Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!
Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!

Жак-Ален Миллер, курс 1985-1986 гг.
Экстимность
16 сеанс, 9 апреля1986

Жак-Ален Миллер, курс 1985-1986 гг.
Экстимность
16 сеанс, 9 апреля 1986
Cours du 9 avril 1986

Лекция от 9 апреля 1986

Клиника отведения наслаждения
Lors de mon dernier cours, je me suis contenté de vous faire part de souvenirs de voyage. Le cours, c'est Éric Laurent qui l'a fait. Mais, auparavant, pressant un peu le pas, j'avais pu conduire les choses jusqu'au symbole ω, symbole désignant l'inconsistance Oméga de Gödel. J'y ai trouvé un support pour articuler la relation d'extimité de petit a et de A. Eh bien, aujourd'hui, je vais continuer. Je vais continuer en cherchant d'abord un appui, un tremplin dans Freud, et précisément dans trois de ses textes qui se succèdent en 1895, 1896 et 1897. Je trouve en effet de temps en temps utile de vérifier que nos constructions, qui reprennent celles de Lacan, sont fondées dans l'expérience freudienne et même dans les intuitions les plus originelles de Freud.

На последнем семинаре я удовлетворился тем, что поделился с вами некоторыми воспоминаниями о своем путешествии. Этим семинаром мы обязаны Эрику Лорану. Тем не менее, в начале немного забегая вперед, я подошел к символу ω, символу, обозначающему неконсистентность (inconsistance) гёделевской Омеги. С его помощью мне удалось сформулировать экстимные отношения между маленьким а и большим А. Что ж, сегодня я эту тему продолжу. Я собираюсь продолжить поиск опоры, трамплина в текстах Фрейда, а конкретно в тех трех их них, которые были последовательно написаны в 1895, 1896 и 1897 годах. Я действительно считаю, что время от времени полезно убедиться в том, что наши конструкции, являющиеся продолжением конструкций Лакана, основаны на опыте Фрейда и даже на самых оригинальных его предчувствиях.

Ces trois textes appartiennent au registre de la correspondance avec Fliess. Freud, par la suite, dans ses constructions, a remis en cause de nombreux éléments. Je ne sais pas - pour faire allusion à la question de Harnold Cooper - si Freud est infaillible, mais il est un fait que lui-même s'est de nombreuses fois repris et corrigé. Ce que Lacan nous apprend sur Freud - ce n'est pas là un de ses moindres mérites - nous permet de reconstituer ce qu'on peut appeler la continuité de la pensée freudienne. Je dis pensée avec le poids propre qu'il faut donner à ce terme quand on l'emploie ans notre champ. Il y a là la cohérence d'une logique que Lacan n'a fait que mettre au jour, pour en même temps la radicaliser.

Эти три текста относятся к его переписке с Флиссом. В своих последующих построениях Фрейд ставил многие элементы под сомнение. Что касается вопроса Арнольда Купера, я не знаю, так ли непогрешим Фрейд, но он и вправду много раз возвращался назад и исправлял себя. То, чему Лакан учит нас, говоря о Фрейде — и это немалая его заслуга, — позволяет нам воссоздать, скажем так, преемственность фрейдистской мысли. Я произношу слово «мысль» с той самой весомостью, которую следует ему придавать, когда оно используется в нашей области. В нем есть связность логики, которую Лакан явил на свет лишь для того, чтобы сразу радикализировать ее.

Il m'est arrivé de faire un sort à ce que Lacan a appelé les profondeurs du goût - expression qui nous introduit à de hautes questions d'esthétique. Ça nous amène, par exemple, à considérer que les conditions de possibilité historiques de la psychanalyse s'élaborent dès la fin du XVIIIe siècle avec Kant et avec Sade, et nous permettent de prendre dans une parenthèse une bonne partie de la littérature du XIXe.

Мне довелось говорить о том, что Лакан назвал «глубинами вкуса» (profondeurs du goût) — это выражение подводит нас к высоким вопросам эстетики. Например, это приводит нас к мысли, что условия исторической возможности психоанализа развивались с конца XVIII века благодаря Канту и Саду и позволяют нам взять в скобки значительную часть литературы XIX века.

Donc, le goût. Ça ne doit pas nous conduire à oublier le dégoût. Le dégoût est un affect, et il mérite d'être mis à part. On le fait couramment lorsqu'il s'agit de l'angoisse. Freud lui-même inscrivait la série inhibition, symptôme, angoisse. Cela Lacan l'a ponctué. L'angoisse est un affect à part. C'est un affect qui, entre tous, a le privilège d'être lié à une certitude. C'est l'affect qui ne trompe pas. Le dégoût n'est cependant pas à ranger au rang de tous les autres affects. Dans sa première définition par Freud, le refoulement c'est le dégoût. Dans les textes que j'ai évoqués, on trouve une équivalence du refoulement et du dégoût.

Итак, вкус. Здесь не стоит забывать и о потере вкуса, отвращении (dégoût). Отвращение — это аффект, и его следует рассматривать отдельно. Обычно он появляется, когда дело касается тревоги. Сам Фрейд записал серию «торможение, симптом, тревога». Лакан это подчеркивает. Тревога — особый аффект. Это аффект, который, в том числе, исключительным образом связан с уверенностью. Это аффект, который не обманывает. И все же отвращение нельзя отнести ко всем остальным аффектам. По первому определению Фрейда, вытеснение — это отвращение. В упомянутых текстах вытеснение и отвращение рассматриваются как равнозначные.

J'ai eu l'idée de reprendre les choses à partir de là, pour que nous n'oublions pas que les constructions signifiantes que nous pouvons faire - par exemple celle du refoulement - ne sont pas simplement du registre du savoir. Il s'agit en effet encore de savoir ce qu'il en est du je n'en veux rien savoir du refoulement.

У меня возникла идея вернуться к этому моменту, чтобы не забывать о том, что означающие конструкции, которые мы можем создать, например, конструкция вытеснения, просто не принадлежат к регистру знания. Речь на самом деле все также идет о знании того, что относится к «я ничего не хочу об этом знать» вытеснения.

L'équivalence du dégoût et du refoulement ça parle à tout le monde : on refoule ce qui nous dégoûte. Cette équivalence est bien faite pour nous ramener au nœud originairedu savoir et de la jouissance. C'est là un chemin qui doit nous ramener à l'articulation de petit a et de A. Cette équivalence du refoulement et du dégoût est déjà en elle-même bien faite pour vérifier la question de la jouissance dans la psychanalyse, et d'abord celle de son évacuation. Le terme de dégoût a retenu Freud quand il a essayé de saisir ce qu'il y a d'essentiel derrière le refoulement. Ce qu'il a trouvé d'essentiel derrière le refoulement c'est la jouissance -jouissance par rapport à laquelle le sujet se sépare.

Равнозначность отвращения и вытеснения совершенно ясно показывает: мы вытесняем то, что вызывает у нас отвращение. Эта равнозначность хорошо годится для того, чтобы вернуться к исходному узлу знания и наслаждения. Это путь для возвращения к связи маленького а и большого А. Равнозначность вытеснения и отвращения сама по себе уже хорошо подходит для проверки вопроса о наслаждении в психоанализе и, прежде всего, вопроса его отвода. Термин «отвращение» занимал Фрейда, когда тот пытался понять, что лежит в основе вытеснения. Главным образом под вытеснением он обнаружил наслаждение — наслаждение, по отношению к которому происходит сепарация субъекта.

Je voudrais évoquer le premier des textes que je vous ai signalés et qui se trouve dans le recueil intitulé La Naissance de la psychanalyse. C'est un recueil qui est incomplet. Il a été censuré pour l'édition. Nous disposons aujourd'hui du texte complet qui a été publié in extenso il y a quelques mois, en langue anglaise, par mon ami Jeff Masson. Ce recueil sera vraisemblablement bientôt complété dans l'édition française. De toute façon, les ajouts qui ont été faits ne portent pas sur le texte dont je veux vous parler.

Я хотел бы упомянуть первый из текстов, на которые я вам указал, он входит в сборник под названием «Рождение психоанализа». Этот сборник неполный. При публикации он был подвергнут цензуре. Теперь у нас есть полный текст, который несколько месяцев назад опубликовал на английском языке мой друг Джефф Массон. Этот сборник, вероятно, скоро будет дополнен и в своей французской версии. Как бы то ни было, сделанные дополнения не относятся к тому тексту, о котором я хочу с вами поговорить.

Donc, en 1895, Freud, dans ce texte, s'occupe de la mélancolie. Il donne des explications de la mélancolie qu'il critiquera par la suite, mais nous ne nous intéressons pas ici aux critiques de Freud sur lui-même. Nous nous intéressons à ce qui perdurera en dépit de l'autocritique de Freud. Il faut dire que le terme de mélancolie qu'il utilise à ce moment-là est un terme attrape-tout. C'est équivalent à un autre terme dont on fait usage aujourd'hui, à savoir la dépression. Ce que Freud situe comme l'affect correspondant à la mélancolie, c'est l'affect du deuil. Vous savez que par la suite, il fera un sort à ce couplage. Cette mélancolie-dépression, il la situe par rapport à ce qu'il appelle lui-même l'objet disparu. Ses considérations lui font alors donner une place centrale à la perte de libido. Il donne alors cette définition de la mélancolie-dépression : un deuil provoqué par une perte de libido, et il fait un parallèle avec l'anorexie comme perte d'appétit.

Итак, в 1895 году в этом тексте Фрейд занимается меланхолией. Он дает меланхолии объяснения, которые позже подвергнет критике, но нас здесь не интересует критика Фрейдом самого себя. Нас интересует то, что остается после самокритики Фрейда. Надо сказать, что термин «меланхолия», который он в то время использовал, — это термин нарочито неясный. Он равнозначен другому используемому сегодня термину, а именно депрессии. В качестве аффекта, соответствующего меланхолии, Фрейд определяет аффект скорби. Как вы знаете, потом он с этой связью покончит. Эту меланхолию-депрессию он соотносит с тем, что он сам называет исчезнувшим объектом. Затем путем рассуждений он приходит к тому, что отводит центральное место потере либидо. Затем он дает меланхолии-депрессии такое определение: скорбь, вызванная утратой либидо, и проводит параллель с анорексией как потерей аппетита.

Nous sommes ici, nous pouvons le dire, dans le registre du petit a, du petit a privatif. Freud, en effet, accentue spécialement le phénomène d'anesthésie dans la mélancolie-dépression. L'esthésie qu'il y a dans ce terme d'anesthésie, nous la retrouvons aussi bien dans l'esthétique du goût. L'anesthésie, c'est un phénomène de perte. C'est un phénomène de perte mis spécialement en valeur par Freud dans la mélancolie à propos des femmes. C'est la question bien connue de la frigidité comme absence des sensations voluptueuses attendues de l'acte sexuel.

Мы здесь, можно сказать, находимся в регистре маленького а, частного маленького а. На самом деле Фрейд особенно подчеркивает при меланхолии-депрессии феномен анестезии. Эстезия, входящая в этот термин «анестезия», точно также присутствует и в эстетике вкуса. Анестезия — это феномен утраты. Этот феномен утраты Фрейд особенно отмечает в женской меланхолии. Это хорошо известная тема фригидности как отсутствия сладострастных ощущений, ожидаемых от сексуального акта.
Dans cette problématique qui est d'emblée une problématique de perte, Freud construit un schéma tout à fait élémentaire du somatique et du psychique, avec des distinctions fines que je ne reprends pas ici. Il y a des sensations somatiques qui devraient aller à une instance psychique pour être éprouvées, reconnues. S'il y a de telles anesthésies chez les femmes, il faut alors supposer que ces sensations - cette volonté - sont poussées dans une autre direction. C'est là que Freud met en fonction le dégoût et la défense.

Для этой проблемы, которая изначально является проблемой утраты, Фрейд строит совершенно элементарную схему соматического и психического с тонкими различиями, к которым я возвращаться сейчас не буду. Есть соматические ощущения, которые, чтобы быть пережитыми, распознанными, должны перейти в психическую инстанцию. Если у женщин встречаются такие виды анестезии, то надо полагать, эти ощущения — эти желания (volonté) — сдвигаются в другом направлении. Именно в этом месте Фрейд вводит отвращение и защиту.

Nous voyons là, décrite avec les moyens de l'époque, une clinique de l'évacuation de la jouissance. Ce qui est là dénommé libido ou volupté, c'est ce que nous appelons, nous, la jouissance. Cette évacuation est évidemment élément pathologique. C'est ce qui se trouve accentué et confirmé dans le texte de 1896 sur Les névroses de défense. Là encore, en effet, de quoi est-il question du début jusqu'à la fin ? - sinon des formes cliniques de l'évacuation de la jouissance. Je dis clinique dans la mesure où Freud distingue la tendance du normal à la défense - tendance qui existe toujours et qui consiste en un évitement du déplaisir. Cette tendance s'articule à une fonction distincte que nous, nous appelons la jouissance, et dont le paradoxe est introduit aussitôt par le fait du dégoût, un dégoût qui porte sur le sexe.

Мы видим в них клинику отведения наслаждения, описанную средствами того времени. То, что называлось тогда либидо или сладострастием, мы называем наслаждением. Это отведение, очевидно, является патологическим элементом. Именно это подчеркивается и подтверждается в тексте 1896 года о «Неврозах защиты». И снова, что за тема на самом деле проходит через весь этот текст, если не тема клинических форм отведения наслаждения? Я говорю «клинических», поскольку Фрейд выделяет тенденцию нормального к защите — тенденцию, которая имеет место всегда и состоит в избегании неудовольствия. Эта тенденция сопряжена с определенной функцией, которую мы называем наслаждением, и парадоксальность которой тотчас же вводится фактом отвращения, отвращения к сексу.

Cette connexion, introduite modestement par des remarques cliniques, est tout à fait à accentuer comme celle du sexe et du déplaisir. Il est clair qu'il n'y a pas, dans la psychanalyse, une exaltation de la tendance sexuelle. D'emblée, dans les textes premiers de Freud, la sexualité est mise en fonction à partir du déplaisir, c'est-à-dire à partir d'un refus, d'une négativation. Lacan a montré que l'on trouvait dans ces premiers textes de Freud, de la façon la plus palpitante, une traduction presque immédiate de ce que l'expérience clinique apporte et manifeste. L'expérience montre que les représentations sexuelles peuvent être évitées pour raison de déplaisir.

Абсолютно точно, что надо выделить эту связь, которая скромно представлена клиническими замечаниями, связь секса и неудовольствия. Ясно, что в психоанализе отсутствует восторженность в отношении сексуальной тенденции. С самого начала, в первых текстах Фрейда, сексуальность включается за счет неудовольствия, то есть непринятия, отрицания. Лакан показал, что в этих первых текстах Фрейда самым захватывающим образом обнаруживается почти непосредственный перевод того, что дает нам и показывает клинический опыт. Опыт показывает, что сексуальные представления могут избегаться по причине неудовольствия.

Il faut accentuer le terme de sexe mais, aussi bien, celui de représentation. Ce qui d'emblée est en question dans ce texte, ce n'est pas l'abord direct de l'acte sexuel, mais c'est ce que Freud appelle des répétitions mécaniques, des souvenirs qui concernent la pensée. Tout le raisonnement de Freud, est ici construit sur une logique d'après-coup.

Необходимо подчеркнуть термин «сексуальный», но также и термин «представления». Изначально в этом тексте речь идет не напрямую о сексуальном акте, а о том, что Фрейд называет механическими повторениями, воспоминаниями, которые имеют отношение к мышлению. Все рассуждения Фрейда здесь построены на логике, осуществляемой постфактум.

À cet égard, la pensée est liée à la puberté. Pourquoi Freud met-il ainsi en fonction la puberté dans sa théorie, la puberté q une période de latenceui est? – sinon pour mettre en valeur logiquement les effets d'après-coup. Freud emprunte au registre du développement et de la maturation organique parce qu'il a logiquement besoin d'une coupure qui met en fonction la logique de l'après-coup. « La puberté, dit-il , intensifie énormément les effets de la reviviscence », c'est-à-dire les effets de la répétition mnémonique, les effets du souvenirs. À cet égard, cette logique de l'après-coup exige un premier coup, un premier temps, et puis un second. C'est la puberté qui fournit le moyen de repérer et de rendre lisible cet après-coup.

В этом смысле мышление связано с половым созреванием. Зачем в своей теории Фрейд рассматривает период полового созревания, который является латентным периодом? Разве не затем, чтобы логическим образом выделить эффекты постфактум? Фрейд заимствует термины из области развития и органического созревания, потому что логически ему необходим разрез, который приводит логику постфактум в действие. «Половое созревание, — говорит он, — чрезвычайно усиливает эффекты оживления», то есть эффекты мнемонического повторения, эффекты воспоминаний. В этом отношении для логики постфактум требуется один раз, первый раз, а затем второй. Именно период полового созревания дает средства для того, чтобы разметить и придать разборчивость этому «постфактум».

Cette logique exige donc ce que Freud appelle « un incident provocateur sexuel », qui se produit avant la maturité sexuelle et qui se trouve ensuite pensé après coup. Un tel incident, une telle irritation sexuelle précoce est foncièrement la cause de ce que Freud appelle les névroses de défense. On pourrait presque les appeler les névroses de dégoût. Il s'agit d'une irruption précoce de la jouissance sexuelle refusée après coup dans la pensée. C'est là, d'emblée, lier le sexe et le dégoût. Le sexe est un affect de déplaisir irrépressible qui seul explique le refoulement. C'est accentué dans des termes tout à fait probants par Freud : « En recherchant l'origine du déplaisir qui est engendré par une excitation sexuelle précoce, sans laquelle aucun refoulement ne serait explicable, nous pénétrons au cœur même du problème psychologique ». Vous savez qu'à l'époque, c'est à une édification d'une psychologie scientifique que Freud s'est voué. Ce phénomène est donc pour lui le cœur même de son investigation.

Таким образом, для данной логики требуется то, что Фрейд называет «провокационным сексуальным происшествием», которое имеет место до наступления половой зрелости (maturité sexuelle) и мыслится затем постфактум. Такое происшествие, такое раннее сексуальное раздражение составляет фундаментальную причину неврозов, которые Фрейд называет неврозами защиты. Их можно даже было бы назвать неврозами отвращения. Это раннее вторжение сексуального наслаждения, от которого постфактум мысленно отказываются. Таким образом, с самого начала устанавливается связь между сексом и отвращением. Секс — это аффект едва сдерживаемого неудовольствия, который объясняет вытеснение сам по себе. Фрейд подчеркивает это весьма убедительным образом: «В поисках источника неудовольствия, порождаемого ранним сексуальным возбуждением, без которого нельзя было бы объяснить никакое вытеснение, мы проникаем в самое сердце психологической проблемы». Как вам известно, в это время Фрейд как раз занимался формированием научной психологии. Поэтому данный феномен находится для него в самом центре его исследования.

La discussion qui suit et qui dans ses détails est passionnante, fait déjà introduire des instances qui seront plus tard rassemblées et presque formalisées dans l'instance du surmoi, puisque Freud évoque à ce propos, comme venant tout de suite à l'esprit, la pudeur et la moralité. Lorsque le sujet est amené à se positionner par rapport à une jouissance sexuelle précoce une fois qu'il a eu accès aux grands idéaux de la société, il s'avère que cette jouissance sexuelle précoce le dégoûte et qu'il s'en détourne. Cette hypothèse sera plus tard posée dans les termes du surmoi comme cause du refoulement.

В ходе последующих рассуждений, богатых увлекательными подробностями, Фрейд уже вводит инстанции, которые позже он сведет воедино, практически формализуя их в инстанции Сверх-Я, — в этой связи он упоминает сразу приходящие на ум целомудрие и мораль. Когда субъекту приходится позиционировать себя по отношению к раннему сексуальному наслаждению, уже после того как он получил доступ к великим идеалам общества, оказывается, что это раннее сексуальное наслаждение вызывает у него отвращение, и он от него отворачивается. Позднее эта гипотеза будет изложена в терминах Сверх-я в качестве причины вытеснения.

À cet égard, il y a comme un axiome de Freud emprunté au fait du voisinage que la nature a donné aux organes sexuels, lequel voisinage doit inévitablement susciter, au moment des expériences sexuelles, un sentiment de dégoût. Ce fait, Freud ne cessera pas de le souligner dans la suite de son œuvre, aussi bien dans ses Trois essais que dans Malaise dans la civilisation. On trouve des traces de cet axiome dans toutes les périodes de l'œuvre jusqu'à la fin.

В этом смысле у Фрейда существует как бы аксиома, которую он выводит из того, в каком соседстве природой были расположены половые органы, и соседство это неизбежно должно вызывать чувство отвращения в момент сексуальных переживаний. В дальнейшем Фрейд будет подчеркивать это и в других своих работах - в «Трех очерках», в «Недовольстве культурой». Следы этой аксиомы можно найти в его работах любого периода на протяжении всей его последующей деятельности.

Il y a, par Freud, une discussion de cette thèse. C'est même une discussion assez robuste et qui laisserait entendre de grandes différentiations sociales quant à l'évacuation de la jouissance, quant à ce dégoût : « Il n'y pas de refoulement et par conséquent pas de névrose, là où la pudeur fait défaut, là où la moralité est absente comme dans les basses classes de la société, là où le dégoût se trouve émoussé par les conditions d'existence comme à la campagne ». Autrement dit, pas de névrose pour le prolétariat, et pas de névrose pour les agriculteurs ! Mais enfin, j'ai bien dit que ces idées, Freud les discute. Ça ne lui paraît pas très satisfaisant, de telle sorte que rapidement, avec le style de recherche qui est le sien, il formule ceci : « À mon avis, il doit se trouver dans la sexualité, une source indépendante de déplaisir ». Ça, c'est tout à fait capital. On ne peut pas expliquer ce dégoût par une causalité externe, on ne peut pas l'expliquer par la pression sociale, même si Freud, au fil de sa plume, en évoque la possibilité. On ne peut pas expliquer ce dégoût à l'endroit du sexuel par l'antagonisme de la moralité sociale et de la sexualité individuelle. « À mon avis », dit prudemment Freud. À son avis, il y a dans la sexualité même, une source propre de déplaisir. On est par là éloigné de toute idée d'accomplissement de la réalisation sexuelle comme étant toute positivité. Il y a là, au contraire, la supposition d'une sexualité contradictoire avec elle-même. Le dégoût ou le déplaisir est intrinsèquement attaché à cette sexualité.

У Фрейда есть рассуждения на эту тему. Эти рассуждения весьма серьезны и предполагают большие социальные различия в отношении отведения наслаждения, в отношении этого отвращения: «Там, где есть недостаток целомудрия, где отсутствует мораль, как например, в низших классах общества, где отвращение притуплено условиями существования, как например, в деревне, вытеснение не происходит и, следовательно, неврозы не возникают». Другими словами, не бывает никаких неврозов у пролетариата и никаких неврозов у крестьян! Но как я уже говорил, Фрейд ставит эти идеи под сомнение. Они его не удовлетворяют, так что вскоре, в своей исследовательской манере, он утверждает следующее: «С моей точки зрения, в сексуальности должен присутствовать независимый источник неудовольствия». Это абсолютно первостепенно. Мы не можем объяснить это отвращение внешней причинно-следственной связью, мы не можем объяснить его социальным давлением, даже если Фрейд в своих трудах и указывает на такую возможность. Это отвращение к сексуальному нельзя объяснить антагонизмом между общественной моралью и индивидуальной сексуальностью. «С моей точки зрения», — осторожно говорит Фрейд. С его точки зрения, подлинный источник неудовольствия содержится в самой сексуальности. Таким образом, любое представление о достижении сексуальной реализации как полностью позитивной отодвигается. Напротив, предполагается противоречие сексуальности самой себе. С сексуальностью неразрывно связано отвращение или неудовольствие.

Ensuite, vous avez une chose qui est précieuse, même si elle est dépassée par l'œuvre même de Freud, à savoir une typologie clinique de la névrose obsessionnelle, de l'hystérie, et aussi de la paranoïa, puisque, à cette date, une certaine forme de paranoïa est classée par Freud dans le registre des névroses de défense.

Ну и потом, у вас имеется кое-что ценное, а именно, клиническая типология — пусть сам Фрейд позже от нее и отказался — невроза навязчивости, истерии, а также паранойи, поскольку в то время Фрейд относил определенную форму паранойи к неврозам защиты.

Pour la névrose obsessionnelle, l'incident primaire est accompagné de plaisir, et c'est précisément ce qui donnera naissance à des reproches après coup. Le symptôme de l'auto accusation paraît alors comme décisif à Freud dans cette névrose. Il lui faut évidemment rendre compatibles cet incident primaire de plaisir et sa thèse concernant le déplaisir, et il se met alors à construire une séquence pour sortir de la question de savoir si ce plaisir se transforme seulement par après-coup en déplaisir ou s'il est d'emblée noué au déplaisir. La question a tout son intérêt, mais je ne donne ici que les grandes lignes. L'hystérie, elle, c'est le cas pur. L'incident primaire est d'emblée teinté de déplaisir. Pour la paranoïa, on a aussi, à l'origine, ce nœud plaisir/déplaisir, cet affect contradictoire primaire de la sexualité comme dans la névrose obsessionnelle, sinon que là, le reproche n'est pas fait au sujet par lui-même, mais est projeté sur le prochain considéré alors comme responsable de ce déplaisir.

При неврозе навязчивости первичное происшествие сопровождается удовольствием, и именно это постфактум порождает чувство вины. Таким образом, решающим в этом неврозе представляется Фрейду симптом самообвинения. Очевидно, ему нужно совместить это первичное вызвавшее удовольствие происшествие со своим тезисом о неудовольствии, так что он начинает выстраивать последовательность, чтобы покончить с вопросом, превращается ли это удовольствие в неудовольствие только впоследствии или же оно связано с неудовольствием непосредственно. Вопрос весьма интересный, но я рассмотрю его здесь лишь в общих чертах. Истерия — это чистый случай. Первичное происшествие сразу же окрашено неудовольствием. При паранойе, как и при неврозе навязчивости, также изначально присутствует этот узел удовольствия/неудовольствия, этот первичный противоречивый аффект сексуальности, за исключением того, что здесь вина ложится не на самого субъекта, а проецируется на ближнего, который считается ответственным за это неудовольствие.
Il est suggestif que Freud évoque une lacune dans le psychisme comme étant un des premiers stades de l'hystérie. L'irruption première manque d'un corrélat psychique. C'est ce qui fait que ça va aller se promener ailleurs - dans le corps -, désarrimé de représentations psychiques. C'est à partir de là qu'on peut essayer de rendre compte des circulations surprenantes de la jouissance dans l'hystérie. Il manque une représentation psychique, dit Freud, et c'est là qu'il utilise par deux fois cette expression : « Il y a là une lacune dans le psychisme ». C'est-à-dire un défaut de représentation de l'irruption primordiale de la jouissance.

Это наводит на мысль, что Фрейд считает пробел в психике одной из первых стадий истерии. Психический коррелят для первичного вторжения отсутствует. Поэтому оно, оторванное от психических представлений, блуждает где-то еще — в теле. Исходя из этого можно попытаться объяснить неожиданные передвижения наслаждения при истерии. Психическое представление отсутствует, говорит Фрейд, и здесь он использует это выражение дважды: «Имеет место пробел в психике». То есть недостаток представления об изначальном вторжении наслаждения.

Je vais dire un mot maintenant sur le texte de 1897 - non pas pour être complet puisque ces trois textes que j'énumère demanderaient une exégèse beaucoup plus détaillée. C'est là que Freud pense pouvoir saisir ce qui se trouve d'essentiel derrière le refoulement. C'est là qu'il donne une découverte qu'il établit comme lui étant propre, en dépit des références qu'on peut trouver. Cette découverte de ce qu'il y a d'essentiel derrière le refoulement, on peut, bien sûr, considérer que la suite l'a démentie. Ce n'est pas du tout grâce à Lacan, notre point de vue. Ce qu'il y a d'essentiel derrière le refoulement, dit Freud, c'est un élément organique. Nous, là, nous ne voyons pas simplement une référence biologique de Freud. Cet élément organique est ce à quoi Lacan continuera de se référer quand il parlera de prélèvement corporel.

Теперь я скажу пару слов о тексте 1897 года, — я не буду пытаться сказать все, так как те три текста, что я упомянул, требуют гораздо более подробного толкования. Именно в этом тексте у Фрейда создается впечатление, что ему удалось понять, что лежит в основе вытеснения. Именно там он делает открытие, о котором заявляет как о своем собственном, несмотря на встречающиеся в тексте ссылки. Можно, конечно, считать, что впоследствии открытие, касающееся того, что лежит в основе вытеснения, было опровергнуто. И с нашей точки зрения, это произошло вовсе не благодаря Лакану. В основе вытеснения, по мнению Фрейда, лежит органический элемент. Здесь мыне просто видим у Фрейда биологическую отсылку. На этот органический элемент Лакан будет ссылаться, говоря о телесной части (prélèvement corporel).

Qu'est-ce que c'est que cet élément organique qui est l'essentiel de ce qui se trouve derrière le refoulement ? Freud est conduit - même si pour cela il s'appuie sur des considérations organiques de spécialistes du développement de l'espèce - à supposer l'abandon de zones sexuelles anciennes. Cette supposition est à cette date indispensable à Freud pour rendre seulement concevable le refoulement. Il faut supposer qu'il y a d'abord plus de zones sexuelles que de zones génitales. C'est déjà là l'amorce de ce que Freud appellera les zones érogènes et les stades. Les zones sexuelles anciennes abandonnées seront les zones anale et buccale. Freud y ajoute aussi le pharynx. Ces zones, dit-il, « sont investies pour l'animal et sont au contraire atrophiées chez le sujet développé ». Il lui faut donc mettre en fonction ce mot d'atrophie qui est encore pour nous ce que nous prenons dans la parenthèse de l'évacuation de la jouissance. Sous l'expression d'abandon d'anciennes zones sexuelles, ce que Freud présente, c'est cette évacuation progressive de la jouissance hors du corps. On saisit ça moins bien quand c'est formulé en termes de stades. À ce moment-là, en effet on ne voit qu'un développement finalisé. On croit y voir une progression, alors qu il s'agit seulement d'abandon de zones sexuelles.

Что это за органический элемент, составляющий сущность того, что лежит в основе вытеснения? Фрейд приходит — пусть даже и опираясь при этом на органические соображения специалистов по развитию вида — к предположению об отходе от старых сексуальных зон. На тот момент это предположение нужно Фрейду лишь для того, чтобы вытеснение стало мыслимым. Надо полагать, что сексуальных зон изначально больше, чем генитальных. Это уже зачатки того, что Фрейд впоследствии назовет эрогенными зонами и стадиями. Прежние сексуальные зоны, которые остаются покинутыми, — это анальная и оральная. Также Фрейд добавляет сюда глотку. Эти зоны, говорит он, «инвестированы у животного и, наоборот, атрофированы у развитого субъекта». Таким образом, ему нужно ввести в действие слово «атрофия», которое мы все еще ставим в скобки, говоря об отведении наслаждения. Под выражением «отход от прежних сексуальных зон» Фрейд имеет в виду эту постепенное отведение наслаждения за пределы тела. Это не так понятно, когда сформулировано в терминах стадий. На тот момент мы, по сути, видим только завершенное развитие. Кажется, что мы видим здесь постепенное продвижение, тогда как речь идет только об отходе от сексуальных зон.

Pourquoi donc y a-t-il dégoût ? Il y a dégoût lorsque revient le souvenir d'excitations appartenant aux zones sexuelles abandonnées. « Ça produit, dit Freud, une décharge de déplaisir, c'est-à-dire une sensation interne analogue au dégoût ressenti dans le cas d'un objet ». Un déplaisir quant à l'endroit d'un souvenir est tout à fait comme le dégoût à l'endroit d'un objet. Freud dit encore : « Pour nous exprimer plus crûment, le souvenir dégage maintenant la même puanteur qu'un objet actuel. De même que nous détournons avec dégoût notre organe sensoriel tel le nez devant les objets puants, de même le préconscient et notre compréhension consciente se détournent du souvenir. C'est là ce qu'on nomme refoulement ». Vous voyez que je ne force pas les choses en parlant d'une équivalence entre le dégoût et le refoulement chez Freud - équivalence qui met en fonction ce facteur organique derrière le refoulement.

Тогда почему возникает отвращение? Отвращение возникает, когда возвращается воспоминание о возбуждении, относящемся к покинутым сексуальным зонам. «Оно вызывает, — говорит Фрейд, — высвобождение неудовольствия, то есть внутреннее ощущение, аналогичное отвращению, испытываемому в случае объекта». Недовольство в отношении воспоминаний подобно отвращению к объекту. И снова, Фрейд заявляет: «Говоря напрямую, воспоминание теперь источает тот же смрад, что и настоящий объект. Подобно тому, как мы с отвращением отворачиваем свой орган чувств, такой как нос, от зловонных объектов, так и предсознание и наше сознательное понимание отворачиваются от воспоминания. Вот что называется вытеснением». Вы видите, что я не форсирую события, говоря об равнозначности между отвращением и вытеснением у Фрейда — равнозначности, которая приводит в действие этот органический фактор, стоящий за вытеснением.

Freud généralise sa théorie de la lacune dans le psychisme en disant qu'une quantité de libido provenant du souvenir des excitations anciennes ne parvient pas à être représentée dans le psychisme. Il y a là un défaut de significantisation. « Libido et dégoût, dit-il, se trouvent ici associativement liés ». Voilà la connexion essentielle qu'il maintient pendant les deux ans de cette élaboration scandée par les textes que je vous ai rappelés. C'est là aussi que viendra s'inscrire la possibilité des processus intellectuels complexes, comme la moralité, la pudeur, etc. C'est au point que c'est le choix de la névrose de défense qui dépend du stade d'évolution où est possible le refoulement, c'est-à-dire « où une source de joie intérieure se transforme en dégoût intérieur ». Freud fait dépendre le choix de la névrose de la conversion de jouissance en dégoût. Selon alors le stade où se produit le refoulement, on peut étalonner les types de névrose. Cette expression de choix de la névrose que nous avons déjà ici, nous lui avons donné naguère toute sa valeur. Ce choix est lié au mode de séparation d'avec la jouissance. Chaque névrose serait qualifiée par le mode de séparation subjective d'avec la jouissance abandonnée.

Фрейд обобщает свою теорию пробела в психике, говоря, что количество либидо, возникающее из воспоминаний (о) прежних случаях возбуждения, не может быть представлено в психике. Здесь недостает означивания. «Либидо и отвращение, — говорит он, — связаны здесь ассоциативно». Это важная связь, которая сохраняется у него в течение двух лет этой работы, представленной текстами, о которых я вам напомнил. Сюда же будет вписана возможность сложных интеллектуальных процессов, таких как мораль, целомудрие и т. д. Дело в том, что выбор невроза защиты как раз зависит от стадии эволюции, на которой возможно вытеснение, то есть «где источник внутреннего наслаждения трансформируется во внутреннее отвращение». Фрейд ставит выбор невроза в зависимость от конверсии наслаждения в отвращение. Можно эталонировать типы неврозов в соответствии со стадией, на которой происходит вытеснение. Мы не так давно придали всю ценность уже используемому нами выражению «выбор невроза». Этот выбор связан с модусом сепарации от наслаждения. Каждый невроз будет определяться модусом субъективной сепарации от покинутого наслаждения.

Il y a, à cet égard, une précision intéressante de Freud sur la sexualité féminine. La femme est conduite à abandonner une zone essentielle qui subsiste chez l'homme, c'est-à-dire ce qui est chez elle la zone génitale mâle à savoir le clitoris. Nous avons là une formule très simple de la différence de la sexualité féminine. Quand Lacan a dit que les femmes n'étaient pas privées de la jouissance phallique, on a pris ça pour une énorme nouveauté. C'était pourtant déjà inscrit dans Freud qui reconnaissait une zone génitale mâle chez la femme. Celle-là, on sait où elle est. Il y a aussi la difficulté de localisation de la jouissance vaginale qui est laissée aux élucubrations, voire aux délires poétiques, de chacun et chacune.

В этом отношении интересно, что Фрейд очень точно говорит о женской сексуальности. Женщина вынуждена отказаться от основной зоны, которая остается за мужчиной, то есть от того, что соответствует у нее мужской генитальной зоне, — а именно клитора. Перед нами очень простая формула отличия женской сексуальности. Когда Лакан сказал, что женщины не лишены фаллического наслаждения, мы восприняли это как большую новость. Тем не менее, это уже было у Фрейда, который признавал наличие у женщины мужской генитальной зоны. Где она располагается, нам известно. Также трудно локализовать вагинальное наслаждение, эта тема стала источником досужих вымыслов, и даже поэтических бредней от всех, кому не лень.

Nous voyons donc que la logique de l'évacuation de la jouissance est constante chez Freud. Elle est même l'armature de la recherche de Freud sur le problème psychologique et le choix de la névrose. Lorsque Lacan formule qu'il n'y a que l'acte acte sexuel, il ne fait que donner à cette élaboration freudienne sa frappe et sa formule : « Il n'y a d'acte sexuel dont la pensée ait lieu de se défendre ». Nous pouvons dire que tous ces textes de Freud ne disent pas autre chose. La pensée n'a lieu de se défendre que de la sexualité. L'accent mis sur la puberté et l'après-coup est là pour nous faire bien saisir qu'il s'agit de la pensée et de la défense dans la pensée. La thèse de Lacan d'une défense constitutive de la pensée contre la jouissance est fondée aux premiers temps de l'expérience freudienne.

Таким образом, мы видим, что логика отвода наслаждения у Фрейда константна. Она лежит в самом основании исследования Фрейдом психологической проблемы и выбора невроза. Говоря, что существует только сексуальный акт, Лакан лишь придает этой наработке Фрейда ее форму и формулировку: «Лишь только в отношении сексуального акта мыслительный аппарат имеет основания защищаться». Можно сказать, что во всех этих текстах Фрейда ни о чем ином и не говорится. Мыслительному аппарату не от чего защищаться, кроме как от сексуальности. Акцент на половом созревании и его последствиях делается лишь для того, чтобы мы поняли, что это вопрос мышления и защиты мыслительного аппарата. Тезис Лакана о конститутивной защите мыслительного аппарата от наслаждения основан на раннем фрейдистском опыте.

Ce « il n'y a que l'acte sexuel » est certes chez Lacan corrigé d'un il n'y a pas d'acte sexuel : Il n'y a pas d'acte sexuel qui fasse le poids à affirmer dans le sujet la certitude de ce qu'il soit d'un sexe. C'est bien parce que l'acte sexuel ne délivre pas une certitude d'identité sexuelle, que Lacan en abandonnera la formule pour mettre en fonction le rapport sexuel. L'acte, en effet, vaut la certitude. On peut, là, prendre tous les textes de Lacan : acte vaut certitude. Le sophisme, des trois prisonniers, par quoi Lacan illustre son Temps logique, n'a pas d'autre finalité que de démontrer que la certitude de son identité de prisonnier - avoir un rond noir ou un rond-blanc, ou bien être d'un sexe ou de l'autre - n'est engendrée chez le sujet que dans l'acte même où il s'affirme tel. Tout Le temps logique et l'assertion de certitude anticipée n'est fait que pour marquer la connexion de l'acte et de la certitude. Si Lacan viendra à parler du rapport sexuel pour dire qu'il n'y en a pas, c'est dans la mesure même où le sexuel ne mérite pas le nom d'acte, c'est dans la mesure où le sexuel ne fonde pas l'identité sexuelle. Rien ne le marque mieux que les considérations de Freud qui mettent justement en jeu les zones sexuelles abandonnées, c'est-à-dire prégénitales. Le seul point où s'introduit la différence sexuelle à cet égard, c'est celui de la zone sexuelle supplémentaire qui serait abandonnée chez la femme. La mise en fonction d'une formule même de cette différence, c'est celle que l'on trouvera dans les formules de la sexuation, qui donnent une identité logique aux mâles et aux femelles, mais qui est tout à fait disjointe de l'acte.

Это «лишь только в отношении сексуального акта» у Лакана, конечно, исправлено на «сексуального акта не существует»: никакой сексуальный акт не годится для того, чтобы утвердить субъекта в уверенности, что тот принадлежит к тому или иному полу. Именно потому, что сексуальный акт не дает уверенности в сексуальной идентичности, Лакан откажется от формулы, вводящей сексуальные отношения. На самом деле, акт дает уверенность. В этом можно убедиться, обратившись к любым текстам Лакана: акт дает уверенность. Софизм о трех заключенных, которым Лакан иллюстрирует свое «Логическое время», направлен лишь на то, чтобы продемонстрировать, что определенность его идентичности как заключенного — с черным кругом или белым кругом, или того или иного пола — возникает у субъекта лишь в самом акте, в котором он себя утверждает как таковой. Все логическое время и утверждение предвосхищаемой уверенности лишь призваны обозначить связь между актом и уверенностью. Если Лакан заговаривает о сексуальных отношениях, чтобы сказать, что их не существует, то это происходит постольку, поскольку сексуальное не заслуживает названия акта, поскольку сексуальное не предоставляет половой идентичности. Ничто не указывает на это лучше, чем рассуждения Фрейда, в которых он как раз и рассматривает покинутые, т.е. прегенитальные, сексуальные зоны. Единственная точка, где возникает половое различие в этом смысле, — это дополнительная сексуальная зона, которая у женщины оказывается покинутой. Сама формула такого различия вводится в формулах сексуации, в которых лица мужского и женского пола обретают свою логическую идентичность, но которые не имеют совершенно никакой связи с актом.
En fait, qu'est-ce qui résume cette recherche freudienne sur ce qu'il y a derrière le refoulement ? C'est que petit a est cause de la refente du sujet. Il y a un affect de la refente du sujet, un affect tout à fait originaire. On peut dire que cet affect est le dégoût. Le dégoût freudien, le dégoût tel qu'il est situé par Freud, mérite d'être élevé à une dignité comparable à l'angoisse. J'ai commencé par là au début de ce cours. J'ai rapidement proposé d'élever le respect kantien à la dignité de l'angoisse. Je pense que le dégoût freudien mérité aussi d'être élevé à cette dignité. De même qu'il y a la triade inhibition, symptôme, angoisse, de même la triade dégoût, respect, angoisse mérite d'être construite et d'être commentée.

Итак, какой вывод можно сделать из исследования Фрейдом того, что лежит в основе вытеснения? Вывод таков, что причиной расщепления субъекта является маленькое a. Существует аффект расщепления субъекта, аффект совершенно оригинальный. Можно сказать, что аффект этот — отвращение. Фрейдистское отвращение, отвращение, как Фрейд определяет его, заслуживает статуса, сравнимого со статусом тревоги. С чего я и начал сегодняшний семинар. Я сразу же предложил возвести кантианское уважение в статус тревоги. Я думаю, что фрейдистское отвращение также заслуживает того, чтобы быть возведенным в этот статус. Точно так же, как триада торможение, симптом, тревога, триада отвращение, уважение, тревога заслуживает построения и обсуждения.

Ce n'est pas ce que je vais faire ici, puisque j'attire maintenant l'attention sur une connexion qui formellement est pour nous immédiatement évidente à partir des considérations que nous faisons, à savoir la connexion entre le dégoût sexuel est le fantasme.

Этого я здесь делать не собираюсь, поскольку в настоящий момент я хочу сосредоточиться на связи, которая формальным образом явствует для нас непосредственно из наших рассуждений, а именно на связи между сексуальным отвращением и фантазмом.

Le fantasme est appelé par l'évacuation de la jouissance. Cette jouissance est ce nœud insaisissable de plaisir et de déplaisir qui a pour corrélat une lacune dans le psychisme. Chez Freud, l'idée de la sexualité génitale comme processus finalisé a dissimulé la problématique de l'effacement de la jouissance. Cette problématique est celle que Lacan a mise au premier plan dans ce que comportent de redistribution les rapports de la libido et du corps. En fait c'est de cela dont Freud parle. Avec les stades, on ne voit qu'un progrès, mais ce dont il s'agit en réalité, c'est que la libido n'est pas fixée une fois pour toutes dans le corps. Sa distribution y est variable. Il y a des zones du corps qui en sont abandonnées.

Фантазм возникает за счет отведения наслаждения. Наслаждение составляет тот неуловимый узел удовольствия и неудовольствия, коррелятом которого является пробел в психике. У Фрейда за представлением о генитальной сексуальности как завершенном процессе была скрыта проблема стирания наслаждения. Именно эту проблему Лакан выдвинул на передний план в смысле перераспределения в отношениях между либидо и телом. Собственно, об этом Фрейд и говорит. Благодаря описанию стадий мы видим лишь развитие, но на самом деле речь идет о том, что либидо не фиксируется в теле раз и навсегда. Его распределение может меняться. Какие-то участки тела оно покидает.

La fonction du corps demande d'abord - et c'est ce que fait Lacan - à être distinguée de celle de la chair. Le corps se distingue de la chair en tant que le corps freudien est avant tout un corps en tant qu'il se vide de jouissance. Lacan en rend compte par l'empreinte du signifiant sur la chair, si on appelle la chair le corps plus sa jouissance. Que la chair soit le corps plus sa jouissance, on ne peut le dire qu'après coup. On ne peut le dire qu'une fois que l'évacuation de la jouissance a laissé le corps déjà mort du signifiant. C'est exactement ce que Lacan dit dans une phrase que j'ai déjà commentée et qui est - j'espère vous l'avoir montré – parfaitement freudienne : « Ainsi ne va pas toute chair. Des seules qu'empreint le signe à les négativer, moment de ce que corps s'en sépare, les nuées au supérieur de leur jouissance, lourdes de foudre à redistribuer corps et chair ». Ça, C'est freudien. On ne s'en rend peut-être pas compte tout de suite mais c'est parfaitement freudien. Ça ne parle même que de ça. Ce que Lacan y ajoute, c'est que c'est le lieu de l'Autre qui sépare le sujet de sa jouissance. C'est même là que s'introduit logiquement l'équivalence du lieu de l'Autre et du corps, du corps vidé.

Функционирование тела надо, прежде всего, — и именно это и делает Лакан — отличать от функционирования плоти. Тело отличается от плоти постольку, поскольку у Фрейда тело — это, прежде всего, тело в том смысле, что оно опустошается от наслаждения. Лакан объясняет это тем, что означающее отпечатывается на плоти, если называть плоть телом вместе с его наслаждением. О том, что плоть — это тело вместе с его наслаждением, можно сказать только постфактум. Об этом можно сказать лишь после того, как наслаждение отведено и оставило тело, уже убитое означающим. Именно об этом говорится в высказывании Лакана, которое я уже прокомментировал и которое — надеюсь, я показал это вам — является совершенно фрейдистским: «Такова не всякая плоть. В тех отдельных случаях, когда знак отпечатывается на плоти, отрицая ее, в тот момент, когда тело отделяется от нее, облака на вершине наслаждения, отяжелевшие от громов и молний, заново перераспределяются в теле и плоти». Это фрейдистская мысль. Может быть, это понятно не сразу, но эта мысль совершенно фрейдистская. Все дело именно в этом. Добавление Лакана состоит в том, что субъекта от его наслаждения отделяет именно место Другого. Именно этим логически вводится равнозначность места Другого и тела, опустошенного тела.

C'est aussi bien par là que Lacan peut introduire la référence à la jouissance en tant qu'elle ouvre l'ontique. L'ontique, ce n'est pas l'ontologie. L'ontologie, ça concerne l'être. L'ontique, ça concerne l'étant et, à l'occasion, la substance. Les questions d'ontologie dans la psychanalyse, quand Lacan les emploie, ont toujours affaire avec le sujet et précisément avec son manque. Les questions d'ontique, elles, ont toujours affaire avec l'objet a. Nous allons donc en venir maintenant à cet ontique de la jouissance et à ce qui a conduit Lacan à l'aborder logiquement.

Именно благодаря этому Лакан может ссылаться на наслаждение, поскольку оно открывает онтику. Онтика — это не онтология. Онтология касается бытия. Онтика касается сущего, а иногда и субстанции. Вопросы онтологии в психоанализе, когда Лакан к ним обращается, всегда имеют отношение к субъекту, а именно к его нехватке. Онтические вопросы всегда относятся к объекту а. Итак, теперь мы подходим к этой онтике наслаждения и к тому, что позволило Лакана подойти к ней логически.

Ce qui est premier à cet égard, c'est l'effacement de la jouissance, la négativation de la chair. C'est ce qui prend foncièrement la forme de la plainte. C'est ainsi qu'il faut écouter les plaintes. Les plaintes ont bien sûr, des tas de raisons, mais la plainte, si on l'entend comme il faut, se réfère à cette négativation première, en-deçà de laquelle on a à situer comme un inconnu la jouissance que ce serait - un certain Un de jouissance qu'on n'atteint précisément pas, et dont on n'a aucune preuve qu'il soit unitaire. C'est bien cette négativation de la jouissance qui fait que nous avons à en distinguer sévèrement ce qui en reste et qui ne sera jamais qu'un surplus. Ça a conduit Lacan, pour dénommer la jouissance ultérieure, celle qui reste, à utiliser le terme de plus-de-jouir. La jouissance ultérieure, c'est le plus-de-jouir. La jouissance citérieure ou antérieure, elle, reste problématique dans son écriture.

Первично в этом смысле стирание наслаждения, отрицание плоти. В основном, это принимает форму жалобы. Именно так следует выслушивать жалобы. Жалобы имеют, конечно, кучу причин, но жалоба, если понимать ее правильно, относится к этому первичному отрицанию, после которого в качестве неизвестного следует расположить наслаждение, которым оно могло бы быть, — некое Одно (Un) наслаждения, которое не достигается, и в отношении которого нет никаких доказательств его единичности. Именно это отрицание наслаждения означает, что мы должны строго различать, что от него остается, а что всегда будет ничем иным, как избытком. Это привело Лакана к тому, что позже он определил еще одно наслаждение — которое остается, и стал использовать для него термин «прибавочное наслаждение». Это еще одно, более позднее наслаждение есть прибавочное наслаждение. Более позднее или более раннее понятия наслаждения представляют собой проблему в письменных работах Лакана.

Quelle est la cause de cet effacement ? La réponse lacanienne globale, c'est que la cause est le langage, le signifiant. Mais il y a aussi une réponse particulière, définie. Cette réponse définie et particulière, c'est le discours. C'est même là que Lacan a introduit le discours du maître. Le discours, c'est un lien social, c'est-à-dire que ça rend compte aussi bien de ce qui, dans le texte de Freud, fait référence à moralité et pudeur. C'est par ce discours du maître que Lacan introduit la jouissance ultérieure comme plus-de-jouir.

Какова причина такого стирания? В общем и целом, Лакан отвечает на это, что причиной является язык, означающее. Но есть и более конкретный, определенный ответ. Этот определенный и конкретный ответ — дискурс. Именно в этом месте Лакан вводит дискурс господина. Дискурс представляет собой социальную связь, то есть он также объясняет то, что в тексте Фрейда относится к морали и целомудрию. Именно через дискурс господина Лакан вводит еще одно наслаждение как прибавочное.

Vous savez que ce terme de plus-de-jouir, il le décalque du terme de plus-value de Marx, et donc de cette notion marxiste des échanges qui se produisent sur le marché. Ce marché, on en fait d'ailleurs notre nouvel idéal de consensus national. Comme héros, on nous propose les astucieux du marché. On ne s'arrête même pas à l'entrepreneur, on va jusqu'au financier, dont on dresse d'un commun accord le statut. Dans la notion même de marché, les échanges, toujours équitables, laissent pourtant un en-plus de valeur que tel ou tel peut s'approprier. C'est déjà pour le dire d'une façon plus ramassée, l'équivalent de ce nombre fantomatique qui hante l'ensemble des nombres naturels sans qu'on sache comment le chiffrer.

Как вам известно, этот термин «прибавочное наслаждение» он выводит из термина прибавочной стоимости у Маркса и, следовательно, из марксистского понятия обмена, происходящего на рынке. Мы сделали этот рынок нашим новым идеалом национального согласия. В качестве героев нам предлагаются рыночные ловкачи. Предпринимателем дело не заканчивается и доходит до финансиста, статус которого устанавливается по общему согласию. Само понятие рынка предполагает, что обмен, который всегда справедлив, тем не менее образует добавленную стоимость, которая может быть присвоена теми или иными. Более сжато выражаясь, это уже соответствует тому призрачному числу, которое преследует множество натуральных чисел, и неизвестно, как его зашифровать.

Cette référence à l'ensemble des nombres naturels n'est pas du tout mal appropriée à la référence au marché. Ce dont il s'agit c'est bien en effet de chiffrage, c'est bien de comptabilité, c'est bien de ce quiproquo entre le signifiant et la jouissance qui consacre le renoncement à la jouissance. Quel est notre repère quand on s'occupe de la naissance du capitalisme ? Le repère le plus sûr, c'est de regarder à partir de quand on a mis au point des techniques modernes de comptabilité. Les grands inventeurs de comptabilité, on va les trouver à Florence. De la même façon, on s'occupe de savoir quelle était la conception du monde, ou la forme de religion, qui poussait le plus au renoncement à la jouissance. On a en général situé ça du côté du protestantisme. C'est bien lorsqu'on a un profond indice d'un renoncement à la jouissance, d'une contention générale dans le renoncement à la jouissance - non pas d'un abandon des zones sexuelles anciennes - qu'on essaye de situer les conditions de l'émergence du marché.

Это упоминание множества натуральных чисел вполне соответствует упоминанию рынка. Речь и в самом деле идет о шифровании, о бухгалтерии, об этом противоречии между означающим и наслаждением, которое освящает отказ от наслаждения. Какова наша позиция, когда мы говорим о рождении капитализма? Самая безопасная позиция — это оглянуться назад, вернувшись к тому моменту, когда были разработаны современные методы бухгалтерии. Великих изобретателей бухгалтерии можно найти во Флоренции. Точно так же нас интересует знание о том, какая концепция мира или форма религии внесла наибольший вклад в тенденцию к отказу от наслаждения. В общих чертах можно сказать, что такой вклад находится на стороне протестантизма. Мы пытаемся установить условия возникновения рынка именно в том случае, когда имеются серьезные признаки отказа от наслаждения, общего напряжения в отказе от наслаждения, а не отхода от прежних сексуальных зон.

Ce sont là les références de Lacan s'agissant de l'évacuation de la jouissance. Ce n'est pas à proprement parler l'histoire de la naissance du capitalisme qui l'intéresse, encore qu'il n'y soit pas indifférent dans les années d'après 68. La leçon qu'il donne est de déplacer dans les références historiques concernant l'émergence du capitalisme, les considérations que Freud fait sur les zones sexuelles anciennes d'où la jouissance se retire. Ce qui est important pour nous, c'est d'y voir à l'œuvre exactement la même logique formelle. L'effacement de la jouissance relève de cette comptabilité incarnée dans l'histoire. Lacan formule cela d'une façon qui peut paraître surprenante: « L'inconscient, c'est-à-dire la comptabilité ». Vous savez que c'est ainsi qu'il définit le déplacement freudien, à savoir «faire passer la jouissance à l'inconscient, c'est-à-dire à la comptabilité».

Так Лакан говорит об отведении наслаждения. Его интересует, строго говоря, не история зарождения капитализма, хотя после 68-го года он к ней и неравнодушен. Его урок состоит в том, чтобы перенести в историю возникновения капитализма рассуждения Фрейда относительно прежних сексуальных зон, из которых уходит наслаждение. Для нас важно увидеть ту же формальную логику в действии. Стирание наслаждения является частью этой воплощенной в истории бухгалтерии. То, как Лакан говорит об этом, может показаться удивительным: «Бессознательное, то есть бухгалтерия». Как вам известно, он именно так определяет замещение Фрейда, а именно: «перемещение наслаждения в бессознательное, то есть в бухгалтерию».

On peut dire que toute la question est là. De quelle façon la jouissance passe-t-elle à la comptabilité ? Comment cet Autre, que nous pouvons nous représenter par l'ensemble des nombres naturels, peut-il faire sa place à la jouissance ? Le plus-de-jouir est-il ou non inscriptible ? Ces questions nous les abrégeons en parlant de l'inclusion de a dans A.

В этом-то, можно сказать, все и дело. Как же наслаждение перемещается в бухгалтерию? Как этот Другой, которого мы можем представить себе как множество натуральных чисел, может уступить свое место наслаждению? Можно ли записать это как прибавочное наслаждение или нет? Говоря о включении а в А, эти вопросы мы обсуждаем кратко.

La première réponse, nous la connaissons. Pour que l'Autre puisse faire sa place à la jouissance, il faut qu'il soit inconsistant. Faire sa place ne veut pas dire résorber. À cet ègard, la limite inscrite par Freud, bien après ses textes de 1895-97, c'est qu'il a un refoulement originaire. C'est au fond ce que Freud a trouvé d'essentiel derrière le refoulement. Ce qu'il a trouvé d'essentiel, c'est qu'il y a un refoulement qui ne pourra jamais être surmonté. Ça veut dire qu il y a un noyau de savoir qui ne pourra jamais venir à être su. Par là-même, la formule « faire passer la jouissance à l'inconscient, c'est-à-dire à la comptabilité » n'implique pas. que la jouissance soit comptable.

Первый ответ мы знаем. Чтобы Другой мог уступить место наслаждению, он должен быть неконсистентным. Освобождение места не означает повторное поглощение. В этом смысле, рубежом, который Фрейд установил спустя долгое время после текстов 1895–1897 годов, стало то, что существует первичное вытеснение. Для Фрейда это, собственно, лежит в самой основе вытеснения. Он считает существенным то, что есть вытеснение, которое невозможно преодолеть. Это означает, что существует ядро знания, которое никогда не может быть познано. Тем самым формула «перемещение наслаждения в бессознательное, то есть в бухгалтерию» не подразумевает, что это наслаждение может быть учтено.

Au contraire. Et c'est bien pourquoi l'élaboration de Lacan concernant le plus-de-jouir pour rendre pensable l'articulation de A et de petit a, nécessite le concept de discours. Le concept de discours rend compte, même si tout n'est pas signifiant, même si tout n'est pas comptable, même si tout n'est pas naturel, que pourtant tout est structure. C'est avec ce concept de discours que Lacan entreprend de montrer en quoi tout est structure, car si la jouissance primordiale n'est pas inscrite, le plus-de-jouir, lui, l'est. C'est cela le tour de force de la structure de discours.

Наоборот. И именно поэтому, рассуждая о прибавочном наслаждении, Лакан нуждается в понятии дискурса, чтобы помыслить связь между A и маленьким a. Понятие дискурса свидетельствует о том, что даже если не все является означающим, даже если не все может быть учтено, даже если не все естественно, то, тем не менее, все представляет собой структуру. Именно с помощью понятия дискурса Лакан хочет показать, каким образом все представляет собой структуру, потому что если изначальное наслаждение не записано, то прибавочное наслаждение — да. Так проявляется могущество структуры дискурса.
J'ai déjà ici mis l'accent sur l'ambition que comporte le concept de discours. Ce concept de discours, où se trouve inscrit comme une fonction le plus-de-jouir, traduit une logicisation intégrale de l'objet a. Cela se traduit pour nous par la question : en quoi le facteur organique, le prélèvement corporel le facteur ontique, est-il une consistance logique ? Ça tient d'abord à l'artifice qui est le propre de l'expérience analytique. Cet élément d'artifice de l'expérience, on ne peut pas l'oublier. Par certains côtés, on peut toujours dire que I'expérience analytique, c'est monsieur Untel qui fait du bluff. Seulement, cet artifice, il repose précisément sur la structure logique, et, comme le dit Lacan, on a toujours raison de lui faire confiance. On a toujours raison de faire confiance à la structure logique. Encore s'agit-il de savoir laquelle. C'est dans cette logique, qui est une logique de l'inconsistance, que nous allons nous engager décidément.

Я уже говорил здесь о честолюбии, связанном с понятием дискурса. Понятие дискурса, в которое в качестве функции вписано прибавочное наслаждение, воспроизводит всеобъемлющую логизацию объекта а. Для нас это означает вопрос: каким образом органический фактор, телесная часть, онтический фактор составляют логическую последовательность? Это, прежде всего, связано с ухищрениями, характерными для аналитического опыта. Об этом элементе хитрости в опыте забывать нельзя. В определенном смысле всегда можно сказать, что аналитический опыт — это господин такой-то, который блефует. Только вот в основе этой хитрости лежит логическая структура, и, как говорит Лакан, всегда есть основания ей доверять. Логической структуре всегда есть основания доверять. Тем не менее, надо понимать, какой. Именно этой логикой, логикой неконсистентности, мы решительно займемся.

Pour l'introduire au plus simple, partons de l'Autre, de l'Autre comme champ du savoir, comme ensemble des signifiants, de l'Autre de la comptabilité, de l'Autre où nous mettons ce qui se dit, tout ce qui se dit, et que Lacan a appelé le discours universel. Partons de cet Autre et examinons de quelle façon il pourrait faire sa place au facteur organique, au prélèvement corporel, pour le réduire à une consistance logique.

Чтобы представить это как можно проще, будем исходить из Другого, Другого как поля знания, как множества означающих, Другого бухгалтерии, Другого, в которого мы помещаем то, что говорится, все, что говорится, и которого Лакан назвал универсальным дискурсом. Давайте будем исходить из этого Другого и посмотрим, каким образом он может уступить место органическому фактору, телесной части, чтобы свести их к логической непротиворечивости.

Cet Autre, prenons-le comme un ensemble de tous les signifiants. Est-ce que là nous ne voyons pas déjà une difficulté, une difficulté qui est à vrai dire tout à fait élémentaire ? Sil y a tous les signifiants, il ne faut pas oublier le signifiant qui désigne l'ensemble de tous les signifiants.

Примем этого Другого за множество всех означающих. Не видим ли мы проблемы уже здесь, — проблемы, которая, по правде говоря, весьма элементарна? Если у нас есть все означающие, не следует забывать об означающем, которое обозначает множество всех означающих.

N'oublions pas ce signifiant, et donc, ce signifiant, mettons-le aussi dedans. Il n'y a pas de problème. C'est un ensemble qui se contient lui-même. C'est un type d'ensemble qui ne fait pas de difficulté. C'est même ce qui pourrait nous représenter de façon amusante le savoir absolu : l'Autre s'incluant possiblement lui-même.

Не будем забывать об этом означающем, это означающее мы тоже поместим в это множество. Никаких проблем. Это множество, которое содержит само себя. Множество такого типа не вызывает затруднений. Это даже могло бы занимательным образом представлять для нас абсолютное знание: Другой, который, возможно, содержит самого себя.

Que se passe-t-il si on réduit la formule à son essentiel ? On obtient une relation du signifiant et de l'Autre. Je ne prends pas toute la ribambelle des signifiants, j'en prends un seul. Je suis alors obligé de poser que A est la relation du signifiant à l'Autre. L'Autre s'inclut lui-même. Vous êtes d'accord? Il ne faudrait pas, en effet, qu'il y ait de difficulté ici. Comment peut-on déplier A ? Déplier A, ça suppose de réécrire A et puis au moins un autre signifiant. C'est une réécriture, rien de plus. C'est le schéma que Lacan introduit à sa façon dans son Séminaire D'un autre à l'Autre, quand il dit : « Posons comme signifiant de la relation, le même signifiant qui intervient dans la relation ». C'est bien ce que nous faisons ici. Dans la relation de S et de A, nous reposons, pour désigner cette relation, un signifiant qui intervient dans cette relation, c'est-à-dire A lui-même. On pose comme signifiant de la relation, un signifiant qui intervient dans la relation elle-même. On peut développer ainsi à l'infini. Chaque fois que l'on retrouve A, on peut le développer comme S-A, et ainsi de suite.

Что произойдет, если мы сведем формулу к ее сути? Мы получим отношение между означающим и Другим. Я не беру всю цепочку означающих, я беру только одно. Тогда я вынужден постулировать, что А есть отношение означающего к Другому. Другой содержит самого себя. Вы согласны? Здесь и правда не должно быть никаких сложностей. Как можно развернуть А? Развертывание А предполагает перезаписывание А, а затем, по крайней мере, еще одного означающего. Это перезаписывание, не более того. Это схема, которую Лакан в свойственной ему манере вводит в своем Семинаре «От другого к Другому», где говорит следующее: «В качестве означающего отношения возьмем то самое означающее, которое в это отношение вмешивается». Это мы и делаем. Для отношения между S и А, чтобы обозначить это отношение, мы установим означающее, которое вмешивается в это отношение, т.е. само А. В качестве означающего отношения устанавливается означающее, которое вмешивается в само это отношение. Это развертывание может, таким образом, продолжаться до бесконечности. Каждый раз, когда у нас есть A, можно развернуть из него S-A и так далее.

Dans un premier temps, Lacan se contente de cette définition de l'Autre : l'Autre comme le signifiant d'un ensemble constitué à partir de la relation de S à A, du signifiant à l'Autre. Le seul résultat de ce fonctionnement, de cette réécriture élémentaire, c'est que l'Autre apparaît comme insaisissable, puisqu'il ne donne place qu'à une répétition indéfinie où on ne peut jamais arrêter le recul de A. On a là une représentation élémentaire du refoulement originaire que Lacan donne comme un noyau de savoir toujours hors de portée du sujet.

Поначалу Лакан удовлетворяется таким определением Другого: Другой как означающее множества, образованного исходя из отношения S к А, означающего к Другому. Единственным результатом этой работы, этого элементарного перезаписывания является то, что Другой кажется неуловимым, поскольку он уступает место лишь бесконечному повторению, где возвращение А невозможно остановить. Здесь мы имеем элементарную репрезентацию первичного вытеснения, которое Лакан представляет как ядро знания, всегда находящееся вне досягаемости субъекта.

À partir de cette figuration tout à fait élémentaire, nous avons déjà la notion d'une forme de l'extimité. En effet, la limite la plus extérieure de ce fonctionnement, c'est encore A. Vous avez A à la fois au cœur de l'ensemble et à l'extérieur comme désignant cet ensemble de signifiants. Par là, l'enveloppe la plus interne retrouve ce qui est au dehors. Nous avons là, de la façon la plus simple, la structure du plan projectif. Ça veut dire que l'intériorité qui est là en question n'est jamais qu'apparente. Le cœur même n'est que ce qui est le plus extérieur. C'est là le point de départ de la logique de l'inconsistance.

Из этого довольно элементарного построения мы уже можем вывести понятие экстимной формы. На самом деле, внешним рубежом этой работы по-прежнему является А. А у вас находится одновременно и в центре множества, и вне его как нечто, обозначающее это множество означающих. Таким образом, внутренняя оболочка вновь проявляет то, что находится снаружи. Здесь мы имеем, самым простейшим образом, структуру проективной плоскости. Это означает, что внутреннее, о котором здесь идет речь, — это всегда лишь кажущееся. Сама сердцевина есть не что иное как самое внешнее. Это отправная точка логики неконсистентности.

Nous ne sommes partis pour l'instant que d'un ensemble qui se contient lui-même, c'est-à-dire d'un ensemble normal, d'un ensemble qui n'est nullement paradoxal. Il introduit pourtant déjà ceci qu'en son cœur il ne contient rien de plus que son propre signifiant. Nous pouvons abréger cela ainsi : S(A).

На данный момент мы исходили лишь из множества, которое содержит само себя, то есть из нормального множества, из множества, которое никоим образом не парадоксально. Однако даже оно в своей сердцевине содержит не что иное, как свое собственное означающее. Мы можем кратко записать это так: S(A).

Eh bien, la fois prochaine, je reprendrai ce point pour en modifier la construction - modification nécessaire pour que cet Autre puisse inclure quelque chose – quoi ? - de la jouissance.

Что ж, я вернусь к этому моменту в следующий раз, чтобы модифицировать конструкцию: модификация необходима, чтобы этот Другой мог кое-что включать в себя — и что же это? — наслаждение.

Рабочий перевод: Екатерина Палесская, ред. с фр. Ирина Север, Ирина Макарова, ред. на русском Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.
Made on
Tilda