Опыты чтения и перевода Семинара "Синтом" Жака Лакана на русский язык
Синтом рулит
Синтом рулит
(перевод на русский язык отрывка из 1 сеанса )
Алла Бибиксарова, Ирина Макарова
Синтом рулит. Предистория.
В этом году несколько человек, увлеченных мыслью Лакана, стали встречаться холодными и темными, непроницаемыми saint- петербургскими вечерами, чтобы читать вместе вслух семинар «Sinthome" Жака Лакана на русском языке. За эту амбициозность им пришлось заплатить с лихвой. "Нечитаемость" на французском и "непереводимость" на русский, сверкающей на французском языке игры слов, сбились в колтун. Правда, кое- где слова - колтуны распутывались и на мгновение освещалась непроницаемость столпотворения букв. Sinthome стал не просто синтомом, но и "свят-человеком", saint-homme и, одновременно, sin-thome от "греха" на английском, грех-ом. Змей, serpent, фаллос, провал, который искусил/искусал Еву, распутался в serre-fesse, сжать-ягодицы и сжать-все, ведь pent – это еще и омофон pan, т.е. "всего". Симптом madaquin - это "современный танец" взбесившихся букв от Фомы Аквинского. Мадаквинский симптом, стало быть. Faut-pas - это "надо-не" и, одновременно, ложный шаг.
С фонариком курса "Запчасти" Миллера чтение продвигалось пошустрее. Дело не только в том, чтобы перевести переводимое, дело в переводе самого "божественного акта" именования. И вот здесь, возникает настоящая сложность перевода, который вынужден "грешить" в пользу смысла и коммуникации. Открытие лаланга русского языка – это другой вызов читателям Синтома, не перевода, а самого акта именования на русском языке, того, что аффектирует тело в русском языке! Это и есть то самое непроницаемое, т.е. нечитаемое наслаждение:
"Что вызывает это ощущение в лаланге?
Ах! Вот к чему я бы хотел прийти — к нечитаемости, к тому, чтобы не знать, что это означает. Именно при этом условии можно было бы получить ощущение наслаждения, свойственное синтому, который исключает смысл".
Ж.-А. Миллер, "Запчасти", сеанс от 14 декабря 2044 .
Отрывок из 1 сеанса “Sinthome" Жака Лакана в рабочем переводе на русский язык, с.13-15 из французского издания Seuil:
Заметим мимоходом, что в Творении, называемым божественным лишь потому, что оно относится к именованию, бактерии не именованы. Не именованы они и тогда, когда Бог, подшучивая над предположительно первозданным человеком, предлагает ему начать с произнесения имени каждой твари.
Remarquons au passage que dans la Création,dite divine seulement en ceci qu'elle se réfère à la nomination,la bactérie n'est pas nommée. Elle n'est pas plus nommée quand Dieu,bouffonnant l'homme supposé originel,lui propose de commencer par dire le nom de chaque bestiole.
В этой первой неразберихе у нас есть есть лишь следы, которые позволяют нам заключить, что Адам, как следует из английского произношения его имени – аллюзия на функцию индекса у Пирса, – был мадам, согласно шутке самого Джойса.
De ce premier déconnage nous n'avons de trace qu'à en conclure qu'Adam, comme son nom prononcé à l'anglaise l'indique assez - allu sion à la fonction de l'index chez Peirce - était une Madam, selon lejoke qu'en faitJoyce justement.
Нужно на самом деле предположить, что Адам именовал животных на языке той, которую я буду называть Евой. Я имею полное право называть ее так, поскольку на иврите, если иврит вообще является языком, ее имя означает "мать живых". У Евы этот язык был с самого начала, и он был хорошо у нее подвешен, потому что после предположительного именования его Адамом, первой, кто его использовал, была она, чтобы поговорить со змеем.
Il faut bien supposer en effet qu'Adam n'a nommé les bestiaux que dans la langue de celle que j'appellerai l'Èvie. J'ai bien le droit de l'appeler ainsi puisqu'en hébreu,si tant est que l'hébreu soit une langue, son nom veut dire la mère des vivants. Eh bien, l'Èvie l'avait tout de suite et bien pen due, cette langue, puisque après le supposé du nommer par Adam, la première personne qui s'en sert, c'est elle, pour parler au serpent.
Таким образом, называемое божественным творение удваивается в болтовне говорящего существа (parlêtre), как я его назвал, в результате чего Ева превращает змею, serpent в то, что вы позволите мне назвать зажать-ягодицы, serre-fesses, позже обозначенным как провал, или, лучше, фаллос - поскольку он необходим для выполнения ложного шага, не- надо.
La Création dite divine se redouble donc de la parlote du parlêtre, comme je l'ai appelé, par quoi l'Èvie fait du serpent ce que vous me permettrez d'appeler le serre-fesses, ultérieurement désigné comme faille, ou mieux phallus - puisqu'il en faut bien un pour faire le faut-pas.
Это вина, грех, sin и в этом преимущество моего синтома, sinthome, чтобы начать с этого. По-английски это означает грех, первородная ошибка. Отсюда необходимое, которое всегда разрыв не прекращает увеличивать, кроме как подвергаясь прекращению кастрации как возможной.
C'est la faute,le sin, dont c'est l'avantage de mon sinthome de commencer par là. Ça veut dire en anglais le péché, la première faute. D'où la nécessité du fait que ne cesse pas la faille qui s'agrandit toujours, sauf à subir le cesse de la castration comme possible.
Это возможное, я уже сказал как-то, что это то, что перестает писаться. Видя вас в таком большом количестве, я думаю, что все же есть несколько человек, которые уже слышали о моих лодках. Но вы не отметили, чего я сам не заметил, что в нем следует поставить запятую. Возможное – это то, что перестает, запятая, записываться. Вернее, это то, что могло бы встать на путь записывания в том случае, если бы, наконец, появился бы дискурс, о котором я упоминал, дискурс, который бы не был кажимостью.
Ce possible, j'ai dit autrefois que c'est ce qui cesse de s'écrire. À vous voir en aussi grand nombre, je pense qu'il y en a tout de même bien quelques-uns qui ont déjà entendu mes bateaux. Mais vous n'avez point noté, pour ce que moi-même point je ne l'ai fait, qu'il y faut mettre la virgule. Le possible, c'est ce qui cesse, virgule, de s'écrire. Ou plutôt, qui ces serait, de prendre le chemin de s'écrire dans le cas où adviendrait enfin le discours que j'ai évoqué, discours tel qu'il ne serait pas du semblant.
Разве существует невозможность в том, чтобы истина стала продуктом умения делать? Нет. Но тогда она будет лишь наполовину сказанной, воплощенной в означающем S с индексом 1, где необходимо как минимум два, чтобы единственная женщина La-femme – мифическая в том смысле, что миф делает ее единственной, сингулярной, это Ева, о которой я говорил ранее – когда-либо была неоспоримо одержима, ибо вкусила от плода запретного дерева, плода Науки.
Y a-t-il impossibilité que la vérité devienne un produit du savoir faire? Non. Mais elle ne sera alors que mi-dite, s'incarnant d'un signi fiant S indice 1 là où il en faut au moins deux pour qu'en paraisse l'unique La-femme - mythique en ce sens que le mythe la fait singulière, il s'agit d'Ève, dont j'ai parlé tout à l'heure- à avoir jamais été incontestablement possédée, ceci pour avoir goûté du fruit de l'arbre défendu, celui de la Science.
Ева, таким образом, не более смертна, чем Сократ. Женщина, о которой идет речь, – это другое имя Бога, и поэтому ее не существует, как я уже много раз говорил.
L'Èvie, donc, n'est pas mortelle plus que Socrate. La-femme dont il s'agit est un autre nom de Dieu, et c'est en quoi elle n'existe pas, comme je l'ai dit maintes fois.
Здесь мы видим умную сторону Аристотеля, который не хочет, чтобы единственное, сингулярное играло в его логике. Теперь, вопреки его логике, следует сказать, что Сократ – не человек, поскольку он соглашается умереть, чтобы город жил. Он соглашается на это, это факт. Более того, нужно сказать, что в данном случае он не хочет слышать речь своей жены. Отсюда моя формула о женщине, которую я, если можно так выразиться, переделаю для вашего пользования, используя это mè pantes (для всех), которое является оппозицией, отброшенной Аристотелем, к универсальному pan, и которое я отметил в "Органоне".
On remarque ici le côté futé d'Aristote, qui ne veut pas que le singulier joue dans sa logique. Or, contrairement à ce qu'il admettait dans ladite logique, il faut dire que Socrate n'est pas homme, puisqu'il accepte de mourir pour que la cité vive. Il l'accepte, c'est un fait. En plus, il faut bien dire que, à cette occasion, il ne veut pas entendre parler sa femme. D'où ma formule sur la femme, que je relave, si je puis dire, à votre usage, en me servant de ce mè pantes qui est l'opposition, écartée par Aristote, à l'universel du pan, et que j'ai relevé dans l'Organon.
Мне не удалось найти его там, но я прочитал его там до такой степени, что моя дочь, присутствующая здесь, указала на него и поклялась мне, что найдет для меня это место. Женщина не-вся только в той форме, в которой экивок извлекает из нашего лаланга свое пикантное , «но не это», как мы говорим «все, но не это». Такова была позиция Сократа. Но не это, это то, что я представляю под своим названием этого года как синтом.
Je n'ai pas réussi à l'y retrouver, mais je l'y ai bien lu, au point que ma fille, ici présente, l'a pointé, et qu'elle me jurait tout à l'heure qu'elle m'en retrouverait la place. La femme n'est toute que sous la forme dont l'équivoque prend de lalangue nôtre son piquant, celle du mais pas ça, comme on dit tout, mais pas ça. C'était bien la position de Socrate. Le mais pas ça, c'est ce que j'introduis sous mon titre de cette année comme le sinthome.
Есть на данный момент инстанция буквы, как она сейчас набросана, – и не надейтесь на лучшее, потому что то, что будет более эффективным, не более чем сместит синтом, или даже, как я уже сказал, умножит его – для данного примера есть sinthome madaquin, мадаквинский синтом, который я напишу так, как вам будет угодно.
Il y a pour l'instant, pour l'instance de la lettre telle qu'elle s'est ébauchée à présent- et n'espérez pas mieux, car ce qui en sera plus efficace ne fera pas mieux que de déplacer le sinthome, voire, comme je l'ai dit, de le multiplier- pour l'instance présente, il y a le sinthome madaquin, que j'écris comme vous voudrez.
Вы знаете, что Джойс достаточно помучал этого святого человека. Что касается философии, то это лучшее, что мы когда-либо делали, давайте признаем — только это истинно. Тем не менее, Джойс не очень хорошо ориентируется в том, чему он дает высокую цену, а именно в том, что он называет Красотой. Обратитесь к работе Жака Обера, и вы увидите, что в sinthomadaquin, синтомадаквине, есть то, что он называет claritas, которую Джойс заменяет чем-то вроде великолепия Бытия, что, собственно, и является тем слабым местом, о котором мы говорим.
Vous savez que Joyce en bavait assez sur ce saint homme-là. Pour ce qui est de la philosophie, on n'a jamais rien fait de mieux, il faut bien dire les choses - il n'y a que ça de vrai. Il n'empêche que Joyce ne s'y retrouve pas très bien concernant cette chose à laquelle il attache un grand prix, à savoir ce qu'il appelle le Beau. Consultez là-dessus l'ouvrage deJacques Aubert, et vous verrez qu'il y a dans le sinthomadaquin je ne sais quoi qu'il appelle claritas, auquel Joyce substitue quelque chose comme la splendeur de l'Être, qui est bien le point faible dont il s'agit.
Это личная слабость? Великолепие Бытия не поражает меня. И именно так Джойс заставляет синтом потерять свой madaquinisme, мадаквинизм.
Est-ce une faiblesse personnelle ? La splendeur de l'Être ne me frappe pas. Et c'est bien en quoi Joyce fait déchoir le sinthome de son madaquinisme.
Вопреки тому, что может показаться на первый взгляд, его отстраненность от политики порождает то, что я бы назвал свят человек рулит, sint'home rule. Это человек рулит Freeman's Journal изображала его как восходящее солнце за банком Ирландии. Джойс делает это как бы случайно, вставая на северо-западе, что не принято для восхода солнца. Несмотря на мрачную иронию, которую мы наблюдаем по этому поводу у Джойса, все же это действительно тот синтом рулит, который катится, тот синтом на колесиках, который Джойс соединяет с другим.
Contrairement à ce qui pourrait en apparaître à première vue, son détachement de la politique produit ce que j'appellerai le sint'home rule. Ce Home Rule, le Freeman's Journal le représentait soleil se levant derrière la Banque d'Irlande. Joyce le fait comme par hasard se lever au nord ouest, ce qui n'est pas d'usage pour un lever de soleil. Malgré le grin cement que nous voyons à ce sujet dans Joyce, c'est quand même bien le sinthome roule, le sinthome à roulettes, que Joyce conjoint à l'autre.
Эти два термина, конечно, можно именовать и по-другому. Я именую их так из-за двух сторон творчества Джойса, которые будут занимать нас в этом году из-за того, что я сказал ранее, что я представил, и что я не мог сделать лучше, чем назвать его именем, которое оно заслуживает, которое ему подходит, изменив написание.
Il est certain que ces deux termes, on peut les nommer autrement. Je les nomme ainsi en fonction des deux versants qui s'offraient à l'art de Joyce, lequel nous occupera cette année en raison de ce que j'ai dit tout à l'heure, que j'ai introduit, et que je n'ai pu faire mieux que de nom mer du nom qu'il mérite, qui lui convient, en en déplaçant l'orthographe.
Но это факт, что Джойс выбирает, в че он, как и я, еретик. Потому что ерезис – это то, что определяет еретика. Мы должны выбрать путь, по которому обретем истину. Тем более, что, раз выбор сделан, это не мешает никому представить его на подтверждение, то есть быть еретиком правильным способом.
Mais il est un fait que Joyce choisit, en quoi il est, comme moi, un hérétique. Car haeresis, c'est bien là ce qui spécifie l'hérétique. Il faut choisir la voie par où prendre la vérité. Ce d'autant plus que, le choix une fois fait, cela n'empêche personne de le soumettre à confirmation, c'est-à-dire d'être hérétique de la bonne façon.
Правильный способ – это тот, который, признав природу синтома, не лишает себя возможности использовать его логически, то есть использовать его до тех пор, пока он не достигнет своего реального, в конце которого он больше не испытывает жажду.
La bonne façon est celle qui, d'avoir bien reconnu la nature du sinthome, ne se prive pas d'en user logiquement, c'est-à-dire d'en user jus qu'à atteindre son réel, au bout de quoi il n'a plus soif.
Рабочий перевод отрывка из 1 сеанса Семинара Жака Лакана "Синтом", текст в редакции Ж.-А. Миллера, (с.13-15 Edition du Seuil), выполнен Аллой Бибиксаровой и Ириной Макаровой в ходе чтения вслух семинара "Синтом" Жака Лакана в кадре рабочей группы, организованной для изучения семинара на русском языке в 2024 году.
В этом году несколько человек, увлеченных мыслью Лакана, стали встречаться холодными и темными, непроницаемыми saint- петербургскими вечерами, чтобы читать вместе вслух семинар «Sinthome" Жака Лакана на русском языке. За эту амбициозность им пришлось заплатить с лихвой. "Нечитаемость" на французском и "непереводимость" на русский, сверкающей на французском языке игры слов, сбились в колтун. Правда, кое- где слова - колтуны распутывались и на мгновение освещалась непроницаемость столпотворения букв. Sinthome стал не просто синтомом, но и "свят-человеком", saint-homme и, одновременно, sin-thome от "греха" на английском, грех-ом. Змей, serpent, фаллос, провал, который искусил/искусал Еву, распутался в serre-fesse, сжать-ягодицы и сжать-все, ведь pent – это еще и омофон pan, т.е. "всего". Симптом madaquin - это "современный танец" взбесившихся букв от Фомы Аквинского. Мадаквинский симптом, стало быть. Faut-pas - это "надо-не" и, одновременно, ложный шаг.
С фонариком курса "Запчасти" Миллера чтение продвигалось пошустрее. Дело не только в том, чтобы перевести переводимое, дело в переводе самого "божественного акта" именования. И вот здесь, возникает настоящая сложность перевода, который вынужден "грешить" в пользу смысла и коммуникации. Открытие лаланга русского языка – это другой вызов читателям Синтома, не перевода, а самого акта именования на русском языке, того, что аффектирует тело в русском языке! Это и есть то самое непроницаемое, т.е. нечитаемое наслаждение:
"Что вызывает это ощущение в лаланге?
Ах! Вот к чему я бы хотел прийти — к нечитаемости, к тому, чтобы не знать, что это означает. Именно при этом условии можно было бы получить ощущение наслаждения, свойственное синтому, который исключает смысл".
Ж.-А. Миллер, "Запчасти", сеанс от 14 декабря 2044 .
Отрывок из 1 сеанса “Sinthome" Жака Лакана в рабочем переводе на русский язык, с.13-15 из французского издания Seuil:
Заметим мимоходом, что в Творении, называемым божественным лишь потому, что оно относится к именованию, бактерии не именованы. Не именованы они и тогда, когда Бог, подшучивая над предположительно первозданным человеком, предлагает ему начать с произнесения имени каждой твари.
Remarquons au passage que dans la Création,dite divine seulement en ceci qu'elle se réfère à la nomination,la bactérie n'est pas nommée. Elle n'est pas plus nommée quand Dieu,bouffonnant l'homme supposé originel,lui propose de commencer par dire le nom de chaque bestiole.
В этой первой неразберихе у нас есть есть лишь следы, которые позволяют нам заключить, что Адам, как следует из английского произношения его имени – аллюзия на функцию индекса у Пирса, – был мадам, согласно шутке самого Джойса.
De ce premier déconnage nous n'avons de trace qu'à en conclure qu'Adam, comme son nom prononcé à l'anglaise l'indique assez - allu sion à la fonction de l'index chez Peirce - était une Madam, selon lejoke qu'en faitJoyce justement.
Нужно на самом деле предположить, что Адам именовал животных на языке той, которую я буду называть Евой. Я имею полное право называть ее так, поскольку на иврите, если иврит вообще является языком, ее имя означает "мать живых". У Евы этот язык был с самого начала, и он был хорошо у нее подвешен, потому что после предположительного именования его Адамом, первой, кто его использовал, была она, чтобы поговорить со змеем.
Il faut bien supposer en effet qu'Adam n'a nommé les bestiaux que dans la langue de celle que j'appellerai l'Èvie. J'ai bien le droit de l'appeler ainsi puisqu'en hébreu,si tant est que l'hébreu soit une langue, son nom veut dire la mère des vivants. Eh bien, l'Èvie l'avait tout de suite et bien pen due, cette langue, puisque après le supposé du nommer par Adam, la première personne qui s'en sert, c'est elle, pour parler au serpent.
Таким образом, называемое божественным творение удваивается в болтовне говорящего существа (parlêtre), как я его назвал, в результате чего Ева превращает змею, serpent в то, что вы позволите мне назвать зажать-ягодицы, serre-fesses, позже обозначенным как провал, или, лучше, фаллос - поскольку он необходим для выполнения ложного шага, не- надо.
La Création dite divine se redouble donc de la parlote du parlêtre, comme je l'ai appelé, par quoi l'Èvie fait du serpent ce que vous me permettrez d'appeler le serre-fesses, ultérieurement désigné comme faille, ou mieux phallus - puisqu'il en faut bien un pour faire le faut-pas.
Это вина, грех, sin и в этом преимущество моего синтома, sinthome, чтобы начать с этого. По-английски это означает грех, первородная ошибка. Отсюда необходимое, которое всегда разрыв не прекращает увеличивать, кроме как подвергаясь прекращению кастрации как возможной.
C'est la faute,le sin, dont c'est l'avantage de mon sinthome de commencer par là. Ça veut dire en anglais le péché, la première faute. D'où la nécessité du fait que ne cesse pas la faille qui s'agrandit toujours, sauf à subir le cesse de la castration comme possible.
Это возможное, я уже сказал как-то, что это то, что перестает писаться. Видя вас в таком большом количестве, я думаю, что все же есть несколько человек, которые уже слышали о моих лодках. Но вы не отметили, чего я сам не заметил, что в нем следует поставить запятую. Возможное – это то, что перестает, запятая, записываться. Вернее, это то, что могло бы встать на путь записывания в том случае, если бы, наконец, появился бы дискурс, о котором я упоминал, дискурс, который бы не был кажимостью.
Ce possible, j'ai dit autrefois que c'est ce qui cesse de s'écrire. À vous voir en aussi grand nombre, je pense qu'il y en a tout de même bien quelques-uns qui ont déjà entendu mes bateaux. Mais vous n'avez point noté, pour ce que moi-même point je ne l'ai fait, qu'il y faut mettre la virgule. Le possible, c'est ce qui cesse, virgule, de s'écrire. Ou plutôt, qui ces serait, de prendre le chemin de s'écrire dans le cas où adviendrait enfin le discours que j'ai évoqué, discours tel qu'il ne serait pas du semblant.
Разве существует невозможность в том, чтобы истина стала продуктом умения делать? Нет. Но тогда она будет лишь наполовину сказанной, воплощенной в означающем S с индексом 1, где необходимо как минимум два, чтобы единственная женщина La-femme – мифическая в том смысле, что миф делает ее единственной, сингулярной, это Ева, о которой я говорил ранее – когда-либо была неоспоримо одержима, ибо вкусила от плода запретного дерева, плода Науки.
Y a-t-il impossibilité que la vérité devienne un produit du savoir faire? Non. Mais elle ne sera alors que mi-dite, s'incarnant d'un signi fiant S indice 1 là où il en faut au moins deux pour qu'en paraisse l'unique La-femme - mythique en ce sens que le mythe la fait singulière, il s'agit d'Ève, dont j'ai parlé tout à l'heure- à avoir jamais été incontestablement possédée, ceci pour avoir goûté du fruit de l'arbre défendu, celui de la Science.
Ева, таким образом, не более смертна, чем Сократ. Женщина, о которой идет речь, – это другое имя Бога, и поэтому ее не существует, как я уже много раз говорил.
L'Èvie, donc, n'est pas mortelle plus que Socrate. La-femme dont il s'agit est un autre nom de Dieu, et c'est en quoi elle n'existe pas, comme je l'ai dit maintes fois.
Здесь мы видим умную сторону Аристотеля, который не хочет, чтобы единственное, сингулярное играло в его логике. Теперь, вопреки его логике, следует сказать, что Сократ – не человек, поскольку он соглашается умереть, чтобы город жил. Он соглашается на это, это факт. Более того, нужно сказать, что в данном случае он не хочет слышать речь своей жены. Отсюда моя формула о женщине, которую я, если можно так выразиться, переделаю для вашего пользования, используя это mè pantes (для всех), которое является оппозицией, отброшенной Аристотелем, к универсальному pan, и которое я отметил в "Органоне".
On remarque ici le côté futé d'Aristote, qui ne veut pas que le singulier joue dans sa logique. Or, contrairement à ce qu'il admettait dans ladite logique, il faut dire que Socrate n'est pas homme, puisqu'il accepte de mourir pour que la cité vive. Il l'accepte, c'est un fait. En plus, il faut bien dire que, à cette occasion, il ne veut pas entendre parler sa femme. D'où ma formule sur la femme, que je relave, si je puis dire, à votre usage, en me servant de ce mè pantes qui est l'opposition, écartée par Aristote, à l'universel du pan, et que j'ai relevé dans l'Organon.
Мне не удалось найти его там, но я прочитал его там до такой степени, что моя дочь, присутствующая здесь, указала на него и поклялась мне, что найдет для меня это место. Женщина не-вся только в той форме, в которой экивок извлекает из нашего лаланга свое пикантное , «но не это», как мы говорим «все, но не это». Такова была позиция Сократа. Но не это, это то, что я представляю под своим названием этого года как синтом.
Je n'ai pas réussi à l'y retrouver, mais je l'y ai bien lu, au point que ma fille, ici présente, l'a pointé, et qu'elle me jurait tout à l'heure qu'elle m'en retrouverait la place. La femme n'est toute que sous la forme dont l'équivoque prend de lalangue nôtre son piquant, celle du mais pas ça, comme on dit tout, mais pas ça. C'était bien la position de Socrate. Le mais pas ça, c'est ce que j'introduis sous mon titre de cette année comme le sinthome.
Есть на данный момент инстанция буквы, как она сейчас набросана, – и не надейтесь на лучшее, потому что то, что будет более эффективным, не более чем сместит синтом, или даже, как я уже сказал, умножит его – для данного примера есть sinthome madaquin, мадаквинский синтом, который я напишу так, как вам будет угодно.
Il y a pour l'instant, pour l'instance de la lettre telle qu'elle s'est ébauchée à présent- et n'espérez pas mieux, car ce qui en sera plus efficace ne fera pas mieux que de déplacer le sinthome, voire, comme je l'ai dit, de le multiplier- pour l'instance présente, il y a le sinthome madaquin, que j'écris comme vous voudrez.
Вы знаете, что Джойс достаточно помучал этого святого человека. Что касается философии, то это лучшее, что мы когда-либо делали, давайте признаем — только это истинно. Тем не менее, Джойс не очень хорошо ориентируется в том, чему он дает высокую цену, а именно в том, что он называет Красотой. Обратитесь к работе Жака Обера, и вы увидите, что в sinthomadaquin, синтомадаквине, есть то, что он называет claritas, которую Джойс заменяет чем-то вроде великолепия Бытия, что, собственно, и является тем слабым местом, о котором мы говорим.
Vous savez que Joyce en bavait assez sur ce saint homme-là. Pour ce qui est de la philosophie, on n'a jamais rien fait de mieux, il faut bien dire les choses - il n'y a que ça de vrai. Il n'empêche que Joyce ne s'y retrouve pas très bien concernant cette chose à laquelle il attache un grand prix, à savoir ce qu'il appelle le Beau. Consultez là-dessus l'ouvrage deJacques Aubert, et vous verrez qu'il y a dans le sinthomadaquin je ne sais quoi qu'il appelle claritas, auquel Joyce substitue quelque chose comme la splendeur de l'Être, qui est bien le point faible dont il s'agit.
Это личная слабость? Великолепие Бытия не поражает меня. И именно так Джойс заставляет синтом потерять свой madaquinisme, мадаквинизм.
Est-ce une faiblesse personnelle ? La splendeur de l'Être ne me frappe pas. Et c'est bien en quoi Joyce fait déchoir le sinthome de son madaquinisme.
Вопреки тому, что может показаться на первый взгляд, его отстраненность от политики порождает то, что я бы назвал свят человек рулит, sint'home rule. Это человек рулит Freeman's Journal изображала его как восходящее солнце за банком Ирландии. Джойс делает это как бы случайно, вставая на северо-западе, что не принято для восхода солнца. Несмотря на мрачную иронию, которую мы наблюдаем по этому поводу у Джойса, все же это действительно тот синтом рулит, который катится, тот синтом на колесиках, который Джойс соединяет с другим.
Contrairement à ce qui pourrait en apparaître à première vue, son détachement de la politique produit ce que j'appellerai le sint'home rule. Ce Home Rule, le Freeman's Journal le représentait soleil se levant derrière la Banque d'Irlande. Joyce le fait comme par hasard se lever au nord ouest, ce qui n'est pas d'usage pour un lever de soleil. Malgré le grin cement que nous voyons à ce sujet dans Joyce, c'est quand même bien le sinthome roule, le sinthome à roulettes, que Joyce conjoint à l'autre.
Эти два термина, конечно, можно именовать и по-другому. Я именую их так из-за двух сторон творчества Джойса, которые будут занимать нас в этом году из-за того, что я сказал ранее, что я представил, и что я не мог сделать лучше, чем назвать его именем, которое оно заслуживает, которое ему подходит, изменив написание.
Il est certain que ces deux termes, on peut les nommer autrement. Je les nomme ainsi en fonction des deux versants qui s'offraient à l'art de Joyce, lequel nous occupera cette année en raison de ce que j'ai dit tout à l'heure, que j'ai introduit, et que je n'ai pu faire mieux que de nom mer du nom qu'il mérite, qui lui convient, en en déplaçant l'orthographe.
Но это факт, что Джойс выбирает, в че он, как и я, еретик. Потому что ерезис – это то, что определяет еретика. Мы должны выбрать путь, по которому обретем истину. Тем более, что, раз выбор сделан, это не мешает никому представить его на подтверждение, то есть быть еретиком правильным способом.
Mais il est un fait que Joyce choisit, en quoi il est, comme moi, un hérétique. Car haeresis, c'est bien là ce qui spécifie l'hérétique. Il faut choisir la voie par où prendre la vérité. Ce d'autant plus que, le choix une fois fait, cela n'empêche personne de le soumettre à confirmation, c'est-à-dire d'être hérétique de la bonne façon.
Правильный способ – это тот, который, признав природу синтома, не лишает себя возможности использовать его логически, то есть использовать его до тех пор, пока он не достигнет своего реального, в конце которого он больше не испытывает жажду.
La bonne façon est celle qui, d'avoir bien reconnu la nature du sinthome, ne se prive pas d'en user logiquement, c'est-à-dire d'en user jus qu'à atteindre son réel, au bout de quoi il n'a plus soif.
Рабочий перевод отрывка из 1 сеанса Семинара Жака Лакана "Синтом", текст в редакции Ж.-А. Миллера, (с.13-15 Edition du Seuil), выполнен Аллой Бибиксаровой и Ириной Макаровой в ходе чтения вслух семинара "Синтом" Жака Лакана в кадре рабочей группы, организованной для изучения семинара на русском языке в 2024 году.
