Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
8 сеанс, 16 января 1985

Cours du 16 janvier 1985

Je voudrais déjà vous avertir que le carré logique nous intéresse dans la mesure où nous avons un carré psychanalytique. On n'a pas cessé de faire rebondir ce carré logique depuis vingt-cinq siècles jusqu'à nos jours mais nous n'avons cependant pas du tout l'idée de nous singulariser. Quelqu'un qui est passé, et passe encore, pour un original, à savoir le docteur Lacan, a raisonné lui aussi sur le carré logique. Si j'introduis ce carré logique - et vous savez que j'y suis cette année conduit nécessairement -, c'est qu'il est à mettre au nombre des précurseurs du carré psychanalytique de Lacan. La phrase dont je suis parti sur les structures quaternaires n'aurait pas été formulée sans référence au carré logique. Ce carré logique, sous sa forme traditionnelle, n'est pas le seul dans la logique, puisqu'il y a aussi bien un carré modal, voire un carré temporel, dont Lacan a fait aussi usage. En vous donnant ce carré logique, je vous donne donc un rond-point de l'enseignement de Lacan.

Наконец, я хотел бы предупредить вас, что логический квадрат интересует нас лишь постольку, поскольку у нас есть психоаналитический квадрат. Мы не перестаем мусолить этот логический квадрат уже двадцать пять веков, вплоть до наших дней, но у нас тем не менее совсем нет идеи отличиться. Тот, кто сходил и сходит за оригинала, а именно доктор Лакан, также рассуждал о логическом квадрате. Если я ввожу этот логический квадрат — а вы знаете, что в этом году я неизбежно к нему приду, — то лишь потому, что его следует причислить к предшественникам лакановского психоаналитического квадрата. Предложение о четвертичных структурах, с которого я начал, не было бы сформулировано без ссылки на логический квадрат. Этот логический квадрат в его традиционной форме не единственный в логике, в которой помимо него представлены также модальный, и даже темпоральный квадрат, который также использовал Лакан. Таким образом, предоставляя вам этот логический квадрат, я привожу вас к круговому перекрестку лакановского учения.

Ce carré nous vient de la fin de l'Antiquité, du second siècle après Jésus Christ, et d'une personne dont on ne sait pas beaucoup de choses. Il s'agit d'un certain Apulée. Nous avons là une première occurrence de ce carré qui vise à mettre en forme une partition des énoncés catégoriques qui est celle d'Aristote. C'est donc déjà un surgeon relativement tardif de la logique d'Aristote, et c'est depuis cette mise en forme que ce carré est devenu traditionnel dans la logique.

Этот квадрат пришел к нам из поздней Античности, из второго века от Р.Х., и от человека, о котором мы мало что знаем. Это некий Апулей. Здесь перед нами первое появление этого квадрата, целью которого является придание формы классификации категорических утверждений, принадлежащих Аристотелю.Таким образом, это уже относительно поздний отпрыск аристотелевской логики, и именно после этого форматирования этот квадрат стал в логике традиционным.

C'est une structure. C'est une structure où les termes nous apparaissent maintenant évidemment homogènes et d'un même genre. Mais c'est précisément ce qui est douteux, comme on le verra par la suite. Il est douteux que ces quatre termes soient de même genre. Si je dis que ce carré forme une structure, c'est que c'est bien le concept de structure qui nous permet d'articuler des termes qui, en fait, sont hétérogènes. Si on veut avoir un usage réglé du concept de structure, il faut l'employer avant tout lorsqu'il s'agit de termes hétérogènes qui sont articulés. D'ailleurs, chez Lacan, les structures quaternaires articulent toujours, à travers leurs avatars, des termes hétérogènes. Sa structure en Z, appelée schéma L, articule un rapport symbolique, S et A, à un couple imaginaire, a et a'. Ca suffit à vous marquer ce que veut dire hétérogène. Il en va de même pour sa structure quaternaire des discours, où sans doute S1 et S2 sont homogènes en tant que signifiants, mais où le sujet barré et l'objet a sont des termes hétérogènes. On peut rattacher le sujet barré au signifiant comme étant une barre sur un signifiant, mais on ne peut en faire autant avec l'objet a qui, lui, est strictement hétérogène.

Это структура. Это структура, в которой термины кажутся нам явно гомогенными и одного вида порядковыми. Но, как мы увидим позже, именно это и сомнительно. Сомнительно, чтобы эти четыре термина были одного вида. Если я говорю, что этот квадрат образует структуру, то именно потому, что понятие структуры позволяет нам артикулировать термины, которые на самом деле гетерогенны. Если мы стремимся к упорядоченному использованию понятия структуры, то мы должны использовать его прежде всего тогда, когда речь идёт об артикулированных разнородных терминах. Кстати, у Лакана, четвертичные структуры артикулируют всегда через свои аватары, гетерогенные термины. Его Z-образная структура, называемая схемой L, артикулирует символическое отношение S и А к воображаемой паре а и а'. Этого достаточно, чтобы отметить для вас, что означает гетерогенность. То же самое относится и к его четвертичной структуре дискурсов, где, несомненно, S1 и S2 однородны как означающие, но где перечеркнутый субъект и объект а являются разнородными терминами. Можно связать перечеркнутого субъекта с означающим с помощью черты на означающем, но мы не можем сделать то же самое с объектом а, который строго неоднороден.

Il y a plusieurs façons d'amener ce carré logique. Le plus simple est de vous donner le point de départ chez Aristote. Il s'agit d'une phrase: "J'appelle universelle la proposition appartient à tout ou n'appartient pas à tout. J'appelle particulière, la proposition appartient à quelque ou n'appartient pas à quelque ou n'appartient pas à tout."

Есть несколько способов вывести этот логический квадрат. Самый простой способ — предложить вам отправиться от Аристотеля. Речь идёт о фразе: «Я называю общим суждение, принадлежащее всему или не принадлежащее всему. Я называю частным суждение, принадлежащее чему-либо или не принадлежащее чему-либо, или не принадлежащее всему».

(Прим. научного редактора: «В стандартном переводе из «Философского наследия» есть похожее место: «Общей я называю [посылку] о присущем всем или не присущем ни одному, частной — о присущем или не присущем некоторым или присущем не всем...» («Первая Аналитика», 24a15–20)).

Voilà donc le point de départ le plus mince et qui est pourtant encore l'objet de commentaires érudits. Je dirai que Lacan s'est mis de la partie lui aussi. Il s'est mis de la partie, et d'une façon qui peut paraître oraculaire, alors qu'elle est tout à fait fondée. C'est même pour Lacan un passage tout à fait essentiel pour structurer la sexuation féminine, aussi surprenant que ça puisse paraître au premier abord.

Таким образом, вот эта малозначительная точка отправления, тем не менее, все еще остается предметом ученых комментариев. Я бы сказал, что Лакан тоже принялся играть в эту игру. Он вел свою партию, и в некотором роде это может походить на пророчество, хотя это и вполне обоснованно. Для Лакана это также очень важный отрывок для структурирования женской сексуации, каким бы удивительным он ни казался на первый взгляд.

Перед вами небольшая сборка, которая будет вам весьма полезна. Вот еще одна четверка, и эта четверка, пусть она и не очевидна для вас сразу, должна располагаться на этом маленьком логическом квадрате. Необходимо даже выстроить четыре суждения — A, E, I, O — в логический квадрат.
(рис. логического квадрата).

De quelle façon A et E sont-ils opposés? - c'est-à-dire: tout F est G et aucun F est G. Ces deux propositions sont traditionnellement considérées comme contraires. Elles ne peuvent pas être vraies ensemble mais elles peuvent être fausses toutes les deux. Donc, entre les deux universelles, l'affirmative et la négative, la relation d'opposition est la contrariété. Par contre, entre la particulière affirmative et la particulière négative, la relation est subcontraire. Ca veut dire qu'elles peuvent être fort bien être vraies toutes les deux - quelque F étant G et quelque F n'étant pas G - mais qu'elles ne peuvent pas être fausses toutes les deux.

Каким образом А и Е противопоставлены друг другу — то есть: все F суть G, и ни одно F не суть G? Эти два суждения традиционно считаются противопоставленными. Они не могут быть оба истинными, но они оба могут быть ложными. Следовательно, отношением между двумя общими суждениями, общеутвердительным и общеотрицательным, является противоположность. С другой стороны, между частноутвердительным и частноотрицательным суждениями отношение субконтрарное. Это означает, что оба они вполне могут быть истинными — некоторое F есть G, а некоторое F — не G, — но они не могут оба быть ложными.

Prenons ensuite le troisième terme dans la liste des propositions: la contradiction. Si tout F est G, alors celle-ci est fausse comme quelque F n'est pas G. Si quelque F n'est pas G, on peut donc d'emblée poser le même raisonnement sur l'autre diagonale du carré. Tout cela constitue les bases mêmes de la logique classique, celle que l'on s'est mis à trafiquer au début de ce siècle.

Возьмем тогда третий термин в списке оппозиций: противоречие. Если все F есть G — это ложно, так как некоторые F не есть G. Если некоторые F не есть G, то мы можем сразу применить те же рассуждения к другой диагонали квадрата. Все это составляет самые основы классической логики, той самой, которую взялись перерабатывать в начале этого века.

Nous avons enfin la subalternation - dernier type d'opposition - qui vaut entre ces termes. Elle comporterait que si nous savons que tout F est G, nous pouvons en déduire que quelques-uns le sont, et donc que la vérité de la subalternante implique la vérité de la subalternée. Par contre, si nous savons qu'il n'est pas vrai que quelque F soit G, nous avons alors la fausseté de la subalternée. C'est ce qu'on appelait au Moyen Age le pont aux ‚nes, c'est-à-dire vraiment l'endroit où il faut passer. Vous pouvez vous pénétrer de ce pont aux ‚nes. Nous serions heureux que le carré analytique soit aussi un pont aux‚ nes.

Наконец, у нас осталось подчинение — последний тип оппозиций, противопоставлений, который применяется между этими терминами. Она представляет собой следующее: если мы знаем, что любое F есть G, мы можем вывести из этого — некоторые из них тоже являются G, следовательно, истинность подчиняющего подразумевает истинность подчиненного. Напротив, если мы знаем, что неверно, что любое F есть G, то мы имеем и ложность подчиненного. Это то, что в Средние века называли ослиным мостом, то есть местом, которое нужно перейти. Вы можете проникнуть с этого моста к ослам. Мы были бы счастливы, если бы аналитический квадрат был бы также мостом для ослов (прим. переводчика:«Ослиный мост» связан с проблемой подчинения неочевидным образом. Беглый обзор источников показывает, что так называлась инструкция по поиску «среднего термина» для данных двух).

Vous pouvez, sur la même structure que celle-ci - structure donnée par les quatre places et les quatre types d'oppositions qu'elles comportent - construire un carré modal, c'est-à-dire un carré donnant sa valeur aux quatre modalités fondamentales: le nécessaire, l'impossible, le possible, et le contingent. Vous pouvez alors établir entre ces quatre termes les mêmes relations qu'auparavant.

Вы можете на той же структуре, что и эта, — структуре, заданной четырьмя местами и четырьмя типами оппозиций, которые они составляют, — построить модальный квадрат, то есть квадрат, придающий истинностное значение четырем основным модальностям: необходимому (неизбежному), невозможному, возможному и случайному. Затем вы можете установить между этими четырьмя терминами те же отношения, что и были установлены ранее.

Аверроэс в двенадцатом веке очень благоразумно и весьма по-лакановски переделал этот традиционный квадрат. Вместо этих четырех фундаментальных модальностей он вписал модальный квадрат в строго темпоральную форму. Это более или менее та модификация, которой подверг его Лакан. Он писал: всегда, никогда, иногда, иногда нет.

Lacan, lui, à la place de toujours, il mettait le ne cesse pas de s'écrire. Puis il mettait un ne cesse pas de ne pas s'écrire à la place du jamais. Puis il mettait un cesse de s'écrire et un cesse de ne pas s'écrire. Tout cela pour vous marquer que, pas à pas et d'une manière aride, nous débouchons quand même sur une structure costaude, solide.

Лакан вместо «всегда» поставил «не перестает записываться». Тогда он поставил «не перестает не записываться» вместо «никогда». Затем он поставил «перестает писаться» (иногда) и «перестает не писаться» (иногда нет). Все это для того, чтобы показать вам, что шаг за шагом, с холодной головой мы все же приходим к крепкой, прочной конструкции.

Ce qui fait du carré de Lacan une imitation de celui-ci, c'est qu'il y a quatre places permutantes. Seulement, nous sommes bien en peine d'avoir des relations aussi précises. Ce qui fait la consistance de la structure, ce n'est pas seulement les quatre places, c'est la définition tout à fait précise des relations qui valent entre ces places et les termes qui les occupent.

Что делает из квадрата Лакана имитацию логического, так это то, что есть четыре перестановочных места. Только нам очень трудно иметь такие четкие отношения. Консистенцию структуры обеспечивают не только четыре места, но и совершенно точное определение отношений, существующих между этими местами и терминами, которые находятся на этих местах.

Introduisons maintenant un peu le problème. Nous faisons d'ailleurs valoir des problèmes qui sont tout à fait présents dans la tradition logique. Il faut bien dire que le sens opératoire de ce problème n'a été fixé qu'assez tard et qu'il a donné lieu à toute une doxographie, à des opinions contraires des logiciens sur l'interprétation. Il y a, encore aujourd'hui, des problèmes d'interprétation. Il y a un problème qui touche à la particulière et un problème qui touche à l'universelle. Prenons d'abord le problème de la particulière, c'est-à-dire le problème de ce quelque.

Давайте теперь немного очертим проблему. Мы также указываем на проблемы, которые в значительной степени присутствуют в логической традиции. Надо сказать, что оперативный смысл этой проблемы был установлен довольно поздно и породил целую доксографию, противоположные мнения логиков о толковании. До сих пор существуют проблемы интерпретации. Есть проблема, касающаяся частного, и проблема, касающаяся общего. Возьмем сначала проблему частного, то есть проблему этого «некоторого».

Ca se voit déjà dans les langues. Comment exprime-t-on, dans notre langue, la quantité au sens logique? On dispose de tout et de aucun. Ca recouvre là assez bien les deux oppositions de l'universelle contraire. Par contre, on ne dispose que d'un mot pour dire quelque. On est obligé de couvrir avec ce mot les deux subcontraires: le quelque oui et le quelque non. Ca ne se répartit pas exactement dans notre langue comme ça se répartit ici. Dès que l'on dit quelque F est G, il y a deux interprétations qui sont possibles: est-ce que ça veut dire que quelque F au moins est G, n'étant pas exclu que tous le soient? Ou est-ce que ça veut dire que quelque F au plus est G, étant exclu que tous le soient? Il y a là deux interprétations distinctes de la particulière affirmative. Si on se réfère au langage courant, on peut évidemment dire que si je dis qu'il y a quelques soldats dans cette pièce, j'entends que toute l'armée n'y est pas. Entre l'emploi courant du langage et la volonté de formalisation que nous avons, il y a une différence. Ca veut dire que dans la langue nous pouvons tantôt dire l'un et tantôt dire l'autre, alors qu'ici il faut choisir. Il faut choisir si la particulière affirmative exclut le non tous.

С другой стороны, у нас есть только одно слово, чтобы сказать «некоторые». Нам приходится покрыть этим словом две субконтрарные (подчиненные) позиции: «некоторые да» и «некоторые нет». Это распределение не происходит точно также, как в нашем языке. Как только мы говорим, что некоторые F — это G, возможны две интерпретации: означает ли это, что по меньшей мере, что некоторые F есть G, не исключая, что все они могут быть им? Или это означает, что некоторое F в большинстве G, исключая, что все они могут им быть? Здесь есть две различных интерпретации частноутвердительного суждения. Если мы обращаемся к повседневному языку, можно с очевидностью сказать, если я говорю, что в этой комнате несколько солдат, я понимаю, что тут нет всей армии. Между повседневным использованием в языке и стремлением (волей) к формализации есть разница. Это означает, что на языке мы иногда говорим то одно, то другое, а тут надо выбирать. Нужно выбрать, исключает ли частноутвердительное суждение «не все».

C'est rendu délicat par la phrase même d'Aristote que je vous ai citée, où, pour la particulière négative, il emploie deux expressions. Pour l'universelle, on ne voit que deux termes. Par contre, pour la particulière, il y a trois façons de dire, alors qu'il n'y a que deux façons de nier: quelques le sont et quelques ne le sont pas. Il y a deux interprétations possibles: ou bien, entre F et G, on pose que lorsqu'on est ici, il est exclu que tous les êtres sont G et que c'est pour ça que l'on dit quelque F est G, à savoir qu'il y a des F qui ne sont pas G - il y en a ici et il y en a là, certains sont G et d'autres ne le sont pas -, ou bien alors, quelque F est G veut dire qu'ici on sait qu'il y a des F et que là il y en a peut-être ou pas. Il y a donc deux interprétations: ou bien la particulière exclut le second terme de la totalité, ou bien ça reste possible, ouvert.

Это усложняется самой фразой Аристотеля, которую я процитировал, где для частноотрицательного он использует два выражения. Для общего мы видим только два термина. И напротив, для частного есть три способа сказать, в то время как есть только два способа отрицания: некоторые да, и некоторые нет (1). Есть две возможные интерпретации: либо между F и G мы предполагаем, что когда мы здесь, исключается, что все есть G и вот почему мы говорим, что некоторое F есть G, а именно, что есть некоторые F, которые не G — есть некоторые здесь и некоторые там, некоторые есть G, а некоторые нет — или же некоторое F это G означает, что здесь мы знаем, что есть F и что они могут быть, а могут и не быть. Следовательно, есть две интерпретации: либо частное исключает второй термин всего, либо она остается возможной, открытой.

1. Прим. науч. редактора: «Речь идёт о том, что частное высказывание вида Некоторые F суть G можно понять как "некоторые точно, а все или не все, мы не сообщаем" либо же как "только лишь некоторые, но точно не все, т. е. есть и такие F, которые не G". Современный лингвист может объяснить второй вариант импликатурой, но у старых логиков это понятие не было в ходу. Принципиально здесь то, что при втором толковании Некоторые F суть G и Некоторые F не суть G означают одно и то же: некоторые да, а некоторые нет vs. некоторые нет, а некоторые не нет (т. е. да). Поэтому два нижних угла логического квадрата (I и O) при этой трактовке схлопываются в один, и получается треугольник».

Il ne faut pas manquer ce point. C'est le premier point lacanien de l'histoire. Tout repose sur la valeur que l'on donne à la phrase quelque F est G. Est-ce que lorsqu'on le dit, on exclut que tous soient G? Quand je dis qu'il y a quelques soldats dans cette pièce, est-ce que ça veut dire que les autres n'y sont pas? Il y a beaucoup de fois où, dans le langage courant, ça veut dire ça. Sans ça, on dirait que tous les soldats sont ici. Donc, dire quelque dans ce cas-là, exclut que tous y soient. Mais quand je dis j'en ai vu quelques-uns, ça peut très bien inférer que tous y soient également. Il y a là deux valeurs distinctes.

Этот момент нельзя упускать. Это первая лакановская точка истории. Все зависит от значения, придаваемого фразе — некоторое F есть G. Разве когда мы говорим это, мы исключаем, что все может быть G? Когда я говорю, что в этой комнате несколько солдат, значит ли это, что другие не здесь? Есть много случаев, когда в разговорной речи, это означает, что да. Без этого, похоже, что все солдаты здесь. Таким образом сказать некоторый в данном случае исключает то, что все были там. Но когда я говорю, что видел нескольких, это вполне может означать, что все они тоже там. Здесь есть два отличных истиностных значения.

Evidemment, dans ce carré logique, on a déjà choisi. Quand je vous présente le carré logique sous sa forme traditionnelle, qu'est-ce qu'on a choisi? On a précisément choisi l'interprétation selon laquelle quelque a la valeur de au moins il n'exclut pas tous. Sans cela, ces deux propositions ne pourraient pas être vraies ensemble. Il n'y aurait pas un rapport de subalternation. Si quelque excluait tous, alors elles ne pourraient pas être vraies ensemble. On pourrait, à l'occasion, les poser comme étant fausses ensemble, c'est-à-dire comme contraires, mais on les pose comme subalternes, c'est-à-dire que l'on choisit précisément la valeur de la particulière comme étant au moins sans exclure le tous.

Очевидно, в этом логическом квадрате мы уже выбрали. Когда я представил вам логический квадрат в его традиционной форме, что мы выбрали? Мы точно выбрали интерпретацию, согласно которой некоторые имеют значение по меньшей мере то, что не исключают всех. Без него эти два предложения не могли бы быть истинными вместе. Не будет подчиненных отношений. Если что-то исключало все, то вместе они не могли быть истинными. Мы могли бы при случае положить их как ложные множества, т. е. как противоположности, но мы полагаем их как подчиненные, т.е. мы точно выбираем значение частного, не исключая по меньшей мере всего.

(Прим. науч. редактора: «Изложенные выше отношения в логическом квадрате включали отношение подчинения между общим суждением и соответствующим ему частным: когда истинно общее, истинно и частное. Фактически общее означало "не просто некоторые, а даже все", а частное "некоторые точно, а возможно, что и все". Если переинтерпретировать частное как "некоторые, но не все", его истинность станет исключать истинность общего, а истинность общего станет исключать истинность такого переинтерпретированного частного)».

En écrivant ce carré logique, on exclut un quanteur, une indication de quantité qui serait précisément la valeur propre du quelques-uns mais pas tous. Ce qui est fondateur dans le carré logique, ce qui est sa structure propre, c'est l'exclusion du pas tous. C'est ce pas tous exclu par Aristote que Lacan relève pour en faire une relation constituante de la sexuation féminine. Ce n'est pas une élucubration de ma part. Vous en trouvez la référence précise chez Lacan, page 63 du petit volume intitulé Télévision: "Et voici ce que l'expérience ici suggère. D'abord que s'impose pour les femmes cette négation qu'Aristote écarte de porter sur l'universel, soit de n'être pas-toutes, xxxxxxxxxxxxx." C'est exactement de cela dont il s'agit, à savoir l'exclusion d'un quanteur qui comporterait quelques-uns mais pas tous. Le pas-rien n'est pas-tout.

При написании этого логического квадрата исключается квантор, указание количества, которое было бы в точности собственным значением некоторых, но не всех (pas tous). То, что является основным в логическом квадрате, то, что является его собственной структурой, это — исключение не всего. Именно это не все, исключенное Аристотелем, Лакан выделяет (reléve), чтобы создать из него отношение, конституирующее женскую сексуацию. Это — не досужий вымысел с моей стороны. Вы найдете точную ссылку на это у Лакана на странице 63 небольшого тома под названием Телевидение: «И вот, что подсказывает здесь опыт. Прежде всего, на долю женщин выпадает то отрицание, которое Аристотель отвергает (écarte) по отношению к общему, то есть быть не-всеми (n'être pas-toutes), μη παντες». Это в точности то, о чем идет речь, а именно об исключении квантора, который мог бы содержать в себе некоторых, но не всех. Данное не-ничто – это не не-всё.

On peut discuter sur la valeur à donner au xxxxxxxxxxxx dans la phrase d'Aristote, puisque ça porte sur la particulière négative, mais rien que la consistance du carré logique, la mise en forme stoïcienne, démontre que ce carré logique écarte la négation qui porterait sur l'universel et qui ne serait pas la négation contraire. Cette dernière est ici, bien sûr, avalisée. Le carré logique écarte cependant ce sens de la particulière qui serait quelques-uns mais pas tous. Ce qu'il y a d'abord à relever sur ce carré logique, c'est la doctrine qu'il implique de la particulière et l'exclusion qu'il comporte du pas tous.

Можно обсудить истинностное значение, придаваемое хххххххххх в предложении Аристотеля, поскольку это касается частного отрицания, но ничто иное, как консистентность логического квадрата, стоического форматирования, показывает, что этот логический квадрат отходит от (écarte) отрицания, которое касалось бы общего и не было бы против контрарного отрицания (la négation contraire). Это последнее, конечно же, в данном случае валидно. Логический квадрат, однако, отвергает этот смысл этого частного, которое было бы некоторые, но не все. Что следует отметить в первую очередь в этом логическом квадрате, так это доктрину, которую он подразумевает в отношении частного, и исключение, которое он включает в себя относительно не-все.

Прим. науч. редактора: «В логическом квадрате, превращённом в треугольник, больше нет пар суждений, связанных отношением противоречия: если истинно (единственное оставшееся) частное, то оба общих ложны, но если оно ложно, непонятно, которое из общих истинно. Что менее важно, остаётся отношение между общими, т. е. противоположность. Можно поставить ему в соответствие операцию не обычного (по противоречию) отрицания, а отрицания по противоположности, или контрарного отрицания. Оно сопоставляет общеутвердительному общеотрицательное и наоборот».

Le deuxième problème, c'est celui de l'universelle. Le premier n'a pas donné lieu, il faut le dire, à de grandes crises de conscience. Le second, par contre, est vraiment classé comme un problème de logique. Il tient à ceci, que si on admet que la particulière comporte un engagement ontologique - on dit, par exemple, que quelques sont et quelques ne sont pas, et on entend bien qu'il y en a - l'universelle peut, au contraire, ne pas comporter un engagement ontologique, c'est-à-dire qu'il peut ne pas y en avoir.

Вторая проблема – это проблема общего. Первая не привела, надо сказать, к большим кризисам сознания. Вторая, напротив, действительно классифицируется как проблема логики. Именно благодаря этому, если допускается, что частное заключает в себе онтологическое обязательство (engagement ontologique ) — говорят, к примеру, что некоторые есть, а некоторых нет, и понятно, что некоторые из них имеются, — общее может, напротив, не включать онтологического обязательства, то есть может его и не иметь.

Прим. науч. редактора: «Онтологическое обязательство — это исходно английский термин ontological commitment, восходящий к статье очень важного для англоязычной традиции философа XX в. У. Куайна. Он утверждал, что если в нашей теории чего-нибудь есть высказывания типа Существует такой x, что... или Некоторые x таковы, что..., то наша теория предполагает существование объектов такого типа. Поэтому неосмотрительный математик может ненароком расписаться в существовании (столь же реальном, как наше) чисел, функций, групп и т. п».

Evidemment, le carré logique, tout de même, a choisi. Le carré logique a choisi que si tout être est G, alors quelques-uns sont G. C'est en accord avec le langage commun. Si je dis que tous les hommes sont mortels, j'ai le droit d'en déduire que quelques-uns le sont. Seulement, que se passe-t-il s'il n'y a pas F, c'est-à-dire si l'univers sur quoi porte cette proposition est vide? Eh bien, le problème, c'est qu'on peut très bien dire que c'est vrai même si ça ne s'applique à personne.

Разумеется, в логическом квадрате все-таки выбор сделан. В нем если все F есть G, то и некоторые есть G. Это согласуется с общепринятым языком. Если я говорю, что все люди смертны, я имею право вывести, что некоторые из них смертны. Только, что произойдет, если не будет F, то есть, если общее, к которому относится это суждение, пусто? Что ж, проблема в том, что можно вполне сказать, что это истинно, даже если это не относится ни к кому.

Прим. науч. редактора: «Миллер утверждает, что обычно мы понимаем: все F суть G как предполагающее, что существует хотя бы один F. Является это просто импликатурой или укоренено глубже — другой вопрос. Традиционное учение о логическом квадрате рассматривало общие суждения именно так, поэтому работает подчинение: когда истинно общее, автоматически истинно соответствующее частное. Но иногда Все F суть G часто принимается в более слабом, как бы математическом смысле отсутствия контрпримера — чего-то, что было бы F, но не было бы G. Тогда если ни одного F нет, то нет и контрпримера и общеутвердительное истинно. Но частноутвердительное так понять нельзя: некоторые F суть G предполагает, что хотя бы один F есть».

On peut distinguer entre les différents cas en utilisant le diagramme de Vell, qui s'est intéressé à ça en 1880. Il nous présente ces F et ces G avec des petits cercles, des petits cercles d'Euler. Ca va être utilisé pour ce qu'on appelle la théorie des ensembles, mais qui se limite le plus souvent à ce qu'on appelle la théorie des classes. Vous savez aussi que ces cercles, Lacan les détournera à son usage.

Можно различать разные случаи, используя диаграмму Венна, который заинтересовался этим в 1880 году. Он представляет нам эти F и эти G маленькими кругами, маленькими кругами Эйлера. Это будет использовано для того, что называют теорией множеств, но, что чаще всего ограничивается тем, что называют теорией классов. Вы также знаете, что эти круги Лакан обернет в свою пользу.

Прим. науч. редактора: «Существующие с середины XVIII в. круги Эйлера позволяют изображать отношения между множествами: например, круг, изображающий всех кошек, будет пересекаться с кругом, изображающим все рыжие предметы, а круг, изображающий слонов, не будет; круг, изображающий кошек, будет включаться в круг, изображающий млекопитающих. Венн придумал вместо этого сначала рисовать любые два множества пересекающимися, а потом заштриховывать те части получившейся картинки, где на деле ничего нет».

En hachurant la surface, nous représentons le vide, et quand nous disons tout F est G, ce que nous impliquons, c'est que cette zone-ci est vide.

Заштриховывая поверхность, мы представляем себе пустоту, а когда мы говорим, что любой F есть G, мы подразумеваем, что эта область является пустой.
(Прим. науч. редактора: Под «этой областью» может иметься в виду та часть круга для F, которая не находится на пересечении с кругом для G).

En disant qu'aucun F est G - universelle négative - nous impliquons que c'est cette zone-ci qui est vide.

Говоря, что никакое F не есть G — общеотрицательное суждение — мы подразумеваем, что именно эта область является пустой.
(Прим. науч. редактора: Здесь пуста (заштрихована) та часть круга для F, которая находится на пересечении с кругом для G).

On peut écrire aussi le quelques F sont G. On va écrire avec un x le fait qu'on sait que c'est habité et donc non vide. Dans la particulière affirmative, nous savons que quelques F sont G, c'est-à-dire que ceci n'est pas vide.

Можно также записать, что некоторые F есть G. Напишем с помощью x то, что знаем, а именно, что это обитаемо, и, следовательно, не пусто. В частноутвердительном мы знаем, что некоторые F есть G, то есть что это не есть пустое.

Dans la particulière négative, nous savons que quelques F ne sont pas G, et donc que ceci n'est pas vide.

В частноотрицательном мы знаем, что некоторые F не есть G, и, следовательно, что это не есть пустое.

(Прим. науч. редактора: Возможно, Миллер ставит крестик на пересечении F и G, чтобы изобразить тот предмет (возможно, не единственный, но хотя бы один), который есть одновременно F и G. В частноотрицательном, наоборот, крестик ставится в той части F, которая не находится на пересечении с G; про остальную часть из самого частноотрицательного суждения мы ничего не узнаём).

Faisons maintenant l'hypothèse selon laquelle il n'y a pas de F. Ca se traduirait par un cinquième diagramme où nous savons simplement qu'il n'y a pas de F.

Теперь давайте сделаем гипотезу, согласно которой, не имеется F. Это выражалось бы пятой диаграммой, где мы просто знаем, что не имеется F

Mais ce schéma est parfaitement compatible avec le premier diagramme, puisqu'il étend seulement un peu plus sa zone de hachurage. Il ne le dément nullement. Il est, en plus, compatible avec l'universelle négative. Ca conduit à poser que si l'univers du discours est vide, s'il n'y a pas de F, on peut néanmoins donner une valeur de vérité à tous les F sont G et à aucun F n'est G. Choisir une universelle à univers non vide, c'est un choix évidemment opératoire mais c'est un choix.

Но эта схема полностью совместима с первой диаграммой, поскольку она лишь немного расширяет свою область штриховки. Она ей никоим образом не опровергает (dément). Более того, она совместима с общим отрицанием . Это приводит к предположению, что если универсум дискурса – пустой, если не имеется F, то тем не менее можно придать истинность значения всем F, являющимся G, и ни одному F, не являющемуся G. Выбрать общее в непустом универсуме? – это, разумеется, операционный выбор, но это – выбор.

Ce problème de l'universelle a spécialement retenu Lacan. Il est allé trouver ce qui ne figure pas dans les manuels courants de logique. Il est allé trouver dans les papiers de Pierce - grand logicien américain de la fin du XIXe siècle - une figuration quaternaire qui rend et fait saillir justement ce que comporte et dissimule le carré logique traditionnel.

Эта проблема общего особенно увлекала Лакана. Он пошел искать то, что не фигурирует в нынешних учебниках логики. Он отправился искать в бумагах Пирса — великого американского логика конца XIX века — четверичную фигурацию, которая как раз передает и выделяет то, что включает и скрывает (в себе) традиционный логический квадрат.

(Прим. науч. редактора: " Если известно, что не существует ни одного F, мы можем заштриховать круг для F целиком. Такая ситуация совместима и с Все F суть G, и с Все F не суть G, если понимать каждое из них как утверждение об отсутствии контрпримера — такого представителя F, который был бы (соответственно, не был бы) представителем G. В следующем далее пространном обсуждении Пирса (Peirce) утверждается, что Пирс как раз рассматривал вариант, в котором для истинности общего суждения вида Все F суть G существование хотя бы одного F не требуется. (При этом по другому вопросу, который обсуждался выше, т. е. о совпадении или несовпадении двух видом частных суждений по значению, Пирс — классик: у него некоторые означает «как минимум некоторые, а возможно, что и все».) Это обсуждается на примере рисунка, разделённого на четыре области: сверху слева нарисовано несколько вертикальных линий, справа внизу — несколько невертикальных линий; в одной из оставшихся четвертей, видимо слева внизу, смесь вертикальных и невертикальных линий").

Ce logicien admet en effet que l'universelle puisse être tout à fait disjointe de l'existence, de l'affirmation d'existence. Il rend compte du carré logique sous un mode transformé. Pour incarner F, il prend le trait (mot et chose). Pour G, il introduit un prédicat appelé vertical. N'être pas G, c'est alors être non vertical. Il s'agit de savoir si tous les traits sont verticaux, si quelques traits le sont, si quelques ne le sont pas, si aucun ne l'est.

Эта логика действительно допускает, что общее может быть совершенно разъединено (disjointe) с существованием, с суждением существования. Он воспроизводит логический квадрат в преобразованном виде. Чтобы воплотить F, он берет линию (слово и вещь). Для G – он вводит предикат, называемый вертикалью. Не быть G, тогда это – быть не вертикалью. Вопрос в том, чтобы узнать, все ли линии вертикальны, вертикальны ли некоторые линии, не вертикальны ли некоторые линии, не вертикальна ли ни одна [никакая].

Comment représenterait-on que tous les traits sont verticaux? On n'écrit ici, en haut à gauche, que des traits verticaux. Cette partie vérifie la proposition A, c'est-à-dire tous les traits sont verticaux. Prenons ensuite la proposition aucun trait n'est vertical. Là, en haut à gauche, elle serait fausse, mais on va faire qu'elle soit vraie ici, en bas à droite. A sera valide ici et E va être valide dans le quadrant inférieur droit.

Каким образом могло бы быть представлено, что все линии вертикальны? Здесь, в левом верхнем углу, записываются только вертикальные линии. Эта часть верифицирует суждение А, то есть: все линии вертикальны. Давайте тогда возьмем утверждение, что ни одна линия не есть вертикаль. Там, вверху слева, это было бы ложным, но это будет истинным здесь, внизу справа. Утверждение A – будет действительно (valide) здесь, а E – в нижнем правом квадранте.

Pour les particulières, on constate que quelques traits sont verticaux pour I et que quelques traits ne le sont pas pour O. Il y a quelques traits verticaux et puis quelques traits qui ne le sont pas. A ce niveau-là, I et O vont être vérifiés.

Для частных суждений (les particulières) констатируем, что некоторые линии вертикальны для I, и что некоторые линии не таковы для O. Имеются некоторые вертикальные линии, а затем – некоторые линии, которые таковыми не являются. На этом уровне I и O будут верифицированы.

Nous pouvons déjà faire une différence pour I et O selon les valeurs que nous leur avons données, puisque ce logicien admet justement la valeur de la particulière comme ne comportant pas le pas tous. Il est dans la veine aristotélicienne sur ce point. Si ça comportait que quelque veut dire pas tous, ce serait seulement à ce niveau-là, en bas à gauche, que I et O vaudraient. Mais pour lui, la particulière affirmative n'exclut pas que tous le soient. Ca veut dire que I est aussi valable en haut à gauche, puisque quand nous disons que quelques-uns le sont, ça n'exclut pas que tous le soient. A ce niveau- là, I est valide aussi. Nous écrivons I ici pour dire qu'il est valide dans ces deux quadrants.

Мы уже можем сделать разницу для I и O согласно истинностным значениям, которые мы им придали, поскольку эта логика допускает как раз значение частного как не включающего в себя не все. По этому вопросу, эта логика находится в духе Аристотеля. Если бы это предполагало, что некоторые означают не все, то только на этом уровне, внизу слева, где I и O могли бы иметь значение. Но для него частноутвердительное не исключает того, что все являются таковыми. Это значит, что I также валидно в верхнем левом углу, поскольку, когда мы говорим, что некоторые таковы, это не исключает, что все таковы. На этом уровне I также является валидным. Мы пишем I здесь, чтобы сказать, что это (оно) является валидным в этих двух квадрантах.

Prenons la particulière négative: quelques traits ne sont pas verticaux. Nous entendons bien que ça n'exclut pas qu'aucun trait ne soit vertical. Donc, c'est ici, valable pour les deux cadrants du bas, que nous allons écrire O, puisqu'ici la proposition aucun trait n'est vertical et la proposition quelques-uns ne le sont pas peuvent également être vérifiées.

Возьмем частное отрицание: некоторые линии не вертикальны. Мы понимаем, что это не исключает того, что ни одна линия не вертикальна. Таким образом, именно здесь, это валидно для двух нижних квадрантов, мы напишем O, поскольку здесь утверждение ни одна линия не вертикальна, и утверждение некоторые не являются таковыми – также не могут быть верифицированы.

Alors maintenant, qu'est-ce que nous faisons avec ces deux universelles? Ce qui a séduit Lacan dans ce schéma, c'est justement que ce logicien américain inscrive ces deux universelles en haut, à gauche et à droite. Il admet, en effet - et il se distingue là du carré logique - que l'universelle affirmative est aussi valable pour non seulement il y a des traits qui sont tous verticaux, mais même quand il n'y a pas de traits du tout. Vous saisissez ça? De la même façon pour l'universelle négative: elle est aussi valable en cas d'univers vide.

Итак, что нам теперь делать с этими двумя общими суждениями? Что соблазнило Лакана в этой схеме, так это как раз то, что этот американский логик записывает эти два общих суждения вверху, слева и справа. Он, по сути, допускает — и в этом он отличается от логического квадрата, — что общеутвердительное суждение также валидно не только для "все линии вертикальны", но даже и тогда, когда линий нет вовсе. Вы это улавливаете? То же самое и для общеотрицательного суждения: оно также валидно и в случае пустого универсума.

(Прим. науч. редактора: "К этому моменту мы поняли, что Пирс исповедует не требующую существования F трактовку общих суждений. На схеме справа вверху пустая клетка, где нет ни вертикальных, ни невертикальных линий и, по Пирсу, истинны оба общих суждения, а оба частных ложны". (См.схему вверху)).

Vous saisissez là quelque chose qui est tout à fait essentiel, à savoir la distinction du faux parallélisme entre universelle et particulière, puisque la particulière comporte une postulation d'existence, un certain il y a, alors que l'universelle est compatible avec le il n'y a pas qui n'a pas de postulation d'existence. On conserve un quanteur d'existence - il y a au moins un - et un quanteur universel. Quand on les rend traductibles l'un à l'autre, on annule ce que le schéma de ce logicien fait valoir, à savoir qu'au niveau de l'universelle, il n'y a pas de postulation d'existence. Ca nous fait voir ce qu'est l'essence de l'universalisme, puisque les deux propositions universelles pivotent en quelque sorte sur cette case vide. C'est à partir de cette case vide que se constituent les deux propositions universelles. Et c'est à partir de cette même case que les deux particulières s'articulent.

Вы улавливаете здесь нечто крайне существенное, а именно различие ложного параллелизма между общим и частным, поскольку частное включает в себя постулирование существования некое имеется, в то время как общее совместимо с этим не имеется, которое не имеет постулирования существования. Сохраняется квантор существования – имеется по крайней мере один - и один универсальный квантор. Когда они переводятся друг в друга, сводится на нет то, чему схема этого логика придает значение, а именно то, что на уровне универсального не имеется постулирования существования. Это заставляет нас увидеть, в чем состоит сущность общего, поскольку оба общих суждения как бы вращаются на этой пустой клеточке. Именно из этой пустой клеточки конституируются оба общих суждения.

И именно исходя из этой самой клеточки два частных суждения сочленяются.

Прим. науч. редактора: «Переводятся друг в друга», видимо, означает, что Все F суть G можно иначе сформулировать как Неверно, что некоторые F не суть G, а Некоторые F суть G — как Неверно, что все F не суть G. Но здесь как раз не «cводится на нет» эффект, о котором говорит Пирс, потому что, например, Неверно, что некоторые F не суть G означает: нельзя найти пример представителя F, который не был бы представителем G, — а это бывает в т. ч. и тогда, когда ни одного F нет вообще».

Ce schéma pousse à compléter le carré logique. Si on avait à mettre ici un quanteur, il faudrait mettre en effet pas tous. Le pas tous comme tel, il est présent au niveau du quadrant inférieur gauche, puisqu'on peut dire de tous les traits ni qu'ils sont verticaux ni qu'ils ne le sont pas. Ici, par contre, en haut à droite, nous avons, corrélatif, un rien. C'est la case vide.

Эта схема подталкивает к дополнению логического квадрата. Если бы пришлось поставить здесь квантор, пришлось бы действительно ввести не все. Не все как таковое, оно присутствует на уровне нижнего левого квадранта, поскольку нельзя сказать ни того, что линии не вертикальны, ни того, что они таковыми не являются.

Здесь, напротив, вверху справа, мы имеем коррелят, ничто. Это – пустая клеточка.

Les logiciens ont voulu compléter le carré logique, le compléter justement d'un quelques-uns mais pas tous. On a ajouté ici une constante, y, qui est le nom qu'on a trouvé pour le pas tous, c'est-à- dire toute la zone où finalement les deux sont vraies. C'est un y qui vaut pour I et O.

Логики хотели дополнить логический квадрат, дополнить его как раз некоторыми, но не всеми. Мы добавили здесь постоянную, у, которая является именем, которое мы нашли для не всего, то есть для всей области, где оба в конечном счете истинны. Именно y есть значение I и О.

Прим. науч. редактора: Миллер говорит о том, что нижняя левая четверть даёт пример случая, где одновременно истинны оба частных и ложны оба общих; это напоминает нижний угол «логического треугольника», описанного выше.

On a même, symétriquement, traîné un u ici, et pour que ça reste compatible avec le carré logique, on a dû en faire la négation de cette conjonction I et O, ce qui oblige à poser une disjonction entre A et E. Ca nous donne un sens comme tout ou rien. Ca devrait, pour nous, plutôt répondre à cette case-là qui, en tant que telle, est la case vide. Vous voyez donc comment en pourrait compléter le carré logique. En bas avec la case pas-tout, à l'étage supérieur avec la case du rien.

Мы даже симметрично перетащили сюда «u», и для того, чтобы это оставалось совместимым с логическим квадратом, нам пришлось сделать ее отрицанием конъюнкции I с O, что вынуждает ставить дизъюнкцию между А и Е. Это дает нам смысл в качестве все или ничто (rien). Для нас это должно скорее соответствовать этой клеточке, которая, как таковая, является пустой. Итак, вы видите, как это может дополнить логический квадрат. Внизу с клеточкой не-все, на верхнем этаже с клеточкой ничто.

(Прим. науч. редактора: Отрицание конъюнкции I с O — это Неверно, что вместе некоторые F суть G и некоторые F не суть G; оно означает то же, что дизъюнкция A и E — Все F суть G, или все F не суть G. На рисунке этому условию удовлетворяют три клетки — все, кроме смешанной. Она удовлетворяет требованию «(строго) не все» — Вместе некоторые F суть G и некоторые F не суть G).

Je ne suis pas mécontent de vous avoir fait parcourir ce petit chemin dans les structures formelles élémentaires.

Я не огорчен тем, что заставил вас пройти этот небольшой путь в элементарные формальные структуры.

Ce qui apparaît être une mise en cause de l'existence à partir du moment où l'universel est une affaire de définition, c'est ce que Lacan, quand il introduit ça, fait valoir d'emblée. Dès que l'on a affaire à une définition, on peut et on doit mettre en doute qu'il y ait une existence qui en rende compte. C'est ce que Lacan a évoqué tout au long de son enseignement, aussi bien dans ses négations d'existence - "Il n'y a pas de rapport sexuel", "Il n'y a pas d'Autre de l'Autre" - que dans ses affirmations d'existence - "Y a d'l'Un."

То, что, кажется, ставится под сомнение в существовании с того момента, когда общее становится делом определения, так это и есть то, что Лакан утверждает с самого начала, когда вводит общее. Как только мы имеем дело с определением, можно и должно ставить под сомнение то, что имеется существование, которое учитывает это. Это то, о чем говорил Лакан на протяжении всего своего учения, как в своих отрицаниях существования – «Не имеется сексуальных отношений», «Не имеется Другого Другого», так и в своих утверждениях существования – «Имеется Один» (Y a d'l'Un).

Sans doute, tout père est-il Dieu, dit Lacan. Mais y a-t-il un père tel? Il définit au départ le Nom-du-Père au niveau de l'universelle. On ne peut pas en déduire la particulière, à savoir qu'il y en a un comme ça. Le Nom-du-Père n'implique pas qu'il y ait une existence qui lui réponde. Evidemment, dans ses formules de la sexuation, Lacan a plutôt situé le Nom-du-Père du côté de la particulière. Mais ce qu'il faut connaître, c'est le schéma même de ces déplacements.

- Несомненно, любой отец – Бог, – говорит Лакан. Но есть ли такой отец? Первоначально он определяет Имя Отца на уровне общего. Мы не можем сделать вывод о том, а именно то, что есть нечто подобное этому. Имя Отца не означает, что есть существование, отвечающее ему. Разумеется, в своих формулах сексуации Лакан, скорее, расположил Имя Отца на стороне частного. Но что нужно знать, так это саму схему этих перемещений.

Cette case vide, développons-la. Cette case vide, elle donne déjà forme et nécessité, dans l'univers des discours, à ce que nous appelons le sujet. Ce que nous appelons le sujet ne comporte pas forcément qu'il existe, qu'il existe déjà là. Le sujet, tel que nous le faisons fonctionner, c'est un certain il n'y a pas. Par là, et de façon sensible sur ce schéma, il est identifiable à un moins un. A cet égard, c'est le rien qui se trouve au principe de toute articulation possible. C'est de ce point que nous pouvons, nous, poser toute articulation. Le sujet, c'est un effet de privation. C'est un effet de privation en tant que ça manque à sa place dans le réel - à condition, bien entendu, que la structure soit déjà là. Lacan disait que ce moins un se trouve lié à la structure la plus primaire, la plus primitive de notre expérience de l'inconscient.

Это пустая клеточка, развернем это. Эта пустая клеточка, она уже придает форму и необходимость во вселенной дискурсов тому, что мы называем субъектом. То, что мы называем субъектом, не обязательно подразумевает, что он существует, что он существует уже здесь. Субъект, то, каким мы его заставляем функционировать – это некое не имеется. Таким образом, и то, что заметно в этой схеме, он идентифицируем как минус один. В этом отношении это ничто, лежащее в основе принципа любого возможного сочленения. Именно из этой точки мы можем задать любые сочленения. Субъект – это эффект лишения. Это – эффект лишения, поскольку ему недостает его места в Реальном – при условии, конечно, что структура здесь уже есть. Лакан говорил, что этот минус один связан со структурой самой первичной, самой первобытной (primitive) структурой нашего опыта бессознательного.

Чтобы подвести итоги и произвести для вас, исходя из этого, квадрат Лакана, следовательно, я пишу $ в пустой клеточке, а затем маленькое а в клеточке существования, и я не вижу ничего лучше и более правомерного, чем написать символ (emblème) означающего в двух других квадратах, где есть все и нет никого.

Je vous reconstitue ainsi le quaternaire de Lacan. C'est déjà suffisant pour que vous voyez l'appartenance du carré analytique à cette tradition logique, et comment on peut mettre en question ce carré logique à partir des deux points de l'universelle, sa valeur existentielle, et la valeur de la particulière entre ces deux interprétations.

Таким образом, я воссоздаю вам квадратную систему (четвертичную систему) Лакана. Этого уже достаточно, чтобы вы увидели принадлежность аналитического квадрата к этой логической традиции и то, как можно подвергнуть сомнению этот логический квадрат исходя из двух точек общего, его экзистенциальное значение и значение частного между этими двумя интерпретациями.

Cette introduction que je viens de faire est sans doute la plus élémentaire qui pouvait être faite pour introduire le sujet qui fonctionne tout en n'existant pas. C'est ce que Lacan a tenté de construire comme une élision signifiante - mode originel du sujet. C'est bien rapporter tout ce qu'il en est du sujet dans cette case vide où la question se formule: être ou ne pas être? Etre ou ne pas être, alors que partout ailleurs, dans les trois autres quadrants, c'est décidé.

Это введение, которое я только что сделал, вероятно, наиболее элементарное, из того, что могло быть сделано ради введения субъекта, который функционирует, но не существует в этом. Это то, что Лакан пытался построить как означающую элизию – способ происхождения субъекта. Хорошо бы выделить все, что относится к субъекту в этой пустой клеточке, Х, где формируется вопрос: «Быть или не быть?», «Быть или не быть», тогда как повсюду, в остальных трех квадрантах, это решено.

C'est même ce qui nous impose de situer le point où l'existence a été séparée comme telle. Il faut que l'existence soit venue à être séparée de ce qui est conçu. Il y a un philosophe que Lacan aimait beaucoup, à savoir Etienne Gilson, un peu oublié aujourd'hui mais qui a été le grand philosophe thomiste du XXe siècle. Il a pris très au sérieux ce qu'a dit le pape Léon XIII lorsqu'il a fait de saint Thomas le penseur officiel de l'église catholique. Gilson a pris donc ça très au sérieux. Pourquoi Lacan s'y intéressait-il? Eh bien parce que Gilson, nous ramenant à saint Thomas, explique justement que chez ce dernier on ne distingue pas l'existence, et que dans ce qui est, essence et existence se confondent. L'exister en tant que tel, l'exister dans cette déchéance qui est au bout, n'est pas encore séparé. Dès que l'on commence à distinguer l'existence comme telle, la déchéance existentialiste est immédiatement appelée. Gilson nous reconduit donc à saint Thomas où l'existence ne vaut pas en tant que telle. Il voit alors la décrépitude de la pensée commençant avec Descartes et s'affirmant vraiment avec Kant où se pose toute la question du prédicat de l'existence: est-ce que l'existence est, oui ou non, un prédicat?

Это даже обязует нас определить точку, в которой существование было отделено как таковое. Необходимо, чтобы существование было отделено от того, что было разработано (conçu). Есть один философ, которого Лакан очень любил, а именно Этьен Жильсон, которого сегодня немного забыли, но который был большим философом-томистом (thomiste) двадцатого века. Он очень серьезно отнесся к тому, что сказал Папа Лев XIII, в то время как он сделал святого Фому (Thomas) официальным мыслителем католической церкви. Поэтому Жильсон отнесся к этому очень серьезно. Почему Лакан заинтересовался этим? Ну, потому что Жильсон, подводя нас к Святому Фоме, поясняет, как раз, что у последнего не выделяется существование, и что в том, что есть, сущность и существование смешиваются. Существование как таковое, существование в этом лишении (déchéance), которое находится в конце, еще не отделено. Как только мы начинаем различать существование как таковое, экзистенциальное лишение сразу же называется. Таким образом, Жильсон ведет нас обратно к Святому Фоме, где существование само по себе не имеет значения в качестве такового. Затем он видит немощь мысли, начинающейся с Декарта и прочно учреждающей себя с Кантом, где возникает сам вопрос предиката существования: является ли существование, да или нет, предикатом?

(Прим. науч. редактора: «Имеется в виду Э. Жильсон, как раз таки французский мыслитель-томист, т. е. последователь учения св. Фомы Аквинского. Статус Фомы у католиков определяется папской энцикликой 1879 г. Точнее, Фома утверждает, что для обычных вещей несущественно, есть они или нет (понятие о дереве как набор его существенных признаков не меняется в зависимости от того, есть это дерево или перестало быть), но для Бога это не так. Обычные вещи существуют, потому что что-то или кто-то произвёл их. Бога никто не произвёл, он существует сам по себе и иначе быть не может, поэтому и в его понятии как наборе существенных признаков существование уже присутствует". Декарт тут фигурирует скорее как зачинатель традиции (в теории познания), которая потом привела к Канту. С рассуждениями о Боге в духе Фомы он не спорил. Кант, напротив, критикует (см. с. 522–523) идею о том, что само понимание того, что такое Бог, заставляет нас верить в его существование. Он полагает, что представить что-то существующим не означает добавить к списку его свойств ещё одно; мы могли бы сказать, что статуя в уме скульптора и статуя в зале различаются не какими-либо признаками, а только существованием»).

Je voudrais vous montrer, pour finir, que loin d'être spéculatif et lointain, ceci rejoint les problèmes les plus contemporains de la réflexion logique. Il y a un nommé Kripke qui s'est intéressé aussi à tout ceci. Il y a un ouvrage de lui, connu depuis les années 70, qui s'appelle Nomination et nécessité. Dans cet ouvrage, Kripke s'occupe d'abord de ce qu'est la nomination. C'est un problème traditionnel, mais il faut dire que son approche lui a quand même valu d'être classé au rang d'un Frege et d'un Russell, au moins sur cette question de la nomination. C'est d'autant plus frappant que, du point de vue théorique, il y a du manque.

В заключение я хотел бы показать вам, что, вовсе не являясь спекулятивным и отдаленным, это объединяет самые современные проблемы логического мышления. Есть один человек по имени Крипке, который тоже заинтересовался всем этим. Есть его работа, известная с 70-х годов, называется «Именование и необходимость». В этой работе Крипке, в первую очередь, занимается тем, что такое именование. Это традиционная проблема, но надо сказать, что его подход все же привел к тому, что он был поставлен в один ряд с подходами Фреге и Рассела, по крайней мере, в этом вопросе именования. Это тем более поразительно, что, с теоретической точки зрения, имеется нехватка.

Comment vous faire saisir cette question de la nomination? Si nous appelons un nom quelque chose qui désigne, qui renvoie à quelque chose qui existe, on voit que la question du nom a toujours, dans toute l'histoire de la philosophie et de la logique, impliqué une considération de cette case vide. Il y a le ne parler de rien, et on dit à l'occasion parler pour ne rien dire. C'est extraordinaire cette faculté que nous avons de parler pour ne rien dire. On le voit précisément à l'émergence de cette case vide. Donc, la question du nom est toujours liée à la détermination de la référence: comment est-ce que l'on peut être assuré que l'on parle de quelque chose et qu'on parle bien de cette chose-là et pas d'une autre? La question du nom, c'est de savoir comment le nom se rapporte à sa référence.

Как бы сделать так, чтобы вы ухватили этот вопрос об именовании? Если мы назовём именем что-то, что оно обозначает, что относится к чему-то существующему (что существует), мы увидим, что вопрос об имени всегда на протяжении всей истории философии и логики подразумевал рассмотрение этой пустой клеточки. Есть не говорить ничего, а есть иногда говорить, чтобы ничего не сказать. Это необыкновенная способность, что мы можем говорить, чтобы ничего не сказать. Это видно именно по возникновению этой пустой клеточки. Таким образом, вопрос об имени всегда связан с определением референции: как можно быть уверенным, что мы говорим о чем-то и говорим именно об этом, а не о чем-то другом? Вопрос имени заключается в том, как имя соотносится со своей референцией.

A cet égard, le talent de Kripke est de prendre en écharpe tout ce qui s'est durci comme la doctrine Frege-Russell sur la relation du nom et de la référence. On lui reproche, à l'occasion, de ne pas avoir lu en détail les thèses où Frege et Russell les confondent. Mais, au fond, c'est assez simple: il y a un nom, il y a une référence, et la question se pose de savoir comment le nom renvoie à la référence.

В этом отношении талант Крипке – это подойти с фланга к тому, что закрепилось как теория Фреге-Рассела о взаимосвязи имени и референции. Иногда его упрекают в том, что он не прочитал подробно тезисы, в которых Фреге и Рассел их смешивают. Но, по сути, это довольно просто: есть имя, есть ссылка (референция), и возникает вопрос, как имя отсылает к референции.

On dit que c'est à travers une signification que le nom renvoie à la référence. Ca, c'est Frege. Ou bien on a trouvé - et c'est Russell - le terme de description, et on considère alors que le nom est en fait une description du référent. Vous voyez là que, par un biais ou par un autre, il y a une médiation.

Говорят, что именно через значение (signification) имя соотносится с референцией. Это – Фреге. Опять же мы нашли – и это Рассел – понятие дескрипции/описание (description), и тогда мы считаем, что имя на самом деле является описанием референта. Вы видите, что здесь в той или иной форме существует посредничество.

(Прим. науч. редактора: «Здесь и вокруг этого фрагмента речь идёт о том, что в теории, восходящей к Фреге, считается, что имя собственное называет этот объект, а не тот, потому что у имени, помимо денотата/значения, есть смысл — набор свойств, (единственного) носителя которого мы и назовём этим именем. Например, мы договариваемся называть Аристотелем того единственного человека, который одновременно написал «Метафизику» и был наставником Александра Македонского. (Этот набор свойств, если его выразить словами, и будет дескрипцией: «тот, кто сделал то-то и то-то».) Можно выбрать и другой набор свойств, если он подходит для идентификации (или, если речь идёт об уже используемом имени, возможно, что мы уже опираемся на какой-то другой набор свойств). Но начинаются трудности: что если кто-то не знает этих двух фактов об Аристотеле, но успешно использует это имя и оказывается понят? Что если мы потом узнаем, что написал «Метафизику» и учил Александра не тот, кто сделал другое, что мы ассоциируем с личностью Аристотеля? Что если написал «Метафизику» один человек, а учил Александра другой? Что если это был коллектив? С. Крипке предположил, что имя связано со своим денотатом без прослойки смысла: когда мы сталкиваемся с безымянным объектом, мы можем назвать его; затем другие узнают от нас это имя и начинают его использовать. То, как они его используют, имело причину в нашем сообщении, а наше сообщение проистекает из исходного акта «крещения», наречения имени. Поэтому вместо свойств, по которым мы отличаем носителя имени от прочих, здесь просто причинно-следственные связи между наречением имени и его дальнейшим использованием. В самом конце лекции Миллер говорит об этом»).

Qu'est-ce que c'est qu'une description? C'est de dire le x tel que il. A travers des phrases de ce type qui sont des noms, on arrive au référent par le biais de la description. Ce qui est logiquement un nom, au sens de Russell, c'est une description qu'il appelle une description définie abrégée.

Что это за дескрипция? Это значит сказать x таким, каков он есть. С помощью предложений этого типа, которые являются именами, мы приходим к референту через описание. То, что логически является именем в смысле Рассела,- это описание, которое он называет сокращенной определенной дескрипцией.

Il y a des tas de variations là-dessus. Kripke renvoie tout ça dans le même paquet. Il faut dire que Kripke est comme un hapax dans la tradition logique, puisqu'il y a chez lui très peu de formalisme. Il dit qu'un nom ce n'est pas ça. Il a stupéfié, il faut le savoir, la communauté logique en disant simplement ça. Ce qu'il dit, c'est que toute prédication manque à saisir la fonction propre du nom. Ce n'est pas parce qu'il y aurait un ineffable du nom, mais parce qu'entre le nom à proprement parler et toute description que je peux donner, il y a un écart qui ne peut pas être comblé, même si les descriptions peuvent nous permettre de repérer vaguement une personne.

На эту тему есть масса вариаций. Крипке выдаёт все это в одном пакете. Надо сказать, что Крипке похож на гапакс в логической традиции, поскольку у него очень мало формализма. Он говорит, что имя — это не то. Он ошеломил, чтобы вы знали, логическое сообщество, просто сказав это. Что он сказал, так это то, что в любой предикации отсутствует схватывание собственной функции имени. Дело не в том, что есть невыразимость имени, а в том, что между именем, в строгом смысле, и любой дескрипцией, которую я могу дать, есть зияние, который невозможно заполнить, даже если дескрипции могут позволить нам смутно определить человека.

Kripke prend l'exemple du nom Richard Nixon, et il dit qu'entre ce nom et la description qui définit l'homme qui a gagné les élections américaines en 1968, il y a un écart qui ne peut pas être comblé. Ces deux modes nous renvoient au même, et cela même si ces deux modes d'y renvoyer sont distincts. Il aurait pu perdre ces élections, Richard Nixon, mais il n'en serait pas moins Richard Nixon. Evidemment, on peut dire qu'après tout, c'est lui qui les a gagnées. C'est là que ça introduit la nécessité. Si on considère que la description définie est comparable à une autre, alors la nomination et la nécessité sont absolument vissées l'une à l'autre.

Крипке берет в качестве примера имя Ричард Никсон, и он говорит, что между этим именем и дескрипцией, которая определяет человека, победившего на выборах в США в 1968 году, существует зазор, который невозможно заполнить. Эти два способа отсылают нас к одному и тому же, и это несмотря на то, что эти два способа отсылки к этому различны. Он мог бы проиграть эти выборы, Ричард Никсон, но, тем не менее, он не перестал бы быть Ричардом Никсоном. Конечно, можно сказать, что, в конце концов, именно он их выиграл. Вот здесь то, что вводит необходимость. Если считать, что определенная дескрипция сопоставима с другой, то именование и необходимость напрочь привинчены друг к другу.

(Прим. науч. редактора: "Тут как раз пример: если определить Никсона как того, кто родился тогда-то и стал президентом тогда-то, как говорить о нём в альтернативных исторических сценариях (других «возможных мирах»), где они не выиграл выборы (или мать родила его днём раньше)? Тут удобнее, как Крипке, считать, что мы называем Никсоном того, кого так кто-то назвал, а мы потом об этом узнали. Но можно пойти другим путём и сказать, что даже в альтернативных сценариях мы будем называть Никсоном того, кто в реальности родился тогда-то и выиграл такие-то выборы, даже если в тех сценариях что-то из этого не произошло").

Kripke, au contraire, introduit la réflexion sur ce qu'il appelle les mondes possibles, c'est-à-dire un monde où Nixon est Nixon mais n'a pas gagné les élections présidentielles. Ca nous introduit à un monde où Nixon est Nixon sans avoir gagné les élections, et où justement ça peut cesser de s'écrire. Que Nixon ait gagné les élections peut cesser de s'écrire.

Крипке, напротив, вводит размышления о том, что он называет возможными мирами, то есть, мир, в котором Никсон – это Никсон, но не выигравший президентские выборы. Это вводит нас в мир, где Никсон – это Никсон без победы (не победивший) в выборах, и где это точно может перестать писаться. То, что Никсон выиграл выборы, может перестать писаться.

Ca donne évidemment lieu à une formalisation mais il faut voir quel est le nexus propre de ce raisonnement. Le nexus de ce raisonnement, c'est précisément qu'un nom, en tant que tel, est absolument distinct et hétérogène à toute assimilation de propriétés. C'est pourquoi Kripke appelle le nom à proprement parler, le nom s'opposant à la description, un désignateur rigide. Il est rigide parce qu'il reste semblable à travers tous les mondes possibles. Ca conduit à dire que le nom de Nixon est juste un nom pour cet homme-là. Ce n'est rien de plus qu'un nom.

Это, конечно, создает место для формализации, но надо посмотреть, какова связь (нексус) свойственная этим умозаключениям рассуждениям. Нексус этих рассуждений заключается именно в том, что имя как таковое абсолютно отлично и неоднородно при любом уподоблении свойств. Вот почему Крипке называет имя, в строгом смысле, имя в оппозиции к дескрипции, жестким десигнатором . Жестким, потому что оно остается одинаковым во всех возможных мирах. Это приводит к тому, что имя Никсона – это просто имя для этого человека. Это не более чем имя.

(Прим. науч. редактора: "Жёсткий десигнатор (rigid designator) — выражение, чьё значение не меняется в зависимости от того, в каком возможном мире оно определяется. Скажем, дескрипция тот, кто выиграл выборы в 1968 г., в нашем мире означает Никсона, а в другом могла бы означать тамошнего победителя. Но имя Никсон даже там означало бы нашего Никсона — Крипке считает, что ему удалось показать, что мы именно так используем собственные имена, когда говорим о том, как могли бы обстоять дела").

Mais qu'est-ce que Kripke a aperçu à travers ça? Il a justement aperçu la valeur signifiante propre du nom, indépendamment de tout ce qui est élément signifié. L'essence du nom n'est pas d'opérer à travers le signifié. Le nom vise en quelque sorte un référent qui n'a pas de propriétés. Ce qu'on appelle le nom, c'est alors ce qui, dans notre langage même, sert à désigner toujours cette case vide, cette case où il n'y a rien.

Но что Крипке усмотрел через это? Он определенно увидел собственное означающую ценность (значение) имени, независимо от того, какой оно есть означаемый элемент. Суть имени не в том, чтобы действовать через означаемое. Имя в некотором роде нацелено на референта, у которого нет свойств. То, что называется именем, – это то, что в самом нашем языке служит всегда для обозначения этой пустой клеточки, этой клеточки, где ничего нет.

Il y a un logicien contemporain qui est de Chicago et qui, lui, se veut le tenant de la valeur Frege-Russell. Il dit que Kripke donne une théorie tout à fait fantastique, puisque même si on peut contester la théorie de Frege-Russell qui essaie de nous expliquer comment les noms arrivent à désigner des référents, Kripke, lui, ne nous l'explique pas. Il y a, en quelque sorte, un nom surgi de rien et dont il ne nous dit pas du tout comment il permet d'approcher des référents. La théorie de Kripke est tout à fait singulière, tout à fait extralogique. On peut en effet, à ce moment-là, se demander comment les noms peuvent renvoyer à quelque chose.

Есть один современный логик из Чикаго, который пытается быть приверженцем ценности Фреге-Рассела. Он говорит, что Крипке создает теорию, совершенно фантастическую, поскольку, даже если можно оспорить теорию Фреге-Рассела, которая пытается объяснить нам, как имена умудряются обозначать референтов, Крипке, он не объясняет нам этого. Имеется в некотором роде имя, возникшее из ничего, и оно совсем не говорит нам, как оно позволяет приблизиться к референтам. Теория Крипке совершенно сингулярна, совершенно экстралогична. Действительно, в этот момент можно задаться вопросом, как имена могут отсылать к чему-то.

(Прим. науч. редактора: "Видимо, смысл критики в том, что у имени нет смысла, т. е. нельзя, поняв смысл имени, воспользоваться этим смыслом для поиска именно того объекта, который называется этим именем (у дескрипций вроде тот, кто выиграл выборы в 1968 г., всё как раз наоборот). Но назвать критику сильной по этому описанию нельзя. Под чикагским философом может, однако, иметься в виду очень влиятельный в своё время Д. Дэвидсон, который работал там какое-то время, но на этот счёт нет ясности").

Voilà l'exemple que Kripke donne: "Un bébé naît. Ses parents lui donnent un nom. Ils parlent de lui à leurs amis. A travers des conversations de toutes sortes, le nom est transmis comme par une chaîne, de maillon en maillon. Le locuteur est relié à une chaîne de communication en vertu de son appartenance à une communauté linguistique. Il est clair que le nom est transmis de maillon en maillon." Autrement dit, Kripke se retrouve devant le nom de baptême et devant l'absolu que représente en soi-même la conjonction de la case vide et de ce que nous, nous pouvons appeler le signifiant un, S1. Ce que critique Kripke quand il critique les théories de Russell et de Frege, c'est précisément ce qui implique la liaison de cet élément signifié qu'ajoute toujours la connexion du S2 à S1. Ce qu'il introduit de façon saisissante et fracassante dans la logique, c'est la considération du S1 en tant qu'il n'a pas d'autre support que le rien de la case en haut à droite.

Вот пример, который даёт Крипке: «Рождается ребенок. Его родители дают ему имя. Они рассказывают о нем своим друзьям. Через всевозможные разговоры имя передается как по цепочке, от звена к звену. Говорящий связан (relié) с цепью коммуникации в силу своей принадлежности к языковому сообществу. Ясно, что имя передается от звена к звену». Другими словами, Крипке оказывается перед именем крещения и перед абсолютом, который сам по себе представляет собой соединение пустой клеточки и того, что мы можем назвать означающим один, S1. Что критикует Крипке, когда он критикует теории Рассела и Фреге, как раз и есть то, что подразумевает связывание (liaison) этого означаемого элемента, которое всегда добавляет соединение S2 с S1. То, что он вводит в логику поразительным и сокрушительным образом, так это рассмотрение S1 как того, у чего нет никакой поддержки, кроме ничто пустой клеточки в правом верхнем углу.

J'animerai cela un peu plus la fois prochaine.

Я обрисую это немного больше в следующий раз.


Рабочий перевод: Д. Колосов, Е. Уразбаева, М. Ноздря, Д. Вайнштейн, И. Север, А. Смирнов, Е. Седова. ред.с фр. И. Макарова, ред. с русского: А.Бибиксарова, науч.ред: Даниил Тискин, сайт: О. Ким.