Во-первых, можно подумать, что это реальное — гормональный всплеск, то есть то, что биологически руководит половым созреванием как таковым. И тогда будут расти вторичные половые признаки, то есть трансформации тела. Это реальное органа (organique). Мне кажется, что поддерживать его не ошибочно, но при условии постановки вопроса о знании того, какой орган в игре. Другими словами, я думаю, что реальное в игре с точки зрения превращений тела, хотя и не является ошибочным принимать его во внимание таким образом, не может быть все сведено к органу в медицинском смысле этого слова. Реальное не сводится к гормональному всплеску. Если нужно говорить о появлении органа, то это следует понимать так, как, например, говорят о мужчине или женщине, что у него или у нее прекрасный орган, когда говорят о голосе. Мы должны понимать эту материальность голоса, как Лакан рассматривает ее для органа либидо, как орган вне тела. Лакан обсуждает его в мифе о ламели (4). В этом мифе он вводит в игру потерянный объект, радикально потерянный, и вопрос сексуации и любви. С помощью этого мифа о ламели Лакан конструирует либидо как орган в его наиболее «органном» (organique) измерении, но именно вне тела, как ту часть наслаждения, которая останется чуждой телу, но которое означивается в теле, которое говорит. Итак, если мы хотим расположить это реальное на стороне органического, то только при условии, что мы поместим его в органе либидо. Это при условии, что он будет рассматриваться как орган наслаждения, а не как анатомическая модификация тела. Это воображаемая модификация тела, то есть вполне реальная модификация образа. Орган, о котором идет речь, — это орган, отмеченный дискурсом, и, следовательно, реальным полового созревания является не гормональный всплеск, а, скорее, этот орган, отмеченный дискурсом. Доказательством является то, что гормональный всплеск не является проблемой для животных. Мы никогда не слышали о подростковом кризисе у телят, когда они постепенно становятся быками. Лакан в предисловии к «Пробуждению весны» Ведекинда, одному из самых прекрасных текстов о подростковом возрасте, пишет: «Так, в 1891 году драматург рассматривает вопрос о том, что значит для мальчиков заниматься любовью с девочками, показывая, что они не стали бы думать об этом без пробуждения их мечты. (5) Таким образом, они думают только об этом, но, как говорит Эрик Лоран: «Именно обмениваясь историями своих мечтаний, они движутся к диалектике того, что значит быть любимым другим… желая достичь этого в занятиях любовью.» (6) Итак, если мы хотим говорить о реальном, находящемся на стороне трансформации органа, на стороне того, что внезапно возникает в теле, мы должны ясно понимать, что это реальное, отмеченное языком, орган, отмеченный языком.
Во-вторых, когда мы говорим о гормональном всплеске, о трансформации тела, мы должны иметь в виду, что в этом реальном или в этой формуле «гормональный всплеск» — речь скорее о вторжении, внезапном появлении, чем об органе. То есть происходит вторжение, проявление чего-то, от чего слова на мгновение выходят из строя, прежде чем они смогут, начиная с «обмена мечтами», постепенно вернуться. Слова бессильны сказать об этом появлении. Вполне можно сказать детям: «ты становишься женщиной и так далее», но в момент внезапного появления вещи, будь то сны, трансформации тела, первая эрекция, этот эффект внезапного появления, который является реальным, означает, что какие бы слова ни говорил ему другой, слова, которые у достигшего половой зрелости ребенка были до этого момента, не соответствуют тому, что с ним происходит. Речь идет не столько о трансформации, сколько о появлении чего-то радикально нового. Это реальное, более чем органное, возникает из нового, по отношению к которому у субъекта нет пока готового ответа. Иными словами, столкнувшись с этим внезапным появлением, фантазм субъекта проваливается. В этой связи я отсылаю вас к тексту г-на М.-Ж. Сауре в Préliminaire 6.
Что в этом нового? Это новое, большее, чем орган, является еще одним проявлением для субъекта его недостатка знаний в реальном. Что вызывает эта концепция лакановского реального? У Лакана есть три отсылки к реальному.
На первом этапе его учения — во время cхемы R и «Вопроса предваряющего […]» — это реальное является рамкой фантазма как окно или завеса на невозможном, на том, что недоступно для субъекта, как окно, за которым субъект рискует столкнуться с реальным, но у края которого субъект останавливается благодаря конституированию знания в своем отношении к другим. У нас есть схема, в которую у Лакана вписано реальное, это схема R, схема субъективной конституции. Эта схема R является развитием схемы L, схемы расхождения символического и воображаемого. Именно это несоответствие развивает схема R. Она показывает место фантазма и реального в самом месте этого расхождения. Акцент делается на этом несоответствии между воображаемым и символическим через своего рода разрыв между символическими и воображаемыми идентификациями. В подростковом возрасте это несоответствие между воображаемым и символическим терпит неудачу и, следовательно, фантазм терпит неудачу. Оно особенно заметно, потому что со стороны воображаемого образ меняется, вторичные половые признаки, отмеченные речью, приводят к тому, что он больше не ребенок, как другие, а собирается стать мужчиной или женщиной. В этом «собирается стать» происходит определенное разрушение воображаемого, происходит перестройка образа, которая проблематична. А что касается символической идентификации, ребенок должен отделиться от фигуры своих родителей, от символических фигур своих родителей. Он должен изменить свои идеалы иначе, чем просто отождествляя себя с отцом. Это делается путем привязки к ряду других черт, взятых от других людей. Фрейд также говорит в «Трех очерках», что когда мальчики-подростки находят фигуру мужского пола, которая не является их отцом, половое созревание проходит хорошо, потому что эта мужская фигура позволит им отделить себя от этих родительских фигур и найти корректировку на основе отца для дальнейшего существования. Вы можете видеть это иногда у тех мальчиков, которые цепляются за внушающего доверие учителя. Фрейд рассматривает этот сценарий как наилучшую ситуацию. Беда сегодняшнего мира в том, что мы находимся в худшем из случаев. Учителя не менее хороши, чем во времена Фрейда, но распад социальной связи, упадок фигуры отца делают эту привязку к фигуре отца более хрупкой. Я вернусь к этому вопросу об упадке фигуры отца позже.
На втором этапе учения Лакана, особенно в XI семинаре, реальное непосредственно связано с вопросом возникновения. Реальное — это встреча, которая возникает. Лакан противопоставляет в нем два аристотелевских способа встречи: тюхе и автоматон. Автоматон — это принцип повторения, который возникает, но который мы уже знаем, потому что это то, что повторяется благодаря означающему. Так что это повторение во встрече. То, с чем мы чаще всего сталкиваемся в существовании, — это встречи, которые мы должны поместить на сторону автоматона, то есть на сторону того, что мы уже знаем. Однако в определенные моменты возникает встреча особого рода как навязывание субъекту. Встреча с чем-то, чего он еще не знает, с чем он еще не сталкивался. Это то, что Аристотель называет тюхе. В XI семинаре, Лакан опирается на этот опыт, чтобы объяснить, что это реальное относится к области тюхе. Речь идет о встрече как о реальной встрече, как о чем-то, что субъект еще не организовал своим фантазмом и своей собственной означающей тканью. Эти два определения реального останутся действительными в дальнейшем учении Лакана.
Однако на последнем этапе своего учения Лакан дает очень точное определение реального. Реальное конца его учения перекрывает два других. Реальное — это сексуальная не-связь. Это то, что Жак-Ален Миллер пишет в упомянутой мной матеме с пустым множеством. Что значит нет сексуальной связи? Это означает, что не существует связи в математическом смысле этого слова, в смысле установленного и сформированного знания, которое уже присутствует, о том, что такое связь между мужчиной и женщиной. Как это происходит у животных? Когда животное оказывается перед другим полом с первого раза, оно уже прекрасно знает, что нужно делать. Это называется инстинкт. У животных есть инстинкт, к тому же связанный со сложностью, инсценировкой, ритуалом. Тем не менее, инстинкт существует как знание, записанное для каждого в реальном мире. Когда встречается другой пол, животное не испытывает недостатка в знаниях. Он знает, как это работает. У него нет вопросов, у него есть инстинктивные знания о совокуплении. Вот чего не хватает человеку. В говорящем существе нет знания в реальном. Тогда мы лучше поймем, что такое реальное в половом созревании. Поэтому я предлагаю следующее определение: реальное полового созревания — это вторжение органа, отмеченного речью, при отсутствии знаний о поле, при отсутствии знаний о том, что он может сделать лицом к другому полу. И тут каждому остается изобрести свой собственный ответ.
Реальное полового созревания хорошо поддается артикуляции в этих трех определениях реального у Лакана: оно может быть в разъединении образа и символической идентификации, подчеркнутом во время его обработки в подростковом возрасте; во-вторых, ребенок в период полового созревания сталкивается с чем-то, что возникает внезапно, что не именовано, и что пришло изменить образ, наконец, третий тезис Лакана о реальном как сексуальной не-связи — это то, что возвращает нас к периоду полового созревания.