C'est en quoi la castration n'est pas seulement posée comme ce qui doit se révéler au décours de l'expérience analytique. Cette castration est au départ.
Таким образом, не только кастрация постулируется как то, что должно раскрываться в ходе аналитического опыта. Эта кастрация является началом движения.
Dans ces conditions, que serait l'assomption de la castration ? Il faudrait revenir sur ce qu'est cette imaginarisation du moi fort, cette imaginarisation du moi je suis moi. Ce rien d'autre que le culte de la personnalité, culte qui est bien plus répandu qu'on ne le pense. Le culte de la personnalité, c'est le culte de sa différence subjective. La différence subjective, elle est écrite $. Tout le monde y a droit personne n'y coupe. Mais l'élément de culte de la différence subjective, c'est ce qui est introduit par l'imaginarisation de cette différence subjective.
Что могло бы быть в этих условиях взятием на себя кастрации? Нужно бы вернуться к тому, что есть это подпадание под воображаемое (воображанизация) (imaginarisation) сильного я, [сильного собственного я], это попадание под воображаемое (воображанизацию) «я [собственного я], я [je] есть я [собственное я] (moi]». Это не что иное, как культ личности, культ гораздо более распространенный, чем можно было бы подумать. Культ личности — это культ его субъективного отличия. Субъективное отличие записано через $. Все имеют на это личное право, никто этого не лишен. Но элемент культа субъективного различия, это именно то, что введено через попадание под воображаемое (воображанизацию) этого субъективного различия.
À cet égard, l'assomption de la castration a toute sa valeur quand Lacan la formule en termes de sacrifice. Il a préféré ensuite le terme de traversée du fantasme qui permet de s'imaginer qu'on fait ça en paquebot. Sacrifice, évidemment c'est plus saignant. Ce qui fait la durée des analyses, c'est le refus acharné du névrosé de sacrifier sa castration à la jouissance de l'Autre. Ça veut dire aussi bien qu'il ne veut pas sacrifier sa différence subjective, c'est-à-dire un rien - rien d'autre que la coupure même. Le névrosé ne veut pas sacrifier à l'Autre sa différence. Ça prend la forme du et moi et moi et moi.. Ça se fait entendre jusqu'à la fin de l'analyse. Lacan en propose une formule : Tout mais pas ça! Dans ce tout mais pas ça, on entend exactement l'impossible à négativer.
В этом отношении взятие на себя кастрации имеет всю свою ценность (свое полное значение), когда Лакан формулирует его в терминах «жертвоприношения». Затем он предпочел термин «пересечение фантазма», который позволяет представить себе, что мы делаем этом на круизном лайнере. Разумеется, жертвоприношение более кровоточащее. Что делает анализы длительными, так это настойчивый (ожесточенный) отказ невротика пожертвовать своей кастрацией ради наслаждения Другого. Это значит также, что он не хочет жертвовать своим субъективным отличием, то есть ничем — ничем иным, кроме как самим разрезом. Невротик не хочет жертвовать свое отличие Другому. Это принимает форму и я (et moi), и я, и я. Это дает о себе знать до конца анализа. Лакан предлагает этому формулу: Все, но не это! В этом все, но не это слышно именно невозможное для негативации/отрицания.
C'est aussi bien ce qui fait voir en quoi la différence subjective, celle qui est marquée d'un $, est strictement équivalente à l'objet a. Elle est dans ce ça qu'on ne veut pas toucher et pour lequel on est prêt à sacrifier tout. On est prêt à tout sacrifier, tout ce qui est de l'ordre du signifiant, à condition qu'on ne touche pas à ce qui enrobe au plus intime l'extimité même. C'est en quoi la perversion apparaît toujours comme une voie de sortie. Le pervers, à la différence du névrosé, se voue à la jouissance de l'Autre. Quand Lacan reformule la fin de l'analyse, ce n'est plus en termes d'assomption de la castration, mais en termes de solde de jouissance perverse. Je ne vais pas, sur ce point, aller plus loin aujourd'hui.
Это также то, что заставляет увидеть в чем субъективное отличие, отличие, отмеченное (маркированное) знаком $, строго эквивалентно объекту а. Оно именно в этом это, ça, к чему мы не хотим прикасаться и ради чего готовы пожертвовать всем. Готовы пожертвовать всем, всем, что есть порядок означающего, при условии, что не прикоснемся к тому, что самым интимным образом обволакивает саму экстимность. Вот в чем перверсия всегда появляется как дорога к выходу. Перверт в отличие от невротика, посвящает себя наслаждению Другого. Когда Лакан переформулирует конец анализа, то уже не в терминах взятие на себя кастрации, а в терминах остатка (сальдо, solde) перверсивного наслаждения. Я не собираюсь идти дальше по этому вопросу сегодня.
La dernière fois, j'ai précisé l'articulation du sujet et de la jouissance. Loin que dans la fonction phallique le sujet soit identifié à son être de vivant, il est déjà mort. Le sujet du signifiant est déjà mort et il est mort en tant que mort qui s'ignore. Il faut donc mettre en question un grand J qui est celui du Je. C'est aussi bien le J de la jouissance. Le sujet ne sait pas que le Je est vivant. Ça revient à dire: que l'Autre ignore tout de la jouissance. C'est ce que dit, mais d'une façon différente, Schreber de son dieu.
В прошлый раз я уточнил о сочленении субъекта и наслаждения. Далеко не в фаллической функции субъект, идентифицируемый со своим живым существом, уже мертв. Субъект означающего уже мертв, и он мертв как мертвец, который игнорирует самого себя. Итак, следует поставить под сомнение заглавную J, которая является заглавной от Je, Я. Это также J от jouissance, наслаждения. Субъект не знает, что это Je, Я живо(е). Это все равно, что сказать, что Другой игнорирует полностью наслаждение. Это то, что говорит Шребер, но другим способом, о своем боге.
C'est là que revient ce que je ne voudrais pas laisser de côté, à savoir le mystère d'Abraham. La dernière fois, j'ai parlé de amor et timor, qui sont le placement par saint Augustin du christianisme et du judaïsme. Ça a été toujours rappelé, me semble-il, au détriment de la condition laïque. Amor, l'amour, s'adresse toujours au semblant et ce semblant dans le christianisme, c'est le Christ. C'est le Christ multiplié sur les murs des églises. Ce Christ est une forme totale. C'est la forme totale du corps souffrant. C'est un corps total, même s'il reste là comme on ne sait quelle vengeance de la divinité. Il s'agit de la forme totale d'un corps, et c'est parce qu'il y a forme totale qu'il peut justement y avoir une idéalisation et une identification idéale. C'est là qu'un certain masochisme est présent dans le christianisme. Il s'agit d'un tourment qui porte sur tout le corps.
Вот где возвращается то, что я не хотел бы оставить в стороне, а именно тайна Авраама. В прошлый раз я говорил о любви и тиморе, timor (страхе), которые являются местом размещения христианства и иудаизма святым Августином. Это всегда напоминалось, как мне кажется, в ущерб светскому состоянию. Любовь (amor), всегда относится (адресуется) к кажимости, и в христианстве эта кажимость — это Христос. Христос, размноженный на стенах церквей. Этот Христос является полной формой. Именно полной формой страдающего тела. Именно тотальное тело, даже если оно остается там, как бог знает какая месть божества. Речь идет о тотальной форме тела, и именно потому, что есть тотальная форма, оно может как раз иметь там идеализацию и идеальную идентификацию. Именно там в христианстве присутствует некоторый мазохизм. Речь идет о мучении, затрагивающее все тело.
Il faut se demander pourquoi, historiquement il n'en est pas de même dans le judaïsme. Si le corps est présent dans le judaïsme, c'est à partir non pas du tourment, mais du prélèvement d'une pâtie du corps. Il s'agit d'un prélèvement opéré sur l'organe mâle, qui paye ainsi le prix d'une certaine normativation. Ça incarne dans le corps cette Verdrägung inhérente au désir, et ça consacre par là un rapport normé à l'Autre. C'est là toute la valeur que Lacan a donné au rite de la circoncision. Ça installe en premier, en évidence quelque chose qui est plutôt informe et avec quoi il n'y a pas en d'identification idéale concevable. Il s'agit d'une partie matérielle du corps. Il y a là la figure d'une contingence corporelle qui fait l'objet d'un sacrifice à l'Autre. Par là, c'est aussi bien le sacrifice d'une certaine différence subjective à l'Autre pour être un Juif comme les autres. Et c'est aussi par là qu'il y a, d'une certaine façon, accès à tout. Le tout mais pas ça est franchi. Il est franchi institutionnellement, dans l'institution même de la religion. On peut dire que ce n'est pas très élevé comme idée. Le christianisme est une religion qui comporte beaucoup plus d'élévation. C'est même pour cette raison qu'elle est célébrée par Hegel, par les philosophes.
Нужно спросить себя, почему исторически в иудаизме это не то же самое. Если в иудаизме тело и присутствует, то это не исходя из мучений, а от взимания (вычета, изъятия) (prélèvement) части тела. Речь идет об изъятии, воздействующем на мужской орган, который, тем самым, платит в угоду некоторой нормализации. Оно воплощает в теле это вытеснение, Verdrägung, присущее желанию, и тем самым оно освящает нормализованное (нормированное) отношение к Другому. В этом все значение, которое Лакан придавал обряду обрезания. Во-первых, это устанавливает на виду нечто, что является довольно бесформенным и с чем нет мыслимой идеальной идентификации. Речь идет о вещественной части тела. Здесь имеется фигура телесной случайности (контингентности), которая создает объект жертвоприношения Другому. Таким образом, это также жертва некоторого субъективного отличия от Другого, чтобы быть евреем подобно другим. И именно через это также есть, в некотором роде, доступ ко всему. Преодолевается все, но не это. Оно преодолевается институционально, в самом институте религии. Можно сказать, что это не слишком возвышенная идея. Христианство — это религия, которая содержит гораздо более высокий уровень. Даже по этой причине она воспета Гегелем и философами.
Au Juif, en effet, l'imputation est faite du matériel. Le Juif matériel. Il y a un rapport distinct avec la jouissance, un rapport qui semble accordé à la jouissance. Par là-même, ça laisse la place à toutes les imputations que l'on peut faire sur le Juif. Par exemple, une cupidité de jouissance. Comme si la normativation ouvrait sur un rapport toujours excessif avec la Chose. C'est oublier que sur le versant juif, il y a un pacte de jouissance. Il y a jouissance mais dans un pacte. Vu du versant juif, c'est chez les Gentils qu'on ne sait pas s'y prendre avec la jouissance. Il y a une expression juive pour désigner cela: les plaisirs stupides des goys. Il y a là quelque chose qui est justifié par rapport à ce que sont toutes les vertus familiales juives. Il y a l'idée d'une non-normalisation de la jouissance là où matériellement ce prélèvement n'a pas été fait.
Вменение вины еврею фактически состоит из вещественного (matériel). Еврей вещественный (matériel). Имеется отчетливое отношение к наслаждению, отношение, которое оказывается согласованным с наслаждением. Это само по себе оставляет место для всех обвинений, которые можно предъявить еврею. Например, алчность наслаждения. Как если бы нормативность (нормализация) вела к возникновению всегда чрезмерного отношения к Вещи. Именно для того, чтобы забыть, что на еврейской стороне имеется пакт (договор) о наслаждении. Имеется наслаждение, но в пакте. Принимая во внимание еврейскую сторону, именно среди язычников не знают, как обращаться с наслаждением. Есть еврейское выражение для обозначения этого: дурацкое (тупое) удовольствия гоев (неевреев, иноверцев). В этом имеется что-то, что оправданно по отношению ко (по сравнению со) всем добродетелям еврейских семей. Существует идея ненормативности (ненормализации) наслаждения там, где это изъятие не состоялось вещественно (matériellement).
Ça conduirait à dire, mais ce n'est pas facile, qu'il ne faut pas prendre les effets ségrégatifs, ces effets qui dominent l'histoire des Juifs, comme si la position juive n'était que passive. Matériellement, c'est le cas. Elle est victime, et à une grande échelle. Mais il y a quand même là un principe actif. Il y a un principe actif dans le judaïsme. Ces effets de ségrégation sont préparés par ce qu'on peut appeler l'exclusivisme juif, par l'élection. En effet, s'il y a bien un sacrifice de la différence subjective qui est constitutif de cette collectivité, il faut dire aussi qu'il y a collectivement la culture de cette différence. On peut dire que le Juif ne veut pas sacrifier sa différence à l'Autre. Et il le paye d'un prix extrêmement lourd. Il y a un certain tout mais pas ça proprement juif. Cet exclusivisme est aussi bien celui du Dieu des Juifs. C'est un Dieu qui ne dit jamais qu'il est le seul. Il sait bien que les autres peuples ont des idoles et d'autres dieux, mais il entend être le seul là où il est. Là où il est, il ne faut pas qu'il y en ait un autre. C'est pourquoi on dit le Dieu jaloux.
Это привело бы к высказыванию, но это и непросто, что сегрегационные эффекты, эти эффекты, которые преобладает в истории евреев, не следует воспринимать так, как если бы еврейская позиция была только пассивной. Вещественно, именно этот случай. Она — жертва, причем в больших масштабах. Но там все же есть активное начало. В иудаизме есть активное начало. Эти эффекты сегрегации подготовлены тем, что можно назвать еврейской исключительностью, путем избранности. В самом деле, если и существует жертва субъективного отличия, конститутивного для составляющих это сообщество, то следует также сказать, что есть в совокупности культура этого отличия. Можно сказать, что еврей не хочет жертвовать своим отличием по отношению к Другому. И он за это платит чрезвычайно высокую цену. Есть некоторое все, но не это конкретно еврейское. Эта исключительность также есть исключительность Бога евреев. Именно Бог, который никогда не говорит, что он единственный. Он хорошо знает, что у других народов есть идолы и другие боги, но он намерен быть единственным там, где он есть. Там, где он есть, не нужно, чтобы имелся другой. Вот почему говорят «ревнивый Бог».
Je n'aurai pas réussi, pendant cette première partie de l'année, à atteindre la limite où j'aurais pu vous proposer quelques mathèmes, et je vais donc finir sur ce versant en insistant sur ce terme de sacrifice dans l'histoire juive.
Мне не удалось бы за эту первую часть года достичь предела, в котором я мог бы предложить вам несколько матем, и поэтому я закончу на этой стороне, настаивая на термине жертвоприношение в еврейской истории.