Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
7 сеанс, 9 января 1985

C'est là la plus ancienne et la plus célèbre structure quaternaire dont on a fait usage en logique. Je ne pouvais pas, cette année, faire ce cours sur 1,2,3,4, sans l'évoquer en même temps que nos structures quaternaires à nous, qui prennent leur place de l'inconscient en tant qu'il relève du logique pur.

Это самая старейшая и известнейшая четвертичная структура, которая использовалась в логике. В этом году я не смог бы читать этот курс 1,2,3,4, не упомянув при этом наши четвертичные структуры, которые занимают свое место в бессознательном, поскольку оно подчиняется чистой логике.

Le sujet, si j'en parle sans être obligé à tous moments de le redéfinir, c'est bien parce que le lekton lacanien a pris corps pour nous. Pour que se produise cet effet de cristallisation, cet effet de précipitation du signifié que Lacan appelle point de capiton, et qui donne une conjonction ponctuelle du signifiant au signifié, un transpercement du signifié par le signifiant, il faut effectivement de la répétition, et précisément de l'insistance. Lacan évoque d'abord la définition que le signifiant est ce qui représente un sujet pour un autre signifiant. Et il ajoute: "je dis à qui veut l'entendre", soit: "Je martèle à qui veut l'entendre que le signifiant est ce qui représente un sujet pour un autre signifiant. Je dis à qui veut l'entendre, car une telle articulation suppose un discours ayant déjà porté des effets, effets de lekton précisément, car c'est d'une pratique de l'enseignement où se démontre que l'insistance de ce qui est énoncé n'est pas à tenir pour seconde dans l'essence d'un discours, que prend corps mon terme de point de capiton."

Если я говорю о субъекте не будучи обязанным постоянно заново его переопределять, то это потому, что для нас лакановский лектон нашел свое воплощение. Для того, чтобы произошел этот эффект кристаллизации, этот эффект поспешности означаемого, который Лакан называет точкой пристежки (point de capiton) и который представляет собой точечное соединение (конъюнкцию) означающего с означаемым, пронзание означающим означаемого, действительно необходимо повторение, и притом, настойчивое. Лакан сначала дает такое определение, что означающее – это то, что представляет субъекта для другого означающего. И добавляет: "Я говорю тем, кто хочет это услышать", а именно: "Я вдалбливаю это тем, кто хочет услышать, что означающее – это то, что представляет субъекта для другого означающего. Я говорю это всем, кто хочет услышать, потому что такая артикуляция предполагает дискурс, уже имевший эффекты, а именно эффекты лектона, потому что это относится к практике преподавания, где демонстрируется, что настоятельность того, что высказывается, не следует воспринимать как второстепенное в сущности дискурса, где находит воплощение (prendre corps) мой термин точка пристежки".

C'est d'une pratique insistante de l'enseignement que prend corps le terme de point de capiton par quoi lekton se trouve à peu près traduit. Cette insistance, c'est aussi bien ce qui justifie la série dont je vous ai parlé - insistance nécessaire à ce que le signifié cristallise en lekton et qu'ainsi on puisse le prendre pour le référent. Lorsque je dis ça un peu vite, je fais trembloter la question qui se lève du passage de la signification à la référence, de Sinn à Bedeutung. C'est une question qui n'est pas en dehors de notre champ. Elle est en effet celle-là même de l'objet a. J'espère vous y amener. La question de l'objet a, je la situe aujourd'hui entre signification et référence.

Именно в настойчивой практике преподавания находит свое воплощение (prend corps) термин точка пристежки, с помощью которого более или менее переводится слово лектон. Эта настойчивость является также тем, что оправдывает серийность, о которой я вам говорил, – настойчивость, необходимая для того, чтобы означаемое выкристаллизовалось в лектон и чтобы его можно было принять за референт. Поскольку я говорю об этом очень быстро, я хочу затронуть вопрос, который возникает в связи с переходом от значения (signification) к референции (référence), от Sinn к Bedeutung. Это вопрос, который не выходит за рамки нашего поля. Этот вопрос на самом деле, вопрос того же объекта а. Надеюсь, я смогу вас к этому подвести. Вопрос об объекте а, сегодня я ставлю его между значением и референцией.

Il y a quelqu'un qui a fort bien parlé de cette insistance signifiante nécessaire à produire le lekton, nécessaire à produire cela qu'on veut dire. Cela qu'on veut dire, ça ne se dit pas qu'une seule fois. Ca doit se répéter, y compris dans l'expérience analytique elle-même. Cela qu'on veut dire n'est pas là avant. Cela qu'on veut dire est un effet de ce qu'on dit. La question que je pose comme étant celle de l'objet a, c'est de savoir dans quelle mesure cet effet-là de discours est peut-être son produit. C'est là l'armature, chez Lacan, de la structure quaternaire du discours qui repose sur l'idée, d'une certaine façon invraisemblable, qu'on puisse, pour un discours, distinguer l'effet et le produit.

Кое-кто очень хорошо говорил об этой означающей настойчивости, необходимой для производства лектона, необходимого для получения того, что хотят сказать. То, что мы хотим сказать, не говорится всего лишь раз . Оно должно повторяться, в том числе в самом аналитическом опыте. Того, что (мы) хотим сказать, раньше не было. То, что (мы) хотим сказать, является эффектом того, что говорят. Вопрос, который я ставлю как вопрос об объекте а, состоит в том, чтобы знать, в какой степени этот эффект дискурса, возможно, является его продуктом. У Лакана это каркас четвертичной структуры дискурса, которая каким-то невероятным образом основывается на идее о том, что для дискурса можно провести различие между эффектом и продуктом.

J'ai dit que quelqu'un a fort bien, à sa façon, parlé de ça. Il s'agit de Bergson. Le passage, que je vous lirai volontiers, me paraît très bien montrer ce que c'est que d'inventer le sujet au sens de Lacan. Il dialectise, avec une subtilité indéniable, l'idéal même de la compréhension, voire de la clarté. Cette clarté est un de mes mérites. Je le dis souvent puisque ça fait ma croix aussi bien. Mais enfin, c'est un fait. Après avoir parlé à Trinity College, on m'a encore dit: Comme vous avez été clair! Le passage de Bergson est cependant fait pour qu'on relativise un peu cet effet de clarté. On s'aperçoit qu'elle est seconde, même secondaire, subalterne par rapport à une obscurité illuminante qui est précisément celle de Lacan.

Я сказал, что кое-кто очень хорошо, в своем духе, об этом говорил. Речь идет о Бергсоне. Отрывок, который я вам с удовольствием зачитаю, мне кажется, очень хорошо показывает, что значит изобрести субъекта в лакановском смысле. Он с неоспоримой тонкостью диалектизирует сам идеал понимания или даже ясности. Эта ясность – одно из моих достоинств. Я говорю это часто, потому что это также и мой крест. Но все же это факт. После беседы в Тринити-колледж мне опять было сказано: «Как ясно вы говорили!». Однако отрывок Бергсона призван показать относительность того эффекта ясности. Мы замечаем, что она занимает вспомогательное, даже второстепенное, подчиненное место по отношению к озаряющей неясности, которая как раз является таковой у Лакана.

Voilà ce que dit Bergson: "Une idée neuve peut être claire parce qu'elle présente simplement arrangées dans un nouvel ordre, des idées élémentaires que nous possédions avant. Notre intelligence ne trouve alors dans le nouveau que de l'ancien. Elle se trouve en pays de connaissance, elle est à son aise, elle comprend. Telle est la clarté que nous désirons, que nous cherchons. Il en est une autre que nous subissons et qui ne s'impose d'ailleurs qu'à la longue [cet à la langue de Bergson est analogue à ce que Lacan appelle l'insistance, parce que ça s'introduit comme une composante essentielle du discours et de ses effets. Ca introduit comme dimension essentielle du discours le il faut le temps, mais pas comme une dimension attentiste]. C'est celle de l'idée radicalement neuve et absolument simple qui capte plus ou moins une intuition. Comme nous pouvons la reconstituer avec des éléments préexistants, et comme, d'autre part, comprendre sans effort consiste à recomposer le nouveau avec de l'ancien, notre premier mouvement est de la dire incompréhensible [c'est ce qui s'est produit avec Lacan]. Mais acceptons-la provisoirement et promenons-nous avec elle dans les différents départements de notre connaissance. Nous la verrons, elle aussi, dissiper les obscurités. Par elle, des problèmes que nous jugeons insolubles vont se résoudre ou plutôt se dissoudre, soit pour disparaître définitivement, soit pour se poser autrement, de sorte que ce qu'elle aura fait pour ces problèmes, elle en bénéficiera alors à son tour. Chacun d'eux lui communiquera quelque chose de son intellectualité. Ainsi intellectualisée, elle pourra être braquée à nouveau sur les problèmes. Elle dissipera encore mieux l'obscurité qui les entourait et en deviendra elle-même plus claire. Il faut donc distinguer entre les idées qui gardent pour elles leur lumière, la faisant pénétrer tout de suite dans leurs moindres recoins, et celles dont le rayonnement est extérieur, illuminant toute une région de la pensée. Celles-ci peuvent commencer par être intérieurement obscures mais la lumière qu'elles projettent autour d'elles leur revient par réflexion, les pénètre de plus en plus profondément, et elles ont alors le double pouvoir d'éclairer le reste et de s'éclairer elles-mêmes. Encore faut-il leur en laisser le temps. Le philosophe n'a pas toujours cette patience."

Вот что говорит Бергсон: «Новая идея может быть ясной, потому что она просто представляет, просто в новом порядке, составляющие ее элементарные идеи, которые у нас были раньше. Что ж, наш разум тогда (в этом случае) в новом находит только старое. Ему легкоо находиться в мире знакомых вещей, он чувствует себя комфортно, который он понимает. Это та ясность, которую мы желаем, которую мы ищем. Есть там еще другая, которую мы можем испытать на себе, претерпевает и которая возникает, впрочем, только в долгосрочной перспективе [это на языке Бергсона аналогично тому, что Лакан называет настойчивостью, потому что это вводится как существенный компонент дискурса и его эффектов. Она вводит в качестве важного существенного измерения дискурса время, которое необходимо, но не как измерение политики выжидания]. Это измерение относится к радикально новой и абсолютно простой идее, более или менее задействующей интуицию. (Это измерение идеи, радикально новой и абсолютно простой, более или менее задействует/захватывает (capte) интуицию). Поскольку мы можем воспроизвести ее при помощи уже существующих элементов, и поскольку, с другой стороны, понимание без усилий состоит в перекомпоновке нового и старого, наш первый импульс - сказать, что это непонятно [именно то, что происходит (произошло) в случае Лакана]. Но давайте временно (предварительно) примем ее и пройдемся с ней по различным областям нашего знания. Мы увидим, как она в том числе рассеивает неясности. Благодаря ей (с ее помощью?) проблемы, которые мы считаем неразрешимыми, разрешатся или скорее растворятся, либо, чтобы исчезнуть окончательно, либо встанут, чтобы возникнуть под другим углом (иным образом?), так что ее влияние на эти проблемы, в свою очередь, принесет пользу (с тем, чтобы то, что было сделано для решения этих проблем, в свою очередь, пошло на пользу?). Каждая из них передаст ей что-то от своей интеллектуальности. После такой интеллектуализации (Таким образом, интеллектуализированная), она может снова нацелиться на проблемы. Она еще лучше рассеет мрак, который их окружает, и сама станет яснее. Поэтому мы должны (нужно) проводить различие (-ать) между идеями, которые держат (сохраняют) свой свет при себе, заставляя его немедленно проникать в каждые их малейшие уголоки (закоулки? тайники?), и теми, чье сияние является внешним, освещающим все пространство мышления. Они могут сначала обладать внутренней неясностью, но свет, который они излучают (проецируют?) вокруг себя, возвращается к ним через отражение, проникает (чтобы проникать) в них все глубже и глубже, и затем они получают двойную силу, освещая все остальное и самих себя. Им нужно дать на это время. А философ не всегда настолько терпелив».

C'est un beau passage. Je dirai que le sujet de Lacan est une de ces "idées" radicalement neuves qui s'est démontrée d'abord incompréhensible, mais qui, par la vertu des opérations qu'elle permet, s'avère aujourd'hui, pour nous, indispensable à structurer l'expérience analytique et aussi bien l'objet a. Sa vertu est opératoire et, à continuer d'animer là le sillon de Lacan, nous lui donnons sa place. Nous laissons passer à travers nous cette insistance du il faut le temps, qui est là indiquée par ce que font ces idées elles-mêmes.

Это – красивый отрывок. Я бы сказал, что субъект Лакана – одна из таких радикально новых «идей», которая поначалу казалась непонятной, но с помощью операций, которые она делает возможными, сегодня оказывается для нас незаменимой для структурирования аналитического опыта, а также объекта a. Ее достоинство в операционности (opératoire), которая оживляет здесь ходы Лакана, мы отводим ей место. Мы позволяем этой настойчивости оказать на нас своей действие, о чем свидетельствует то, что делают сами эти идеи.

Alors, le sujet? Eh bien, c'est là qu'il faut quand même corriger Bergson. Le sujet, il a tout de même des antécédents, et ces antécédents nous font précisément dériver sur ce dont il s'agit, à savoir sur ce que Lacan veut dire avec son lekton.

Так что с субъектом? Ну, здесь Бергсона в любом случае надо поправить. У субъекта все же есть предшественники, и эти предшественники заставляют нас переключиться как раз на то, о чем идет речь, а именно на то, что Лакан имеет в виду под со своим лектоном.

Il faut noter tout de suite que du seul fait que nous utilisons sa catégorie, il nous épargne les difficultés, voire les paradoxes et les impasses, de la différence de l'inconscient et du conscient, du passage de l'inconscient au conscient. Ca fait partie de ces problèmes que cette idée neuve dissipe.

Сразу следует отметить, что лишь потому, что мы используем эту категорию, она избавляет нас от трудностей или даже парадоксов и тупиков, связанных с различием между бессознательным и сознательным, переходом от бессознательного к сознательному. Это одна из тех проблем, которую эта новая идея рассеивает.

C'est une catégorie, remarquez-le, qui est créée pour la psychanalyse et qui ne peut être posée et maniée qu'à partir de la logique. Elle est d'abord créée pour la psychanalyse, parce que le terme de patient ne convient pas à celui qui se prête à l'expérience. Le patient est celui qui subit son mal, qui subit aussi bien le traitement qu'on lui inflige, ce qui déjà implique le psychanalyste dans la position de celui qui aurait à le forger, à le mouler. C'est pourquoi Lacan, à la place de patient, a employé le terme d'analysant. Mais est-ce simplement pour impliquer que là nous aurions un terme actif? C'est bien ce qui est en question. Le sujet aurait-il seulement la vertu d'être un terme neutre qui ferait qu'on ne s'y engagerait pas au-delà? C'est ce qui pourrait sembler de prime abord. Il pourrait sembler que ce terme préserve une neutralité d'attribution et que ce soit seulement ensuite que viennent les prédicats de ce sujet.

Заметьте, это – категория, которая была создана для психоанализа и которую можно установить и манипулировать ею только исходя из логики. Изначально она была создана для психоанализа, потому что термин пациент не подходит тем, кто годится для этого опыта. Пациент – это тот, кто подвержен своей болезни, кто также подвергается лечению, которое ему назначено, что уже подразумевает психоаналитика в положении того, кто должен был бы его выковывать, формировать. Вот почему Лакан вместо пациент использовал термин анализант. Но разве это просто для того, чтобы применить здесь активный термин? Вот в чем вопрос. Будет ли субъект обладать только достоинством нейтрального термина, что означало бы, что мы больше не будем им заниматься? Именно так могло бы показаться на первый взгляд. Может показаться, что этот термин сохраняет атрибутивную нейтральность и что только затем возникают предикаты этого субъекта.

Nous disons terme, et nous disons ça vite. Il faudrait s'y arrêter. Terme est, à proprement parler, terminus. C'est ce qui fait justement qu'on s'y arrête, et terminus c'est précisément ce au-delà de quoi on ne peut aller. Il conviendrait de faire ici l'histoire du terme de sujet et de comment subjectum est venu à traduire l'upokaimenon des Grecs sans lui infliger, si on en croit Heidegger, une distorsion essentielle.

Мы произносим термин, и делаем это быстро. На этом надо бы остановиться. Это (Terme) [прим. пер. первое значение terme - конец], – строго говоря, конечная остановка (terminus). Именно это как раз заставляет нас остановиться на этом, а конечная остановка – это та точка, за которую мы не можем выйти. Здесь было бы уместно рассказать об истории термина субъект и о том, как сложилось, что словом subjectum стали переводить греческое upokaimenon, не нанося ему, если верить Хайдеггеру, существенного искажения.

Subjectum, c'est ce qui serait le fond de ses propres qualités, de ses propres modifications et changements, et qui serait par là-même une constante substantielle par rapport aux qualités, aux modifications et aux accidents. Quand est-ce qu'a commencé la modification de subjectum et de substantia, la confusion du sujet et de la substance dont la langue même confirme la parenté? Cette confusion de subjectum et de upokaimenon a commencé dès la première page des catégories d'Aristote. D'emblée, on a pensé que ce qui est dit du sujet pouvait se confondre avec la subsistance de la référence. Les choses ont commencé par la confusion d'un terme qui devrait être laissé à la dimension de la signification - c'est le sujet - et d'un terme qui appartient à la dimension de la référence et qui est la substance.

Subjectum - это то, что могло бы быть основой его собственных качеств, его собственных модификаций и изменений и, таким образом, было бы субстанциональной константой по отношению к качествам, модификациям и событиям. Когда началась модификация subjectum и substantia, смешение субъекта и субстанции, сродство которых подтверждается даже в самом языке? Это смешение subjectum и upokaimenon началась на первой странице «Категорий» Аристотеля. С самого начала считалось, что то, что говорится о субъекте, могло путаться с субстанцией (subsistance) референции (référence). Все началось со смешения термина, который следует оставить в измерении значения – то есть субъект – с термином, который принадлежит измерению референции и является субстанцией.

Ne croyez pas que c'est là ma spécialité. Ca a été seulement un peu la mienne comme philosophe, mais, du philosophe, je suis maintenant, sinon éloigné, du moins transformé. Ne croyez pas pourtant que l'upokaimenon soit un terme dont nous n'ayons rien à faire. Si nous l'avions un peu en tête, peut-être que la connexion du $ et du petit a lacaniens paraîtrait plus claire, davantage enracinée dans une histoire plus longue. Il faut que vacille la connexion du sujet et de la substance. Cette vacillation est indispensable à l'élaboration du sujet non substantiel. La construction d'un sujet comme non substantiel relève du logique pur.

Не думайте, что это моя специализация. Я лишь немного занимался этим в качестве философа, но от философии я теперь если не далек, то, по крайней мере, мое отношение к ней изменилось. Не думайте, однако, что «упокайменон» l'upokaimenon – это термин, к которому мы не имеем никакого отношения. Если бы мы держали это в голове, то, возможно, соединение лакановских $ и маленького а у Лакана показалось бы более ясным, более глубоко уходящим корнями в историю. Связь субъекта и субстанции должна быть колеблющейся. Эта колебание крайне необходимо для формирования разработки несубстантивного субъекта. Конструирование субъекта как несубстантивного подчиняется чистой логике.

Pourquoi est-ce que l'expérience analytique impliquerait un sujet comme non substantiel? Ce qui l'impose, c'est l'interprétation et, au- delà, le fait de la fonction de la parole dans l'expérience analytique, à savoir que les effets en sont attendus de dits. Evidemment, ça ne conduit pas tout de suite au sujet. On peut penser qu'il faut faire station par le signifié et que c'est de la compréhension de ce qui est dit, spécialement par le psychanalyste, que se produisent les effets de transformation qui sont attendus dans l'expérience analytique. On dit ça très bien en anglais, puisqu'on parle de understanding. Understanding, c'est aussi ce qui git dessous. On dit aussi bien et très joliment: understandment. C'est peut-être comme ça qu'il faudrait amener les Anglais à la saisie de l'interprétation au sens de Lacan, à savoir que l'understadment c'est toujours l'interprétation. La question a été cependant bien posée par Strachey qui parle d'interprétation mutative. Au fond, toute interprétation vise une telle mutation. La question est de savoir de quoi? Est-ce de l'ego, du self ou du sujet?

Почему в аналитическом опыте субъект рассматривается как несубстантивный? То, что оказывает здесь воздействие, это интерпретация, а также по ту сторону явление функции речи в аналитическом опыте, а именно то, что от сказанного ожидаются эффекты. Разумеется, это не сразу ведет к субъекту. Можно подумать, что необходимо сделать остановку, задействовав означаемое, и что именно из понимания того, что говорится, особенно психоаналитиком, осуществляются эффекты трансформации, ожидаемые в аналитическом опыте. Это очень хорошо можно выразить на английском, где есть слово understanding. Understanding - это еще и то, что находится (лежит) «под». Также можно хорошо и очень красиво сказать: understandment. Возможно, именно так следовало бы подводить англичан к схватыванию интерпретации в лакановском смысле, а именно того, что understandment – это всегда интерпретация. В то же время, этот вопрос был хорошо поставлен Стрэйчи (Strachey), который говорит о мутационной интерпретации. По сути, любая интерпретация подразумевает такую мутацию. Вопрос - мутацию чего? Эго, себя, самости или субъекта?

Ce sujet, c'est d'abord une simplification par rapport à ce qu'on nous amène d'extérieur vis-à-vis de l'expérience analytique. Quand on nous amène l'ego comme une fonction d'adaptation, comme une fonction de synthèse, de coordination psychologique générale, on nous amène une entité et, disons-le, une substance que nous n'interrogeons et n'évaluons pas dans l'appareil même de l'expérience analytique. Pour évaluer ce qu'on appelle là ego, il faut autre chose. Il faut des tests. Il faut, par exemple, faire jongler le sujet pour savoir s'il est bien ou mal coordonné pour une telle opération. Si on dispose de cet appareil-là, on peut alors imaginer qu'on évalue un ego dans sa définition. Je vous renvoie ici à votre traité préféré de psychologie expérimentale.

Этот субъект, прежде всего, является упрощением по сравнению с тем, что привносится нам извне в аналитический опыт. Когда нам преподносят эго как функцию адаптации, как функцию синтеза, общей психологической координации, перед нами нам предлагают некую сущность (entité), скажем так, субстанцию, которую мы не подвергаем сомнению и не оцениваем в самом аппарате аналитического опыта. Чтобы оценить то, что называется эго, необходимо кое-что еще. Нужно экспериментировать. Нужны тесты. Нужно, например, заставить испытуемого субъекта лавировать, чтобы понять, достаточно хороша или нет его координация для такого дела. Если мы располагаем таким аппаратом, то тогда можно представить, что мы оцениваем эго в рамках его определении. Здесь я отсылаю вас к вашему любимому трактату по экспериментальной психологии.

Quand nous partons de là, nous finissons par nous demander où se trouvent exactement - dans quelle fonction égoïque ou para-égoïque - la compréhension des mots, l'allocution, l'intellection du langage, etc. A ce moment-là, on ferait objection à Lacan en disant que c'est dans le préconscient que seraient spécialement logés l'intellection et le sens des mots. Ce sont des raisonnements qui supposent l'entité psychologique dont nous n'avons - Lacan le souligne dès son premier Séminaire - rien à connaître dans l'expérience analytique stricto sensu.

Когда мы исходим из этого, мы в конечном итоге задаемся вопросом, где именно находится — в какой эгоистической (égoïque) или пара-эгоистической (para-égoïque) функции — понимание слов, обращение (l'allocution), мышление языка (l'intellection du langage) и т. д. В этом случае Лакану можно было бы возразить, сказав, что именно в предсознательном должны быть особым образом размещены мышление (l'intellection) и смысл (sens) слов. Это – рассуждения, которые предполагают, что о психологической инстанции, которую мы имеем – Лакан подчеркивает это на своем первом семинаре – мы ничего не узнаем в аналитическом опыте, строго говоря. Это рассуждения, которые предполагают психологическую сущность, о которой нам – Лакан подчеркивает это, начиная со своего первого Семинара – ничего не известно в аналитическом опыте, в узком смысле.

Ce que Lacan nomme sujet n'est rien que ce que l'on peut supposer être transformé par l'interprétation, voire par le dit en général. Il désigne par sujet le point d'application supposé où la fonction de la parole peut être conçue comme ayant des effets. A cet égard, c'est une définition imparable, c'est-à-dire absolument minimale et conforme à l'expérience même, si on veut bien admettre que la fonction de la parole y est essentielle et que c'est de cette fonction qu'on attend des effets. Des effets sur quoi? Sur quel sujet? Sur le sujet en tant qu'il n'est rien de plus que le sujet comme signifié. C'est là, si nous reprenons l'écriture saussurienne modifiée par Lacan, qu'il nous faut d'abord reconnaître le sujet. Le premier symbole du sujet, c'est le s minuscule du signifié. C'est le sujet en tant que signifié:

S ---- s

То, что Лакан называет субъектом - не что иное, как то, что можно предположить в качестве того, что может быть преобразовано интерпретацией, в общем, через то, что говорится. Субъектом он обозначает предполагаемую точку приложения, в которой функция речи может мыслиться как имеющая эффекты. В этом отношении, это – непревзойденное определение, то есть абсолютно минимальное и согласующееся с самим опытом, если мы готовы признать, что функция речи в нем (опыте) основная, и что именно от этой функции ожидаются эффекты. Эффекты на что? На какой субъект? На субъект как не более чем субъект как означаемое. Именно там, если мы возьмем соссюровскоее письмо, модифицированное Лаканом, нам следует прежде всего признать субъекта. Первый символ субъекта - это строчная буква s означаемого (signifié). Именно субъект в качестве означаемого:

S ---- s

Ca suppose que l'on admette que le signifiant a des effets sur le signifié. Ca ne va pas tout seul d'admettre ça, puisqu'on peut s'imaginer que le signifiant exprime le signifié. Mais si on admet que le signifiant est ce qui a des effets sur le signifié, y compris l'effet majeur de le créer, alors le premier symbole du sujet c'est le sujet en tant que le signifié. C'est donc ici, en ce point: s(A), que le sujet est d'abord à situer. Dans le Graphe de Lacan, à l'écrire d'une façon plus complexe, c'est alors en ce point-là qu'il s'inscrit: $, c'est-à-dire à la suite du vecteur qui est celui du signifié.

Это предполагает, что мы допускаем, что означающее имеет эффекты на означаемое. Это нелегко допустить, поскольку можно вообразить, что означающее выражает означаемое. Но если мы признаем, что означающее — это то, что имеет эффекты на означаемое, включая главный эффект его создания, то первый символ субъекта – именно субъект как означаемое. Следовательно, именно здесь, в этой точке: s(A), субъект должен располагаться в первую очередь. В графе Лакана, если записать его более сложным образом, он вписывается именно в эту точку: $, то есть, следуя вектору, который является вектором означаемого.

Mais il faut ici aller lentement pour saisir ce qui est là minimal. En effet, le sujet au sens de Lacan, le sujet minimal - et la logique pointe déjà là son nez - c'est une variable du signifiant. Une certaine concaténation signifiante effectue le sujet en tant qu'effet de signification. J'insiste: une variable est tout à fait autre chose qu'une substance. D'ailleurs, sur les substances, on n'insiste pas. On n'y insiste pas parce que justement elles subsistent. Et c'est parce qu'elles subsistent qu'on les montre, qu'on les désigne, qu'on s'imagine pouvoir le faire. Par contre, dans l'ordre du sujet et de l'objet a en tant qu'il lui est corrélatif, on insiste. A cet égard, on pourrait dire que le sujet est une insistance. Il est existence et insistance. Il n'est pas, en tout cas, une substance.

Но здесь нам нужно двигаться медленно, чтобы уловить, что здесь минимально. Действительно, субъект в лакановском смысле, минимальный субъект — и здесь уже появляется логика — это переменная означающего. Некоторое означающее сцепление (конкатенация) воздействует на субъекта в качестве эффекта значения. Я настаиваю: переменная есть нечто, совершенно отличное от субстанции. Кстати, на субстанциях мы не настаиваем. На них не настаиваем, поскольку они как раз существуют. И именно потому, что они существуют, их показывают, их обозначают, воображают, что можно это делать. С другой стороны, настаивают на порядке субъекта и объекта а, поскольку он коррелятивен ему. В этом отношении можно сказать, что субъект является настойчивостью. Он – существование и настойчивость. Он, в любом случае, не субстанция.

C'est à partir de cette considération qui fait du sujet une variable - considération à laquelle nous avons du mal à nous habituer - que le logique pur est nécessaire à le situer. La variable - j'ai déjà eu naguère l'occasion d'en parler - c'est ce qui commence quand on fait des trous dans le langage, quand on fait des trous dans les phrases, qu'à la place de certains termes qui y figurent, on laisse un vide.

Именно исходя из этого соображения, которое делает из субъекта переменную, — соображения, к которому нам трудно привыкнуть, — необходима чистая логика для его размещения. Переменная — я уже имел случай говорить об этом недавно — это то, что появляется, когда мы делаем дыры в языке, когда мы делаем дыры в предложениях, когда вместо определенных терминов, которые там фигурируют, мы оставляем пустоту.

C'est pourquoi nous parlons de la place du sujet. Chaque fois que nous disons la place du sujet, son caractère non substantiel est déjà impliqué. A cet égard, si je voulais vous donner un second signifiant du sujet chez Lacan, je vous donnerai ce que j'ai inscrit là, c'est-à-dire une simple parenthèse, une parenthèse par rapport à une chaîne signifiante où viennent s'écrire, s'inscrire des effets de signification.

Вот почему мы говорим о месте субъекта. Всякий раз, когда мы говорим о месте субъекта, его несубстанциональный характер уже подразумевается. В этом отношении, если бы я хотел дать вам второе означающее субъекта у Лакана, я бы дал вам то, что вписал туда, то есть простую скобку, скобку по отношению к означающей цепочке, где записываются, вписываются эффекты значения.

La difficulté de cette place, c'est que c'est une place invisible. A la différence dont elle s'introduit dans la logique, c'est une place qui est là invisible. C'est une place cachée, foncièrement cachée. Il n'y a que Freud qui s'est aperçu qu'en certains points elle pouvait devenir perceptible dans la chaîne signifiante elle-même. C'est ce que Lacan a appelé les formations de l'inconscient. Ca nous permet - il faut y faire attention - de mieux situer une proposition que l'on répète comme des perroquets, à savoir que l'inconscient est structuré comme un langage. L'inconscient est structuré comme un langage au niveau supérieur de l'écriture du schéma précédent.

Сложность этого места в том, что это место невидимо. В отличие от того, как оно вводится в логику, это место здесь невидимо. Это – скрытое место, основательно скрытое. Только Фрейд заметил, что в некоторых точках оно могло стать заметно в самой цепи означающих. Это то, что Лакан назвал образованиями бессознательного. Это позволяет нам — на это следует обратить внимание — лучше определять место утверждению, которое мы повторяем как попугаи, а именно, что бессознательное структурировано как язык. Бессознательное структурировано как язык на более высоком уровне написания предыдущей схемы.

Mais il s'agit aussi bien de saisir l'inconscient au niveau inférieur, au niveau s, au niveau inférieur ou au niveau du sujet. En effet, vous trouvez chez Lacan la proposition que l'inconscient est sujet. Il ne s'agit pas d'un être. Ca tombe bien que Lacan ait pour les Anglais traduit manque-à-être par want to be, puisque ça peut, dans cette langue, à la fois vouloir dire manque-à-être et désir d'être. C'est au niveau du sujet entendu comme variable que se situe, à proprement parler, le want anglais. Mais c'est aussi bien saisir en quoi le désir - qui est également compris dans le want to be - est la métonymie du manque-à-être se déplaçant avec les effets du signifié engendrés incessamment par le déroulement de la chaîne signifiante. A cet égard, la proposition que vous trouvez dans "La direction de la cure", à savoir que "le désir est la métonymie du manque-à-être", est fondée sur le statut de variable du sujet. Dire que le désir est la métonymie du manque-à-être revient alors à dire que le désir c'est son interprétation. Le désir est une fonction de l'interprétation, c'est- à-dire une fonction du signifiant.

Но речь идет также о том, чтобы уловить бессознательное на нижнем уровне, на уровне s, на нижнем уровне или на уровне субъекта. Действительно, у Лакана вы найдете утверждение о том, что бессознательное – это субъект. Речь не о существе. Хорошо, что Лакан для английского перевел нехватку-в-бытии (manque-à-être) как want to be, поскольку на этом языке это может одновременно означать как нехватку-в-бытии, так и желание быть. Именно на уровне субъекта, понимаемого как переменная, строго говоря, находится английское выражение want. Но также хорошо уловить то, в чем желание, которое также включено в want to be - является метонимией нехватки-в-бытии, движущейся с эффектами означаемого, непрерывно порождаемого развертыванием цепи означающих. В этой связи, утверждение, которое вы находите в Направлении лечения, а именно, что «желание есть метонимия нехватки-в-бытии» основано на статусе субъекта как переменной. Сказать, что желание есть метонимия нехватки-в-бытии, тогда отсылает к тому, что желание – это его интерпретация. Желание есть функция интерпретации, то есть функция означающего.

C'est donc par le biais qui pose d'abord le sujet comme le signifié que Lacan en vient à formuler que le sujet est l'effet du signifiant. C'est déjà dans le grec: upokaimenon implique le fait d'énoncer. Lorsque j'avais eu à évoquer, il y a quelques années, la question du sujet dans un séminaire de IIIe cycle, j'avais fait référence au Séminaire de Thor. Il ne s'agit pas du tore de Lacan, il s'agit d'un séminaire donné par Heidegger en 1969 et où ce dernier distingue très précisément le phainomenon du upokaimenon. Le phainomenon, c'est, dit-il "ce qui se donne à voir de soi-même. C'est ce qui hante en présence de soi-même, ce qui de soi-même se présente". C'est là, dit Heidegger, le propre même des Grecs. Avec l'upokaimenon, il s'agit de ce dont nous parlons. Est donc impliqué là le fait d'énoncer. Ca conduit à distinguer la nomination de l'énonciation. Dans la nomination, il y a, bien sûr, énonciation, mais celui qui nomme s'efface lui-même. Tandis qu'en tant qu'upokaimenon, celui qui énonce sur le sujet, il intervient, dit Heidegger, en s'intercalant comme "celui qui surplombe l'étant pour parler sur lui". Ainsi est déjà évoqué que cette subsistance du sujet n'est rien d'autre que ce qui est lié à un dit qui parle sur.

Таким образом, именно из предпосылки, постулирующей субъекта в качестве означаемого, Лакан приходит к формулировке, что субъект является эффектом означающего. Это уже в греческом: upokaimenon подразумевает факт высказываемого (le fait d'énoncer). Когда несколько лет назад мне пришлось поднять вопрос о субъекте на семинаре третьего цикла, я сослался на Семинар Тор. Речь идет не о торе Лакана, речь идет о семинаре, проведенном Хайдеггером в 1969 году, где последний очень точно различал phainomenon и upokaimenon. Phainomenon, говорит он, это "то, что позволяет увидеть самого себя. Это то, что преследует в присутствии себя самого, то, что само себе представляется". Это, говорит Хайдеггер, свойственно грекам. В случае upokaimenon - это то, о чем мы говорим. Здесь подразумевается факт высказываемого. Это приводит к различению именования и высказывания. В именовании имеется конечно высказывание, но высказывание, но тот, кто именует, стирается сам. В то время как upokaimenon, тот, кто высказывается о субъекте, вмешивается, говорит Хайдеггер, вставляя себя как «того, кто не замечает сущего, чтобы говорить о нем». Таким образом, уже упоминалось, что эта субстанция субъекта есть не что иное, как то, что связано с высказыванием которое говорит о.

Il est certain que Lacan a voulu inscrire la dimension créée et mise au jour par Freud dans cette histoire, lui donner cette dignité - nouvelle guise de l'être. Et cela sans penser dépasser, transcender les limites de l'époque de la logique, puisque, dans cette élaboration du sujet, la logique formelle et mathématique est impliquée au départ par la parenthèse de la variable.

Несомненно, Лакан хотел вписать в эту историю измерение, созданное и выявленное Фрейдом, придать ему это достоинство — новый способ бытия. И это без мысли пересечь, выйти за пределы эпохи логики, так как в этой разработке субъекта формальная и математическая логика изначально подразумевается скобками переменной.

Evidemment, Lacan a insisté à dire que l'inconscient n'est pas un objet. Ce n'est pas un objet qui puisse être convoqué devant le sujet saisi comme le point ferme et inébranlable que Descartes a érigé comme le socle de la philosophie moderne. L'inconscient n'est pas un objet, et ce n'est que par antiphrase que l'objet a porte ce nom d'objet, puisque vous savez que Lacan, loin de le situer devant le sujet, va le qualifier de cause du désir et le mettre au contraire en arrière. L'inconscient freudien n'est pas un objet, même caché. Ce n'est pas un réservoir. Ce qu'implique l'inconscient au sens de Lacan, c'est qu'il est vide. Il est vide si on le saisit à l'étage du sujet, et c'est seulement de ce qu'il est vide, qu'il peut nous apparaître structuré comme un langage.

Очевидно, Лакан настаивал на том, что бессознательное не является объектом. Это не объект, который можно было бы вызвать перед субъектом, схваченный как твердая и непоколебимая точка, которую Декарт возвел в качестве основы современной философии. Бессознательное не является объектом, и только в антифразе объект а получает это имя объекта, поскольку вы знаете, что Лакан, далекий от того, чтобы располагать его перед субъектом, будет определять его как причину желания и ставить его наоборот, позади. Фрейдовское бессознательное не является объектом даже скрытым. Это не резервуар. В смысле, данном ему Лаканом, бессознательное подразумевает, что оно является пустым. Оно пустое, если мы схватываем его на уровне субъекта, и только потому, что оно пустое, оно может казаться нам структурированным как язык.

J'ai déjà dit que la thèse de l'inconscient est sujet conditionne celle de l'inconscient structuré comme un langage. Ca, il faut le retrouver dans Lacan, car que l'inconscient soit structuré comme un langage, n'importe quel honnête érudit n'a qu'a aujourd'hui traverser l'oeuvre de Freud pour s'en apercevoir, pour s'apercevoir que ce dernier parle partout de langage et de grammaire. C'est un Anglais de Trinity College qui a fait ce travail. Il s'est aperçu que c'était partout chez Freud et qu'on pouvait donc mettre ça en avant. Mais ça n'a valeur de désubstantialiser l'inconscient qu'à la condition qu'on se fonde sur ceci que l'inconscient est sujet.

Я уже говорил, что тезис о бессознательном как субъекте обусловливает тезис о бессознательном, структурированном как язык. Нужно найти это у Лакана, поскольку бессознательное структурировано ли бессознательное как язык, – любому приличному эрудиту сегодня достаточно прочитать работу Фрейда, чтобы подметить это, чтобы, что последний повсюду говорит о языке и грамматике. Именно англичанин из Тринити-колледжа выполнил такую работу. Он понял, что у Фрейда это было повсюду, и поэтому это можно выдвинуть на первый план. Но придать ценность десубстанцилизации бессознательного можно лишь при условии, что мы основываемся на том, что бессознательное является субъектом.

Des signifiants du sujet, j'en ai déjà proposé deux. On peut aussi dans la parenthèse inscrire un x qui serait alors la lettre de la variable. Et je peux aussi inscrire la lettre a comme autre symbole signifiant du sujet. A ceci près que cette lettre a - je dis bien la lettre a qui, comme lettre, est un signifiant - n'est pas une variable mais une constante. Le propre des constantes, c'est qu'on peut en faire la liste.

Из означающих субъекта, я уже предложил два. Можно также поставить в скобки букву x, которая будет тогда буквой переменной величины. Также я могу записать букву а как еще один означающий символ субъекта. За исключением того, что эта буква а - я имею в виду букву а, которая, в качестве буквы является означающим, - не переменная, а константа. Особенность констант в том, что их можно перечислить.

Du point de vue du signifiant, comment pouvons-nous écrire le sujet en tant que variable, le sujet en tant que manque-à-être? Du point de vue signifiant, nous avons une seule solution: nous pouvons l'écrire comme un signifiant en moins. C'est de là que vient l'écriture de $. Lacan ne l'a pas d'emblée élaborée. On peut en trouver la trace dans les Ecrits, précisément dans la "Remarque sur le rapport de Daniel Lagache", où Lacan donne cette écriture comme le résultat d'un effort pour constituer le sujet à partir d'une ablation signifiante, d'une élision. Si on le saisit par un système signifiant, on ne peut mieux écrire le sujet comme manque-à-être qu'en barrant et qu'en enlevant un signifiant de ce système.

С точки зрения означающего, как мы можем записать субъекта в качестве переменной, субъекта как нехватку- в- бытии? Со стороны означающего у нас есть только одно решение: мы можем записать его как означающее с минусом. Именно отсюда и происходит запись $. Лакан не сразу разработал это. Можно найти след этого в Написанном, а именно в Примечание к докладу Даниэля Лагаша, где Лакан предоставляет эту запись как результат усилия конституирования субъекта исходя из удаления (ablation) означающего, элизии. Если мы улавливаем это с помощью системы означающих, то мы не можем лучше записать субъекта как нехватку-в-бытии, чем перечеркнуть и удалить означающее из этой системы.

Il faudra dix ans à Lacan pour parcourir pas à pas la conséquence qui va du sujet comme signifié au sujet barré. C'est à partir de là, et toujours dans une même suite, que Lacan représentera à l'occasion le sujet comme un ensemble vide et opérera avec cette représentation. A cet égard, il se vantera même d'avoir réduit la psychanalyse à la théorie des ensembles. Nous approchons là de notre carré logique tel que je l'ai écrit tout à l'heure.

Лакану потребуется десять лет, чтобы пройти шаг за шагом через следствия, вытекающие из субъекта как означаемого к субъекту перечеркнутому. Именно отсюда и всегда в той же последовательности Лакан по случаю представит субъекта как пустое множество и будет оперироватьт этой репрезентацией. В этом отношении он даже похвастается тем, что свел психоанализ к теории множеств. Здесь мы приближаемся к нашему логическому квадрату, такому, каким я его записал ранее.

Au fond, ce sujet est déjà non cartésien par ce trait qu'il n'est pas l'ego auprès de qui tout se représente. Ca implique d'abord qu'il n'est jamais présenté. Il n'y a pas donation du sujet quand le sujet est défini comme variable. Il n'est jamais là au présent. Vous savez que Lacan a là-dessus utilisé les ressources que donnait le linguiste Guillaume sur l'imparfait qui, en français, peut se situer juste avant ou juste après. A cet égard, ce sujet est toujours représenté parce qu'il est toujours à l'imparfait et pas au présent. La représentation est assurée précisément au niveau de la chaîne signifiante.

По сути, этот субъект уже некартезианский по той своей характерной черте, что он не является эго, вокруг которого все репрезентируется. Прежде всего, это подразумевает, что он никогда не был представлен. Не существует взносов субъекта, когда он определен как переменная. Его никогда нет в настоящем. Вы знаете, что Лакан использовал для этого ресурсы, предоставленные лингвистом Гийомом в отношении несовершенного прошедшего времени (imparfait), которое на французском языке может быть расположено как непосредственно до, так и сразу после. В этом отношении этот субъект всегда репрезентирован, потому что он всегда находится в незавершенном, а не в настоящем. Репрезентация обеспечивается именно на уровне означающей цепи.

C'est là, aussi bien, élaborer le terme freudien d'identification. L'identification ne trouve son équilibre et ne se justifie qu'à partir du sujet comme want to be. Ca conduira encore Lacan à écrire ce sujet auprès de sa fonction essentielle dans l'expérience analytique. Il l'écrira comme la fonction phallique, soit o(x). Ceci dans les années 70.

Таким же образом разрабатывается фрейдовское понятие идентификации. Идентификация находит свое равновесие и обосновывается только исходя из субъекта, как want to be. Это снова заставит Лакана записать этого субъекта с учетом его сущностной функции в аналитическом опыте. Он запишет его в качестве фаллической функции, то есть o(x). Это в 70-е гг.

Je mets en série, vous le voyez, toutes les écritures du sujet depuis le début de l'enseignement de Lacan, et je vous montre en quoi les écritures des années 70 sont déterminées par les écritures précédentes.

Как видите, я помещаю в серию – все записи субъекта с начала учения Лакана, и я показываю вам, как записи 70-х годов определены предыдущими записями.

Quand nous suivons ce schème d'argumentations, nous avons de quoi saisir la définition lacanienne du désir comme métonymie du manque-à-être, c'est-à-dire métonymie du sujet, à cet égard aussi indestructible que la poursuite de la chaîne signifiante. Désir de rien, à entendre comme métonymie du rien. C'est assez pour saisir en quoi l'expérience analytique est une épreuve du manque-à-être en tant que tel. Elle introduit l'individu à son manque-à-être, à sa réduction à n'être qu'une variable comme effet de signification.

Когда мы следуем этой схеме аргументации, у нас появляется причина ухватить лакановское определение желания как метонимию нехватки-в-бытии, то есть метонимию субъекта, с этой точки зрения столь же неразрушимую, как продолжение означающей цепи. Желание ничто, понятую как метонимию ничто. Этого достаточно, чтобы уловить, в чем аналитический опыт является испытыванием нехватки-в-бытии как таковой. Он вводит индивида с его нехваткой-в-бытии, с его редукцией к быть лишь переменной как эффект означивания.

Seulement, il n'y a pas que ça. C'est la dérive philosophique de l'approche de l'enseignement de Lacan qui s'en est tenue là. La question est bien plutôt, dans l'expérience, de ce qui est, de ce qui arrive, de ce qui arrête, de ce qui bloque et qui met sur des rails cette épreuve du manque-à-être. C'est pourquoi ce qui surgit du dernier terme de l'expérience, c'est, à la place du sujet, ce que Lacan a appelé l'objet a - objet a comme le condensé de tout ce qui ici doit être qualifié de lest.

Но дело не только в этом. На этом остановилось философскиое развитие подхода к учению Лакана. Вопрос скорее состоит в опыте, в том, что есть, что происходит, что останавливает, что блокирует и ставит на рельсы это испытание нехватки-в-бытии. Вот почему то, что возникает из последнего понятия опыта вместо субъекта - это то, что Лакан называл объектом а - объектом а как сгущением всего того, что здесь должно быть квалифицировано как балласт.

Je peux maintenant écrire au tableau ce qui encadre ce développement du manque-à-être. Ce qui l'encadre, c'est ce qu'on peut appeler le carré imaginaire du Graphe de Lacan:

i(a) ------- a

m -----------($ <> a)

Теперь я могу написать на доске то, что обрамляет эту разработку нехватки-в-бытии. То, что ее кадрирует, это то, что мы можем назвать воображаемым квадратом Графа Лакана:

i(a) ------- a

m -----------($ <> a)

Ces quatre termes écrits en italique dans le Graphe - convention typographique que Lacan utilise à l'époque pour qualifier l'imaginaire - sont déjà ceux qui freinent, encadrent, et limitent aussi bien, le manque-à-être. Ce sont des termes imaginaires d'abord empruntés au narcissisme. Vous savez - c'est même là-dessus que les Ecrits s'ouvrent - que c'est à l'imaginaire que Lacan, à cette époque, rapporte l'inertie qui doit être constatée dans l'épreuve du manque- à-être. Le tournant dans sa pensée est d'admettre cette inertie, non pas comme imaginaire, mais comme réel, c'est-à-dire d'admettre que la fin de l'analyse consiste dans le passage de ce qui est signification à ce qui est référence. Le paradoxe, c'est que le lekton, à force d'insister, puisse devenir référence, c'est-à-dire - et c'était mon sujet de l'année dernière - que l'effet de signification puisse valoir comme réponse du réel.

Эти четыре понятия, написанные курсивом в Графе - типографское соглашение, которое Лакан использовал в то время для определения Воображаемого - уже являются теми, что сдерживают, обрамляют и несомненно ограничивают нехватку-в-бытии. Эти воображаемые понятия, впервые заимствованные из нарциссизма. Вы знаете – именно с этого начинается Написанное - что именно к Воображаемому Лакан в то время относил инерцию, которая должна быть выявлена в испытании нехватки-в-бытии. Поворотным моментом в его мысли является допущение этой инерции не как воображаемой, но как реальной, то есть допущение того, что конец анализа заключается в переходе от того, что является значением, к тому, что является референцией. Парадокс в том, что лектон в силу настоятельности может стать референцией, то есть - и это была моя тема в прошлом году - что эффект значения может служить в качестве ответа Реального.

Si j'ai amené le carré logique, c'est pour vous saisissiez comment le fait de parler de rien n'est pas une objection en logique. C'est bien cela qui a toujours tenu les logiciens: l'écart entre l'effet de signification et la réponse du réel. C'est toujours dans ces trous que s'est ombiliquée la réflexion des logiciens, et cela avant même qu'ils soient mathématiciens. Ils ne se sont toujours occupés que de ça. Saint Anselme, il réfléchit sur le nihil me docuit volare. En français, c'est plus compliqué car il y a la petite négation qui se promène: rien (ne) m'a appris à voler. Il se demande pourquoi ça ne veut pas dire que j'ai appris à voler parce que rien me l'a appris. Il réfléchit beaucoup là-dessus.

Если я привел логический квадрат, то это для того, чтобы вы уловили, каким образом то, что говориться о ничто не является противоречием в логике. Именно это всегда удерживало логиков: разрыв между эффектом значения и ответом Реального. Именно в этих дырах всегда завязывались размышления логиков, и это было еще даже до того, как они стали математиками. Они всегда занимались только этим. Святой Ансельм размышляет об nihil me docuit volare. По-французски все это сложнее, потому что есть небольшое маленькое отрицание, которое "бродит во фразе": ничто (нe) научило меня летать. Он задается вопросом, почему это не означиает, что я научился летать, потому что ничто меня этому научило (меня этому научило ничто). Он много об этом размышляет.

Ca sera, après neuf siècles, le point de départ de la philosophie analytique anglaise, à Trinity College précisément, quand Russell écrira son article intitulé On the holding, et qu'il réfléchira sur la possibilité qu'on puisse dire le roi de France est chauve, alors qu'il n'y a pas de roi de France. C'est d'ailleurs un autre avantage par rapport à la reine d'Angleterre. Il n'a pas pris l'exemple d'une reine d'Angleterre qui est chauve, ce qui est certainement vraisemblable. Toute la philosophie analytique anglaise prend son départ de ce texte qui, comme théorie d'une description définie, est justement une réflexion sur le sujet comme effet de signification, quand on ne trouve pas de répondant dans le réel, pas de référent correspondant.

Спустя девять веков это станет отправной точкой для английской аналитической философии, именно в Тринити-колледже, когда Рассел напишет свою статью под названием On the holding и будет размышлять о возможности того, что можно сказать, что король Франции лысый, в то время как короля Франции там нет. Кстати, это еще одно преимущество перед королевой Англии. Он не взял в пример лысую королеву Англии, что, безусловно, правдоподобно. Вся английская аналитическая философия берет свое начало из этого текста, который, как теория определенного описания, является как раз размышлением над субъектом как эффектом значения (означивания), когда мы не находим ответчика в Реальном, не находим соответствующего референта.

Ca nous parle aussi de ce qui était, du point de vue de l'élaboration signifiante, un problème central pour Lacan, à savoir l'écart de la grammaire et de la logique. Le respect des règles de la grammaire ne permet pas, en effet, de faire la différence entre les noms vides, c'est-à-dire les noms auxquels ne correspondent pas de références, et les noms qui réfèrent effectivement.

Также это говорит нам о том, что, с точки зрения означающей разработки, было центральной проблемой для Лакана, а именно о разрыве между грамматикой и логикой. Соблюдение правил грамматики, по сути, не позволяет проводить различие между пустыми именами существительными, то есть именами существительными, которым не соответствуют референты, и именами существительными, которые действительно имеют референта.

Ce qui donne son départ même à l'écriture de la logique mathématique, par quoi elle surclasse sans aucun doute la logique scolastique, c'est la volonté de construire une logique qui se déprend de la grammaire, et où, de façon immédiatement lisible dans la forme signifiante des propositions, est rendu sensible s'il s'agit de quelque chose qui existe ou pas. A cet égard, si on transcrit le nihil me docuit volare, ça se traduit par il n'existe pas de x tel que x m'a appris à voler.

То, что положило само начало записи математической логики, благодаря чему она, несомненно, превосходит схоластическую логику, – это стремление к построению логики, которая освобождается от грамматики и в которой моментально прочитывается означающей форме пропозиций, делая ощутимым, идет ли речь о чем-то существующем или нет. В этом отношении, если расшифровать nihil me documentit volare, это переводится как: не существует x, такого, что x научил меня летать.

Saint Anselme, il était déjà très près des choses. Il faisait la différence entre segundum formam loquendi et segundum rem, entre la signification selon la façon de parler et la signification selon la chose même. Ca peut signifier selon formam loquendi et non selon rem, selon la chose même. Le carré logique d'Apulée, et tout ce qui s'accroche à ce carré logique, est bien là pour démontrer que c'est au coeur même du logique pur que le statut du sujet est articulé et présent. A la semaine prochaine.

Святой Ансельм, он уже был очень близок к вещам. Он проводил различие между segundum formam loquendi и segundum rem, между значением согласно манере говорить и значением, согласно самой вещи. Это можно означить согласно formam loquendi, а не согласно rem, согласно самой вещи. Логический квадрат Апулея и все, что с этим логическим квадратом связано, прекрасно подходят для демонстрации того, что в менно статус субъекта артикулирован и представлен в сердце чистой логики. Увидимся на следующей неделе.

Перевод: Е. Палесская, Е. Седова, И. Румянцева, Е. Ермаков

Редакция И. Север, И. Макарова, А. Бибиксарова (русский), О. Ким (сайт)