Жак-Ален Миллер , курс 1981-1982 гг
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
7 сеанс, 20 января 1982
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
7 сеанс, 20 января 1982
Жак-Ален Миллер , курс 1981-1982 гг
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
7 сеанс, 20 января 1982
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
7 сеанс, 20 января 1982
Je vais vous lire une citation de Montesquieu que j'ai trouvée en relisant le Bloc-notes de François Mauriac. C'est une citation de Montesquieu sur Cromwell et elle m'a paru curieusement convenir à Lacan: "Il alla de contradiction en contradiction, mais il alla toujours tel que ces pilotes que presque tous les vents conduisent au port." Ca me paraît très lacanien, en tant justement que l'enseignement de Lacan ne va pas de synthèse en synthèse, mais d'affirmation en affirmation.
Я собираюсь прочитать вам цитату Монтескьё, которую я нашел, перечитывая «Блокноты» Франсуа Мориака. Это цитата из Монтескьё о Кромвеле и мне показалось, что она очень подходит Лакану: «Он продвигался от противоречия к противоречию, но он всегда шел как те лоцманы, которых почти все ветра ведут в порт». Мне оно кажется очень лакановским, именно потому, что учение Лакана идет не от обобщения (синтеза) к обобщению (синтезу), а от утверждения к утверждению.
Si on a cette impression, ça tient à l'effet de style, à la rhétorique de Lacan, ce qui encourage certainement, chez ses auditeurs, l'effet de sujet supposé savoir. L'enseignement de Lacan est d'emblée un appel au transfert. C'est une nouvelle alliance avec la découverte de Freud, une recomposition théorique de la découverte de Freud, à partir de ce point d'Archimède qu'est l'inconscient structuré comme un langage. C'est aussi l'introduction et le maintien d'un transfert.
Если у нас создается такое впечатление, то это связано с эффектом от его стиля, от риторики Лакана, которая, безусловно, поощряет в его слушателях эффект субъекта предположительно знающего. Учение Лакана с самого начала является призывом к переносу. Это новый альянс с открытием Фрейда, теоретическая переработка открытия Фрейда, начиная с этой архимедовой точки, что бессознательное структурировано как язык. Это также введение и поддержание переноса.
L'enseignement de Lacan se caractérise par une avancée, et je trouve assez séduisant de le présenter comme le fait Montesquieu : une avancée qui va de contradiction en contradiction, mais qui, à chaque fois, conduit au port. Une avancée peut aussi se traduire par l'introduction d'un signifiant nouveau. Lacan, dans "Radiophonie", dit que le concept de plus-value est une invention signifiante et non pas une invention théorique. Qu'est-ce que voulait dire Lacan quand, vers la fin des années 70, il aspirait à un signifiant nouveau? Que l'introduction d'un signifiant nouveau peut faire changer, virer les sensibilité et l'éthique. La plus-value était un signifiant nouveau dont les conséquences étaient tout à fait incalculables pour Marx, et il y a d'autres signifiants nouveaux qui produisent ainsi des cataclysmes. Dans "Radiophonie", Lacan fait de la plus-value le prix que Marx a payé de la vie d'enfer qu'il s'est faite, et il y a dans ce texte un comme moi, Lacan.
Учение Лакана характеризуется продвижением, и я нахожу весьма заманчивым представить его так, как это делает Монтескьё: продвижение, которое следует от противоречия к противоречию, но каждый раз ведет в порт. Продвижение может также выражаться во введении нового означающего. Лакан в «Radiophonie» (Радиофонии) говорит, что понятие прибавочной стоимости является изобретением означающего (une invention signifiante), а не теоретическим изобретением. Что имел в виду Лакан, когда в конце 1970-х годов жаждал нового означающего? Что введение нового означающего может изменить, перевернуть с ног на голову, чувствительность и этику. Прибавочная стоимость была новым означающим, последствия которого для Маркса были совершенно непредсказуемыми, и есть другие новые означающие, которые производят катаклизмы подобным образом. В «Радиофонии» Лакан делает прибавочную стоимость ценой, которую Маркс заплатил за адскую жизнь, которую он создал для себя, и в этом тексте есть такой же, как я, Лакан.
Je pourrais continuer de broder ainsi de Cromwell à Montesquieu, de Marx à Lacan, mais je m'arrête là, puisque mon tourment à moi m'oblige à être encore cette fois-ci dans l'articulation des concepts de Lacan, dans l'articulation de base, et spécialement dans la séparation structurante que Lacan introduit entre l'Autre et la jouissance – opposition qu'il mettra du temps à surmonter et qui deviendra une articulation cruciale de son enseignement.
Я мог бы продолжать добавлять подробности от Кромвеля до Монтескьё, от Маркса до Лакана, но я останавливаюсь на этом, поскольку мои собственные мучения вынуждают меня на этот раз снова оказаться в увязке концепций Лакана, в увязке базы, и особенно, в структурном разделении, которое Лакан вводит между Другим и наслаждением – оппозиции, которую, ему потребуется время, чтобы преодолеть, и которая станет ключевым сочленением его учения.
Cette opposition figure déjà dans les premiers temps de son enseignement et sous une forme très simple. Vous vous souvenez que je vous avais invités à prélever sur le Graphe ce vecteur qui conduit du sujet brut au sujet marqué du signifiant. J'avais même placé une petite boîte noire, pour marquer que c'est là que s'opère, à partir d'un point d'origine qui n'est jamais que supposé, ce que dans la psychanalyse on observe comme résultat. C'est là le minimum d'hypothèse qui peut être fait comme origine du sujet:
Эта оппозиция проявляется уже в первые дни его учения и в очень простой форме. Вы помните, что я предлагал вам взять из Графа этот вектор, который ведет от сырого/исконного (brut) субъекта к субъекту, отмеченному означающим. Я даже поставил небольшой черный ящик, чтобы отметить, что именно там приводится в действие то, что наблюдается в психоанализе как результат, начиная с точки отсчета, которая только предполагается. Это минимальная гипотеза, которую можно выдвинуть о происхождении субъекта:
>--------------- [////] ------------- > $
Eh bien, il y a un autre vecteur dans le Graphe qui a exactement la même composition. Il s'agit d'un vecteur dont le terme d'origine est la jouissance et dont le terme d'arrivée est la castration. C'est un vecteur qui décalque le premier:
Jouissance --------------------------- > Castration (- φ)
Итак, на Графе есть еще один вектор, который имеет такие же составляющие. Это вектор, который исходит из термина наслаждение, и приходит в термин — кастрация. Это вектор, который воспроизводит первый:
Наслаждение ----------------------- > Кастрация (- φ)
Ca suppose, en une origine mythique du sujet, que le sujet serait égal à sa jouissance, satisfait de sa jouissance. Et ça ne serait que parce qu'il y a l'interposition signifiante, c'est-à-dire la castration, qu'il y aurait une négativation de la jouissance, que l'on traduit par moins phi. La castration, à cet égard, est une séparation de la jouissance et du corps. Si on prend comme point de départ la chair, le résultat induit par les effets du symbolique est alors une séparation du corps et de la jouissance:
La chair ---------- [///] ---------- > { corps = A Jouissance
Предполагается в мифическом происхождении субъекта, что субъект был бы равен своему наслаждению, удовлетворенный своим наслаждением. И это происходило бы только потому, что есть вмешательство означающего, то есть кастрация, которая имела бы отрицание наслаждения, которое мы переводим как «минус фи». В этом отношении кастрация – это отделение (séparation) наслаждения от тела. Если мы возьмем за отправную точку плоть, результатом, вызванным эффектом Символического, будет разделение тела и наслаждения:
Плоть ---------- [///] ---------- > { тело = A Наслаждение
Cette séparation est la seule qui permet d'identifier le corps à l'Autre, le corps comme surface d'inscription, comme voué au signifiant. C'est le corps en tant que chair vidée de sa jouissance.
Это отделение — единственное, что позволяет идентифицировать тело с Другим, тело как поверхность надписи, предназначенное означающему. Это тело как плоть, опустошенная (vidée) от своего наслаждения.
Ce qui va ordonner tout l'enseignement de Lacan à partir des années 70, c'est la construction de l'objet qui récupère, pour le sujet en analyse, une part de cette jouissance perdue. Cet objet, c'est l'objet a. L'objet a représente une part de la jouissance perdue. C'est pourquoi, dans les années 70, à la surprise de ses auditeurs, Lacan a pu dire qu'il n'y avait pas qu'une seule castration qui serait la castration phallique, mais qu'il y en avait autant que d'objets a.
Что будет упорядочивать все учение Лакана с 1970-х годов и далее, так это конструирование объекта, который возвращает субъекту в анализе часть этого утраченного наслаждения. Этот объект является объектом a. Объект a репрезентирует часть утраченного наслаждения. Вот почему в 1970-х годах, к удивлению своих слушателей, Лакан смог сказать, что существует не только одна кастрация, которая была бы фаллической кастрацией, но что их столько же, сколько объектов a.
C'est une jouissance qui est évidemment toute présente dans la pulsion, pour autant que la pulsion n'est pas coordonnée au besoin. Ce qui est cependant frappant, c'est que ce n'est pas du tout l'objet a comme récupérant une part de la jouissance perdue qui est au coeur de l'écriture lacanienne de la pulsion. Dans l'écriture de la pulsion, l'objet est tout à fait absent: ($ <> D). La position de l'objet, nous la retrouvons, elle, dans l'écriture du fantasme: ($ <> a), où c'est comme objet du désir que petit a est présent – c'est-à-dire objet imaginaire et non pas récupération de jouissance, objet métonymique à l'occasion mais toujours imaginaire.
Очевидно, это наслаждение довольно сильно присутствует во влечении, до тех пор, пока влечение не согласовано с потребностью. Поразительно, однако, то, что это вовсе не то, что объект имеет как бы восстановленную часть утраченного наслаждения, что составляет сердцевину лакановской записи влечения. В записи влечения объект полностью отсутствует: ($ <> D). Мы находим позицию объекта в записи фантазма: ($ <> a), где в качестве объекта желания присутствует маленькое a — то есть воображаемый объект, а не восстановление наслаждения, метонимический объект по случайности, но всегда воображаемый.
Comment cet objet imaginaire présent dans le fantasme va-t-il virer jusqu'à être lu comme objet de la pulsion? Il faut faire valoir l'opposition entre fantasme et pulsion. De par leur écriture même, ces deux termes ont l'air d'être présentés pour être confrontés l'un à l'autre. Ils ont une structure comparable au niveau de l'écriture, et ça nous invite en même temps à rapprocher ces deux termes qui sont aux antipodes de l'expérience :
Fantasme | Pulsion
($ <> a) | ($ <> D)
Каким образом этот воображаемый объект, представленный в фантазме, будет упразднен в пользу прочтению как объект влечения? Необходимо подчеркнуть противопоставление (оппозицию) фантазма и влечения. Самим своим написанием эти два термина как бы представлены для противопоставления друг другу. Они имеют сопоставимую структуру на уровне письма, и это приглашает нас одновременно сблизить эти два термина, которые находятся на противоположных концах опыта:
Фантазм | Влечение
($ <> a) | ($ <> D)
Vous savez que Lacan invite à lire la formule de la pulsion comme sujet en fading dans la coupure de la demande, et qu'il invite à lire la formule du fantasme comme sujet en fading devant l'objet du désir. Nous y viendrons, mais prenons simplement ce qu'il en apparaît déjà dans l'oeuvre de Freud.
Вы знаете, что Лакан предлагает нам прочитать формулу влечения как субъекта, угасающего в разрезе требования, и что он предлагает нам прочитать формулу фантазма как субъекта, угасающего перед объектом желания. Мы до этого дойдем, но давайте просто возьмем то, что уже упоминается в работах Фрейда.
On peut dire que du fantasme, le sujet parle. Il en parle au sens où il le raconte, même s'il y en a une partie qu'il ignore. Le fantasme est chez Freud avant tout saisi comme un récit du sujet. La pulsion, au contraire, s'introduit apparemment par un silence. Si le fantasme est bavard, la pulsion est silencieuse. On pourrait dire que le fantasme révèle ce que la pulsion dissimule. Cependant, la première valeur donnée à la pulsion par Lacan, c'est que pourtant le sujet y parle. C'est dans "Subversion du sujet": "D'où le concept de pulsion où on désigne le sujet qui satisfait à cette exigence d'être d'autant plus loin du parler que plus il parle." Ici, la pulsion est avant tout saisie à partir de la demande. Le sujet s'évanouit dans la demande en tant que lui-même défaille devant la demande, par quoi ensuite la demande elle-même s'évanouit. Ce qui reste alors, c'est la coupure de la demande, la coupure même, une fois évanouie la demande comme verbale. C'est ce que Lacan détaille dans la page 817 de ses Ecrits. Il retrouve, à tous les carrefours de l'expérience analytique, cette coupure structurale, cette discontinuité: la zone érogène structurant l'objet partiel dans l'expérience analytique.
Можно сказать, что о фантазме субъект говорит. Он говорит о нем в том смысле, что рассказывает его, даже если существует часть, которую он игнорирует. Для Фрейда фантазм прежде всего воспринимается как рассказ субъекта. Напротив, влечение, по-видимому, вводится молчанием. Если фантазм болтлив, то влечение безмолвно. Можно сказать, что фантазм раскрывает то, что скрывает влечение. Однако, первой ценностью, придаваемой Лаканом влечению, является то, что субъект здесь говорит. Об этом говорится в работе «Ниспровержение субъекта...»: «Отсюда и понятие влечения, в котором мы определяем субъекта [...], удовлетворяющие предъявляемому ему требованию быть от речи тем дальше, чем он красноречивее». Здесь влечение, прежде всего, берется из требования. Субъект исчезает в требовании, поскольку он сам проваливается перед требованием, в результате чего, исчезает само требование. То, что останется тогда от однажды пропавшего вербального требования, это разрез требования, лишь разрез. Об этом Лакан подробно рассказывает на странице 817 Écrits. Он находит на всех перекрестках аналитического опыта этот структурный разрез, прерывание: эрогенную зону, структурирующую частичный объект в аналитическом опыте.
Ce qui est donc frappant, là, c'est que la problématique de la pulsion, qui va devenir si essentielle pour l'objet a, n'est introduite que de biais. Ce qui apparaît être au coeur de la pulsion, c'est la question de la coupure subjective qui se reporte sur l'objet, sur la zone érogène. Ce qui est saississant dans cette écriture, c'est qu'elle passe tout à fait à l'as la fonction de l'objet. C'est dans l'écriture du fantasme que l'objet apparaît au premier plan. Quel est alors, dans l'enseignement de Lacan, le déplacement qui va se produire les années suivantes? Eh bien, ce déplacement, c'est exactement de situer la pulsion comme le secret du fantasme.
Поразительно, что проблематика влечения, которая станет столь существенной для объекта a, представлена лишь вскользь. В основе влечения лежит вопрос о субъективном разрезе, который переносится на объект, на эрогенную зону. Что поражает в этой записи, так это то, что в ней полностью упускается из виду функция объекта. Именно в процессе записи фантазма объект выходит на передний план. Что же тогда представляет собой , согласно учению Лакана, смещение (déplacement), которое произойдет в последующие годы? Так вот, это смещение как раз и заключается в том, чтобы представить влечение как секрет фантазма.
Il faut poser que la pulsion est le secret du fantasme. La pulsion silencieuse, articulée par Freud à partir de la grammaire, supporte et soutient le fantasme tout en y étant dissimulée. C'est évidemment là que Lacan peut dire que l'image spéculaire ne fait qu'habiller l'objet dont il s'agit dans la pulsion. C'est là une position radicale. La réduction du fantasme à la pulsion, c'est proprement, nous dit Lacan, le trait du névrosé. Chez le névrosé, D et a se confondent. C'est là un point essentiel, un point où l'on voit fantasme et pulsion s'articuler dans leur opposition et dans leur conjonction. On pourrait alors écrire:
($ <> a) <> ($ <> D)
Мы должны считать, что влечение — это секрет фантазма. Молчаливое влечение, артикулированное Фрейдом на основе грамматики, поддерживает и помогает фантазму, будучи скрытым в нем. Здесь, очевидно, Лакан может сказать, что зеркальный образ просто прикрывает объект, о котором идет речь во влечении. Это радикальная позиция. Редукция фантазма к влечению — это, собственно, как говорит нам Лакан, черта невротика. У невротика D и a смешиваются. Это существенный момент, точка, в которой мы видим, как фантазм и влечение сочленяются в их оппозиции и в их соединении. Тогда мы могли бы написать:
($ <> a) <> ($ <> D)
Reportez-vous aux pages 815-816 des Ecrits et vous verrez que Lacan reste très discret sur l'objet dans le fantasme. Par contre, à la page suivante, il parle de la pulsion et il introduit à partir d'elle l'objet comme en dérivation. Vous vous retrouvez alors dans les pages finales de "Subversion du sujet", dont on peut dire que le souci essentiel est de proposer une articulation entre pulsion et fantasme. On peut repérer ici comment Lacan va de contradiction en contradiction. "Subversion du sujet" n'est pas du tout un texte synthétique, mais un texte qui essaye de ramasser toute une part de l'enseignement de Lacan.
Вернитесь к страницам 815-816 Écrits, и вы увидите, что Лакан остается очень сдержанным в отношении объекта в фантазме. С другой стороны, на следующей странице он говорит о влечении и вводит объект как производное от него. Затем мы оказываетесь на последних страницах «Ниспровержения субъекта...», основная задача которого – предложить сочленение между влечением и фантазмом. Здесь можно увидеть, как Лакан переходит от противоречия к противоречию. «Ниспровержение субъекта» – это вовсе не синтетический текст, а текст, который пытается собрать целую часть учения Лакана.
En quoi consiste cette remarque de Lacan sur fantasme et pulsion chez le névrosé ? Cette remarque dit que la demande est objet chez le névrosé. C'est une remarque clinique tout à fait essentielle. Le névrosé donne prévalence à la demande de l'Autre dans son fantasme. Il y a une thèse qui balance celle-là et qui la complémente, à savoir que cette prévalence de la demande de l'Autre n'a pour fonction que de cacher l'angoisse qu'éprouve le névrosé devant le désir de l'Autre. Comment s'opposent la demande de l'Autre et le désir de l'Autre? Pourquoi est-ce que c'est la demande qui apaise et le désir qui angoisse? La demande de l'Autre apaise parce qu'on peut là s'imaginer savoir ce qu'il veut. Quand on évoque le désir de l'Autre, ça concerne ce que l'Autre veut mais en tant qu'on ne le sait pas. A cet égard, on peut saisir comme la demande dissimule, opacifie le désir.
В чем заключается замечание Лакана о фантазме и влечении у невротика? Это замечание говорит о том, что требование является объектом у невротика. Это весьма существенное клиническое замечание. В своем фантазме невротик отдает предпочтение требованиям Другого. Есть тезис, который уравновешивает этот и дополняет его, а именно, что это преобладание требования Другого имеет лишь функцию скрывать тревогу, которые невротик испытывает перед желанием Другого. Как противопоставляются требование Другого и желание Другого? Почему требование успокаивает, а желание тревожит? Требование Другого успокаивает, потому что мы можем представить себя знающими, чего он хочет. Когда мы обращаемся к желанию Другого, это касается того, чего Другой хочет, но в качестве неизвестного нам. В этом отношении мы можем понять, как требование скрывает, затемняет желание.
Ce désir de l'Autre, il fauit aussi bien l'appliquer au fantasme de l'hystérique et de l'obsessionnel. Qu'est-ce qui distingue l'hystérique et l'obsessionnel? Je vais vous lire, là, un passage de Lacan qui est une jolie formulation de la clinique: "On trouve alors les deux termes de la formule du fantasme comme éclatée: l'un chez l'obsessionnel pour autant qu'il nie le désir de l'Autre en formant son fantasme à accentuer l'impossible de l'évanouissement du sujet, l'autre chez l'hystérique pour autant que le désir ne s'y maintient que de l'insatisfaction qu'on y apporte en s'y dérobant comme objet." Vous voyez par vous-même que l'obsession est là du côté de $ et l'hystérie du côté de petit a:
$ <> a
obsession hystérie
Это желание Другого должно быть применено и к фантазму истериков и невротиков навязчивости. Что отличает истериков и невротиков навязчивости? Я прочту вам здесь отрывок из Лакана, который представляет собой хорошую формулировку клиники: «Тогда мы обнаруживаем два термина формулы фантазма разделенными: один у невротика навязчивости, поскольку он отрицает желание Другого, формируя свой фантазм, чтобы подчеркнуть невозможность исчезновения субъекта, другой в истерическом, поскольку желание сохраняется там только благодаря неудовлетворенности, вызванной уклонением от него как объекта». Вы сами можете убедиться, что навязчивость на стороне $ и истерия на стороне маленького a:
$ <> a
навязчивость истерия
Ayant fait ce petit excursus sur l'expérience analytique pour vous incarner un peu les choses, je reviens maintenant à l'articulation des deux termes contraires du fantasme et de la pulsion.
Сделав этот небольшой экскурс в аналитический опыт, чтобы немного воплотить его для вас, я возвращаюсь к сочленению двух противоположных терминов — фантазма и влечения.
Я собираюсь прочитать вам цитату Монтескьё, которую я нашел, перечитывая «Блокноты» Франсуа Мориака. Это цитата из Монтескьё о Кромвеле и мне показалось, что она очень подходит Лакану: «Он продвигался от противоречия к противоречию, но он всегда шел как те лоцманы, которых почти все ветра ведут в порт». Мне оно кажется очень лакановским, именно потому, что учение Лакана идет не от обобщения (синтеза) к обобщению (синтезу), а от утверждения к утверждению.
Si on a cette impression, ça tient à l'effet de style, à la rhétorique de Lacan, ce qui encourage certainement, chez ses auditeurs, l'effet de sujet supposé savoir. L'enseignement de Lacan est d'emblée un appel au transfert. C'est une nouvelle alliance avec la découverte de Freud, une recomposition théorique de la découverte de Freud, à partir de ce point d'Archimède qu'est l'inconscient structuré comme un langage. C'est aussi l'introduction et le maintien d'un transfert.
Если у нас создается такое впечатление, то это связано с эффектом от его стиля, от риторики Лакана, которая, безусловно, поощряет в его слушателях эффект субъекта предположительно знающего. Учение Лакана с самого начала является призывом к переносу. Это новый альянс с открытием Фрейда, теоретическая переработка открытия Фрейда, начиная с этой архимедовой точки, что бессознательное структурировано как язык. Это также введение и поддержание переноса.
L'enseignement de Lacan se caractérise par une avancée, et je trouve assez séduisant de le présenter comme le fait Montesquieu : une avancée qui va de contradiction en contradiction, mais qui, à chaque fois, conduit au port. Une avancée peut aussi se traduire par l'introduction d'un signifiant nouveau. Lacan, dans "Radiophonie", dit que le concept de plus-value est une invention signifiante et non pas une invention théorique. Qu'est-ce que voulait dire Lacan quand, vers la fin des années 70, il aspirait à un signifiant nouveau? Que l'introduction d'un signifiant nouveau peut faire changer, virer les sensibilité et l'éthique. La plus-value était un signifiant nouveau dont les conséquences étaient tout à fait incalculables pour Marx, et il y a d'autres signifiants nouveaux qui produisent ainsi des cataclysmes. Dans "Radiophonie", Lacan fait de la plus-value le prix que Marx a payé de la vie d'enfer qu'il s'est faite, et il y a dans ce texte un comme moi, Lacan.
Учение Лакана характеризуется продвижением, и я нахожу весьма заманчивым представить его так, как это делает Монтескьё: продвижение, которое следует от противоречия к противоречию, но каждый раз ведет в порт. Продвижение может также выражаться во введении нового означающего. Лакан в «Radiophonie» (Радиофонии) говорит, что понятие прибавочной стоимости является изобретением означающего (une invention signifiante), а не теоретическим изобретением. Что имел в виду Лакан, когда в конце 1970-х годов жаждал нового означающего? Что введение нового означающего может изменить, перевернуть с ног на голову, чувствительность и этику. Прибавочная стоимость была новым означающим, последствия которого для Маркса были совершенно непредсказуемыми, и есть другие новые означающие, которые производят катаклизмы подобным образом. В «Радиофонии» Лакан делает прибавочную стоимость ценой, которую Маркс заплатил за адскую жизнь, которую он создал для себя, и в этом тексте есть такой же, как я, Лакан.
Je pourrais continuer de broder ainsi de Cromwell à Montesquieu, de Marx à Lacan, mais je m'arrête là, puisque mon tourment à moi m'oblige à être encore cette fois-ci dans l'articulation des concepts de Lacan, dans l'articulation de base, et spécialement dans la séparation structurante que Lacan introduit entre l'Autre et la jouissance – opposition qu'il mettra du temps à surmonter et qui deviendra une articulation cruciale de son enseignement.
Я мог бы продолжать добавлять подробности от Кромвеля до Монтескьё, от Маркса до Лакана, но я останавливаюсь на этом, поскольку мои собственные мучения вынуждают меня на этот раз снова оказаться в увязке концепций Лакана, в увязке базы, и особенно, в структурном разделении, которое Лакан вводит между Другим и наслаждением – оппозиции, которую, ему потребуется время, чтобы преодолеть, и которая станет ключевым сочленением его учения.
Cette opposition figure déjà dans les premiers temps de son enseignement et sous une forme très simple. Vous vous souvenez que je vous avais invités à prélever sur le Graphe ce vecteur qui conduit du sujet brut au sujet marqué du signifiant. J'avais même placé une petite boîte noire, pour marquer que c'est là que s'opère, à partir d'un point d'origine qui n'est jamais que supposé, ce que dans la psychanalyse on observe comme résultat. C'est là le minimum d'hypothèse qui peut être fait comme origine du sujet:
Эта оппозиция проявляется уже в первые дни его учения и в очень простой форме. Вы помните, что я предлагал вам взять из Графа этот вектор, который ведет от сырого/исконного (brut) субъекта к субъекту, отмеченному означающим. Я даже поставил небольшой черный ящик, чтобы отметить, что именно там приводится в действие то, что наблюдается в психоанализе как результат, начиная с точки отсчета, которая только предполагается. Это минимальная гипотеза, которую можно выдвинуть о происхождении субъекта:
>--------------- [////] ------------- > $
Eh bien, il y a un autre vecteur dans le Graphe qui a exactement la même composition. Il s'agit d'un vecteur dont le terme d'origine est la jouissance et dont le terme d'arrivée est la castration. C'est un vecteur qui décalque le premier:
Jouissance --------------------------- > Castration (- φ)
Итак, на Графе есть еще один вектор, который имеет такие же составляющие. Это вектор, который исходит из термина наслаждение, и приходит в термин — кастрация. Это вектор, который воспроизводит первый:
Наслаждение ----------------------- > Кастрация (- φ)
Ca suppose, en une origine mythique du sujet, que le sujet serait égal à sa jouissance, satisfait de sa jouissance. Et ça ne serait que parce qu'il y a l'interposition signifiante, c'est-à-dire la castration, qu'il y aurait une négativation de la jouissance, que l'on traduit par moins phi. La castration, à cet égard, est une séparation de la jouissance et du corps. Si on prend comme point de départ la chair, le résultat induit par les effets du symbolique est alors une séparation du corps et de la jouissance:
La chair ---------- [///] ---------- > { corps = A Jouissance
Предполагается в мифическом происхождении субъекта, что субъект был бы равен своему наслаждению, удовлетворенный своим наслаждением. И это происходило бы только потому, что есть вмешательство означающего, то есть кастрация, которая имела бы отрицание наслаждения, которое мы переводим как «минус фи». В этом отношении кастрация – это отделение (séparation) наслаждения от тела. Если мы возьмем за отправную точку плоть, результатом, вызванным эффектом Символического, будет разделение тела и наслаждения:
Плоть ---------- [///] ---------- > { тело = A Наслаждение
Cette séparation est la seule qui permet d'identifier le corps à l'Autre, le corps comme surface d'inscription, comme voué au signifiant. C'est le corps en tant que chair vidée de sa jouissance.
Это отделение — единственное, что позволяет идентифицировать тело с Другим, тело как поверхность надписи, предназначенное означающему. Это тело как плоть, опустошенная (vidée) от своего наслаждения.
Ce qui va ordonner tout l'enseignement de Lacan à partir des années 70, c'est la construction de l'objet qui récupère, pour le sujet en analyse, une part de cette jouissance perdue. Cet objet, c'est l'objet a. L'objet a représente une part de la jouissance perdue. C'est pourquoi, dans les années 70, à la surprise de ses auditeurs, Lacan a pu dire qu'il n'y avait pas qu'une seule castration qui serait la castration phallique, mais qu'il y en avait autant que d'objets a.
Что будет упорядочивать все учение Лакана с 1970-х годов и далее, так это конструирование объекта, который возвращает субъекту в анализе часть этого утраченного наслаждения. Этот объект является объектом a. Объект a репрезентирует часть утраченного наслаждения. Вот почему в 1970-х годах, к удивлению своих слушателей, Лакан смог сказать, что существует не только одна кастрация, которая была бы фаллической кастрацией, но что их столько же, сколько объектов a.
C'est une jouissance qui est évidemment toute présente dans la pulsion, pour autant que la pulsion n'est pas coordonnée au besoin. Ce qui est cependant frappant, c'est que ce n'est pas du tout l'objet a comme récupérant une part de la jouissance perdue qui est au coeur de l'écriture lacanienne de la pulsion. Dans l'écriture de la pulsion, l'objet est tout à fait absent: ($ <> D). La position de l'objet, nous la retrouvons, elle, dans l'écriture du fantasme: ($ <> a), où c'est comme objet du désir que petit a est présent – c'est-à-dire objet imaginaire et non pas récupération de jouissance, objet métonymique à l'occasion mais toujours imaginaire.
Очевидно, это наслаждение довольно сильно присутствует во влечении, до тех пор, пока влечение не согласовано с потребностью. Поразительно, однако, то, что это вовсе не то, что объект имеет как бы восстановленную часть утраченного наслаждения, что составляет сердцевину лакановской записи влечения. В записи влечения объект полностью отсутствует: ($ <> D). Мы находим позицию объекта в записи фантазма: ($ <> a), где в качестве объекта желания присутствует маленькое a — то есть воображаемый объект, а не восстановление наслаждения, метонимический объект по случайности, но всегда воображаемый.
Comment cet objet imaginaire présent dans le fantasme va-t-il virer jusqu'à être lu comme objet de la pulsion? Il faut faire valoir l'opposition entre fantasme et pulsion. De par leur écriture même, ces deux termes ont l'air d'être présentés pour être confrontés l'un à l'autre. Ils ont une structure comparable au niveau de l'écriture, et ça nous invite en même temps à rapprocher ces deux termes qui sont aux antipodes de l'expérience :
Fantasme | Pulsion
($ <> a) | ($ <> D)
Каким образом этот воображаемый объект, представленный в фантазме, будет упразднен в пользу прочтению как объект влечения? Необходимо подчеркнуть противопоставление (оппозицию) фантазма и влечения. Самим своим написанием эти два термина как бы представлены для противопоставления друг другу. Они имеют сопоставимую структуру на уровне письма, и это приглашает нас одновременно сблизить эти два термина, которые находятся на противоположных концах опыта:
Фантазм | Влечение
($ <> a) | ($ <> D)
Vous savez que Lacan invite à lire la formule de la pulsion comme sujet en fading dans la coupure de la demande, et qu'il invite à lire la formule du fantasme comme sujet en fading devant l'objet du désir. Nous y viendrons, mais prenons simplement ce qu'il en apparaît déjà dans l'oeuvre de Freud.
Вы знаете, что Лакан предлагает нам прочитать формулу влечения как субъекта, угасающего в разрезе требования, и что он предлагает нам прочитать формулу фантазма как субъекта, угасающего перед объектом желания. Мы до этого дойдем, но давайте просто возьмем то, что уже упоминается в работах Фрейда.
On peut dire que du fantasme, le sujet parle. Il en parle au sens où il le raconte, même s'il y en a une partie qu'il ignore. Le fantasme est chez Freud avant tout saisi comme un récit du sujet. La pulsion, au contraire, s'introduit apparemment par un silence. Si le fantasme est bavard, la pulsion est silencieuse. On pourrait dire que le fantasme révèle ce que la pulsion dissimule. Cependant, la première valeur donnée à la pulsion par Lacan, c'est que pourtant le sujet y parle. C'est dans "Subversion du sujet": "D'où le concept de pulsion où on désigne le sujet qui satisfait à cette exigence d'être d'autant plus loin du parler que plus il parle." Ici, la pulsion est avant tout saisie à partir de la demande. Le sujet s'évanouit dans la demande en tant que lui-même défaille devant la demande, par quoi ensuite la demande elle-même s'évanouit. Ce qui reste alors, c'est la coupure de la demande, la coupure même, une fois évanouie la demande comme verbale. C'est ce que Lacan détaille dans la page 817 de ses Ecrits. Il retrouve, à tous les carrefours de l'expérience analytique, cette coupure structurale, cette discontinuité: la zone érogène structurant l'objet partiel dans l'expérience analytique.
Можно сказать, что о фантазме субъект говорит. Он говорит о нем в том смысле, что рассказывает его, даже если существует часть, которую он игнорирует. Для Фрейда фантазм прежде всего воспринимается как рассказ субъекта. Напротив, влечение, по-видимому, вводится молчанием. Если фантазм болтлив, то влечение безмолвно. Можно сказать, что фантазм раскрывает то, что скрывает влечение. Однако, первой ценностью, придаваемой Лаканом влечению, является то, что субъект здесь говорит. Об этом говорится в работе «Ниспровержение субъекта...»: «Отсюда и понятие влечения, в котором мы определяем субъекта [...], удовлетворяющие предъявляемому ему требованию быть от речи тем дальше, чем он красноречивее». Здесь влечение, прежде всего, берется из требования. Субъект исчезает в требовании, поскольку он сам проваливается перед требованием, в результате чего, исчезает само требование. То, что останется тогда от однажды пропавшего вербального требования, это разрез требования, лишь разрез. Об этом Лакан подробно рассказывает на странице 817 Écrits. Он находит на всех перекрестках аналитического опыта этот структурный разрез, прерывание: эрогенную зону, структурирующую частичный объект в аналитическом опыте.
Ce qui est donc frappant, là, c'est que la problématique de la pulsion, qui va devenir si essentielle pour l'objet a, n'est introduite que de biais. Ce qui apparaît être au coeur de la pulsion, c'est la question de la coupure subjective qui se reporte sur l'objet, sur la zone érogène. Ce qui est saississant dans cette écriture, c'est qu'elle passe tout à fait à l'as la fonction de l'objet. C'est dans l'écriture du fantasme que l'objet apparaît au premier plan. Quel est alors, dans l'enseignement de Lacan, le déplacement qui va se produire les années suivantes? Eh bien, ce déplacement, c'est exactement de situer la pulsion comme le secret du fantasme.
Поразительно, что проблематика влечения, которая станет столь существенной для объекта a, представлена лишь вскользь. В основе влечения лежит вопрос о субъективном разрезе, который переносится на объект, на эрогенную зону. Что поражает в этой записи, так это то, что в ней полностью упускается из виду функция объекта. Именно в процессе записи фантазма объект выходит на передний план. Что же тогда представляет собой , согласно учению Лакана, смещение (déplacement), которое произойдет в последующие годы? Так вот, это смещение как раз и заключается в том, чтобы представить влечение как секрет фантазма.
Il faut poser que la pulsion est le secret du fantasme. La pulsion silencieuse, articulée par Freud à partir de la grammaire, supporte et soutient le fantasme tout en y étant dissimulée. C'est évidemment là que Lacan peut dire que l'image spéculaire ne fait qu'habiller l'objet dont il s'agit dans la pulsion. C'est là une position radicale. La réduction du fantasme à la pulsion, c'est proprement, nous dit Lacan, le trait du névrosé. Chez le névrosé, D et a se confondent. C'est là un point essentiel, un point où l'on voit fantasme et pulsion s'articuler dans leur opposition et dans leur conjonction. On pourrait alors écrire:
($ <> a) <> ($ <> D)
Мы должны считать, что влечение — это секрет фантазма. Молчаливое влечение, артикулированное Фрейдом на основе грамматики, поддерживает и помогает фантазму, будучи скрытым в нем. Здесь, очевидно, Лакан может сказать, что зеркальный образ просто прикрывает объект, о котором идет речь во влечении. Это радикальная позиция. Редукция фантазма к влечению — это, собственно, как говорит нам Лакан, черта невротика. У невротика D и a смешиваются. Это существенный момент, точка, в которой мы видим, как фантазм и влечение сочленяются в их оппозиции и в их соединении. Тогда мы могли бы написать:
($ <> a) <> ($ <> D)
Reportez-vous aux pages 815-816 des Ecrits et vous verrez que Lacan reste très discret sur l'objet dans le fantasme. Par contre, à la page suivante, il parle de la pulsion et il introduit à partir d'elle l'objet comme en dérivation. Vous vous retrouvez alors dans les pages finales de "Subversion du sujet", dont on peut dire que le souci essentiel est de proposer une articulation entre pulsion et fantasme. On peut repérer ici comment Lacan va de contradiction en contradiction. "Subversion du sujet" n'est pas du tout un texte synthétique, mais un texte qui essaye de ramasser toute une part de l'enseignement de Lacan.
Вернитесь к страницам 815-816 Écrits, и вы увидите, что Лакан остается очень сдержанным в отношении объекта в фантазме. С другой стороны, на следующей странице он говорит о влечении и вводит объект как производное от него. Затем мы оказываетесь на последних страницах «Ниспровержения субъекта...», основная задача которого – предложить сочленение между влечением и фантазмом. Здесь можно увидеть, как Лакан переходит от противоречия к противоречию. «Ниспровержение субъекта» – это вовсе не синтетический текст, а текст, который пытается собрать целую часть учения Лакана.
En quoi consiste cette remarque de Lacan sur fantasme et pulsion chez le névrosé ? Cette remarque dit que la demande est objet chez le névrosé. C'est une remarque clinique tout à fait essentielle. Le névrosé donne prévalence à la demande de l'Autre dans son fantasme. Il y a une thèse qui balance celle-là et qui la complémente, à savoir que cette prévalence de la demande de l'Autre n'a pour fonction que de cacher l'angoisse qu'éprouve le névrosé devant le désir de l'Autre. Comment s'opposent la demande de l'Autre et le désir de l'Autre? Pourquoi est-ce que c'est la demande qui apaise et le désir qui angoisse? La demande de l'Autre apaise parce qu'on peut là s'imaginer savoir ce qu'il veut. Quand on évoque le désir de l'Autre, ça concerne ce que l'Autre veut mais en tant qu'on ne le sait pas. A cet égard, on peut saisir comme la demande dissimule, opacifie le désir.
В чем заключается замечание Лакана о фантазме и влечении у невротика? Это замечание говорит о том, что требование является объектом у невротика. Это весьма существенное клиническое замечание. В своем фантазме невротик отдает предпочтение требованиям Другого. Есть тезис, который уравновешивает этот и дополняет его, а именно, что это преобладание требования Другого имеет лишь функцию скрывать тревогу, которые невротик испытывает перед желанием Другого. Как противопоставляются требование Другого и желание Другого? Почему требование успокаивает, а желание тревожит? Требование Другого успокаивает, потому что мы можем представить себя знающими, чего он хочет. Когда мы обращаемся к желанию Другого, это касается того, чего Другой хочет, но в качестве неизвестного нам. В этом отношении мы можем понять, как требование скрывает, затемняет желание.
Ce désir de l'Autre, il fauit aussi bien l'appliquer au fantasme de l'hystérique et de l'obsessionnel. Qu'est-ce qui distingue l'hystérique et l'obsessionnel? Je vais vous lire, là, un passage de Lacan qui est une jolie formulation de la clinique: "On trouve alors les deux termes de la formule du fantasme comme éclatée: l'un chez l'obsessionnel pour autant qu'il nie le désir de l'Autre en formant son fantasme à accentuer l'impossible de l'évanouissement du sujet, l'autre chez l'hystérique pour autant que le désir ne s'y maintient que de l'insatisfaction qu'on y apporte en s'y dérobant comme objet." Vous voyez par vous-même que l'obsession est là du côté de $ et l'hystérie du côté de petit a:
$ <> a
obsession hystérie
Это желание Другого должно быть применено и к фантазму истериков и невротиков навязчивости. Что отличает истериков и невротиков навязчивости? Я прочту вам здесь отрывок из Лакана, который представляет собой хорошую формулировку клиники: «Тогда мы обнаруживаем два термина формулы фантазма разделенными: один у невротика навязчивости, поскольку он отрицает желание Другого, формируя свой фантазм, чтобы подчеркнуть невозможность исчезновения субъекта, другой в истерическом, поскольку желание сохраняется там только благодаря неудовлетворенности, вызванной уклонением от него как объекта». Вы сами можете убедиться, что навязчивость на стороне $ и истерия на стороне маленького a:
$ <> a
навязчивость истерия
Ayant fait ce petit excursus sur l'expérience analytique pour vous incarner un peu les choses, je reviens maintenant à l'articulation des deux termes contraires du fantasme et de la pulsion.
Сделав этот небольшой экскурс в аналитический опыт, чтобы немного воплотить его для вас, я возвращаюсь к сочленению двух противоположных терминов — фантазма и влечения.
Il faut prendre les choses dans l'ordre et d'abord s'apercevoir que la fin de "Subversion du sujet" est encore structurée à partir de l'opposition de l'Autre et de la jouissance. C'est là un soubassement essentiel de toute une part de l'enseignement de Lacan: il y a le côté de l'Autre où se situe le désir, et puis le côté de la Chose où il y a la jouissance. D'un côté, il y a dialectique du désir. De l'autre côté, il n'y a pas dialectique. La jouissance apparaît exclue, exclue de l'Autre.
Нам нужно расставить все по порядку и, прежде всего, понять, что конец «Ниспровержение субъекта» все еще структурировано из оппозиции Другого и наслаждения. Это существенное основание целой части учения Лакана: есть сторона Другого, где находится желание, а затем сторона Вещи, где есть наслаждение. С одной стороны, существует диалектика желания. С другой стороны, диалектика отсутствует. Наслаждение оказывается исключенным, исключенным из Другого.
Ce qui a bloqué les lecteurs de "Subversion du sujet", c'est que Lacan y opère une réduction de la jouissance au signifiant phallique. Il y a, premièrement, une séparation de l'Autre et de la jouissance, et, deuxièmement, une réduction de la jouissance au signifiant phallique. La jouissance est écrite grand Phi. C'est le signifiant de la jouissance, qui est alors opposé au moins phi qui, lui, est le signifiant de la castration. La conclusion, c'est que le signifiant de la jouissance manque à l'Autre. Si nous restons dans le fil de cette déduction, si nous écrivons la jouissance grand Phi, alors la jouissance manque à l'Autre. Cette jouissance est alors corrélative du fait qu'il y a un manque dans l'Autre. Il y a un manque dans l'Autre, et ce manque est spécialement celui de la jouissance, celui du signifiant de la jouissance. Il y a un manque dans l'Autre que nous écrivons A barré, ce manque étant le signifiant grand Phi de la jouissance.
Что не давало покоя читателям «Ниспровержение субъекта», так это то, что Лакан сводит наслаждение к фаллическому означающему. Происходит, во-первых, отделение (séparation) Другого и наслаждения, и, во-вторых, сведение наслаждения к фаллическому означающему. Наслаждение записывается как большая Фи. Это означающее наслаждения, которое затем противопоставлено минус фи, является означающим кастрации. Вывод заключается в том, что Другому не хватает означающего наслаждения (manque à l'Autre). Если мы следуем этому логическому выводу, если мы записываем наслаждение большой Фи, то наслаждение отсутствует в Другом. Это наслаждение соотносится с тем, что в Другом есть нехватка. В Другом есть нехватка, и эта нехватка — особенно нехватка наслаждения, нехватка означающего наслаждения. В Другом есть нехватка, которую мы записываем как А перечеркнутое, эта нехватка есть означающее наслаждения, большое Фи наслаждения.
Ce sont là les bases vraiment élémentaires de cette clinique de Lacan. Ca met précisément en place perversion et névrose, la psychose étant laissée un peu de côté dans ces pages. Regardons la clinique que cela nous donne. Vous allez voir ce qu'elle a de relativement instable.
Это действительно элементарные основы этой клиники Лакана. Он точно описывает перверсию и невроз, психоз на этих страницах остается немного в стороне. Давайте посмотрим на клинику, которая нам это дает. Вы увидите, что в ней относительно нестабильно.
D'abord la perversion. La perversion institue, à la place privilégiée de la jouissance, la dominance de l'objet a du fantasme qui est substitué à A barré. C'est à la place de la jouissance et c'est substitué au manque dans l'Autre, puisque ce manque est précisément la jouissance. A la place du manque dans l'Autre, le pervers installe l'objet a du fantasme:
A = Φ ------------------ > perversion = ---------- a/A-Φ
В первую очередь, перверсия. Перверсия устанавливает на привилегированном месте наслаждения доминирование объекта a в фантазме, который заменяется перечеркнутой A. Он находится на месте наслаждения и замещает собой нехватку в Другом, поскольку этот недостаток как раз и есть наслаждение. Вместо нехватки в Другом, перверт устанавливает объект a фантазма:
A = Φ ------------------> перверсия = ---------- а/A - Φ
Il y a donc une commune mesure entre l'objet imaginaire du fantasme et la place de la jouissance. Je dis imaginaire parce qu'à aucun moment, dans ce texte, cet objet n'est situé comme étant lui-même fonction de jouissance, même s'il l'est implicitement par cette fonction de substitution qu'il est capable d'occuper par rapport au manque dans l'Autre. Il y a là quelque chose de tout à fait incomplet dans la construction de Lacan. Il n'en rendra compte que par la suite, en faisant de cet objet ce qui peut venir se substituer à la place de la jouissance. L'objet a sera alors défini par le fait qu'il vient à la place du manque de la jouissance.
Таким образом, существует общая величина между воображаемым объектом фантазма и местом наслаждения. Я говорю воображаемым, потому что ни в одном моменте текста этот объект не расположен как сам по себе являющийся функцией наслаждения, даже если он имплицитно является таковым благодаря этой функции замещения (substitution), которую он способен занимать по отношению к нехватке в Другом. В конструкции Лакана есть нечто совсем незавершенное, неполное. Он учтет это только позже, сделав этот объект тем, что может заменить место наслаждения. Тогда объект a будет определяться тем, что он приходит на место нехватки наслаждения.
Voyons maintenant ce que ça nous donne pour le névrosé. Le névrosé est celui qui identifie le manque de l'Autre à sa demande. Là, on attendrait, pour le manque de l'Autre, l'écriture de A barré. Mais c'est grand Phi que Lacan nous propose : "Il identifie le manque de l'Autre à sa demande, Phi à D." Ces deux écritures sont donc bien substituables l'une à l'autre. Ce qui ferait le mathème du névrosé, ce serait alors ceci:
Φ=D
Давайте теперь посмотрим, что это дает неврозу. Невротик — это тот, кто идентифицирует нехватку Другого с его требованием. Там, для нехватки Другого, мы ожидали бы запись А перечеркнутое. Но это большое Фи, которое предлагает нам Лакан: «Он идентифицирует нехватку Другого с его требованием, Фи с D». Таким образом, эти два обозначения действительно заменяют друг друга. Тогда матема невротика выглядела бы следующим образом:
Φ = D
Qu'est-ce qu'il en résulte ? "Il en résulte que la demande de l'Autre prend fonction d'objet dans son fantasme, c'est donc dire que d'une façon générale l'objet dans le fantasme a par excellence fonction de se substituer au manque de jouissance dans l'Autre." Si vous rapprochez la construction sur le pervers et celle sur le névrosé, vous voyez que Lacan opère une régle générale : l'objet imaginaire du fantasme a pour fonction de se substituer au manque de jouissance dans l'Autre, dans le signifiant. La fantasme n'a pas seulement une fonction imaginaire de récupération de l'identité perdue du sujet par une mise en scène imaginaire, il constitue ainsi une récupération de jouissance. Il peut lester le sujet à l'identité perdue mais il ne peut le lester qu'à la condition d'être objet de jouissance.
Каков результат? «В результате требование Другого принимает на себя функцию объекта в его фантазме, то есть в общем смысле объект в фантазме имеет преимущественную функцию — замещать собой нехватку наслаждения в Другом». Если вы сравните конструкции перверта и невротика, вы увидите, что Лакан руководствуется общим правилом: воображаемый объект фантазма выполняет функцию замещения нехватки наслаждения в Другом, в означающем. Фантазм не только имеет воображаемую функцию восстановления утраченной идентичности субъекта через воображаемую сцену, но и представляет собой восстановление наслаждения. Он может наполнить субъекта утраченной идентичностью, но он может наполнить его только при условии, что он является объектом наслаждения.
Ce qui fait l'opacité de ce texte, c'est que Lacan en est encore à retenir la définuition ancienne du fantasme comme imaginaire, alors qu'il est en train en même temps d'accentuer sa fonction de jouissance. Il y a là une contradiction. Etant donnée l'opposition de l'Autre et de la jouissance, ça ne s'emboîte pas. Dans la dispersion de ce texte, nous avons en même temps ce qui va être la nouvelle théorie stable de Lacan.
Что делает этот текст непрозрачным, так это то, что Лакан все еще сохраняет старое определение фантазма как воображаемого, и в то же время он подчеркивает его функцию наслаждения. Здесь есть противоречие. Учитывая оппозицию Другого и наслаждения, это не сочетается. В несоответствии этого текста мы одновременно имеем то, что станет новой стабильной теорией Лакана.
Cette contradiction est à cueillir presque à fleur de texte. Vous n'avez qu'à regarder le haut de la page 825 des Ecrits où Lacan conteste que l'inconscient serait à ciel ouvert chez le pervers. Ce que le névrosé refoulerait se trouverait visible dans le comportement même du pervers. Le pervers se manifeste en effet comme désirant avec une évidence et une intensité qui font défait au névrosé, puisque chez ce dernier ça se manifeste par la demande. Mais cela n'empêche pas, nous dit Lacan, que le pervers se défende aussi. Il se défend exactement par son désir même. Il se défend contre la jouissance. Le désir est une défense contre la jouissance. Il est ici impossible de se repérer si on oublie la séparation du désir qui est du côté de l'Autre et de la jouissance qui est de l'autre côté. Les manifestations du désir, même les plus intenses, sont de l'Autre et restent séparées de la jouissance.
Это противоречие можно заметить почти во всем тексте. Достаточно взглянуть на начало страницы 825 Écrits, где Лакан оспаривает (conteste), что бессознательное было бы у перверта «под открытым небом». То, что невротик вытеснял бы, было бы видно в самом поведении перверта. Перверт действительно проявляет себя как желающий с очевидностью и интенсивностью, которая побеждает невротика, поскольку у последнего оно проявляется через требование. Но это не мешает, говорит нам Лакан, перверту также защищаться. Он защищает себя именно своим желанием. Он защищает себя от наслаждения. Желание – это защита от наслаждения. Здесь невозможно сориентироваться, если забыть о разделении (séparation) желания, которое находится на стороне Другого, и наслаждения, которое находится на другой стороне. Проявления желания, даже самые интенсивные, исходят из Другого и остаются отделенными от наслаждения.
Dès lors que le fantasme est introduit dans l'économie de la jouissance, il y a comme une clef de l'enseignement de Lacan. Entre fantasme et pulsion, c'est là que se joue l'émergence du concept lacanien de jouissance. C'est là que l'on voit les forçages que ce concept produit sur ses entours, dès lors qu'il ne suffit pas de réduire la jouissance au signifiant qui la représente. On ne peut pas se satisfaire de réduire la fonction de la jouissance à sa représentation phallique. La construction de l'objet a consiste à mettre fin à l'exclusivité de la représentation phallique de la jouissance, ce qui est, par rapport à l'inconscient structuré par un langage, très difficile à faire. Ce sont des contradictions qui sont aux fondements même de l'enseignement de Lacan. Ce ont des problèmes qui naissent justement de son abord, de ses écritures. Il n'y aurait, en effet, pas spécialement de problème à parler des jouissances prégénitales, puis de leur interprétation finale dans la jouissance phallique ou génitale, c'est-à-dire dans le rapport sexuel. Il est évident que toutes ces contradictions bordent un manque central que Lacan baptisera le non-rapporet sexuel.
Как только фантазм вводится в экономику наслаждения, появляется ключ к учению Лакана. Между фантазмом и влечением, именно здесь происходит зарождение лакановской концепции наслаждения. Именно здесь мы видим, как это понятие накладывает отпечаток на свое окружение, с тех пор как недостаточно свести наслаждение к означающему, которое его репрезентует. Мы не можем удовлетвориться сведением функции наслаждения к его фаллической репрезентации. Конструирование объекта a заключается в том, чтобы положить конец исключительности фаллической репрезентации наслаждения, что очень трудно сделать по отношению к бессознательному, структурированному как язык. Это противоречия, которые лежат в самой основе учения Лакана. Это имеет проблемы, которые вытекают именно из его подхода, из его записей. На самом деле, не было бы особой проблемы в том, чтобы говорить о прегенитальных наслаждениях, а затем об их окончательной интерпретации в фаллическом или генитальном наслаждении, то есть в сексуальных отношениях. Очевидно, что все эти противоречия граничат с центральной нехваткой, которые Лакан окрестит сексуальным не-отношением.
J'ai à peu près fini le mouvement de mon exposé et je vous laisse partir.
Я практически закончил своё выступление и отпускаю вас.
Перевод с французского Елены Петровой
Нам нужно расставить все по порядку и, прежде всего, понять, что конец «Ниспровержение субъекта» все еще структурировано из оппозиции Другого и наслаждения. Это существенное основание целой части учения Лакана: есть сторона Другого, где находится желание, а затем сторона Вещи, где есть наслаждение. С одной стороны, существует диалектика желания. С другой стороны, диалектика отсутствует. Наслаждение оказывается исключенным, исключенным из Другого.
Ce qui a bloqué les lecteurs de "Subversion du sujet", c'est que Lacan y opère une réduction de la jouissance au signifiant phallique. Il y a, premièrement, une séparation de l'Autre et de la jouissance, et, deuxièmement, une réduction de la jouissance au signifiant phallique. La jouissance est écrite grand Phi. C'est le signifiant de la jouissance, qui est alors opposé au moins phi qui, lui, est le signifiant de la castration. La conclusion, c'est que le signifiant de la jouissance manque à l'Autre. Si nous restons dans le fil de cette déduction, si nous écrivons la jouissance grand Phi, alors la jouissance manque à l'Autre. Cette jouissance est alors corrélative du fait qu'il y a un manque dans l'Autre. Il y a un manque dans l'Autre, et ce manque est spécialement celui de la jouissance, celui du signifiant de la jouissance. Il y a un manque dans l'Autre que nous écrivons A barré, ce manque étant le signifiant grand Phi de la jouissance.
Что не давало покоя читателям «Ниспровержение субъекта», так это то, что Лакан сводит наслаждение к фаллическому означающему. Происходит, во-первых, отделение (séparation) Другого и наслаждения, и, во-вторых, сведение наслаждения к фаллическому означающему. Наслаждение записывается как большая Фи. Это означающее наслаждения, которое затем противопоставлено минус фи, является означающим кастрации. Вывод заключается в том, что Другому не хватает означающего наслаждения (manque à l'Autre). Если мы следуем этому логическому выводу, если мы записываем наслаждение большой Фи, то наслаждение отсутствует в Другом. Это наслаждение соотносится с тем, что в Другом есть нехватка. В Другом есть нехватка, и эта нехватка — особенно нехватка наслаждения, нехватка означающего наслаждения. В Другом есть нехватка, которую мы записываем как А перечеркнутое, эта нехватка есть означающее наслаждения, большое Фи наслаждения.
Ce sont là les bases vraiment élémentaires de cette clinique de Lacan. Ca met précisément en place perversion et névrose, la psychose étant laissée un peu de côté dans ces pages. Regardons la clinique que cela nous donne. Vous allez voir ce qu'elle a de relativement instable.
Это действительно элементарные основы этой клиники Лакана. Он точно описывает перверсию и невроз, психоз на этих страницах остается немного в стороне. Давайте посмотрим на клинику, которая нам это дает. Вы увидите, что в ней относительно нестабильно.
D'abord la perversion. La perversion institue, à la place privilégiée de la jouissance, la dominance de l'objet a du fantasme qui est substitué à A barré. C'est à la place de la jouissance et c'est substitué au manque dans l'Autre, puisque ce manque est précisément la jouissance. A la place du manque dans l'Autre, le pervers installe l'objet a du fantasme:
A = Φ ------------------ > perversion = ---------- a/A-Φ
В первую очередь, перверсия. Перверсия устанавливает на привилегированном месте наслаждения доминирование объекта a в фантазме, который заменяется перечеркнутой A. Он находится на месте наслаждения и замещает собой нехватку в Другом, поскольку этот недостаток как раз и есть наслаждение. Вместо нехватки в Другом, перверт устанавливает объект a фантазма:
A = Φ ------------------> перверсия = ---------- а/A - Φ
Il y a donc une commune mesure entre l'objet imaginaire du fantasme et la place de la jouissance. Je dis imaginaire parce qu'à aucun moment, dans ce texte, cet objet n'est situé comme étant lui-même fonction de jouissance, même s'il l'est implicitement par cette fonction de substitution qu'il est capable d'occuper par rapport au manque dans l'Autre. Il y a là quelque chose de tout à fait incomplet dans la construction de Lacan. Il n'en rendra compte que par la suite, en faisant de cet objet ce qui peut venir se substituer à la place de la jouissance. L'objet a sera alors défini par le fait qu'il vient à la place du manque de la jouissance.
Таким образом, существует общая величина между воображаемым объектом фантазма и местом наслаждения. Я говорю воображаемым, потому что ни в одном моменте текста этот объект не расположен как сам по себе являющийся функцией наслаждения, даже если он имплицитно является таковым благодаря этой функции замещения (substitution), которую он способен занимать по отношению к нехватке в Другом. В конструкции Лакана есть нечто совсем незавершенное, неполное. Он учтет это только позже, сделав этот объект тем, что может заменить место наслаждения. Тогда объект a будет определяться тем, что он приходит на место нехватки наслаждения.
Voyons maintenant ce que ça nous donne pour le névrosé. Le névrosé est celui qui identifie le manque de l'Autre à sa demande. Là, on attendrait, pour le manque de l'Autre, l'écriture de A barré. Mais c'est grand Phi que Lacan nous propose : "Il identifie le manque de l'Autre à sa demande, Phi à D." Ces deux écritures sont donc bien substituables l'une à l'autre. Ce qui ferait le mathème du névrosé, ce serait alors ceci:
Φ=D
Давайте теперь посмотрим, что это дает неврозу. Невротик — это тот, кто идентифицирует нехватку Другого с его требованием. Там, для нехватки Другого, мы ожидали бы запись А перечеркнутое. Но это большое Фи, которое предлагает нам Лакан: «Он идентифицирует нехватку Другого с его требованием, Фи с D». Таким образом, эти два обозначения действительно заменяют друг друга. Тогда матема невротика выглядела бы следующим образом:
Φ = D
Qu'est-ce qu'il en résulte ? "Il en résulte que la demande de l'Autre prend fonction d'objet dans son fantasme, c'est donc dire que d'une façon générale l'objet dans le fantasme a par excellence fonction de se substituer au manque de jouissance dans l'Autre." Si vous rapprochez la construction sur le pervers et celle sur le névrosé, vous voyez que Lacan opère une régle générale : l'objet imaginaire du fantasme a pour fonction de se substituer au manque de jouissance dans l'Autre, dans le signifiant. La fantasme n'a pas seulement une fonction imaginaire de récupération de l'identité perdue du sujet par une mise en scène imaginaire, il constitue ainsi une récupération de jouissance. Il peut lester le sujet à l'identité perdue mais il ne peut le lester qu'à la condition d'être objet de jouissance.
Каков результат? «В результате требование Другого принимает на себя функцию объекта в его фантазме, то есть в общем смысле объект в фантазме имеет преимущественную функцию — замещать собой нехватку наслаждения в Другом». Если вы сравните конструкции перверта и невротика, вы увидите, что Лакан руководствуется общим правилом: воображаемый объект фантазма выполняет функцию замещения нехватки наслаждения в Другом, в означающем. Фантазм не только имеет воображаемую функцию восстановления утраченной идентичности субъекта через воображаемую сцену, но и представляет собой восстановление наслаждения. Он может наполнить субъекта утраченной идентичностью, но он может наполнить его только при условии, что он является объектом наслаждения.
Ce qui fait l'opacité de ce texte, c'est que Lacan en est encore à retenir la définuition ancienne du fantasme comme imaginaire, alors qu'il est en train en même temps d'accentuer sa fonction de jouissance. Il y a là une contradiction. Etant donnée l'opposition de l'Autre et de la jouissance, ça ne s'emboîte pas. Dans la dispersion de ce texte, nous avons en même temps ce qui va être la nouvelle théorie stable de Lacan.
Что делает этот текст непрозрачным, так это то, что Лакан все еще сохраняет старое определение фантазма как воображаемого, и в то же время он подчеркивает его функцию наслаждения. Здесь есть противоречие. Учитывая оппозицию Другого и наслаждения, это не сочетается. В несоответствии этого текста мы одновременно имеем то, что станет новой стабильной теорией Лакана.
Cette contradiction est à cueillir presque à fleur de texte. Vous n'avez qu'à regarder le haut de la page 825 des Ecrits où Lacan conteste que l'inconscient serait à ciel ouvert chez le pervers. Ce que le névrosé refoulerait se trouverait visible dans le comportement même du pervers. Le pervers se manifeste en effet comme désirant avec une évidence et une intensité qui font défait au névrosé, puisque chez ce dernier ça se manifeste par la demande. Mais cela n'empêche pas, nous dit Lacan, que le pervers se défende aussi. Il se défend exactement par son désir même. Il se défend contre la jouissance. Le désir est une défense contre la jouissance. Il est ici impossible de se repérer si on oublie la séparation du désir qui est du côté de l'Autre et de la jouissance qui est de l'autre côté. Les manifestations du désir, même les plus intenses, sont de l'Autre et restent séparées de la jouissance.
Это противоречие можно заметить почти во всем тексте. Достаточно взглянуть на начало страницы 825 Écrits, где Лакан оспаривает (conteste), что бессознательное было бы у перверта «под открытым небом». То, что невротик вытеснял бы, было бы видно в самом поведении перверта. Перверт действительно проявляет себя как желающий с очевидностью и интенсивностью, которая побеждает невротика, поскольку у последнего оно проявляется через требование. Но это не мешает, говорит нам Лакан, перверту также защищаться. Он защищает себя именно своим желанием. Он защищает себя от наслаждения. Желание – это защита от наслаждения. Здесь невозможно сориентироваться, если забыть о разделении (séparation) желания, которое находится на стороне Другого, и наслаждения, которое находится на другой стороне. Проявления желания, даже самые интенсивные, исходят из Другого и остаются отделенными от наслаждения.
Dès lors que le fantasme est introduit dans l'économie de la jouissance, il y a comme une clef de l'enseignement de Lacan. Entre fantasme et pulsion, c'est là que se joue l'émergence du concept lacanien de jouissance. C'est là que l'on voit les forçages que ce concept produit sur ses entours, dès lors qu'il ne suffit pas de réduire la jouissance au signifiant qui la représente. On ne peut pas se satisfaire de réduire la fonction de la jouissance à sa représentation phallique. La construction de l'objet a consiste à mettre fin à l'exclusivité de la représentation phallique de la jouissance, ce qui est, par rapport à l'inconscient structuré par un langage, très difficile à faire. Ce sont des contradictions qui sont aux fondements même de l'enseignement de Lacan. Ce ont des problèmes qui naissent justement de son abord, de ses écritures. Il n'y aurait, en effet, pas spécialement de problème à parler des jouissances prégénitales, puis de leur interprétation finale dans la jouissance phallique ou génitale, c'est-à-dire dans le rapport sexuel. Il est évident que toutes ces contradictions bordent un manque central que Lacan baptisera le non-rapporet sexuel.
Как только фантазм вводится в экономику наслаждения, появляется ключ к учению Лакана. Между фантазмом и влечением, именно здесь происходит зарождение лакановской концепции наслаждения. Именно здесь мы видим, как это понятие накладывает отпечаток на свое окружение, с тех пор как недостаточно свести наслаждение к означающему, которое его репрезентует. Мы не можем удовлетвориться сведением функции наслаждения к его фаллической репрезентации. Конструирование объекта a заключается в том, чтобы положить конец исключительности фаллической репрезентации наслаждения, что очень трудно сделать по отношению к бессознательному, структурированному как язык. Это противоречия, которые лежат в самой основе учения Лакана. Это имеет проблемы, которые вытекают именно из его подхода, из его записей. На самом деле, не было бы особой проблемы в том, чтобы говорить о прегенитальных наслаждениях, а затем об их окончательной интерпретации в фаллическом или генитальном наслаждении, то есть в сексуальных отношениях. Очевидно, что все эти противоречия граничат с центральной нехваткой, которые Лакан окрестит сексуальным не-отношением.
J'ai à peu près fini le mouvement de mon exposé et je vous laisse partir.
Я практически закончил своё выступление и отпускаю вас.
Перевод с французского Елены Петровой
