Жак-Ален Миллер , курс 1981-1982 гг
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
15 сеанс, 14 апреля 1982
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
15 сеанс, 14 апреля 1982
Жак-Ален Миллер , курс 1981-1982 гг
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
15 сеанс, 14 апреля 1982
Скандирования в учении Лакана // Диалектика желания и фиксированность фантазма
15 сеанс, 14 апреля 1982
Je suis, comme vous le voyez, très en retard. Nous allons néanmoins, en cette partie de l'année, nous attacher au concept de jouissance chez Lacan – concept qui n'a pris sa valeur qu'une fois que furent achevés les Séminaires du retour à Freud.
Я, как видите, сильно отстаю от графика. Тем не менее в этом сезоне мы сосредоточимся на понятии наслаждения у Лакана — понятии, которое приобрело свою ценность лишь после завершения Семинаров «возвращения к Фрейду».
Pour reprendre ma considération, je pourrais marquer le rapport de ce concept avec le terme dont il est question cette année à la Section clinique, à savoir le surmoi. En effet, s'il y a un texte de Freud que Lacan a repris dans la seconde partie de son enseignement, c'est bien Totem et Tabou – texte qui est minoré tout au long des Ecrits parce qu'il manifeste une figure à laquelle il n'est pas facile de donner sa place dans le premier enseignement de Lacan, à savoir la figure du père qui jouit. Ca installe au premier plan cette singulière fonction du monopole de jouissance. Ca met même en évidence cette fonction virile essentielle qui est le plus d'une femme.
Возвращаясь к моим воззрениям, я мог бы отметить связь этого понятия с термином, который обсуждается в этом году в Клинической Секции, а именно Сверх-Я. Действительно, если и есть текст Фрейда, к которому Лакан вернулся во второй части своего учения, то это «Тотем и табу» — текст, о котором умалчивается на протяжении всех Écrits, потому что он учреждает фигуру, которой нелегко найти место в первом учении Лакана, а именно фигуру отца, который наслаждается. Это выдвигает на первый план сингулярную функцию монополии на наслаждение. Это даже делает очевидным эту важнейшую мужскую (virile) функцию, «больше, чем одна женщина».
On connaît les efforts du christianisme pour essayer de discipliner l'homme, pour le cantonner au pas plus d'une. On voit aisément là un clivage entre ce pas plus d'une, qui a pour fonction de transmettre la fonction symbolique du nom, et le plus d'une qui peut exister dans le registre de la jouissance. Il y a eu des efforts syncrétiques pour essayer de dépasser cette organisation judéo- chrétienne. Lacan a marqué que si le catholicisme a pu avoir cette perdurance à travers le temps, ça devait bien tenir au fait que cette doctrine épousait des veines de la structure, qu'elle était tout de même, à certains égards, une possibilité préformée dans la structure. Pas cependant d'une manière unique, puisque l'Islam épouse d'autres veines de la structure et exploite dans sa perdurance une autre de ses possibilités. Il faudrait d'ailleurs se poser la question de ce qu'il en est de la psychanalyse dans les pays musulmans. Lacan avait déjà exclu les Japonais de l'aire de la psychanalyse. On pourrait peut-être aussi en exclure lres musulmans, c'est à voir.
Известны попытки христианства дисциплинировать мужчину, ограничить его «не более, чем одной». Здесь легко усматривается разделение между «не более, чем одной», что имеет функцию передачи символической функции имени, и «более, чем одной», что может существовать в регистре наслаждения. Были предприняты синкретические попытки выйти за пределы этой иудео-христианской традиции. Лакан отмечал, что если католицизм мог иметь такой пердурантизм (пердурантизм, или теория перманентности — это философская теория постоянства и идентичности) во времени, то это должно было быть связано с тем, что это учение пронизывало вены структуры, что его возможность все-таки в некотором роде была предопределена в структуре. Однако не уникальным образом, поскольку ислам смешивается с другой артерией структуры и использует в своем пердурантизме еще одну из возможностей. К тому же следует задать вопрос о том, что такое психоанализ в мусульманских странах. Лакан уже исключил японцев из сферы психоанализа. Может быть, мы могли бы исключить и мусульман, посмотрим.
Pour en revenir au père de Totem et Tabou, on peut dire que ce que ça se met en valeur chez Freud – si on aborde la question de la jouissance par là –, c'est que la jouissance originaire n'est pas celle de la mère et de l'enfant. C'est une longue tradition analytique que de faire de la mère et de l'enfant le repère central. La jouissance originaire n'est pas celle de la mère et de l'enfant, mais celle du père. C'est la fonction que Lacan finira par écrire non-phi de x. C'est là l'écriture lacanienne de Totem et Tabou:
Возвращаясь к отцу из «Тотема и табу», можно сказать, что то, что подчеркивается у Фрейда — если подойти к вопросу о наслаждении таким образом, — заключается в том, что наслаждение, исходное, не является наслаждением матери и ребенка. Это давняя аналитическая традиция делать мать и ребенка центральным ориентиром (repere — игра слов). Исходное наслаждение — это не наслаждение матери и ребенка, а наслаждение отца. Это функция, которую Лакан в конечном итоге запишет как не-фи от х. Это лакановская запись «Тотема и табу»:
----
Еx . Φx
Ca nous aide à bien saisir ce qu'est la fonction phallique dont il s'agit. La fonction phallique, telle que Lacan l'écrit et l'emploie, est équivalente à la castration. Nier la fonction phallique quand il s'agit du père de Totem et Tabou, c'est installer ce père dans la non-castration. Le père qui jouit de toutes les femmes, c'est le père non castré, et ça s'écrit non-phi de x, ce qui veut dire que le grand phi tout seul ne désigne pas chez Lacan la puissance phallique. Le secret de ce phi, c'est la castration. Lacan a proposé plusieurs formules qui articulent ce phallus à ce qui s'en dissimule dans la fonction phallique. Disons donc que c'est ce point de non-castration qui est le repère essentiel de toute la fonction phallique. C'est le point essentiel à partir duquel les hommes se reconnaissent comme étant tous inscrits dans la fonction phallique, c'est-à-dire dans la castration.
Это помогает нам ухватить понимание фаллической функции. Фаллическая функция, как записывает и употребляет ее Лакан, эквивалентна кастрации. Отрицать фаллическую функцию, когда речь идет об отце Тотема и табу», значит расположить этого отца в не-кастрацию. Отец, который наслаждается всеми женщинами, — это не кастрированный отец, и это записывается не-фи от х, то есть само по себе большое Фи не обозначает у Лакана фаллическое могущество. Секрет этого Фи — кастрация. Лакан предложил несколько формул, которые сочленяют этот фаллос с тем, что скрывается в фаллической функции. Итак, скажем, что именно эта точка не-кастрации является важнейшим ориентиром всей фаллической функции. Именно исходя их этой главной предпосылки, мужчины признают себя вписанными в фаллическую функцию, то есть в кастрацию.
C'est là que Lacan propose une jonction entre Totem et Tabou et ce que Freud a élaboré dans "Le moi et le ça". C'est même ce qu'il nous a donné comme repère le plus précis sur l'abord à faire du surmoi. Le surmoi au sens de Lacan est connecté au il existe un x pour non-phi de x. Je le cite: "Le surmoi est lié à la jouissance pure, c'est-à-dire à la non-castration." C'est évidemment une fonction-limite, une fonction qui n'est réalisée par nul être vivant. C'est ce qui donne toute sa valeur au père mort. Dans la psychanalyse, il n'y a pas de père qui soit vivant. C'est ce que relevait Lacan en disant qu'on n'analyse jamais un père mais toujours des enfants. Ca conduit à saisir toute la valeur de l'impératif surmoïque : Jouis ! C'est de ce point-ci que peut se formuler cet impératif, dans la mesure même où il est impossible à satisfaire. C'est ce qui conduit Lacan à bien poser que cet impératif du surmoi surgit au déclin de l'OEdipe. Il est strictement connecté avec la castration oedipienne. Dans la mesure où le sujet passe par la castration oedipienne, le père se fait entendre comme surmoi dans ce Jouis impossible à satisfaire.
Именно в этой точке Лакан предлагает соединение «Тотема и табу» и того, что Фрейд разработал в «Я и Оно». Это то, что он дал нам в качестве наиболее точного ориентира относительно того, как прежде всего обходиться со Сверх-Я. Сверх-Я в лакановском смысле связано с «существует один x для не-фи от x». Я процитирую его: «Cверх-Я связано с чистым наслаждением, то есть с не-кастрацией». Это, очевидно, функция-ограничение, функция, которая не используется ни одним живым существом. Вот что придает значимость мертвому отцу. В психоанализе нет живого отца. Вот что имел в виду Лакан, говоря, что мы никогда не анализируем отца, а всегда детей. Это помогает постичь всю ценность императива Сверх-Я: «Наслаждайся»! Именно исходя из этой точки зрения можно сформулировать данный императив, в той самой мере, в какой его невозможно удовлетворить. Это приводит Лакана к тому, чтобы постулировать, что данный императив Сверх-Я возникает при упадке Эдипа. Он строго связан с эдипальной кастрацией. В той мере, в какой субъект проходит через эдипову кастрацию, отец воспринимается как Сверх-Я в этом не подвластном удовлетворению «Наслаждайся».
Ce surmoi d'après l'OEdipe demande évidemment d'être articulé avec la castration structurale, celle qui n'est ni d'avant ni d'après l'OEdipe, celle qui tient à proprement parler à la subversion du sujet, celle qui s'écrit $. Là, il s'agit précisément de la non-castration qui s'écrit non phi et de la castation qui s'écrit phi. C'est comme cela que s'écrit cette castration post-oedipienne, qui est à articuler avec le terme que je proposais auparavant pour écrire le surmoi et qui est phi zéro, à savoir la non-castration que comporte la jouissance pure du surmoi:
Это Сверх-Я после Эдипа, очевидно, требует сочленения со структурной кастрацией, той, которая не является ни до, ни после Эдипа, той, которая имеет отношение, выражаясь точнее, к ниспровержению субъекта, тому, что записывается как $. Здесь речь идет именно о не-кастрации, что записывается как не-фи и кастрации, записывающейся как фи. Вот как записывается эта постэдипальная кастрация, которая сочленяется с термином, предложенным мной ранее для записи Сверх-Я, и который является Φ0, а именно не-кастрацией, вбирающей чистое наслаждением Сверх-Я:
----
Φ Φ Φ0
Ce sont là deux fonctions qu'il faut distinguer dans la négation. Avec cette négation fondatrice du père, c'est à dire le non phi, et avec le phi zéro corrélatif de la forclusion du père dans la psychose, nous avons deux négations distinctes, l'une fondatrice du père, et l'autre fondatrice de sa forclusion. Elles ont des effets strictement contraires. Cette non-castration du père, qaui permet de formuler le Jouis comme ordre impossible, est évidemment productrice du réel, à partir précisément de l'impossible de cette jouissance. C'est même là que le noyau de vérité qu'il y a dans le principe de réalité de Freud pourrait trouver à se fonder. C'est à partir de l'impossible de cette jouissance que le réel comme impossible trouve à se fonder. A partir de phi zéro, le réel ne trouve pas à se fonder. Il ne trouve pas à se fonder dès lors que le Jouis est accompli. Pour Schreber, le Jouis du surmoi n'est pas du tout impossible. L'histoire de Schreber est l'histoire de l'accomplissement méthodique de cet impératif. Schreber finit par nager dans la jouissance pure. C'est évidemment pour lui un ordre très difficile à satisfaire mais non impossible. Tel qu'il se présente à nous, animé d'un va-et-vient que lui impulse la jouissance divine, il marque qu'il surmonte, lui, l'impossible de ce commandement.
Есть две функции, которые следует различать в отрицании. С отрицанием основывающим в отца, то есть не-фи, и с Φ0, соответствующим форклюзии отца в психозе, мы имеем два различных отрицания, одно — это основательница отца, а другое — основательница его форклюзии. Они имеют строго противоположные эффекты. Эта не-кастрация отца, позволяет сформулировать «Наслаждайся» как невозможный порядок, очевидно, порождает реальное, исходя именно из невозможности этого наслаждения. Именно здесь могло бы находится ядро истины, заложенное в принципе реальности Фрейда. Именно из невозможности этого наслаждения находит себе основание реальное как невозможное. Исходя из Φ0, реальное не находит себе основания. Оно не находит себе основания, и с этого момента «Наслаждайся» Сверх-Я оказывается приведенным в действие. Для Шребера «Наслаждайся» Сверх-Я вовсе не является невозможным. История Шребера — это история методического выполнения данного императива. Шребер в конце концов поплыл в чистом наслаждении. Это, конечно, очень непростой приказ для него, но не невозможный. Так, как это предстает перед нами, оживленное оттоком и возвращением, которое побуждает его к божественному наслаждению, Шребер отмечает, что он преодолевает невозможность этой заповеди.
Il y a là un paradoxe. Ce surmoi, c'est une figure de l'Autre, mais qui se distingue par ceci, qu'elle contiendrait la jouissance qui serait complète, non barrée. Le surmoi présente une sorte de réconcilation paradoxale de l'Autre et de la jouissance. C'est ce qui fait d'ailleurs sa fonction politique. J'ai marqué le paradoxe de cette fonction du surmoi par rapport à l'Autre et à la dialectique du désir. La dialectique du désir, c'est mettre au premier plan la mouvance du désir. La subversion du sujet lui est strictement corrélative. Le sujet est subverti dans la dialectique du désir. Ces deux termes ne font pas place à la jouissance en tant que telle.
В этом есть некоторый парадокс. Это Сверх-Я — фигура Другого, но отличающаяся тем, что она содержит наслаждение, которое является полным, не перечеркнутым. Сверх-Я представляет собой своего рода парадоксальное примирение Другого с наслаждением. Это, кстати, и делает его политической функцией. Я отмечал парадокс этой функции Сверх-Я в отношении к Другому и диалектике желания. Диалектика желания — это расположение на переднем плане неустойчивости желания. Ниспровержение субъекта строго соотносится с ней. Субъект ниспровергается в диалектику желания. Эти два понятия не оставляют места наслаждению как таковому.
L'accent de Lacan s'est déplacé jusqu'à considérer que l'objet a est fondateur du sujet. D'un côté, nous avons la subversion du sujet. Elle concerne essentiellement le rapport du sujet au signifiant. C'est bien pourquoi Lacan a dû introduire un autre terme quand il s'est agi de qualifier les rapports du sujet et de l'objet a, à savoir le terme de destitution subjective.
Акцент у Лакана сместился вплоть до того чтобы считать объект а основателем субъекта. С одной стороны, у нас есть ниспровержение субъекта. Она в основном касается отношения субъекта к означающему. Именно поэтому Лакану пришлось ввести еще одно понятие, когда речь зашла о характеристике отношений субъекта и объекта а, а именно понятие субъективного разжалования».
Quel est donc le rapport entre subversion du sujet et destitution subjective? La destitution subjective tient à la séparation du sujet et de l'objet a. Ca nous oblige à introduire un terme supplémentaire, celui d'institution subjective, et de considérer que cette institution tient au contraire à la connexion du sujet barré et de l'objet a, relation qui en première analyse constitue le fantasme même, la formule même du fantasme: ($ <> a). C'est ce qui fonde que Lacan localise l'expérience finale de l'analyse au niveau du fantasme et non au niveau du symptôme.
Итак, какое отношение имеет ниспровержение субъекта к «субъективному разжалованию»? Субъективное разжалование обусловлено сепарацией субъекта и объекта а. Это заставляет нас ввести дополнительный термин, субъективное учреждение, и считать, что это учреждение, напротив, связано с соединением перечеркнутого субъекта и объекта а, связь, которая в первом анализе составляет сам фантазм, саму формулу фантазма ($ <> а). Именно это лежит в основе локализации Лаканом заключительного опыта анализа на уровне фантазма, а не на уровне симптома.
C'est là que se résout cette difficulté que j'ai déjà signalée et qui est celle de l'articulation de la pulsion et du désir. Le désir, comme rapport métonymique d'un signifiant à un autre, est un sous-produit, un sous-produit de la demande. C'est par rapport à la demande, qui est toujours une articulation signifiante, que le sujet barré du désir est continuellement supposé. Si je pose ainsi le désir, je fais valoir la formule de la pulsion telle que la donne Lacan : ($ <> D). Cette pulsion suppose l'extinction de la demande mais reste interne et structurée par le signifiant, par ce trait du signifiant que Lacan appelle dans la pulsion la coupure.
Вот где разрешается та проблема, на которую я уже указывал, и которая заключается в сочленении влечения и желания. Желание, как метонимическое отношение одного означающего к другому, является побочным продуктом, побочным продуктом требования. Именно по отношению к требованию, которое всегда является артикуляцией означающего, постоянно предполагается перечеркнутый субъект желания. Если я так располагаю желание, я подтверждаю формулу влечения, ту что дает Лакан: ($<>D). Это влечение предполагает угасание требования, будучи внутренним и структурированным означающим, той чертой означающего, которую Лакан называет во влечении разрезом.
Mais ce à quoi Lacan viendra par la suite est tout différent, puisque l'objet a deviendra la cause du désir. La conception sera exactement inversée par rapport à la première. Pendant tout un temps, on va du désir à la pulsion. Puis, dans un second temps, on va de la jouissance au désir.
Но то, к чему Лакан придет впоследствии, совсем иное, так как объект а станет причиной желания. Концепция будет полностью противоположна первой. В течение первого такта мы идем от желания к влечению. Затем, во втором такте, мы переходим от наслаждения к желанию.
Ce que les quatre discours essayent d'articuler, c'est comment, sous un premier aspect, ce fameux objet a est un objet produit par le signifiant, découpé par le signifiant, est un objet chute, et comment, sous un autre aspect, il est en même temps cause du désir. Les quatre discours essayent de réduire cette aporie. Ils permettent justement d'installer que ce qui apparaît d'abord comme produit dans le discours du maître, apparaît dans le discours de l'hystérie comme l'objet-vérité à la place de la cause. Vous avez là une façon de rendre compatible le fait que le signifiant soit la cause du sujet et le fait que l'objet a soit la cause de la division du sujet.
То, что четыре дискурса стремятся сформулировать, — это то, как, с одной стороны, этот знаменитый объект а есть объект, производимый означающим, купирован означающим, является выпадающим объектом, и как, с другой стороны, он одновременно является причиной желания. Все четыре дискурса стремятся ослабить эту апорию. Они как раз и позволяют установить, что то, что сначала появляется как продукт дискурса господина, возникает в дискурсе истерички как объект-истина на месте причины. Здесь есть способ обеспечения совместимости того факта, что означающее является причиной субъекта, и факта, что объект а является причиной расщепления субъекта.
Il n'y a pas trop de problèmes pour rapprocher pulsion et demande. Dans la psychanalyse, on ne s'est jamais servi de la pulsion que comme d'une demande silencieuse. Mais à partir du moment où Lacan a installé l'objet a au coeur de la pulsion, il est évident que la formule ($ <> a) supplante la première formule de la pulsion ($ <> D). Lorsque Lacan a créé ces deux écritures, la demande était un terme fondamental de son enseignement. Mais vous pouvez constater qu'à partir d'un certain moment, ça a été un terme qui a été progressivement minoré. Ce qui au contraire est apparu essentiel comme permettant l'articulation de la pulsion et du fantasme, c'est l'objet a, l'objet acomme réel. On peut dire que c'est comme si la seconde formule supplantait la première. Lacan a progressivement confondu fantasme et pulsion. Il a découvert une dimension où fantasme et pulsion s'équivalent.
Не так уж сложно сблизить влечение и требование. В психоанализе никогда не пользовались влечением лишь как безмолвным требованием. Но с того момента, как Лакан установил объект а в сердце влечения, очевидно, что формула ($<>а) заменяет первую формулу влечения ($ <> D). Когда Лакан создал эти две записи, требование было фундаментальным понятием его учения. Но вы можете обнаружить, что с определенного момента это понятие постепенно теряло свою значимость. То, что, напротив, оказалось существенным, как позволяющее сочленить влечение с фантазмом, — это объект а, объект а как реальный. Можно сказать, похоже, что вторая формула подменяет первую. Лакан последовательно путал фантазм и влечение. Он обнаружил измерение, в котором фантазм и влечение равны друг другу.
Dans cette optique, vous avez deux rapports essentiels, et deux seulement: la subversion du sujet par le signifiant, et l'institution subjective due à l'objet a – institution qui est équivalente à une division. Ces deux formules sont les deux formules essentielles, et ce que Lacan construit avec ses quatre discours, c'est la jonction dee ces deux formules. C'est essentiellement avec ces deux formules que Lacan fonctionne ensuite dans son enseignement.
В этой оптике, у вас есть два ключевых соотношения, и только два: ниспровержение субъекта означающим, и субъективное учреждение, обусловленное объектом а — становление, равноценное расщеплению. Эти две формулы являются двумя важнейшими формулами, и то, что Лакан конструирует посредством своих четырех дискурсов, является соединением этих двух формул. В дальнейшем именно с этими двумя формулами Лакан работает в своем учении.
Tout cela implique quoi? Ca implique déjà le non-rapport sexuel. Du point de vue de la jouissance, le sujet a rapport avec l'objet a et non avec l'autre sexe. Ni la jouissance phallique ni la jouissance de l'objet a ne sont sexuelles chez Lacan. Ce qu'il appelle rapport sexuel comporte nécessairement référence à l'autre sexe. Je dirais donc que pour le sujet analytique tel que Lacan le situe, d'un côté par rapport au signifiant et de l'autre côté par rapport à l'objet a, il n'y a pas de place pour le rapport avec l'autre sexe. Le rapport à l'autre sexe n'est pas l'une des coordonnées fondamentales du sujet tel qu'il émerge dans chacun des quatre discours.
Что все это подразумевает? Это уже подразумевает отсутствие сексуальных отношений. С точки зрения наслаждения субъект имеет связь с объектом а, а не с другим полом. Ни фаллическое наслаждение, ни наслаждение объектом а не являются сексуальными у Лакана. То, что он называет сексуальными отношениями, обязательно отсылает к другому полу. Поэтому я бы сказал, что для аналитического субъекта, каковым его определяет Лакан, с одной стороны есть отношение к означающему, а с другой стороны — отношение к объекту а, но нет места для отношения с другим полом. Отношения с другим полом не являются одной из основных координат субъекта, в каких он предстает в каждом из четырех дискурсов.
Il s'agit là de la doctrine qui rend compte de la sublimation. Ce qui était inintégrable par les postfreudiens, c'est que Freud ait pu dire que la pulsion pouvait se satisfaire hors du but sexuel, c'est-à-dire dans la sublimation. Or la pulsion, parce qu'elle est d'abord rapport à l'objet a, est foncièrement dans cette position. Je dirais même que toute pulsion se satisfait hors du but sexuel. Ce n'est que par un rapport second qu'elle peut être mise en rapport avec l'autre sexe. Dans tout l'enseignement de Lacan, le rapport à l'autre sexe apparaît comme un forçage et demande qu'on en rende compte comme de quelque chose qui n'est pas naturel. Quand Lacan a formulé son "Il n'y a pas de rapport sexuel", ça remettait évidemment en série ce qui apparaît continuellement dans son enseignement, et aussi bien dans l'expérience analytique qui est justement le témoignage de ce non-rapport sexuel.
Речь идет здесь о доктрине сублимации. Фрейду удалось сформулировать, что влечение может самоудовлетворяться вне сексуальной цели, т.е. в сублимации и для пострфрейдистов оказалось неинтегрируемым. Однако влечение, поскольку оно прежде всего связано с объектом а, находится сугубо в этом положении. Я бы даже сказал, что любое влечение удовлетворяет себя вне сексуальной цели. Только через второе отношение оно может быть вовлечено в отношения с другим полом. Во всем учении Лакана отношение с другим полом предстает как принуждение, требующее его понимания как чего-то противоестественного , чтобы его понимали как что-то противоественное. Когда Лакан сформулировал свое «Cексуальных отношений не существует», это, очевидно, привело к помещению в серию того, что непрестанно возникало в его учении, а также в аналитическом опыте, который как раз и является свидетельством этих «сексуальных не-отношений».
La sublimation, c'est normal, c'est même l'état natif, et ce qu'il faut arriver à comprendre, c'est comme la pulsion peut être tout de même raccordée à un but sexuel. Comment est-ce que la jouissance de la pulsion peut-elle condescendre au désir de l'Autre ? Ca m'a beaucoup frappé qu'on ne comprenne pas du tout la phrase de Lacan selon laquelle la sublimation permet à la jouissance de condescendre au désir. C'est pourtant un point décisif. La jouissance comporte en elle-même quelque chose de fermé sur elle-même, et c'est seulement dans un second temps que l'Autre peut s'y inscrite.
Сублимация — это нормально, это даже естественное состояние, и что нужно понять, так это то, как влечение все-таки может быть сопряжено с сексуальной целью. Как может наслаждение влечения свестись к желанию Другого? Меня сильно поразило, насколько не понята фраза Лакана, согласно которой сублимация позволяет наслаждению снизойти до желания. Однако это ключевой момент. Наслаждение несет в себе нечто, замкнутое на самом себе, и только во втором такте в него может быть вписан Другой.
Il y a donc l'amour de sublimation qui permet à la jouissance de condescendre au désir, et il y a spécialement l'amour sublimation dans la psychanalyse. Pourquoi la jouissance du symptôme accepte-t-elle de condescendre au désir de l'Autre lors de l'entrée en analyse ? L'hypothèse des freudiens a été évidemment qu'il y a une pulsion sexuelle, tandis que toute la construction de Lacan pose qu'il n'y en a pas. On peut admettre qu'il y a un rapport pulsionnel. Pourquoi pas ? On peut admettre que chacun se voue à réaliser son rapport pulsionnel, c'est-à-dire son entente avec l'objet a. Mais s'il y a un rapport pulsionnel, il n'y a pas pourtant pas de rapport sexuel.
Таким образом, существует любовь сублимации, которая позволяет наслаждению снизойти до желания, и именно в психоанализе есть любовь-сублимация. Почему наслаждение симптомом позволяет свести себя к желанию Другого при входе в анализ? Гипотеза фрейдистов, очевидно, состояла в том, что существует сексуальное влечение, в то время, как вся конструкция Лакана утверждает, что его нет. Можно допустить, что существуют отношения влечения. Почему бы и нет? Можно допустить, что каждый обречен на установление отношений с влечением, то есть связи с объектом а. Но если и есть отношения влечения, то все же не существует никаких сексуальных отношений.
On s'est beaucoup cassé la tête sur le terme de rapport dans la phrase de Lacan. Mais avant de se casser la tête sur ce terme, il faut bien voir ce que Lacan entend par là, à savoir que la jouissance sexuelle suppose l'Autre. Sous quelle forme le suppose-t-elle ? Il y a eu beaucoup d'inventions pour essayer de construire le rapport sexuel sur sa propre inexistence. C'est se servir d'un rapport qui existe pour tout être parlant et qui est le rapport à l'Autre, pour mouler là-dessus le rapport sexuel. C'est se servir du rapport au lieu de la vérité – rapport qui existe pour toute personne qui parle – pour faire exister le rapport sexuel. Ca demande d'abord que l'on confonde la femme avec la vérité, ce à quoi les hommes, il faut bien le dire, sont spécialement prompts. A ce moment-là, on peut jouer à faire exister le rapport sexuel, y compris sur les modes de la négation.
Над понятием «отношения» из фразы Лакана часто ломали голову. Но прежде чем ломать голову над этим термином, надо хорошенько рассмотреть, что под этим подразумевал Лакан, а именно, что сексуальное наслаждение предполагает Другого. В какой форме он подразумевается здесь? Было множество изобретений в попытке сконструировать сексуальные отношения на их собственном несуществовании. Это значит использовать отношения, которые существуют для всех говорящих существ и которые являются отношением с Другим, чтобы отлить из них форму сексуальных отношений. Это значит использовать отношения на месте истины — отношения, которые существуют для каждого говорящего — чтобы сделать сексуальные отношения существующими. Прежде всего это требует, чтобы женщину перепутали с истиной, в чем мужчины, надо сказать, особенно поспешны. В это же время можно играть в существование сексуальных отношений, в том числе и в режиме отрицания.
C'est pourquoi Lacan a pris comme repère l'amour courtois et sa mise en scène de la sublimation. L'amour courtois fait exister le rapport sexuel sur le mode même de s'y refuser. Ca consiste à identifier une femme à l'Autre, et donc à en faire La femme, ce qui suppose, comme le dit le poète, qu'on en reste séparé à jamais. C'est par là justement que la femme arrive à être la Chose comme lieu de la jouissance. Dans l'amour courtois, on arrive à rendre compatibles l'Autre et la jouissance. C'est évidemment une invention extraordinaire.
Вот почему Лакан взял в качестве ориентира куртуазную любовь и ее инсценировку (mise en scène) сублимации. Куртуазная любовь делает сексуальные отношения существующими самим способом отказа от них. Это подразумевает отождествление женщины с Другим, следовательно, превращение ее в Женщину, что предполагает, как говорит поэт, что мы навсегда разлучены с ней. Именно благодаря этому женщина становится Вещью как вместилищем наслаждения. В куртуазной любви удается совместить Другого и наслаждение. Очевидно, что это незаурядное изобретение.
J'ai lu, pendant ces vacances, un article du nommé Leo Spitzer sur le troubadour Jaufré Rudel, où il polémique avec un adversaire pour savoir si l'amour lointain dont parle ce troubadour est une femme ou la terre promise. Spitzer doit avoir raison, en disant qu'il s'agit d'une femme. C'est beaucoup plus amusant que s'il s'agissait de Jérusalem. Ce qui est surtout amusant, c'est de voit à quel point cette conception de l'amour s'est infiltrée dans nos manières les plus constantes. Spitzer donne la description du comportement du gentilhomme, de l'homme de bonne compagnie à l'égard des femmes, à savoir que pour bien se conduire en société, il faut justement laisser entendre aux femmes qu'on les désire mais qu'on en est justement séparé. Dans toute conversation de salon, il y a déjà le modèle du troubadour qui est présent en miniature.
Во время этих каникул я прочел статью Лео Шпитцера о трубадуре Жофре Руделе, в которой он полемизирует с оппонентом о том, является ли потерянная любовь, о которой говорит этот трубадур, женщиной или землей обетованной. Шпитцер, по-видимому, прав, говоря, что речь идет о женщине. Это гораздо забавнее, чем если бы речь шла об Иерусалиме. Но что особенно забавно, так это видеть, как эта концепция любви проникла в наши наиболее обыденные дела. Шпитцер дает описание поведения джентльмена, отличного компаньона для женщин, а именно, что для того чтобы хорошо вести себя в обществе, нужно как раз намекать женщинам, что они желанны, но что быть с ними невозможно. В любом салонном разговоре уже присутствует модель трубадура в миниатюре.
Je vous lis le passage : "Car, en somme, n'est-ce pas l'attitude du troubadour vis-à-vis de la femme qui inspire nos relations de salon avec celle- ci, avec la femme, mariée ou jeune fille, qui ne nous appartient pas – relations toutes empruntées de cette chevalerie chrétienne médiévale. Le cavalier d'une dame à une table de dîner ou sur une causeuse de salon, le danseur qui fait danser une femme, donnent encore aujourd'hui à entendre aux femmes, par des signes discrets, comme les troubadours du XIIe siècle, qu'ils les convoitent sans demander la consommation, par respect pour la valeur morale de la femme. Ces hommes de société répètent en somme la promesse de Jaufré: Non querei conquits. Qu'on songe à ce que cette fiction d'érotisme de la possibilité d'un roman entre un cavalier et sa dame produit de piquant, de raffinement et de playfulness dans la vie de société. L'école des troubadours a donné un tour original à un thème essentiel de la vie occidentale: l'attitude qui convoite la femme et la respecte, et elle a par là contribué d'une façon durable à enrichir la vie des sexes dans la société."
Я прочитаю вам отрывок: «Ибо, в целом, разве не поведение трубадура перед женщиной вдохновляет наши салонные отношения с ней, с женщиной, замужней или девушкой, не принадлежащей нам — отношения, заимствованные из этого средневекового христианского рыцарства. Кавалер дамы за обеденным столом или в ходе салонной беседы, танцор, ведущий женщину в танце, и по сей день, подобно трубадурам XII века, ненавязчивыми жестами делают женщинам намеки, что страстно желают их, не требуя близости из уважения к нравственной ценности женщины. Эти люди общества в целом повторяют обещание Жофре: «Не желать завоевать». Давайте помыслим о том, как эта эротическая находка о возможности романа между кавалером и его дамой производит пикантность, утонченность и игривость в общественной жизни. Школа трубадуров придала оригинальное направление важнейшей теме западной жизни: поведение, при котором жаждут и уважают женщину; и тем самым она внесла устойчивый вклад в обогащение жизни полов в обществе».
C'est une chute possible pour cette petite séance d'aujourd'hui. A la semaine prochaine.
Возможная развязка для этой небольшой лекции сегодня. Увидимся на следующей неделе.
Перевод с французского Артёма Смирнова
Я, как видите, сильно отстаю от графика. Тем не менее в этом сезоне мы сосредоточимся на понятии наслаждения у Лакана — понятии, которое приобрело свою ценность лишь после завершения Семинаров «возвращения к Фрейду».
Pour reprendre ma considération, je pourrais marquer le rapport de ce concept avec le terme dont il est question cette année à la Section clinique, à savoir le surmoi. En effet, s'il y a un texte de Freud que Lacan a repris dans la seconde partie de son enseignement, c'est bien Totem et Tabou – texte qui est minoré tout au long des Ecrits parce qu'il manifeste une figure à laquelle il n'est pas facile de donner sa place dans le premier enseignement de Lacan, à savoir la figure du père qui jouit. Ca installe au premier plan cette singulière fonction du monopole de jouissance. Ca met même en évidence cette fonction virile essentielle qui est le plus d'une femme.
Возвращаясь к моим воззрениям, я мог бы отметить связь этого понятия с термином, который обсуждается в этом году в Клинической Секции, а именно Сверх-Я. Действительно, если и есть текст Фрейда, к которому Лакан вернулся во второй части своего учения, то это «Тотем и табу» — текст, о котором умалчивается на протяжении всех Écrits, потому что он учреждает фигуру, которой нелегко найти место в первом учении Лакана, а именно фигуру отца, который наслаждается. Это выдвигает на первый план сингулярную функцию монополии на наслаждение. Это даже делает очевидным эту важнейшую мужскую (virile) функцию, «больше, чем одна женщина».
On connaît les efforts du christianisme pour essayer de discipliner l'homme, pour le cantonner au pas plus d'une. On voit aisément là un clivage entre ce pas plus d'une, qui a pour fonction de transmettre la fonction symbolique du nom, et le plus d'une qui peut exister dans le registre de la jouissance. Il y a eu des efforts syncrétiques pour essayer de dépasser cette organisation judéo- chrétienne. Lacan a marqué que si le catholicisme a pu avoir cette perdurance à travers le temps, ça devait bien tenir au fait que cette doctrine épousait des veines de la structure, qu'elle était tout de même, à certains égards, une possibilité préformée dans la structure. Pas cependant d'une manière unique, puisque l'Islam épouse d'autres veines de la structure et exploite dans sa perdurance une autre de ses possibilités. Il faudrait d'ailleurs se poser la question de ce qu'il en est de la psychanalyse dans les pays musulmans. Lacan avait déjà exclu les Japonais de l'aire de la psychanalyse. On pourrait peut-être aussi en exclure lres musulmans, c'est à voir.
Известны попытки христианства дисциплинировать мужчину, ограничить его «не более, чем одной». Здесь легко усматривается разделение между «не более, чем одной», что имеет функцию передачи символической функции имени, и «более, чем одной», что может существовать в регистре наслаждения. Были предприняты синкретические попытки выйти за пределы этой иудео-христианской традиции. Лакан отмечал, что если католицизм мог иметь такой пердурантизм (пердурантизм, или теория перманентности — это философская теория постоянства и идентичности) во времени, то это должно было быть связано с тем, что это учение пронизывало вены структуры, что его возможность все-таки в некотором роде была предопределена в структуре. Однако не уникальным образом, поскольку ислам смешивается с другой артерией структуры и использует в своем пердурантизме еще одну из возможностей. К тому же следует задать вопрос о том, что такое психоанализ в мусульманских странах. Лакан уже исключил японцев из сферы психоанализа. Может быть, мы могли бы исключить и мусульман, посмотрим.
Pour en revenir au père de Totem et Tabou, on peut dire que ce que ça se met en valeur chez Freud – si on aborde la question de la jouissance par là –, c'est que la jouissance originaire n'est pas celle de la mère et de l'enfant. C'est une longue tradition analytique que de faire de la mère et de l'enfant le repère central. La jouissance originaire n'est pas celle de la mère et de l'enfant, mais celle du père. C'est la fonction que Lacan finira par écrire non-phi de x. C'est là l'écriture lacanienne de Totem et Tabou:
Возвращаясь к отцу из «Тотема и табу», можно сказать, что то, что подчеркивается у Фрейда — если подойти к вопросу о наслаждении таким образом, — заключается в том, что наслаждение, исходное, не является наслаждением матери и ребенка. Это давняя аналитическая традиция делать мать и ребенка центральным ориентиром (repere — игра слов). Исходное наслаждение — это не наслаждение матери и ребенка, а наслаждение отца. Это функция, которую Лакан в конечном итоге запишет как не-фи от х. Это лакановская запись «Тотема и табу»:
----
Еx . Φx
Ca nous aide à bien saisir ce qu'est la fonction phallique dont il s'agit. La fonction phallique, telle que Lacan l'écrit et l'emploie, est équivalente à la castration. Nier la fonction phallique quand il s'agit du père de Totem et Tabou, c'est installer ce père dans la non-castration. Le père qui jouit de toutes les femmes, c'est le père non castré, et ça s'écrit non-phi de x, ce qui veut dire que le grand phi tout seul ne désigne pas chez Lacan la puissance phallique. Le secret de ce phi, c'est la castration. Lacan a proposé plusieurs formules qui articulent ce phallus à ce qui s'en dissimule dans la fonction phallique. Disons donc que c'est ce point de non-castration qui est le repère essentiel de toute la fonction phallique. C'est le point essentiel à partir duquel les hommes se reconnaissent comme étant tous inscrits dans la fonction phallique, c'est-à-dire dans la castration.
Это помогает нам ухватить понимание фаллической функции. Фаллическая функция, как записывает и употребляет ее Лакан, эквивалентна кастрации. Отрицать фаллическую функцию, когда речь идет об отце Тотема и табу», значит расположить этого отца в не-кастрацию. Отец, который наслаждается всеми женщинами, — это не кастрированный отец, и это записывается не-фи от х, то есть само по себе большое Фи не обозначает у Лакана фаллическое могущество. Секрет этого Фи — кастрация. Лакан предложил несколько формул, которые сочленяют этот фаллос с тем, что скрывается в фаллической функции. Итак, скажем, что именно эта точка не-кастрации является важнейшим ориентиром всей фаллической функции. Именно исходя их этой главной предпосылки, мужчины признают себя вписанными в фаллическую функцию, то есть в кастрацию.
C'est là que Lacan propose une jonction entre Totem et Tabou et ce que Freud a élaboré dans "Le moi et le ça". C'est même ce qu'il nous a donné comme repère le plus précis sur l'abord à faire du surmoi. Le surmoi au sens de Lacan est connecté au il existe un x pour non-phi de x. Je le cite: "Le surmoi est lié à la jouissance pure, c'est-à-dire à la non-castration." C'est évidemment une fonction-limite, une fonction qui n'est réalisée par nul être vivant. C'est ce qui donne toute sa valeur au père mort. Dans la psychanalyse, il n'y a pas de père qui soit vivant. C'est ce que relevait Lacan en disant qu'on n'analyse jamais un père mais toujours des enfants. Ca conduit à saisir toute la valeur de l'impératif surmoïque : Jouis ! C'est de ce point-ci que peut se formuler cet impératif, dans la mesure même où il est impossible à satisfaire. C'est ce qui conduit Lacan à bien poser que cet impératif du surmoi surgit au déclin de l'OEdipe. Il est strictement connecté avec la castration oedipienne. Dans la mesure où le sujet passe par la castration oedipienne, le père se fait entendre comme surmoi dans ce Jouis impossible à satisfaire.
Именно в этой точке Лакан предлагает соединение «Тотема и табу» и того, что Фрейд разработал в «Я и Оно». Это то, что он дал нам в качестве наиболее точного ориентира относительно того, как прежде всего обходиться со Сверх-Я. Сверх-Я в лакановском смысле связано с «существует один x для не-фи от x». Я процитирую его: «Cверх-Я связано с чистым наслаждением, то есть с не-кастрацией». Это, очевидно, функция-ограничение, функция, которая не используется ни одним живым существом. Вот что придает значимость мертвому отцу. В психоанализе нет живого отца. Вот что имел в виду Лакан, говоря, что мы никогда не анализируем отца, а всегда детей. Это помогает постичь всю ценность императива Сверх-Я: «Наслаждайся»! Именно исходя из этой точки зрения можно сформулировать данный императив, в той самой мере, в какой его невозможно удовлетворить. Это приводит Лакана к тому, чтобы постулировать, что данный императив Сверх-Я возникает при упадке Эдипа. Он строго связан с эдипальной кастрацией. В той мере, в какой субъект проходит через эдипову кастрацию, отец воспринимается как Сверх-Я в этом не подвластном удовлетворению «Наслаждайся».
Ce surmoi d'après l'OEdipe demande évidemment d'être articulé avec la castration structurale, celle qui n'est ni d'avant ni d'après l'OEdipe, celle qui tient à proprement parler à la subversion du sujet, celle qui s'écrit $. Là, il s'agit précisément de la non-castration qui s'écrit non phi et de la castation qui s'écrit phi. C'est comme cela que s'écrit cette castration post-oedipienne, qui est à articuler avec le terme que je proposais auparavant pour écrire le surmoi et qui est phi zéro, à savoir la non-castration que comporte la jouissance pure du surmoi:
Это Сверх-Я после Эдипа, очевидно, требует сочленения со структурной кастрацией, той, которая не является ни до, ни после Эдипа, той, которая имеет отношение, выражаясь точнее, к ниспровержению субъекта, тому, что записывается как $. Здесь речь идет именно о не-кастрации, что записывается как не-фи и кастрации, записывающейся как фи. Вот как записывается эта постэдипальная кастрация, которая сочленяется с термином, предложенным мной ранее для записи Сверх-Я, и который является Φ0, а именно не-кастрацией, вбирающей чистое наслаждением Сверх-Я:
----
Φ Φ Φ0
Ce sont là deux fonctions qu'il faut distinguer dans la négation. Avec cette négation fondatrice du père, c'est à dire le non phi, et avec le phi zéro corrélatif de la forclusion du père dans la psychose, nous avons deux négations distinctes, l'une fondatrice du père, et l'autre fondatrice de sa forclusion. Elles ont des effets strictement contraires. Cette non-castration du père, qaui permet de formuler le Jouis comme ordre impossible, est évidemment productrice du réel, à partir précisément de l'impossible de cette jouissance. C'est même là que le noyau de vérité qu'il y a dans le principe de réalité de Freud pourrait trouver à se fonder. C'est à partir de l'impossible de cette jouissance que le réel comme impossible trouve à se fonder. A partir de phi zéro, le réel ne trouve pas à se fonder. Il ne trouve pas à se fonder dès lors que le Jouis est accompli. Pour Schreber, le Jouis du surmoi n'est pas du tout impossible. L'histoire de Schreber est l'histoire de l'accomplissement méthodique de cet impératif. Schreber finit par nager dans la jouissance pure. C'est évidemment pour lui un ordre très difficile à satisfaire mais non impossible. Tel qu'il se présente à nous, animé d'un va-et-vient que lui impulse la jouissance divine, il marque qu'il surmonte, lui, l'impossible de ce commandement.
Есть две функции, которые следует различать в отрицании. С отрицанием основывающим в отца, то есть не-фи, и с Φ0, соответствующим форклюзии отца в психозе, мы имеем два различных отрицания, одно — это основательница отца, а другое — основательница его форклюзии. Они имеют строго противоположные эффекты. Эта не-кастрация отца, позволяет сформулировать «Наслаждайся» как невозможный порядок, очевидно, порождает реальное, исходя именно из невозможности этого наслаждения. Именно здесь могло бы находится ядро истины, заложенное в принципе реальности Фрейда. Именно из невозможности этого наслаждения находит себе основание реальное как невозможное. Исходя из Φ0, реальное не находит себе основания. Оно не находит себе основания, и с этого момента «Наслаждайся» Сверх-Я оказывается приведенным в действие. Для Шребера «Наслаждайся» Сверх-Я вовсе не является невозможным. История Шребера — это история методического выполнения данного императива. Шребер в конце концов поплыл в чистом наслаждении. Это, конечно, очень непростой приказ для него, но не невозможный. Так, как это предстает перед нами, оживленное оттоком и возвращением, которое побуждает его к божественному наслаждению, Шребер отмечает, что он преодолевает невозможность этой заповеди.
Il y a là un paradoxe. Ce surmoi, c'est une figure de l'Autre, mais qui se distingue par ceci, qu'elle contiendrait la jouissance qui serait complète, non barrée. Le surmoi présente une sorte de réconcilation paradoxale de l'Autre et de la jouissance. C'est ce qui fait d'ailleurs sa fonction politique. J'ai marqué le paradoxe de cette fonction du surmoi par rapport à l'Autre et à la dialectique du désir. La dialectique du désir, c'est mettre au premier plan la mouvance du désir. La subversion du sujet lui est strictement corrélative. Le sujet est subverti dans la dialectique du désir. Ces deux termes ne font pas place à la jouissance en tant que telle.
В этом есть некоторый парадокс. Это Сверх-Я — фигура Другого, но отличающаяся тем, что она содержит наслаждение, которое является полным, не перечеркнутым. Сверх-Я представляет собой своего рода парадоксальное примирение Другого с наслаждением. Это, кстати, и делает его политической функцией. Я отмечал парадокс этой функции Сверх-Я в отношении к Другому и диалектике желания. Диалектика желания — это расположение на переднем плане неустойчивости желания. Ниспровержение субъекта строго соотносится с ней. Субъект ниспровергается в диалектику желания. Эти два понятия не оставляют места наслаждению как таковому.
L'accent de Lacan s'est déplacé jusqu'à considérer que l'objet a est fondateur du sujet. D'un côté, nous avons la subversion du sujet. Elle concerne essentiellement le rapport du sujet au signifiant. C'est bien pourquoi Lacan a dû introduire un autre terme quand il s'est agi de qualifier les rapports du sujet et de l'objet a, à savoir le terme de destitution subjective.
Акцент у Лакана сместился вплоть до того чтобы считать объект а основателем субъекта. С одной стороны, у нас есть ниспровержение субъекта. Она в основном касается отношения субъекта к означающему. Именно поэтому Лакану пришлось ввести еще одно понятие, когда речь зашла о характеристике отношений субъекта и объекта а, а именно понятие субъективного разжалования».
Quel est donc le rapport entre subversion du sujet et destitution subjective? La destitution subjective tient à la séparation du sujet et de l'objet a. Ca nous oblige à introduire un terme supplémentaire, celui d'institution subjective, et de considérer que cette institution tient au contraire à la connexion du sujet barré et de l'objet a, relation qui en première analyse constitue le fantasme même, la formule même du fantasme: ($ <> a). C'est ce qui fonde que Lacan localise l'expérience finale de l'analyse au niveau du fantasme et non au niveau du symptôme.
Итак, какое отношение имеет ниспровержение субъекта к «субъективному разжалованию»? Субъективное разжалование обусловлено сепарацией субъекта и объекта а. Это заставляет нас ввести дополнительный термин, субъективное учреждение, и считать, что это учреждение, напротив, связано с соединением перечеркнутого субъекта и объекта а, связь, которая в первом анализе составляет сам фантазм, саму формулу фантазма ($ <> а). Именно это лежит в основе локализации Лаканом заключительного опыта анализа на уровне фантазма, а не на уровне симптома.
C'est là que se résout cette difficulté que j'ai déjà signalée et qui est celle de l'articulation de la pulsion et du désir. Le désir, comme rapport métonymique d'un signifiant à un autre, est un sous-produit, un sous-produit de la demande. C'est par rapport à la demande, qui est toujours une articulation signifiante, que le sujet barré du désir est continuellement supposé. Si je pose ainsi le désir, je fais valoir la formule de la pulsion telle que la donne Lacan : ($ <> D). Cette pulsion suppose l'extinction de la demande mais reste interne et structurée par le signifiant, par ce trait du signifiant que Lacan appelle dans la pulsion la coupure.
Вот где разрешается та проблема, на которую я уже указывал, и которая заключается в сочленении влечения и желания. Желание, как метонимическое отношение одного означающего к другому, является побочным продуктом, побочным продуктом требования. Именно по отношению к требованию, которое всегда является артикуляцией означающего, постоянно предполагается перечеркнутый субъект желания. Если я так располагаю желание, я подтверждаю формулу влечения, ту что дает Лакан: ($<>D). Это влечение предполагает угасание требования, будучи внутренним и структурированным означающим, той чертой означающего, которую Лакан называет во влечении разрезом.
Mais ce à quoi Lacan viendra par la suite est tout différent, puisque l'objet a deviendra la cause du désir. La conception sera exactement inversée par rapport à la première. Pendant tout un temps, on va du désir à la pulsion. Puis, dans un second temps, on va de la jouissance au désir.
Но то, к чему Лакан придет впоследствии, совсем иное, так как объект а станет причиной желания. Концепция будет полностью противоположна первой. В течение первого такта мы идем от желания к влечению. Затем, во втором такте, мы переходим от наслаждения к желанию.
Ce que les quatre discours essayent d'articuler, c'est comment, sous un premier aspect, ce fameux objet a est un objet produit par le signifiant, découpé par le signifiant, est un objet chute, et comment, sous un autre aspect, il est en même temps cause du désir. Les quatre discours essayent de réduire cette aporie. Ils permettent justement d'installer que ce qui apparaît d'abord comme produit dans le discours du maître, apparaît dans le discours de l'hystérie comme l'objet-vérité à la place de la cause. Vous avez là une façon de rendre compatible le fait que le signifiant soit la cause du sujet et le fait que l'objet a soit la cause de la division du sujet.
То, что четыре дискурса стремятся сформулировать, — это то, как, с одной стороны, этот знаменитый объект а есть объект, производимый означающим, купирован означающим, является выпадающим объектом, и как, с другой стороны, он одновременно является причиной желания. Все четыре дискурса стремятся ослабить эту апорию. Они как раз и позволяют установить, что то, что сначала появляется как продукт дискурса господина, возникает в дискурсе истерички как объект-истина на месте причины. Здесь есть способ обеспечения совместимости того факта, что означающее является причиной субъекта, и факта, что объект а является причиной расщепления субъекта.
Il n'y a pas trop de problèmes pour rapprocher pulsion et demande. Dans la psychanalyse, on ne s'est jamais servi de la pulsion que comme d'une demande silencieuse. Mais à partir du moment où Lacan a installé l'objet a au coeur de la pulsion, il est évident que la formule ($ <> a) supplante la première formule de la pulsion ($ <> D). Lorsque Lacan a créé ces deux écritures, la demande était un terme fondamental de son enseignement. Mais vous pouvez constater qu'à partir d'un certain moment, ça a été un terme qui a été progressivement minoré. Ce qui au contraire est apparu essentiel comme permettant l'articulation de la pulsion et du fantasme, c'est l'objet a, l'objet acomme réel. On peut dire que c'est comme si la seconde formule supplantait la première. Lacan a progressivement confondu fantasme et pulsion. Il a découvert une dimension où fantasme et pulsion s'équivalent.
Не так уж сложно сблизить влечение и требование. В психоанализе никогда не пользовались влечением лишь как безмолвным требованием. Но с того момента, как Лакан установил объект а в сердце влечения, очевидно, что формула ($<>а) заменяет первую формулу влечения ($ <> D). Когда Лакан создал эти две записи, требование было фундаментальным понятием его учения. Но вы можете обнаружить, что с определенного момента это понятие постепенно теряло свою значимость. То, что, напротив, оказалось существенным, как позволяющее сочленить влечение с фантазмом, — это объект а, объект а как реальный. Можно сказать, похоже, что вторая формула подменяет первую. Лакан последовательно путал фантазм и влечение. Он обнаружил измерение, в котором фантазм и влечение равны друг другу.
Dans cette optique, vous avez deux rapports essentiels, et deux seulement: la subversion du sujet par le signifiant, et l'institution subjective due à l'objet a – institution qui est équivalente à une division. Ces deux formules sont les deux formules essentielles, et ce que Lacan construit avec ses quatre discours, c'est la jonction dee ces deux formules. C'est essentiellement avec ces deux formules que Lacan fonctionne ensuite dans son enseignement.
В этой оптике, у вас есть два ключевых соотношения, и только два: ниспровержение субъекта означающим, и субъективное учреждение, обусловленное объектом а — становление, равноценное расщеплению. Эти две формулы являются двумя важнейшими формулами, и то, что Лакан конструирует посредством своих четырех дискурсов, является соединением этих двух формул. В дальнейшем именно с этими двумя формулами Лакан работает в своем учении.
Tout cela implique quoi? Ca implique déjà le non-rapport sexuel. Du point de vue de la jouissance, le sujet a rapport avec l'objet a et non avec l'autre sexe. Ni la jouissance phallique ni la jouissance de l'objet a ne sont sexuelles chez Lacan. Ce qu'il appelle rapport sexuel comporte nécessairement référence à l'autre sexe. Je dirais donc que pour le sujet analytique tel que Lacan le situe, d'un côté par rapport au signifiant et de l'autre côté par rapport à l'objet a, il n'y a pas de place pour le rapport avec l'autre sexe. Le rapport à l'autre sexe n'est pas l'une des coordonnées fondamentales du sujet tel qu'il émerge dans chacun des quatre discours.
Что все это подразумевает? Это уже подразумевает отсутствие сексуальных отношений. С точки зрения наслаждения субъект имеет связь с объектом а, а не с другим полом. Ни фаллическое наслаждение, ни наслаждение объектом а не являются сексуальными у Лакана. То, что он называет сексуальными отношениями, обязательно отсылает к другому полу. Поэтому я бы сказал, что для аналитического субъекта, каковым его определяет Лакан, с одной стороны есть отношение к означающему, а с другой стороны — отношение к объекту а, но нет места для отношения с другим полом. Отношения с другим полом не являются одной из основных координат субъекта, в каких он предстает в каждом из четырех дискурсов.
Il s'agit là de la doctrine qui rend compte de la sublimation. Ce qui était inintégrable par les postfreudiens, c'est que Freud ait pu dire que la pulsion pouvait se satisfaire hors du but sexuel, c'est-à-dire dans la sublimation. Or la pulsion, parce qu'elle est d'abord rapport à l'objet a, est foncièrement dans cette position. Je dirais même que toute pulsion se satisfait hors du but sexuel. Ce n'est que par un rapport second qu'elle peut être mise en rapport avec l'autre sexe. Dans tout l'enseignement de Lacan, le rapport à l'autre sexe apparaît comme un forçage et demande qu'on en rende compte comme de quelque chose qui n'est pas naturel. Quand Lacan a formulé son "Il n'y a pas de rapport sexuel", ça remettait évidemment en série ce qui apparaît continuellement dans son enseignement, et aussi bien dans l'expérience analytique qui est justement le témoignage de ce non-rapport sexuel.
Речь идет здесь о доктрине сублимации. Фрейду удалось сформулировать, что влечение может самоудовлетворяться вне сексуальной цели, т.е. в сублимации и для пострфрейдистов оказалось неинтегрируемым. Однако влечение, поскольку оно прежде всего связано с объектом а, находится сугубо в этом положении. Я бы даже сказал, что любое влечение удовлетворяет себя вне сексуальной цели. Только через второе отношение оно может быть вовлечено в отношения с другим полом. Во всем учении Лакана отношение с другим полом предстает как принуждение, требующее его понимания как чего-то противоестественного , чтобы его понимали как что-то противоественное. Когда Лакан сформулировал свое «Cексуальных отношений не существует», это, очевидно, привело к помещению в серию того, что непрестанно возникало в его учении, а также в аналитическом опыте, который как раз и является свидетельством этих «сексуальных не-отношений».
La sublimation, c'est normal, c'est même l'état natif, et ce qu'il faut arriver à comprendre, c'est comme la pulsion peut être tout de même raccordée à un but sexuel. Comment est-ce que la jouissance de la pulsion peut-elle condescendre au désir de l'Autre ? Ca m'a beaucoup frappé qu'on ne comprenne pas du tout la phrase de Lacan selon laquelle la sublimation permet à la jouissance de condescendre au désir. C'est pourtant un point décisif. La jouissance comporte en elle-même quelque chose de fermé sur elle-même, et c'est seulement dans un second temps que l'Autre peut s'y inscrite.
Сублимация — это нормально, это даже естественное состояние, и что нужно понять, так это то, как влечение все-таки может быть сопряжено с сексуальной целью. Как может наслаждение влечения свестись к желанию Другого? Меня сильно поразило, насколько не понята фраза Лакана, согласно которой сублимация позволяет наслаждению снизойти до желания. Однако это ключевой момент. Наслаждение несет в себе нечто, замкнутое на самом себе, и только во втором такте в него может быть вписан Другой.
Il y a donc l'amour de sublimation qui permet à la jouissance de condescendre au désir, et il y a spécialement l'amour sublimation dans la psychanalyse. Pourquoi la jouissance du symptôme accepte-t-elle de condescendre au désir de l'Autre lors de l'entrée en analyse ? L'hypothèse des freudiens a été évidemment qu'il y a une pulsion sexuelle, tandis que toute la construction de Lacan pose qu'il n'y en a pas. On peut admettre qu'il y a un rapport pulsionnel. Pourquoi pas ? On peut admettre que chacun se voue à réaliser son rapport pulsionnel, c'est-à-dire son entente avec l'objet a. Mais s'il y a un rapport pulsionnel, il n'y a pas pourtant pas de rapport sexuel.
Таким образом, существует любовь сублимации, которая позволяет наслаждению снизойти до желания, и именно в психоанализе есть любовь-сублимация. Почему наслаждение симптомом позволяет свести себя к желанию Другого при входе в анализ? Гипотеза фрейдистов, очевидно, состояла в том, что существует сексуальное влечение, в то время, как вся конструкция Лакана утверждает, что его нет. Можно допустить, что существуют отношения влечения. Почему бы и нет? Можно допустить, что каждый обречен на установление отношений с влечением, то есть связи с объектом а. Но если и есть отношения влечения, то все же не существует никаких сексуальных отношений.
On s'est beaucoup cassé la tête sur le terme de rapport dans la phrase de Lacan. Mais avant de se casser la tête sur ce terme, il faut bien voir ce que Lacan entend par là, à savoir que la jouissance sexuelle suppose l'Autre. Sous quelle forme le suppose-t-elle ? Il y a eu beaucoup d'inventions pour essayer de construire le rapport sexuel sur sa propre inexistence. C'est se servir d'un rapport qui existe pour tout être parlant et qui est le rapport à l'Autre, pour mouler là-dessus le rapport sexuel. C'est se servir du rapport au lieu de la vérité – rapport qui existe pour toute personne qui parle – pour faire exister le rapport sexuel. Ca demande d'abord que l'on confonde la femme avec la vérité, ce à quoi les hommes, il faut bien le dire, sont spécialement prompts. A ce moment-là, on peut jouer à faire exister le rapport sexuel, y compris sur les modes de la négation.
Над понятием «отношения» из фразы Лакана часто ломали голову. Но прежде чем ломать голову над этим термином, надо хорошенько рассмотреть, что под этим подразумевал Лакан, а именно, что сексуальное наслаждение предполагает Другого. В какой форме он подразумевается здесь? Было множество изобретений в попытке сконструировать сексуальные отношения на их собственном несуществовании. Это значит использовать отношения, которые существуют для всех говорящих существ и которые являются отношением с Другим, чтобы отлить из них форму сексуальных отношений. Это значит использовать отношения на месте истины — отношения, которые существуют для каждого говорящего — чтобы сделать сексуальные отношения существующими. Прежде всего это требует, чтобы женщину перепутали с истиной, в чем мужчины, надо сказать, особенно поспешны. В это же время можно играть в существование сексуальных отношений, в том числе и в режиме отрицания.
C'est pourquoi Lacan a pris comme repère l'amour courtois et sa mise en scène de la sublimation. L'amour courtois fait exister le rapport sexuel sur le mode même de s'y refuser. Ca consiste à identifier une femme à l'Autre, et donc à en faire La femme, ce qui suppose, comme le dit le poète, qu'on en reste séparé à jamais. C'est par là justement que la femme arrive à être la Chose comme lieu de la jouissance. Dans l'amour courtois, on arrive à rendre compatibles l'Autre et la jouissance. C'est évidemment une invention extraordinaire.
Вот почему Лакан взял в качестве ориентира куртуазную любовь и ее инсценировку (mise en scène) сублимации. Куртуазная любовь делает сексуальные отношения существующими самим способом отказа от них. Это подразумевает отождествление женщины с Другим, следовательно, превращение ее в Женщину, что предполагает, как говорит поэт, что мы навсегда разлучены с ней. Именно благодаря этому женщина становится Вещью как вместилищем наслаждения. В куртуазной любви удается совместить Другого и наслаждение. Очевидно, что это незаурядное изобретение.
J'ai lu, pendant ces vacances, un article du nommé Leo Spitzer sur le troubadour Jaufré Rudel, où il polémique avec un adversaire pour savoir si l'amour lointain dont parle ce troubadour est une femme ou la terre promise. Spitzer doit avoir raison, en disant qu'il s'agit d'une femme. C'est beaucoup plus amusant que s'il s'agissait de Jérusalem. Ce qui est surtout amusant, c'est de voit à quel point cette conception de l'amour s'est infiltrée dans nos manières les plus constantes. Spitzer donne la description du comportement du gentilhomme, de l'homme de bonne compagnie à l'égard des femmes, à savoir que pour bien se conduire en société, il faut justement laisser entendre aux femmes qu'on les désire mais qu'on en est justement séparé. Dans toute conversation de salon, il y a déjà le modèle du troubadour qui est présent en miniature.
Во время этих каникул я прочел статью Лео Шпитцера о трубадуре Жофре Руделе, в которой он полемизирует с оппонентом о том, является ли потерянная любовь, о которой говорит этот трубадур, женщиной или землей обетованной. Шпитцер, по-видимому, прав, говоря, что речь идет о женщине. Это гораздо забавнее, чем если бы речь шла об Иерусалиме. Но что особенно забавно, так это видеть, как эта концепция любви проникла в наши наиболее обыденные дела. Шпитцер дает описание поведения джентльмена, отличного компаньона для женщин, а именно, что для того чтобы хорошо вести себя в обществе, нужно как раз намекать женщинам, что они желанны, но что быть с ними невозможно. В любом салонном разговоре уже присутствует модель трубадура в миниатюре.
Je vous lis le passage : "Car, en somme, n'est-ce pas l'attitude du troubadour vis-à-vis de la femme qui inspire nos relations de salon avec celle- ci, avec la femme, mariée ou jeune fille, qui ne nous appartient pas – relations toutes empruntées de cette chevalerie chrétienne médiévale. Le cavalier d'une dame à une table de dîner ou sur une causeuse de salon, le danseur qui fait danser une femme, donnent encore aujourd'hui à entendre aux femmes, par des signes discrets, comme les troubadours du XIIe siècle, qu'ils les convoitent sans demander la consommation, par respect pour la valeur morale de la femme. Ces hommes de société répètent en somme la promesse de Jaufré: Non querei conquits. Qu'on songe à ce que cette fiction d'érotisme de la possibilité d'un roman entre un cavalier et sa dame produit de piquant, de raffinement et de playfulness dans la vie de société. L'école des troubadours a donné un tour original à un thème essentiel de la vie occidentale: l'attitude qui convoite la femme et la respecte, et elle a par là contribué d'une façon durable à enrichir la vie des sexes dans la société."
Я прочитаю вам отрывок: «Ибо, в целом, разве не поведение трубадура перед женщиной вдохновляет наши салонные отношения с ней, с женщиной, замужней или девушкой, не принадлежащей нам — отношения, заимствованные из этого средневекового христианского рыцарства. Кавалер дамы за обеденным столом или в ходе салонной беседы, танцор, ведущий женщину в танце, и по сей день, подобно трубадурам XII века, ненавязчивыми жестами делают женщинам намеки, что страстно желают их, не требуя близости из уважения к нравственной ценности женщины. Эти люди общества в целом повторяют обещание Жофре: «Не желать завоевать». Давайте помыслим о том, как эта эротическая находка о возможности романа между кавалером и его дамой производит пикантность, утонченность и игривость в общественной жизни. Школа трубадуров придала оригинальное направление важнейшей теме западной жизни: поведение, при котором жаждут и уважают женщину; и тем самым она внесла устойчивый вклад в обогащение жизни полов в обществе».
C'est une chute possible pour cette petite séance d'aujourd'hui. A la semaine prochaine.
Возможная развязка для этой небольшой лекции сегодня. Увидимся на следующей неделе.
Перевод с французского Артёма Смирнова
