, потому что их партнер — это большой перечеркнутый Другой, но что все мужчины — идиоты, одураченные деталью своего фантазма. Добавим, что все мужчины идиоты, кроме тех, кого анализируют!
Ж.-А. Миллер «Кость лечения»
Перевод с французского Егора Цветкова, редакция Ирины Макаровой
