Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!
Следующая клиническая секция состоится 17.11.24. Скоро анонс!
Жак-Ален Миллер, курс 1985-1986 гг.
Экстимность
15 сеанс, 19 марта1986
Экстимность
15 сеанс, 19 марта1986
Жак-Ален Миллер, курс 1985-1986 гг.
Экстимность
15 сеанс, 19 марта 1986
Экстимность
15 сеанс, 19 марта 1986
Cours du 19 mars 1986
Лекция от 19 марта 1986
Обновление эго-психологии
Лекция от 19 марта 1986
Обновление эго-психологии
La dernière fois, nous nous sommes arrêtés sur un phénomène logique qui s'appelle l'inconsistance ω. C'est une forme que l'on peut dire atténuée de l'inconsistance. Dans l'Autre, très bien représenté par le grand N désignant l'ensemble des nombres entiers naturels, on peut introduire comme en fraude un élément que j'ai écrit petit a. Cet élément, on peut dire qu'il est un élément de N sans être un entier naturel normal, et cela de telle sorte qu'on ne peut pas démontrer, à partir des axiomes de Peano, que cette proposition est fausse. C'est de là qu'il nous faut repartir pour arriver à cerner logiquement la relation de A et de petit a. Cette relation, vous le savez, nous l'avons baptisée extimité.
В прошлый раз мы остановились на логическом феномене, называемым не-консистентностью ω. Это, можно сказать, ослабленная форма не-консистентности. В Другого, очень хорошо репрезентированного большим N, обозначающим множество целых натуральных чисел, можно, как бы тайком, ввести элемент, который я написал маленькой буквой а. Этот элемент, можно сказать, является элементом N, не будучи нормальным натуральным целым числом, и таким образом, что невозможно доказать, исходя из аксиом Пеано, что это утверждение ложно. Именно отсюда нам следует начать снова, чтобы логически определить отношения А и маленького а. Эти отношения, вы знаете, мы их окрестили экстимностью.
Je ne vais pas faire cours aujourd'hui. Je ne savais pas que je n'allais pas le faire, puisque, la semaine dernière, je ne savais pas dans quel état je serai en débarquant de l'avion ce matin à 8 heures. J'ai en effet passé la semaine aux États-Unis. J'avais donc demandé à Éric Laurent, ici présent, de nous préparer une communication sur le thème de l'objet chez un psychanalyste américain que, nous connaissons et qui s'appelle Otto Kernberg . Éric Laurent a préparé cette communication et nous allons l'entendre dans quelques instants. Mais enfin, il se trouve que je suis frais comme un gardon. Ça me surprend moi-même étant donnée la vie que j'ai menée pendant cette semaine.
Сегодня я не буду проводить лекцию. Я не знал, что не буду этого делать, поскольку на прошлой неделе я не знал, в каком состоянии буду, когда сойду с трапа самолета этим утром в 8 часов. Я провел фактически неделю в США. Поэтому я попросил Эрика Лорана, присутствующего здесь, подготовить для нас сообщение по теме объекта у американского психоаналитика, нам знакомого, которого зовут Отто Кернберг. Эрик Лоран подготовил это сообщение, и мы услышим его через несколько минут. Но, наконец, оказалось, что я свеж как плотва. Это удивляет меня самого, учитывая жизнь, которую я вел в течение этой недели.
Cet Otto Kernberg, je l'ai rencontré. Je dois dire qu'il n'en perdait pas une miette. Il était dans l'assistance, là, juste en face de moi. Il n'est pas beaucoup intervenu. J'ai même eu le sentiment qu'il se tenait à carreau parmi les autres analystes américains de l'IPA où j'étais invité. Il avait cependant pris la précaution de me noyer au milieu de cinq autres analystes. Il n'est intervenu qu'une fois de la salle. C'était d'ailleurs un privilège, puisque, par mesure de précaution, on avait demandé à l'assistance de poser les questions par écrit pour que ça puisse être classé auparavant. Il n'est intervenu que pour dire qu'il était d'accord avec les autres analystes et non pas pour dire qu'il n'était pas d'accord avec moi. Son intervention consistait en deux mots. C'était pour dire que sur la question de l'affect il était d'accord avec madame ou monsieur Untel, parce que « if you forget affects, you loose 50 % of analytic experience ». Je dois dire que je ne me suis pas senti tenu de répondre à ça. Il pratiquait là, en effet, une sorte d'inoculation. Il voulait prendre une petite dose de lacanisme afin de savoir comment fabriquer des anticorps. Ça, je le savais avant de partir et je n'ai donc pas voulu les immuniser.
Этот Отто Кернберг, я был с ним сталкивался с ним. Я должен сказать, что к этому относился с большим вниманием. Он был среди присутствующих (в зале/аудитории), как раз напротив меня. Он не особо выступал. У меня даже было ощущение, что он был тише воды, ниже травы среди других американских аналитиков IPA (МПА), куда меня пригласили. Тем не менее, он принял меры предосторожности, чтобы затерять меня среди пяти других аналитиков. Он выступил лишь один раз из зала. Впрочем, это было привилегией, поскольку в качестве меры предосторожности присутствующих просили задавать вопросы в письменном виде с тем, чтобы их можно было классифицировать заранее. Он вмешался только для того, чтобы сказать, что был согласен с другими аналитиками, а не для того, чтобы сказать, что он не согласен со мной. Его выступление (интервенция) состояло из двух слов. Это ради того, чтобы сказать по вопросу об аффекте, что он согласен с мадам или господином Таким-то, потому что «если вы забудете об аффектах, вы потеряете 50% аналитического опыта». Я должен сказать, что я не чувствовал себя обязанным на это отвечать. Он там, по сути, делал своего рода прививку. Он хотел принять небольшую дозу лаканизма, чтобы узнать, как вырабатывать антитела. Я это знал еще до отъезда туда, и поэтому не хотел их иммунизировать.
Je dois dire que les choses les plus instructives que j'ai rencontrées là-bas ne sont pas arrivées dans ce cadre-là, mais dans un cadre tout à fait improvisé de Greenwich Village, où il y avait certaines têtes que je connaissais et d'autres que je n'avais jamais vues. Elles étaient plutôt sympathiques dans l'ensemble, plutôt marginales. On m'avait demandé de commenter la transcription de deux séances analytiques. Dans les années 60, pour un projet de recherche, un analyste et son patient avaient accepté la présence d'un magnétophone pendant les séances. Ça ne semble pas avoir donné grand chose, mais enfin, j'avais là à commenter deux séances, deux séances menées, paraît-il, par un important didacticien de l'IPA à New York.
Должен сказать, что самые информативные (поучительные) вещи, с которыми я там столкнулся, случились не в том формате, а в совершенно импровизированной обстановке в Гринвич-Виллидж, где были некоторые лица, которые я знал, и другие, которые я никогда не видел. В целом они были довольно приятными, скорее маргинальными. Меня попросили прокомментировать запись (стенограмму) двух аналитических сессий. В 1960-х годах в рамках исследовательского проекта аналитик и его пациент согласились на присутствие магнитофона во время сеансов. Кажется, это не дало больших результатов, но в конце концов, я там должен был прокомментировать две сессии, две сессии, проведенные, кажется, видным дидактиком IPA Нью-Йорка.
Important didacticien... il a fallu qu'on me le dise, car je n'ai jamais eu sous les yeux quelque chose qui me donne autant le sentiment d'être a mess. C'était évidemment des séances de 3/4 d'heure, chacune à un mois de distance. La première chose que ça faisait apparaître, c'était l'identité du plan de la séance. Chacune de ces séances commençait par une question qui, par son contenu, était tout à fait sans intérêt pour le patient. C'était du style : Est-ce qu'on a bien eu une séance ce vendredi dernier ? Et l'analyste de répondre: Mais oui, oui, oui.. La seconde fois, c'était : Vous m'aviez bien donné la facture pour les séances que je vous, ai payées ? Et l'analyste de répondre : Mais comment donc! Puis le patient d'enchaîner : Mais pourriez-vous m'en donner un double ? ça faisait entendre la même note d'entrée en séance.
Видный дидактик... следовало мне об этом сказать, ибо я никогда не видел ничего, что вызывало бы у меня такое сильное ощущение бардака. Разумеется, это были сессии по ¾ часа с интервалом в один месяц. Первое, что бросилось в глаза, это идентичность плана сессий. Каждая из этих сессия начиналась с вопроса, который по своему содержанию совершенно не интересовал пациента. В стиле: У нас ведь была сессия в прошлую пятницу? И аналитик отвечает: Ну да, да, да... Второй раз было: Вы предоставили мне счет за сессии, которые я вам оплатил? И аналитик отвечает: А как же! Затем пациент продолжает: Но не могли бы вы дать мне дубликат? Начало сеанса звучало все время одинаково.
Puis ensuite, pendant une demi-heure, le patient raconte sa vie. Par exemple qu'il est tombé, la nuit dernière, sur un type saoul, armé d'un couteau, et qui se mettait à taillader les gens qui passaient. Ça se poursuit pendant une demi-heure ! Le type dit : Au fond, je me suis demandé si j'allais faire quelque chose, et puis je me suis dit que je n'avais rien à prouver et j'ai tourné les talons. Je suis plutôt fier de ça. Et l'analyste dit : Mais comment donc! Nous n'allons pas plaider pour l'héroïsme, mais enfin, cette approbation de lâcheté faite avec grand cœur est quand même assez saisissante. Ça continue donc comme ça pendant la moitié d'une heure.
Затем в течение получаса пациент рассказывает о своей жизни. Например, прошлой ночью он столкнулся с пьяным парнем, вооруженным ножом, который начал резать прохожих. Это продолжается в течение получаса! Парень говорит: В глубине души я подумал, собираюсь ли я что-то сделать, а потом я себе сказал, что мне нечего доказывать, и развернулся на 180 градусов. Я скорее горжусь этим. И аналитик говорит: Ну как же! Мы не собираемся призывать к героизму, но, в конце концов, такое искреннее одобрение малодушия все же довольно поразительно. И так продолжается полчаса.
Enfin, pendant les dix dernières minutes, le type raconte un rêve. Le rêve est fort bien rendu mais ça fait un paragraphe. Ce qui est formidable, c'est de voir que ce qui intéressait l'analyste, c'était de savoir quels étaient vraiment les sentiments du patient entre le lundi et le vendredi. C'était de reconstruire sa semaine. Le rêve passe tout à fait à l'as. Et c'est la même chose pour les deux séances éloignées d'un mois.
Наконец, в течение последних десяти минут парень рассказывает сновидение. Сновидение очень хорошо передано, но это длинный кусок. Что замечательно, так это видеть, что аналитика интересовало то, каковы были на самом деле чувства пациента между понедельником и пятницей. Аналитика интересовало именно восстановить его неделю. Сновидение полностью обходится вниманием. То же в обеих сессиях с разницей в месяц.
В прошлый раз мы остановились на логическом феномене, называемым не-консистентностью ω. Это, можно сказать, ослабленная форма не-консистентности. В Другого, очень хорошо репрезентированного большим N, обозначающим множество целых натуральных чисел, можно, как бы тайком, ввести элемент, который я написал маленькой буквой а. Этот элемент, можно сказать, является элементом N, не будучи нормальным натуральным целым числом, и таким образом, что невозможно доказать, исходя из аксиом Пеано, что это утверждение ложно. Именно отсюда нам следует начать снова, чтобы логически определить отношения А и маленького а. Эти отношения, вы знаете, мы их окрестили экстимностью.
Je ne vais pas faire cours aujourd'hui. Je ne savais pas que je n'allais pas le faire, puisque, la semaine dernière, je ne savais pas dans quel état je serai en débarquant de l'avion ce matin à 8 heures. J'ai en effet passé la semaine aux États-Unis. J'avais donc demandé à Éric Laurent, ici présent, de nous préparer une communication sur le thème de l'objet chez un psychanalyste américain que, nous connaissons et qui s'appelle Otto Kernberg . Éric Laurent a préparé cette communication et nous allons l'entendre dans quelques instants. Mais enfin, il se trouve que je suis frais comme un gardon. Ça me surprend moi-même étant donnée la vie que j'ai menée pendant cette semaine.
Сегодня я не буду проводить лекцию. Я не знал, что не буду этого делать, поскольку на прошлой неделе я не знал, в каком состоянии буду, когда сойду с трапа самолета этим утром в 8 часов. Я провел фактически неделю в США. Поэтому я попросил Эрика Лорана, присутствующего здесь, подготовить для нас сообщение по теме объекта у американского психоаналитика, нам знакомого, которого зовут Отто Кернберг. Эрик Лоран подготовил это сообщение, и мы услышим его через несколько минут. Но, наконец, оказалось, что я свеж как плотва. Это удивляет меня самого, учитывая жизнь, которую я вел в течение этой недели.
Cet Otto Kernberg, je l'ai rencontré. Je dois dire qu'il n'en perdait pas une miette. Il était dans l'assistance, là, juste en face de moi. Il n'est pas beaucoup intervenu. J'ai même eu le sentiment qu'il se tenait à carreau parmi les autres analystes américains de l'IPA où j'étais invité. Il avait cependant pris la précaution de me noyer au milieu de cinq autres analystes. Il n'est intervenu qu'une fois de la salle. C'était d'ailleurs un privilège, puisque, par mesure de précaution, on avait demandé à l'assistance de poser les questions par écrit pour que ça puisse être classé auparavant. Il n'est intervenu que pour dire qu'il était d'accord avec les autres analystes et non pas pour dire qu'il n'était pas d'accord avec moi. Son intervention consistait en deux mots. C'était pour dire que sur la question de l'affect il était d'accord avec madame ou monsieur Untel, parce que « if you forget affects, you loose 50 % of analytic experience ». Je dois dire que je ne me suis pas senti tenu de répondre à ça. Il pratiquait là, en effet, une sorte d'inoculation. Il voulait prendre une petite dose de lacanisme afin de savoir comment fabriquer des anticorps. Ça, je le savais avant de partir et je n'ai donc pas voulu les immuniser.
Этот Отто Кернберг, я был с ним сталкивался с ним. Я должен сказать, что к этому относился с большим вниманием. Он был среди присутствующих (в зале/аудитории), как раз напротив меня. Он не особо выступал. У меня даже было ощущение, что он был тише воды, ниже травы среди других американских аналитиков IPA (МПА), куда меня пригласили. Тем не менее, он принял меры предосторожности, чтобы затерять меня среди пяти других аналитиков. Он выступил лишь один раз из зала. Впрочем, это было привилегией, поскольку в качестве меры предосторожности присутствующих просили задавать вопросы в письменном виде с тем, чтобы их можно было классифицировать заранее. Он вмешался только для того, чтобы сказать, что был согласен с другими аналитиками, а не для того, чтобы сказать, что он не согласен со мной. Его выступление (интервенция) состояло из двух слов. Это ради того, чтобы сказать по вопросу об аффекте, что он согласен с мадам или господином Таким-то, потому что «если вы забудете об аффектах, вы потеряете 50% аналитического опыта». Я должен сказать, что я не чувствовал себя обязанным на это отвечать. Он там, по сути, делал своего рода прививку. Он хотел принять небольшую дозу лаканизма, чтобы узнать, как вырабатывать антитела. Я это знал еще до отъезда туда, и поэтому не хотел их иммунизировать.
Je dois dire que les choses les plus instructives que j'ai rencontrées là-bas ne sont pas arrivées dans ce cadre-là, mais dans un cadre tout à fait improvisé de Greenwich Village, où il y avait certaines têtes que je connaissais et d'autres que je n'avais jamais vues. Elles étaient plutôt sympathiques dans l'ensemble, plutôt marginales. On m'avait demandé de commenter la transcription de deux séances analytiques. Dans les années 60, pour un projet de recherche, un analyste et son patient avaient accepté la présence d'un magnétophone pendant les séances. Ça ne semble pas avoir donné grand chose, mais enfin, j'avais là à commenter deux séances, deux séances menées, paraît-il, par un important didacticien de l'IPA à New York.
Должен сказать, что самые информативные (поучительные) вещи, с которыми я там столкнулся, случились не в том формате, а в совершенно импровизированной обстановке в Гринвич-Виллидж, где были некоторые лица, которые я знал, и другие, которые я никогда не видел. В целом они были довольно приятными, скорее маргинальными. Меня попросили прокомментировать запись (стенограмму) двух аналитических сессий. В 1960-х годах в рамках исследовательского проекта аналитик и его пациент согласились на присутствие магнитофона во время сеансов. Кажется, это не дало больших результатов, но в конце концов, я там должен был прокомментировать две сессии, две сессии, проведенные, кажется, видным дидактиком IPA Нью-Йорка.
Important didacticien... il a fallu qu'on me le dise, car je n'ai jamais eu sous les yeux quelque chose qui me donne autant le sentiment d'être a mess. C'était évidemment des séances de 3/4 d'heure, chacune à un mois de distance. La première chose que ça faisait apparaître, c'était l'identité du plan de la séance. Chacune de ces séances commençait par une question qui, par son contenu, était tout à fait sans intérêt pour le patient. C'était du style : Est-ce qu'on a bien eu une séance ce vendredi dernier ? Et l'analyste de répondre: Mais oui, oui, oui.. La seconde fois, c'était : Vous m'aviez bien donné la facture pour les séances que je vous, ai payées ? Et l'analyste de répondre : Mais comment donc! Puis le patient d'enchaîner : Mais pourriez-vous m'en donner un double ? ça faisait entendre la même note d'entrée en séance.
Видный дидактик... следовало мне об этом сказать, ибо я никогда не видел ничего, что вызывало бы у меня такое сильное ощущение бардака. Разумеется, это были сессии по ¾ часа с интервалом в один месяц. Первое, что бросилось в глаза, это идентичность плана сессий. Каждая из этих сессия начиналась с вопроса, который по своему содержанию совершенно не интересовал пациента. В стиле: У нас ведь была сессия в прошлую пятницу? И аналитик отвечает: Ну да, да, да... Второй раз было: Вы предоставили мне счет за сессии, которые я вам оплатил? И аналитик отвечает: А как же! Затем пациент продолжает: Но не могли бы вы дать мне дубликат? Начало сеанса звучало все время одинаково.
Puis ensuite, pendant une demi-heure, le patient raconte sa vie. Par exemple qu'il est tombé, la nuit dernière, sur un type saoul, armé d'un couteau, et qui se mettait à taillader les gens qui passaient. Ça se poursuit pendant une demi-heure ! Le type dit : Au fond, je me suis demandé si j'allais faire quelque chose, et puis je me suis dit que je n'avais rien à prouver et j'ai tourné les talons. Je suis plutôt fier de ça. Et l'analyste dit : Mais comment donc! Nous n'allons pas plaider pour l'héroïsme, mais enfin, cette approbation de lâcheté faite avec grand cœur est quand même assez saisissante. Ça continue donc comme ça pendant la moitié d'une heure.
Затем в течение получаса пациент рассказывает о своей жизни. Например, прошлой ночью он столкнулся с пьяным парнем, вооруженным ножом, который начал резать прохожих. Это продолжается в течение получаса! Парень говорит: В глубине души я подумал, собираюсь ли я что-то сделать, а потом я себе сказал, что мне нечего доказывать, и развернулся на 180 градусов. Я скорее горжусь этим. И аналитик говорит: Ну как же! Мы не собираемся призывать к героизму, но, в конце концов, такое искреннее одобрение малодушия все же довольно поразительно. И так продолжается полчаса.
Enfin, pendant les dix dernières minutes, le type raconte un rêve. Le rêve est fort bien rendu mais ça fait un paragraphe. Ce qui est formidable, c'est de voir que ce qui intéressait l'analyste, c'était de savoir quels étaient vraiment les sentiments du patient entre le lundi et le vendredi. C'était de reconstruire sa semaine. Le rêve passe tout à fait à l'as. Et c'est la même chose pour les deux séances éloignées d'un mois.
Наконец, в течение последних десяти минут парень рассказывает сновидение. Сновидение очень хорошо передано, но это длинный кусок. Что замечательно, так это видеть, что аналитика интересовало то, каковы были на самом деле чувства пациента между понедельником и пятницей. Аналитика интересовало именно восстановить его неделю. Сновидение полностью обходится вниманием. То же в обеих сессиях с разницей в месяц.
On voit que c'est dans les dix dernières minutes que le type dit quelque chose d'intéressant. C'est la première fois que j'ai de tels documents devant les yeux. Ce sont quand même des documents de type expérimental qui vérifient ce que dit Lacan, à savoir que le sujet analysant adapte ce qu'il a à dire au temps qu'on lui donne. Puisque là-bas ce qui les occupe, c'est la séance courte, je n'ai pas eu de mal à leur dire que la séance courte est celle qui commencerait à la ligne tant et qui se terminerait à la ligne tant - dans ce cas-ci, au récit du rêve -, et que c'est certainement autre chose que ce méli-mélo qui dure comme ça pendant 45 minutes.
Мы видим, что именно в последние десять минут парень говорит что-то интересное. Такие документы появились у меня перед глазами впервые. Это все-таки документы экспериментального типа, которые подтверждают то, что говорит Лакан, а именно то, что анализирующий субъект приспосабливает то, что он должен сказать, к предоставленному ему времени. Поскольку то, что их занимало, так это именно короткая сессия, то мне не было сложно сказать им, что короткая сессия — это та, которая начинается с такой-то строки, и которая заканчивается на такой-то строке — в данном случае на рассказе сна — и что это уж точно нечто иное, чем эта мешанина (солянка), которая длится вот так 45 минут.
J'ai évidemment commencé par lire la seconde séance. Par principe. Comme on me fournissait deux signifiants, j'ai commencé par le second pour m'y retrouver. Dans le rêve, le patient se voyait parler, après le petit déjeuner, avec sa mère dont il disait : Unrealising the facts of the day life.
Разумеется, я начал с прочтения второй сессии. Принципиально. Поскольку мне дали два означающих, я начал со второго, чтобы сориентироваться. Во сне пациент видел себя разговаривающим после завтрака со своей матерью, о которой он говорил: Неосознавание фактов повседневной жизни.
C'est évidemment dans cette position qu'il situait l'analyste. Ça se vérifiait de la première séance où, après avoir bassiné l'analyste avec des histoires de types au couteau, il parlait, pendant les dix autres minutes, du rhume qu'il avait eu. Tout cela ne faisait que confirmer que, précisément il en avait marre. Il en avait marre de la position de son analyste.
Разумеется, именно в эту позицию он и помещал аналитика. Это подтверждалось с первой сессии, когда, прожужжав уши аналитику историями о типах с ножом, в течение следующих десяти минут он говорил о перенесенной им простуде. Все это лишь подтверждало, что, — выражаясь точно, — ему надоело. Он был сыт по горло позицией своего аналитика.
Il y a aussi un rêve où il y avait son grand-père au volant d'une voiture et qui n'apercevait pas les couleurs. Vous voyez ce que ça donne quand on est dans une ville au volant dune voiture... Ce grand-père roulait et roulait et roulait à un train d'enfer. Lui, il était derrière avec sa mère. Ce grand-père qui dépassait toutes les bornes, moi je lisais ça comme un appel de ce patient à sortir de l'homéostase où le maintenait visiblement son analyste. Il y avait là, dans ce rêve, un appel à une tout autre pratique de la psychanalyse.
Есть еще сон, в котором был его дедушка, который вел машину и не различал цветов. Вы понимаете, каково это, когда вы в городе за рулем автомобиля. Этот дедушка ехал, ехал и ехал на бешеной скорости. Сам он был на заднем сидении со своей матерью. Этот дедушка, который преступал все границы/выходил за все рамки, я прочитал это как призыв этого пациента выйти из гомеостаза, в котором его явно удерживал его аналитик. В этом сне был призыв к совершенно иной практике психоанализа.
J'ai commenté ça pendant deux heures. Je ne vais pas le refaire ici mais il est quand même intéressant de savoir que de tels documents existent et qu'ils nous donnent un exemple de la pratique quotidienne d'un analyste, pratique où ce dernier, d'une façon délibérée, choisit de s'intéresser à rien d'autre qu'à la reconstruction de la semaine de son patient avec les sentiments qui l'ont animé, d'un jour sur l'autre.
Я комментировал это в течение двух часов. Я не собираюсь делать это здесь снова, но все же интересно знать, что такие документы существуют, и что они дают нам пример повседневной практики аналитика, практики, в которой этот последний намеренно решает интересоваться ничем иным, как воссозданием/реконструкцией недели своего пациента с теми чувствами, которые им руководили день за днем.
Mais enfin, ce fut par hasard que je me suis trouvé dans ce cercle-là. En fait, j'étais allé làbas pour les gros poissons, les gros poissons de l'Association pour la médecine psychanalytique. C'est un des plus grands Instituts de l'IPA à New York, issu d'une scission du New York Institut dans les années 50, qui passe pour plus ouvert et qui, en tout cas, produit des dignitaires importants du mouvement international.
Ну, в конце концов, я случайно оказался в этом кругу. На самом деле я пошел туда за крупной рыбой, крупной рыбой из Ассоциации психоаналитической медицины. Это один из крупнейших институтов МПА, IPA в Нью-Йорке, возникший в результате раскола от Нью-Йоркского института в 1950-х годах, который считается более открытым, и который, во всяком случае, выпускает видных деятелей международного движения.
On m'a donné l'occasion d'avoir affaire avec Harnold Cooper, qui est vice-président de l'Internationale, et dont on dit qu'il sera son prochain président. La veille, lors d'une réception, on a parlé gentiment et je lui ai dit que le fait même d'avoir mis « Langage et inconscient » comme titre de ce colloque, c'était déjà du Lacan, mais non pas tant parce qu'il y avait le mot de langage que parce qu'il y avait celui d'inconscient. Il m'a répondu : Je ne vois pas ce que vous voulez dire. Je lui ai alors dit : Je m'excuse, mais dans le livre de 64, on ne trouve pas ça. Et j'ai rajouté : J'ai apporté le livre. Il faut dire que j'avais transporté là-bas une petite bibliothèque… J'ai donc apporté le livre le lendemain, j'ai lu le passage, et j'ai attendu la réponse de monsieur Cooper. Mon Monsieur Cooper était dans la salle mais il n'a pas répondu. Il faut dire que là-bas, ils ne transportent pas les livres. Ça doit être pour eux un travail d'universitaire. Puis, à un moment il y a quelqu'un qui a dit : Lacan dit quelque part… J'ai répondu : Où ?
Мне представилась возможность иметь дело с Гарольдом Купером (Harnold Cooper), который является вице-президентом Интернационала и который, говорят, будет его следующим президентом. Накануне, во время приема, мы мило поговорили, и я сказал ему, что сам факт постановки «Язык и бессознательное» в качестве названия симпозиума, — это уже от Лакана, но не столько потому, что там было слово «язык», сколько потому, что было слово бессознательное. Он мне ответил: "Я не понимаю, что вы хотите сказать". Тогда я сказал ему: "Прошу прощения, но в книге 64-го года мы этого не находим". И добавил: "Я принес эту книгу". Нужно сказать, что я привез туда небольшую библиотеку... Так что я принес эту книгу на следующий день, я прочитал этот отрывок и стал ждать ответа господина Купера. Мой господин Купер был в зале, но он не ответил. Нужно сказать, что они там не приносят книги. Для них это, должно быть, академическая работа. Потом в какой-то момент кто-то сказал: "Лакан говорит где-то…" Я ответил: "Где?"
Je dois vous dire aussi que j'ai fait un saut à Chicago. Pour nous, Chicago, ça a toujours été un institut particulier aux États-Unis. Ça a été la maison d'Alexander, puis celle de Kohut qui fut un analyste important et qui fit la paix avec Kernberg. Nous lui portons un intérêt connu. Nous avons édité un grand livre sur les deux analyses de Monsieur Z., avec une préface de Serge Cottet. Pour nous, Chicago, c'est Kohut. Eh bien, c'est formidable, ce n'est plus ça du tout! Il est mort il y a seulement quatre ans, et pourtant il a disparu de Chicago. J'en ai été stupéfait. Cet analyste charismatique ne laisse rien derrière lui. L'après-midi, j'ai été à l'université de Chicago, puis, le soir, à une réunion chez un théologien où je suis arrivé avec le dernier livre publié de Kohut dont j'ai parlé ici naguère. Et qu'est-ce qu'on m'a dit ? Eh bien, ceci : Finalement, Lacan nous intéresse beaucoup plus que Kohut. Ah, Chicago! Ça vaut ce que ça vaut, mais enfin, il y a là le style propre de Chicago, à savoir une sensibilité à l'air du temps et une distance par rapport à la rigidité de la côte Est.
Я также должен сказать вам, что заскочил, заехал в Чикаго. Для нас Чикаго всегда был особым институтом в США. Это был дом Александера, затем дом Когута, который был видным аналитиком и помирился с Кернбергом. Мы проявляем к нему известный интерес. Мы опубликовали большую книгу о двух анализах господина Z. с предисловием Сержа Котте. Для нас Чикаго — это Когут. Здорово, но это уже совсем не то! Он умер всего четыре года назад, и, однако, он исчез из Чикаго. Я был ошеломлен этим. Этот харизматичный аналитик ничего не оставляет после себя. Днем я был в Чикагском университете, а затем, вечером на встрече с теологом, куда я прибыл с последней изданной книгой Когута, о которой я говорил здесь некоторое время назад. И что мне сказали? Вот что: В конце концов, Лакан интересует нас гораздо больше, чем Когут. Ах, Чикаго! Он стоит того, чего стоит, но в этом есть собственно чикагский стиль, а именно чувствительность к духу времени и отстраненность в отношении непреклонности восточного побережья.
Avant de passer la parole à Éric Laurent, je vais quand même parler de ce qui était le morceau de l'affaire, à savoir ce colloque intitulé « Langage et inconscient ».
Прежде, чем я передам слово Эрику Лорану, я все же расскажу о том, что было главным в этой истории, а именно, на этой конференции, названной «Язык и бессознательное».
Il y a eu le discours d'introduction d'Harnold Cooper. J'aimerais le relire parce que c'était vraiment un morceau d'anthologie, et cela de la part de quelqu'un qui essaye quand même de cerner de quoi il s'agit. Il est parti du fait qu'à leur surprise, la psychanalyse s'est mise à intéresser beaucoup de gens - des littéraires, des philosophes -, qu'il fallait bien qu'ils en tiennent compte, puisque tout ça donnait une nouvelle jeunesse à la psychanalyse, et que donc l'Association pour la médecine psychanalytique ne pouvait pas ne pas accueillir tous ces esprits qui apportent quelque chose à la psychanalyse. Et à qui devons-nous ça? s'est-il alors demandé. Il n'a pas dit ça avec le ton emphatique que j'emploie là. C'est drôle que ces gens qui parlent tout le temps des affects... enfin bon.
Со вступительной речью выступил Гарольд Купер. Я хотел бы перечитать ее снова, потому что это действительно было образцовое выступление, и оно исходило от кого-то, кто пытается все-таки выяснить, о чем идет речь. Он начал с того, что, к их удивлению, психоанализ стал интересовать многих людей — литераторов, философов, — что им приходилось с ним считаться, так как все это придавало психоанализу новую молодость, и поэтому Ассоциация психоаналитической медицины не могла не приветствовать все те умы, которые что-то привносят в психоанализ. И кому мы обязаны этим? — спросил он себя тогда. Он не сказал это таким эмфатическим тоном, которым я говорю здесь. Забавно, что эти люди, которые все время говорят об аффектах... ну, ладно…
Donc, à qui devons-nous ça? Eh bien, nous devons ça à Paul Ricoeur. Nous le devons aussi à Jacques Derrida. À qui le devons-nous encore? Je ne me souviens plus bien des noms. Umberto Ecco, peut-être... Nous le devons également à Roland Barthes. Et le malheureux, pour finir, il a ajouté: Probably Lacan. Quand même, l'assistance, qui était là de deux cents personnes, elle a rigolé. Je dois dire que ce fut pour moi un moment extraordinaire que ce probably Lacan. Il était, en ouvrant le colloque, d'un tact irréprochable, et brusquement ce probably Lacan lui est sorti. Est-ce qu'il l'avait écrit ? C'est à la fois : probablement et peut-être bien Lacan. On sait que pendant trente ans, dans ces immenses États-Unis, il n'y a pas eu un groupe de psychanalystes pour inviter Lacan. Pendant trente ans ! Il faut quand même voir ce que ça peut représenter de contrôles et de blocages. Eh bien, c'était là la première fois qu'on laissait un petit interstice se faire, qu'on ménageait un certain contact avec ce qu'avait pu être l'enseignement de Lacan. C'est sorti sous les espèces de ce probably Lacan. Ça voulait dire qu'en fait, tout le monde était là pour ça.
Итак, кому мы этим обязаны? Что ж, этим мы обязаны Полю Рикеру. Мы также в долгу перед Жаком Деррида. Кому мы обязаны еще? Я не помню более как следует имен. Возможно, Умберто Эко... Мы также обязаны Ролану Барту. И, чтобы закончить, этот несчастный добавил: Вероятно, Лакан. Публика же, а там было пару сотен, рассмеялась. Должен сказать, для меня это был необыкновенный момент, это вероятно, Лакан. Открывая конференцию, он проявил безупречный такт, и вдруг у него вырвалось это вероятно, Лакан. Было ли это у него написано? И то, и другое: вероятно, и быть может, действительно, Лакан. Известно, что в течение тридцати лет в этих необъятных Соединенных Штатах ни одна группа психоаналитиков не пригласила Лакана. На протяжении тридцати лет! Нужно все-таки видеть, что это может представлять с точки зрения контроля и препятствий. Так вот, тогда в первый раз образовался небольшой просвет, был установлен некоторый контакт с тем, чем могло бы быть учение Лакана. Это вышло в виде этого вероятно, Лакан. Это означало, что на самом деле все были там ради этого.
Il faut dire qu'au début - je le sais - ils avaient voulu appeler ce colloque, Colloque sur Lacan. Mais ils ont tout de suite rectifié. Ils m'ont fait venir de France, mais ils m'ont collé cinq autres personnages pour que je ne puisse pas trop bouger. Chacun avait sa petite demi-heure et on m'a coupé. J'ai adoré ça. J'ai adoré ça puisque je leur ai dit que je n'allais pas faire semblant de faire une conclusion et qu'ils n'auront eu ainsi qu'un tiers de ce que je voulais leur dire. L'idée qu'ils en ont manqué deux tiers, ça les a évidemment occupé toute la journée.
Нужно сказать, что вначале — я это знаю — они хотели назвать эту конференцию "Конференция по Лакану". Но они тут же поправились. Они вызвали меня из Франции, но они приставили ко мне пять человек, так, чтобы я не мог и пошевелиться. У каждого было по полчаса, и меня прервали. Мне понравилось это. Мне это понравилось, поскольку я сказал им, что не собираюсь делать вид, что делаю заключение, и что у них будет, таким образом, только треть того, что я хотел им сказать. Мысль о том, что они пропустили две трети, разумеется, занимала их весь день.
Мы видим, что именно в последние десять минут парень говорит что-то интересное. Такие документы появились у меня перед глазами впервые. Это все-таки документы экспериментального типа, которые подтверждают то, что говорит Лакан, а именно то, что анализирующий субъект приспосабливает то, что он должен сказать, к предоставленному ему времени. Поскольку то, что их занимало, так это именно короткая сессия, то мне не было сложно сказать им, что короткая сессия — это та, которая начинается с такой-то строки, и которая заканчивается на такой-то строке — в данном случае на рассказе сна — и что это уж точно нечто иное, чем эта мешанина (солянка), которая длится вот так 45 минут.
J'ai évidemment commencé par lire la seconde séance. Par principe. Comme on me fournissait deux signifiants, j'ai commencé par le second pour m'y retrouver. Dans le rêve, le patient se voyait parler, après le petit déjeuner, avec sa mère dont il disait : Unrealising the facts of the day life.
Разумеется, я начал с прочтения второй сессии. Принципиально. Поскольку мне дали два означающих, я начал со второго, чтобы сориентироваться. Во сне пациент видел себя разговаривающим после завтрака со своей матерью, о которой он говорил: Неосознавание фактов повседневной жизни.
C'est évidemment dans cette position qu'il situait l'analyste. Ça se vérifiait de la première séance où, après avoir bassiné l'analyste avec des histoires de types au couteau, il parlait, pendant les dix autres minutes, du rhume qu'il avait eu. Tout cela ne faisait que confirmer que, précisément il en avait marre. Il en avait marre de la position de son analyste.
Разумеется, именно в эту позицию он и помещал аналитика. Это подтверждалось с первой сессии, когда, прожужжав уши аналитику историями о типах с ножом, в течение следующих десяти минут он говорил о перенесенной им простуде. Все это лишь подтверждало, что, — выражаясь точно, — ему надоело. Он был сыт по горло позицией своего аналитика.
Il y a aussi un rêve où il y avait son grand-père au volant d'une voiture et qui n'apercevait pas les couleurs. Vous voyez ce que ça donne quand on est dans une ville au volant dune voiture... Ce grand-père roulait et roulait et roulait à un train d'enfer. Lui, il était derrière avec sa mère. Ce grand-père qui dépassait toutes les bornes, moi je lisais ça comme un appel de ce patient à sortir de l'homéostase où le maintenait visiblement son analyste. Il y avait là, dans ce rêve, un appel à une tout autre pratique de la psychanalyse.
Есть еще сон, в котором был его дедушка, который вел машину и не различал цветов. Вы понимаете, каково это, когда вы в городе за рулем автомобиля. Этот дедушка ехал, ехал и ехал на бешеной скорости. Сам он был на заднем сидении со своей матерью. Этот дедушка, который преступал все границы/выходил за все рамки, я прочитал это как призыв этого пациента выйти из гомеостаза, в котором его явно удерживал его аналитик. В этом сне был призыв к совершенно иной практике психоанализа.
J'ai commenté ça pendant deux heures. Je ne vais pas le refaire ici mais il est quand même intéressant de savoir que de tels documents existent et qu'ils nous donnent un exemple de la pratique quotidienne d'un analyste, pratique où ce dernier, d'une façon délibérée, choisit de s'intéresser à rien d'autre qu'à la reconstruction de la semaine de son patient avec les sentiments qui l'ont animé, d'un jour sur l'autre.
Я комментировал это в течение двух часов. Я не собираюсь делать это здесь снова, но все же интересно знать, что такие документы существуют, и что они дают нам пример повседневной практики аналитика, практики, в которой этот последний намеренно решает интересоваться ничем иным, как воссозданием/реконструкцией недели своего пациента с теми чувствами, которые им руководили день за днем.
Mais enfin, ce fut par hasard que je me suis trouvé dans ce cercle-là. En fait, j'étais allé làbas pour les gros poissons, les gros poissons de l'Association pour la médecine psychanalytique. C'est un des plus grands Instituts de l'IPA à New York, issu d'une scission du New York Institut dans les années 50, qui passe pour plus ouvert et qui, en tout cas, produit des dignitaires importants du mouvement international.
Ну, в конце концов, я случайно оказался в этом кругу. На самом деле я пошел туда за крупной рыбой, крупной рыбой из Ассоциации психоаналитической медицины. Это один из крупнейших институтов МПА, IPA в Нью-Йорке, возникший в результате раскола от Нью-Йоркского института в 1950-х годах, который считается более открытым, и который, во всяком случае, выпускает видных деятелей международного движения.
On m'a donné l'occasion d'avoir affaire avec Harnold Cooper, qui est vice-président de l'Internationale, et dont on dit qu'il sera son prochain président. La veille, lors d'une réception, on a parlé gentiment et je lui ai dit que le fait même d'avoir mis « Langage et inconscient » comme titre de ce colloque, c'était déjà du Lacan, mais non pas tant parce qu'il y avait le mot de langage que parce qu'il y avait celui d'inconscient. Il m'a répondu : Je ne vois pas ce que vous voulez dire. Je lui ai alors dit : Je m'excuse, mais dans le livre de 64, on ne trouve pas ça. Et j'ai rajouté : J'ai apporté le livre. Il faut dire que j'avais transporté là-bas une petite bibliothèque… J'ai donc apporté le livre le lendemain, j'ai lu le passage, et j'ai attendu la réponse de monsieur Cooper. Mon Monsieur Cooper était dans la salle mais il n'a pas répondu. Il faut dire que là-bas, ils ne transportent pas les livres. Ça doit être pour eux un travail d'universitaire. Puis, à un moment il y a quelqu'un qui a dit : Lacan dit quelque part… J'ai répondu : Où ?
Мне представилась возможность иметь дело с Гарольдом Купером (Harnold Cooper), который является вице-президентом Интернационала и который, говорят, будет его следующим президентом. Накануне, во время приема, мы мило поговорили, и я сказал ему, что сам факт постановки «Язык и бессознательное» в качестве названия симпозиума, — это уже от Лакана, но не столько потому, что там было слово «язык», сколько потому, что было слово бессознательное. Он мне ответил: "Я не понимаю, что вы хотите сказать". Тогда я сказал ему: "Прошу прощения, но в книге 64-го года мы этого не находим". И добавил: "Я принес эту книгу". Нужно сказать, что я привез туда небольшую библиотеку... Так что я принес эту книгу на следующий день, я прочитал этот отрывок и стал ждать ответа господина Купера. Мой господин Купер был в зале, но он не ответил. Нужно сказать, что они там не приносят книги. Для них это, должно быть, академическая работа. Потом в какой-то момент кто-то сказал: "Лакан говорит где-то…" Я ответил: "Где?"
Je dois vous dire aussi que j'ai fait un saut à Chicago. Pour nous, Chicago, ça a toujours été un institut particulier aux États-Unis. Ça a été la maison d'Alexander, puis celle de Kohut qui fut un analyste important et qui fit la paix avec Kernberg. Nous lui portons un intérêt connu. Nous avons édité un grand livre sur les deux analyses de Monsieur Z., avec une préface de Serge Cottet. Pour nous, Chicago, c'est Kohut. Eh bien, c'est formidable, ce n'est plus ça du tout! Il est mort il y a seulement quatre ans, et pourtant il a disparu de Chicago. J'en ai été stupéfait. Cet analyste charismatique ne laisse rien derrière lui. L'après-midi, j'ai été à l'université de Chicago, puis, le soir, à une réunion chez un théologien où je suis arrivé avec le dernier livre publié de Kohut dont j'ai parlé ici naguère. Et qu'est-ce qu'on m'a dit ? Eh bien, ceci : Finalement, Lacan nous intéresse beaucoup plus que Kohut. Ah, Chicago! Ça vaut ce que ça vaut, mais enfin, il y a là le style propre de Chicago, à savoir une sensibilité à l'air du temps et une distance par rapport à la rigidité de la côte Est.
Я также должен сказать вам, что заскочил, заехал в Чикаго. Для нас Чикаго всегда был особым институтом в США. Это был дом Александера, затем дом Когута, который был видным аналитиком и помирился с Кернбергом. Мы проявляем к нему известный интерес. Мы опубликовали большую книгу о двух анализах господина Z. с предисловием Сержа Котте. Для нас Чикаго — это Когут. Здорово, но это уже совсем не то! Он умер всего четыре года назад, и, однако, он исчез из Чикаго. Я был ошеломлен этим. Этот харизматичный аналитик ничего не оставляет после себя. Днем я был в Чикагском университете, а затем, вечером на встрече с теологом, куда я прибыл с последней изданной книгой Когута, о которой я говорил здесь некоторое время назад. И что мне сказали? Вот что: В конце концов, Лакан интересует нас гораздо больше, чем Когут. Ах, Чикаго! Он стоит того, чего стоит, но в этом есть собственно чикагский стиль, а именно чувствительность к духу времени и отстраненность в отношении непреклонности восточного побережья.
Avant de passer la parole à Éric Laurent, je vais quand même parler de ce qui était le morceau de l'affaire, à savoir ce colloque intitulé « Langage et inconscient ».
Прежде, чем я передам слово Эрику Лорану, я все же расскажу о том, что было главным в этой истории, а именно, на этой конференции, названной «Язык и бессознательное».
Il y a eu le discours d'introduction d'Harnold Cooper. J'aimerais le relire parce que c'était vraiment un morceau d'anthologie, et cela de la part de quelqu'un qui essaye quand même de cerner de quoi il s'agit. Il est parti du fait qu'à leur surprise, la psychanalyse s'est mise à intéresser beaucoup de gens - des littéraires, des philosophes -, qu'il fallait bien qu'ils en tiennent compte, puisque tout ça donnait une nouvelle jeunesse à la psychanalyse, et que donc l'Association pour la médecine psychanalytique ne pouvait pas ne pas accueillir tous ces esprits qui apportent quelque chose à la psychanalyse. Et à qui devons-nous ça? s'est-il alors demandé. Il n'a pas dit ça avec le ton emphatique que j'emploie là. C'est drôle que ces gens qui parlent tout le temps des affects... enfin bon.
Со вступительной речью выступил Гарольд Купер. Я хотел бы перечитать ее снова, потому что это действительно было образцовое выступление, и оно исходило от кого-то, кто пытается все-таки выяснить, о чем идет речь. Он начал с того, что, к их удивлению, психоанализ стал интересовать многих людей — литераторов, философов, — что им приходилось с ним считаться, так как все это придавало психоанализу новую молодость, и поэтому Ассоциация психоаналитической медицины не могла не приветствовать все те умы, которые что-то привносят в психоанализ. И кому мы обязаны этим? — спросил он себя тогда. Он не сказал это таким эмфатическим тоном, которым я говорю здесь. Забавно, что эти люди, которые все время говорят об аффектах... ну, ладно…
Donc, à qui devons-nous ça? Eh bien, nous devons ça à Paul Ricoeur. Nous le devons aussi à Jacques Derrida. À qui le devons-nous encore? Je ne me souviens plus bien des noms. Umberto Ecco, peut-être... Nous le devons également à Roland Barthes. Et le malheureux, pour finir, il a ajouté: Probably Lacan. Quand même, l'assistance, qui était là de deux cents personnes, elle a rigolé. Je dois dire que ce fut pour moi un moment extraordinaire que ce probably Lacan. Il était, en ouvrant le colloque, d'un tact irréprochable, et brusquement ce probably Lacan lui est sorti. Est-ce qu'il l'avait écrit ? C'est à la fois : probablement et peut-être bien Lacan. On sait que pendant trente ans, dans ces immenses États-Unis, il n'y a pas eu un groupe de psychanalystes pour inviter Lacan. Pendant trente ans ! Il faut quand même voir ce que ça peut représenter de contrôles et de blocages. Eh bien, c'était là la première fois qu'on laissait un petit interstice se faire, qu'on ménageait un certain contact avec ce qu'avait pu être l'enseignement de Lacan. C'est sorti sous les espèces de ce probably Lacan. Ça voulait dire qu'en fait, tout le monde était là pour ça.
Итак, кому мы этим обязаны? Что ж, этим мы обязаны Полю Рикеру. Мы также в долгу перед Жаком Деррида. Кому мы обязаны еще? Я не помню более как следует имен. Возможно, Умберто Эко... Мы также обязаны Ролану Барту. И, чтобы закончить, этот несчастный добавил: Вероятно, Лакан. Публика же, а там было пару сотен, рассмеялась. Должен сказать, для меня это был необыкновенный момент, это вероятно, Лакан. Открывая конференцию, он проявил безупречный такт, и вдруг у него вырвалось это вероятно, Лакан. Было ли это у него написано? И то, и другое: вероятно, и быть может, действительно, Лакан. Известно, что в течение тридцати лет в этих необъятных Соединенных Штатах ни одна группа психоаналитиков не пригласила Лакана. На протяжении тридцати лет! Нужно все-таки видеть, что это может представлять с точки зрения контроля и препятствий. Так вот, тогда в первый раз образовался небольшой просвет, был установлен некоторый контакт с тем, чем могло бы быть учение Лакана. Это вышло в виде этого вероятно, Лакан. Это означало, что на самом деле все были там ради этого.
Il faut dire qu'au début - je le sais - ils avaient voulu appeler ce colloque, Colloque sur Lacan. Mais ils ont tout de suite rectifié. Ils m'ont fait venir de France, mais ils m'ont collé cinq autres personnages pour que je ne puisse pas trop bouger. Chacun avait sa petite demi-heure et on m'a coupé. J'ai adoré ça. J'ai adoré ça puisque je leur ai dit que je n'allais pas faire semblant de faire une conclusion et qu'ils n'auront eu ainsi qu'un tiers de ce que je voulais leur dire. L'idée qu'ils en ont manqué deux tiers, ça les a évidemment occupé toute la journée.
Нужно сказать, что вначале — я это знаю — они хотели назвать эту конференцию "Конференция по Лакану". Но они тут же поправились. Они вызвали меня из Франции, но они приставили ко мне пять человек, так, чтобы я не мог и пошевелиться. У каждого было по полчаса, и меня прервали. Мне понравилось это. Мне это понравилось, поскольку я сказал им, что не собираюсь делать вид, что делаю заключение, и что у них будет, таким образом, только треть того, что я хотел им сказать. Мысль о том, что они пропустили две трети, разумеется, занимала их весь день.
es deux tiers, je ne les ai pas lâchés, même par la suite. En effet après les interventions, nous étions censés parler tous ensemble. Celui qui a parlé après moi, c'était le mieux. Il n'y allait pas par quatre chemins : Le langage, d'accord! D'ailleurs, dans la psychanalyse, on parle! Mais enfin, ai-je dit, qu'est-ce que c'est le langage ? Eh bien, le langage, c'est comme le foie. Le langage, c'est un organe. C'est aussi biologique que le reste. Après tout, il pouvait - il ne l'a pas fait - se recommander de Chomsky. Il y avait là quelque chose de très instructif : le langage d'accord, mais ça ne nous fait nullement sortir de la nature foncièrement biologique de l'inconscient. Je n'avais pas entendu ça jusqu'à présent. Dans le débat je lui ai un peu demande ce qu'il faisait de sa biologie. Il m'a répondu qu'il écoutait ce que disent les gens, pour trouver des mystères cachés. Je dois dire que c'était un peu imprécis. Je lui ai demandé de préciser mais il ne comprenait pas. À partir du moment où ce sont des sens cachés, je lui ai demandé quel rapport il fallait établir entre l'inconscient et le sens. Il ne comprenait toujours pas. Je n'ai pas insisté.
Эти две трети, я не произнес их даже после. Дело в том, что после выступлений мы должны были поговорить все вместе. Тот, кто говорил после меня, был лучшим. Он перешел прямо к делу: Язык, — ладно! Собственно, в психоанализе говорят!. Но, в конце концов, — сказал ли я, — что такое язык? Так вот, язык, это как печень. Язык — это орган. Он так же биологичен, как и все остальное. В конце концов, он мог — он не сделал этого — сослаться на Хомского. Там было что-то очень познавательное: язык, да [в смысле «ок»], но это никоим образом не дает нам выйти из принципиально биологической природы бессознательного. Я этого не слышал до того. В ходе дискуссии я немного поспрашивал его, что он делает со своей биологией. Он ответил мне, что слушает, что говорят люди, чтобы найти скрытые тайны. Я должен сказать, что это было немного расплывчато. Я попросил его уточнить, но он не понимал. Поскольку это скрытые смыслы, я спросил его, какое отношение нужно было установить между бессознательным и смыслом. Он продолжал не понимать. Я не стал настаивать.
Alors, ce qui est amusant c'est qu'au moment de la discussion finale, Harnold Cooper a dit : Maintenant, monsieur Miller va tout de même pouvoir nous dire quelque chose des deux tiers qu'il ne nous a pas dits. Alors j'ai dit non. Il parait que ça ne se fait pas de la part d'un invité, mais je n'avais aucune intention de lui donner la petite pilule qu'il attendait de moi sur un certain nombre de choses. Puis monsieur Cooper a dit : Mais enfin, monsieur Miller nous dit que Lacan ne sacrifie rien de Freud, contrairement à d'autres. Est-ce que ça veut dire alors, monsieur Miller, que vous pensez que Freud est infaillible? Cela aussi ça m'a appris quelque chose. Je lui ai répondu que Freud avait certainement fait des erreurs mais que les erreurs de Freud sont beaucoup plus intéressantes que les vérités de quelqu'un d'autre. C'était en effet du style : est-ce que Freud ne peut pas se tromper comme n'importe qui ? Je me suis permis de dire que je ne croyais pas que Freud était comme n'importe qui d'autre, et que ce préjugé de l'égalité des minds ne me paraissait pas devoir s'appliquer dans la circonstance.
Так вот, забавно, что во время заключительного обсуждения Гарольд Купер сказал: Теперь господин Миллер все-таки сможет рассказать нам что-то из двух третей, чего он нам не сказал. Тогда я сказал «нет». Кажется, это не предполагается со стороны гостя (приглашенного), но у меня не было никакого намерения давать ему пилюлю, которую он ожидал от меня по ряду вещей. Затем господин Купер сказал: Но, наконец, господин Миллер говорит нам, что Лакан не жертвует ничем из Фрейда, в отличие от других. Значит ли это, господин Миллер, что вы считаете Фрейда непогрешимым/безупречным? Это тоже дало мне кое-что. Я ответил ему, что Фрейд, безусловно, делал ошибки, но ошибки Фрейда гораздо интереснее, чем истины кого-то другого. Это было, действительно, в стиле: pазве Фрейд не может ошибаться, как и любой другой? Я позволил себе сказать, что я не думаю, что Фрейд похож на кого-либо другого, и что это предубеждение о равенстве умов (minds), как мне кажется, неприменимо в данных обстоятельствах.
Donc, ce débat, vous le voyez, était centré sur ceci : d'un côté, les mots d'accord, mais, de l'autre côté, les affects. D'ailleurs, dès le début, c'était une affaire de côté, puisque le panel du matin, auquel j'étais convié, portait sur cette phrase: The unconscious : the other side of language. Je leur ai dit que Jacques Lacan n'avait jamais dit que l'inconscient était l'autre côté du langage, mais qu'il avait plutôt dit exactement le contraire, à savoir que l'inconscient est du même côté que le langage. Je leur ai même dit, en prenant la formule la plus provocante, que l'inconscient est langage. Il s'est trouvé quelqu'un, dans le débat, qui m'a dit à ce moment-là que Lacan avait dit que l'inconscient était structuré comme un langage et que ce n'était donc pas tout à fait ce que je disais.
Итак, это обсуждение, как видите, было сосредоточено на следующем: с одной стороны, да, слова, но, с другой стороны, аффекты. Кстати, с самого начала речь шла о стороне (сторонах), поскольку утренняя дискуссия, на которую меня пригласили, касалась фразы: Бессознательное: другая сторона языка. Я сказал им, что Жак Лакан никогда не говорил, что бессознательное — это другая сторона языка, а скорее, говорил прямо противоположное, а именно, что бессознательное находится на той же самой стороне, что и язык. Я даже сказал им, используя самую провокационную формулу, что бессознательное — это язык. В дискуссии нашелся человек, который мне сказал в тот момент, что Лакан говорил, что бессознательное структурировано как язык (подобно языку) и, следовательно, это не совсем то, что я говорил.
Dans les Écrits, on trouve pourtant, même si ce n'est qu'un côté des choses, cette perspective radicale. Je la leur ai rappelée parce que je savais bien ce qui allait venir ensuite, à savoir que Lacan n'était pas le premier dans la psychanalyse à avoir parlé du langage. Je voulais qu'il soit bien entendu que ce n'était pas une question d'accent ni de soulignage, mais une question de perspective radicale.
Однако в Écrits мы находим, даже если это только одна сторона вещей, эту радикальную перспективу. Я напомнил им об этом, потому что хорошо знал, что будет дальше, а именно, что Лакан был не первым в психоанализе, кто говорил о языке. Я хотел, чтобы услышали, что это не вопрос акцента или подчеркивания, а вопрос радикальной перспективы.
Comme le mot side figurait dans le titre, ça m'a permis d'entrer tout de suite dans le vif du sujet. Je voyais bien ce qui les intéressait dans l'idée d'un autre côté. Je leur ai expliqué que les affaires de côté, ça demande des conditions géométriques tout à fait particulières, que pour avoir des côtés, il faut avoir des coupures à n moins n dimensions dans une variété à n dimensions, et donc qu'effectivement dans l'espace à trois dimensions, nous avons l'intérieur et l'extérieur, la surface et la profondeur, mais que c'est justement pour cette raison que Lacan avait pris des objets à un côté. Je n'ai pas reculé, dans les premières minutes, à leur donner la bande de Moebius, pour qu'ils apprennent quelque chose sur les côtés. Je ne leur ai rien appris du tout, puisqu'à la au débat, ils revenaient encore sur word and affect. Ma réponse a été de leur dire que les mots et les affects, c'était comme sur une bande de Moebius, et que même si ça paraissait à deux côtés, cette affaire-là était à un seul côté. Peut-être s'apercevront-ils que l'on peut raisonner ainsi sur les choses, mais le problème, c'est qu'ils n'arrivent pas à croire qu'il puisse avoir là du nouveau.
Поскольку слово «сторона» (side) фигурировало в названии, это позволило мне сразу перейти к сути вопроса. Я хорошо видел, что их заинтересовало в идее «другой стороны». Я объяснил им, что латеральные вопросы требуют совершенно особых геометрических условий: для того, чтобы иметь стороны, нужно иметь разрезы в n минус n измерений в многообразии (разнообразии) n-измерений, и что, поэтому, действительно, в трехмерном пространстве мы имеем внутреннее и внешнее, поверхность и глубину, но что как раз по этой причине Лакан брал объекты с одной стороной. Я не постеснялся (не преминул) в первые несколько минут предоставить им ленту Мебиуса, чтобы они узнали что-то о сторонах. Я их ничему не научил, так как во время дискуссии они снова возвращались к словам и аффектам. Мой ответ им заключался в том, что слова и аффекты именно как на ленте Мёбиуса, и что даже если это кажется двусторонним, эта штука односторонняя (с одной стороной). Может быть, они заметят, что можно рассуждать таким образом о вещах, но проблема в том, что они не могут поверить, что там может быть что-то новое.
J'avais d'ailleurs demandé : Est-ce que vous croyez quand même qu'il arrive quelque chose de nouveau dans la psychanalyse ? J'avais demandé ça à monsieur Cooper. Il m'avait répondu, avec un ton charmant et inimitable : News things do happen, c'est-à-dire : Oui, il se peut, il en arrive bien. Je leur ai dit que la bande de Moebius par exemple, en 1868, c'est nouveau, et qu'avant personne ne l'avait étudiée. Mais ils ne sont même plus sûrs que la découverte de Freud, ce soit nouveau. Le nouveau, ils l'attendent de la biologie. Il y a même une petite dame, venue de France pour la circonstance et ayant fait pourtant de vagues études sémiotiques dans le passé, qui ne parle, en Amérique, que d'un côté et de l'autre du cerveau.
Кстати, я спросил: «Вы все же полагаете, что в психоанализе случается что-то новое?» Я спросил об этом господина Купера. Он ответил мне очаровательным и неподражаемым тоном: «Новости случаются», то есть: «Да, может быть, они-таки бывают». Я сказал им, что лента Мебиуса, например, в 1868 году — это было новое, и что ее никто не изучал раньше. Но они уже даже не уверены, что открытие Фрейда — это новое. Они ждут новое от биологии. Есть даже дамочка, приехавшая по этому случаю из Франции и занимавшаяся однако в прошлом непонятными семиотическими исследованиями, которая говорит, в Америке, только об одной и о другой стороне мозга.
Je leur ai posé le diagnostic de leur situation. Ce qui m'a frappé, c'est qu'ils n'ont pas franchement dit le contraire. Je leur ai dit que maintenant il était clair qu'on n'était plus satisfait de l'egopsychology aux États-Unis, et que comme ses fondements n'ont pas été critiqués au début comme Lacan l'avait fait, ça nous donne un éclectisme qui envahit tout. Je leur ai dit aussi qu'ils pouvaient évidemment, prendre un petit morceau de Lacan pour réparer l'egopsychology. Je me suis placé là sous le contrôle de monsieur ( ?) qui était dans l'assistance et dont le travail consiste à essayer de rénover l'egopsychology à partir de ce qu'il appelle la théorie de la relation d'objet, à travers Abraham, Winnicott, etc. C'est le témoignage du type d'effort éclectique qui est fait à défaut de critiquer radicalement concept de l'ego et de sa sphère. Sa sphère, vous le savez, c'est l'équivalent d'un plan infini.
Я поставил им диагноз их ситуации. Что меня поразило, так это то, что они откровенно не сказали обратного. Я сказал им, что теперь стало ясно, что нас больше не удовлетворяет эго-психология в Соединенных Штатах, и что, поскольку ее основы не были подвергнуты критике с самого начала, как это сделал Лакан, она дает нам эклектизм, который захватывает все. Я также сказал им, что они, разумеется, могут взять маленький кусочек Лакана, чтобы починить эго-сихологию. Я оказался под контролем господина (N?), который был в среди присутствующих, и чья работа состояла в попытке обновить эго-психологию, исходя из того, что он называет теорией объектного отношения, через Абрахама, Винникотта и т. д. Это свидетельство того, какие эклектические усилия предпринимаются в отсутствие радикальной критики концепции эго и его сферы. Его сфера, как вы знаете, эквивалентна бесконечной поверхности.
Scheffer, qui était aussi présent et qui est un luminaire de cette association, qu'est-ce qu'il fait maintenant? Il est novateur parce qu'il rappelle aux Américains que la psychanalyse est une narration. Le sujet raconte quelque chose et racontant quelque chose de son existence, il en modifie le sens. C'est ce qui fait alors la dynamique analytique. Eh bien, je leur ai dit que monsieur Scheffer marchait sur les traces de Lacan. En 1986, il marche sur les traces du Lacan de 53. Il y a là le témoignage que quelque chose bouge.
Шеффер, который тоже присутствовал и который является корифеем этой ассоциации, что он делает теперь? Он новатор, поскольку напоминает американцам, что психоанализ — это нарратив. Субъект что-то рассказывает, и, рассказывая что-то о своем существовании, он меняет его смысл. Именно это и составляет затем аналитическую динамику. Ну, я сказал им, что господин Шеффер идет по стопам Лакана. В 1986 году он шел по стопам Лакана 53-го года. В этом есть свидетельство того, что что-то движется.
Je vais donc maintenant passer la parole à Éric Laurent qui va nous parler de ce sujet-là c'est-à-dire de l'usage de l'objet fait par Otto Kernberg pour rénover l'approche de l'egopsychology. Ça nous maintiendra, je pense, dans le cadre de l'examen que nous poursuivons cette année, à savoir les rapports entre ce que nous appelons, après Lacan, grand A et petit a.
Итак, теперь я передам слово Эрику Лорану, который расскажет нам об этом, то есть об использовании объекта, созданного Отто Кернбергом, для обновления подхода к эго-психологии. Это, как мне думается, удержит нас в рамках исследования, которое мы продолжаем в этом году, а именно отношений между тем, что мы называем, вслед за Лаканом, большим А и маленьким а.
Exposé d'Éric Laurent
Доклад Эрика Лорана
Je remercie Éric Laurent de son intervention qui était tout à fait dans le fil de ce dont il s'agit pour nous cette année, y compris dans ces avatars et ces voyages. Je vous donne donc rendez-vous de l'autre côté des vacances universitaires de Pâques, c'est-à-dire le 9 avril, pour la poursuite de ce cours.
Я благодарю Эрика Лорана за его выступление, которое полностью соответствовало тому, чем мы занимаемся в этом году, включая эти аватары и эти поездки. Поэтому для продолжения этого курса я назначаю вам встречу на каникулах после Пасхи, то есть 9 апреля.
Рабочий перевод: Ирина Север, ред. с фр. Ирина Макарова, ред. на русском Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.
Эти две трети, я не произнес их даже после. Дело в том, что после выступлений мы должны были поговорить все вместе. Тот, кто говорил после меня, был лучшим. Он перешел прямо к делу: Язык, — ладно! Собственно, в психоанализе говорят!. Но, в конце концов, — сказал ли я, — что такое язык? Так вот, язык, это как печень. Язык — это орган. Он так же биологичен, как и все остальное. В конце концов, он мог — он не сделал этого — сослаться на Хомского. Там было что-то очень познавательное: язык, да [в смысле «ок»], но это никоим образом не дает нам выйти из принципиально биологической природы бессознательного. Я этого не слышал до того. В ходе дискуссии я немного поспрашивал его, что он делает со своей биологией. Он ответил мне, что слушает, что говорят люди, чтобы найти скрытые тайны. Я должен сказать, что это было немного расплывчато. Я попросил его уточнить, но он не понимал. Поскольку это скрытые смыслы, я спросил его, какое отношение нужно было установить между бессознательным и смыслом. Он продолжал не понимать. Я не стал настаивать.
Alors, ce qui est amusant c'est qu'au moment de la discussion finale, Harnold Cooper a dit : Maintenant, monsieur Miller va tout de même pouvoir nous dire quelque chose des deux tiers qu'il ne nous a pas dits. Alors j'ai dit non. Il parait que ça ne se fait pas de la part d'un invité, mais je n'avais aucune intention de lui donner la petite pilule qu'il attendait de moi sur un certain nombre de choses. Puis monsieur Cooper a dit : Mais enfin, monsieur Miller nous dit que Lacan ne sacrifie rien de Freud, contrairement à d'autres. Est-ce que ça veut dire alors, monsieur Miller, que vous pensez que Freud est infaillible? Cela aussi ça m'a appris quelque chose. Je lui ai répondu que Freud avait certainement fait des erreurs mais que les erreurs de Freud sont beaucoup plus intéressantes que les vérités de quelqu'un d'autre. C'était en effet du style : est-ce que Freud ne peut pas se tromper comme n'importe qui ? Je me suis permis de dire que je ne croyais pas que Freud était comme n'importe qui d'autre, et que ce préjugé de l'égalité des minds ne me paraissait pas devoir s'appliquer dans la circonstance.
Так вот, забавно, что во время заключительного обсуждения Гарольд Купер сказал: Теперь господин Миллер все-таки сможет рассказать нам что-то из двух третей, чего он нам не сказал. Тогда я сказал «нет». Кажется, это не предполагается со стороны гостя (приглашенного), но у меня не было никакого намерения давать ему пилюлю, которую он ожидал от меня по ряду вещей. Затем господин Купер сказал: Но, наконец, господин Миллер говорит нам, что Лакан не жертвует ничем из Фрейда, в отличие от других. Значит ли это, господин Миллер, что вы считаете Фрейда непогрешимым/безупречным? Это тоже дало мне кое-что. Я ответил ему, что Фрейд, безусловно, делал ошибки, но ошибки Фрейда гораздо интереснее, чем истины кого-то другого. Это было, действительно, в стиле: pазве Фрейд не может ошибаться, как и любой другой? Я позволил себе сказать, что я не думаю, что Фрейд похож на кого-либо другого, и что это предубеждение о равенстве умов (minds), как мне кажется, неприменимо в данных обстоятельствах.
Donc, ce débat, vous le voyez, était centré sur ceci : d'un côté, les mots d'accord, mais, de l'autre côté, les affects. D'ailleurs, dès le début, c'était une affaire de côté, puisque le panel du matin, auquel j'étais convié, portait sur cette phrase: The unconscious : the other side of language. Je leur ai dit que Jacques Lacan n'avait jamais dit que l'inconscient était l'autre côté du langage, mais qu'il avait plutôt dit exactement le contraire, à savoir que l'inconscient est du même côté que le langage. Je leur ai même dit, en prenant la formule la plus provocante, que l'inconscient est langage. Il s'est trouvé quelqu'un, dans le débat, qui m'a dit à ce moment-là que Lacan avait dit que l'inconscient était structuré comme un langage et que ce n'était donc pas tout à fait ce que je disais.
Итак, это обсуждение, как видите, было сосредоточено на следующем: с одной стороны, да, слова, но, с другой стороны, аффекты. Кстати, с самого начала речь шла о стороне (сторонах), поскольку утренняя дискуссия, на которую меня пригласили, касалась фразы: Бессознательное: другая сторона языка. Я сказал им, что Жак Лакан никогда не говорил, что бессознательное — это другая сторона языка, а скорее, говорил прямо противоположное, а именно, что бессознательное находится на той же самой стороне, что и язык. Я даже сказал им, используя самую провокационную формулу, что бессознательное — это язык. В дискуссии нашелся человек, который мне сказал в тот момент, что Лакан говорил, что бессознательное структурировано как язык (подобно языку) и, следовательно, это не совсем то, что я говорил.
Dans les Écrits, on trouve pourtant, même si ce n'est qu'un côté des choses, cette perspective radicale. Je la leur ai rappelée parce que je savais bien ce qui allait venir ensuite, à savoir que Lacan n'était pas le premier dans la psychanalyse à avoir parlé du langage. Je voulais qu'il soit bien entendu que ce n'était pas une question d'accent ni de soulignage, mais une question de perspective radicale.
Однако в Écrits мы находим, даже если это только одна сторона вещей, эту радикальную перспективу. Я напомнил им об этом, потому что хорошо знал, что будет дальше, а именно, что Лакан был не первым в психоанализе, кто говорил о языке. Я хотел, чтобы услышали, что это не вопрос акцента или подчеркивания, а вопрос радикальной перспективы.
Comme le mot side figurait dans le titre, ça m'a permis d'entrer tout de suite dans le vif du sujet. Je voyais bien ce qui les intéressait dans l'idée d'un autre côté. Je leur ai expliqué que les affaires de côté, ça demande des conditions géométriques tout à fait particulières, que pour avoir des côtés, il faut avoir des coupures à n moins n dimensions dans une variété à n dimensions, et donc qu'effectivement dans l'espace à trois dimensions, nous avons l'intérieur et l'extérieur, la surface et la profondeur, mais que c'est justement pour cette raison que Lacan avait pris des objets à un côté. Je n'ai pas reculé, dans les premières minutes, à leur donner la bande de Moebius, pour qu'ils apprennent quelque chose sur les côtés. Je ne leur ai rien appris du tout, puisqu'à la au débat, ils revenaient encore sur word and affect. Ma réponse a été de leur dire que les mots et les affects, c'était comme sur une bande de Moebius, et que même si ça paraissait à deux côtés, cette affaire-là était à un seul côté. Peut-être s'apercevront-ils que l'on peut raisonner ainsi sur les choses, mais le problème, c'est qu'ils n'arrivent pas à croire qu'il puisse avoir là du nouveau.
Поскольку слово «сторона» (side) фигурировало в названии, это позволило мне сразу перейти к сути вопроса. Я хорошо видел, что их заинтересовало в идее «другой стороны». Я объяснил им, что латеральные вопросы требуют совершенно особых геометрических условий: для того, чтобы иметь стороны, нужно иметь разрезы в n минус n измерений в многообразии (разнообразии) n-измерений, и что, поэтому, действительно, в трехмерном пространстве мы имеем внутреннее и внешнее, поверхность и глубину, но что как раз по этой причине Лакан брал объекты с одной стороной. Я не постеснялся (не преминул) в первые несколько минут предоставить им ленту Мебиуса, чтобы они узнали что-то о сторонах. Я их ничему не научил, так как во время дискуссии они снова возвращались к словам и аффектам. Мой ответ им заключался в том, что слова и аффекты именно как на ленте Мёбиуса, и что даже если это кажется двусторонним, эта штука односторонняя (с одной стороной). Может быть, они заметят, что можно рассуждать таким образом о вещах, но проблема в том, что они не могут поверить, что там может быть что-то новое.
J'avais d'ailleurs demandé : Est-ce que vous croyez quand même qu'il arrive quelque chose de nouveau dans la psychanalyse ? J'avais demandé ça à monsieur Cooper. Il m'avait répondu, avec un ton charmant et inimitable : News things do happen, c'est-à-dire : Oui, il se peut, il en arrive bien. Je leur ai dit que la bande de Moebius par exemple, en 1868, c'est nouveau, et qu'avant personne ne l'avait étudiée. Mais ils ne sont même plus sûrs que la découverte de Freud, ce soit nouveau. Le nouveau, ils l'attendent de la biologie. Il y a même une petite dame, venue de France pour la circonstance et ayant fait pourtant de vagues études sémiotiques dans le passé, qui ne parle, en Amérique, que d'un côté et de l'autre du cerveau.
Кстати, я спросил: «Вы все же полагаете, что в психоанализе случается что-то новое?» Я спросил об этом господина Купера. Он ответил мне очаровательным и неподражаемым тоном: «Новости случаются», то есть: «Да, может быть, они-таки бывают». Я сказал им, что лента Мебиуса, например, в 1868 году — это было новое, и что ее никто не изучал раньше. Но они уже даже не уверены, что открытие Фрейда — это новое. Они ждут новое от биологии. Есть даже дамочка, приехавшая по этому случаю из Франции и занимавшаяся однако в прошлом непонятными семиотическими исследованиями, которая говорит, в Америке, только об одной и о другой стороне мозга.
Je leur ai posé le diagnostic de leur situation. Ce qui m'a frappé, c'est qu'ils n'ont pas franchement dit le contraire. Je leur ai dit que maintenant il était clair qu'on n'était plus satisfait de l'egopsychology aux États-Unis, et que comme ses fondements n'ont pas été critiqués au début comme Lacan l'avait fait, ça nous donne un éclectisme qui envahit tout. Je leur ai dit aussi qu'ils pouvaient évidemment, prendre un petit morceau de Lacan pour réparer l'egopsychology. Je me suis placé là sous le contrôle de monsieur ( ?) qui était dans l'assistance et dont le travail consiste à essayer de rénover l'egopsychology à partir de ce qu'il appelle la théorie de la relation d'objet, à travers Abraham, Winnicott, etc. C'est le témoignage du type d'effort éclectique qui est fait à défaut de critiquer radicalement concept de l'ego et de sa sphère. Sa sphère, vous le savez, c'est l'équivalent d'un plan infini.
Я поставил им диагноз их ситуации. Что меня поразило, так это то, что они откровенно не сказали обратного. Я сказал им, что теперь стало ясно, что нас больше не удовлетворяет эго-психология в Соединенных Штатах, и что, поскольку ее основы не были подвергнуты критике с самого начала, как это сделал Лакан, она дает нам эклектизм, который захватывает все. Я также сказал им, что они, разумеется, могут взять маленький кусочек Лакана, чтобы починить эго-сихологию. Я оказался под контролем господина (N?), который был в среди присутствующих, и чья работа состояла в попытке обновить эго-психологию, исходя из того, что он называет теорией объектного отношения, через Абрахама, Винникотта и т. д. Это свидетельство того, какие эклектические усилия предпринимаются в отсутствие радикальной критики концепции эго и его сферы. Его сфера, как вы знаете, эквивалентна бесконечной поверхности.
Scheffer, qui était aussi présent et qui est un luminaire de cette association, qu'est-ce qu'il fait maintenant? Il est novateur parce qu'il rappelle aux Américains que la psychanalyse est une narration. Le sujet raconte quelque chose et racontant quelque chose de son existence, il en modifie le sens. C'est ce qui fait alors la dynamique analytique. Eh bien, je leur ai dit que monsieur Scheffer marchait sur les traces de Lacan. En 1986, il marche sur les traces du Lacan de 53. Il y a là le témoignage que quelque chose bouge.
Шеффер, который тоже присутствовал и который является корифеем этой ассоциации, что он делает теперь? Он новатор, поскольку напоминает американцам, что психоанализ — это нарратив. Субъект что-то рассказывает, и, рассказывая что-то о своем существовании, он меняет его смысл. Именно это и составляет затем аналитическую динамику. Ну, я сказал им, что господин Шеффер идет по стопам Лакана. В 1986 году он шел по стопам Лакана 53-го года. В этом есть свидетельство того, что что-то движется.
Je vais donc maintenant passer la parole à Éric Laurent qui va nous parler de ce sujet-là c'est-à-dire de l'usage de l'objet fait par Otto Kernberg pour rénover l'approche de l'egopsychology. Ça nous maintiendra, je pense, dans le cadre de l'examen que nous poursuivons cette année, à savoir les rapports entre ce que nous appelons, après Lacan, grand A et petit a.
Итак, теперь я передам слово Эрику Лорану, который расскажет нам об этом, то есть об использовании объекта, созданного Отто Кернбергом, для обновления подхода к эго-психологии. Это, как мне думается, удержит нас в рамках исследования, которое мы продолжаем в этом году, а именно отношений между тем, что мы называем, вслед за Лаканом, большим А и маленьким а.
Exposé d'Éric Laurent
Доклад Эрика Лорана
Je remercie Éric Laurent de son intervention qui était tout à fait dans le fil de ce dont il s'agit pour nous cette année, y compris dans ces avatars et ces voyages. Je vous donne donc rendez-vous de l'autre côté des vacances universitaires de Pâques, c'est-à-dire le 9 avril, pour la poursuite de ce cours.
Я благодарю Эрика Лорана за его выступление, которое полностью соответствовало тому, чем мы занимаемся в этом году, включая эти аватары и эти поездки. Поэтому для продолжения этого курса я назначаю вам встречу на каникулах после Пасхи, то есть 9 апреля.
Рабочий перевод: Ирина Север, ред. с фр. Ирина Макарова, ред. на русском Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.
