Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
3 сеанс, 28 ноября 1984

Cours du 28 novembre 1984

J'ai terminé, la dernière fois, par une sorte d'envolée. Ce n'est pourtant pas mon style. Je ne cherche pas du tout à m'envoler. Je cherche, au contraire, à marcher sur la terre. Je cherche à gravir et non pas à m'envoler. Ce qui m'a amené à cela, c'était de me sentir pressé par le temps pour boucler le cours. J'avais donc ramassé ce qui peut être développé à propos des quatre de Heidegger. Au fond, j'ai une thèse sur ce texte de Heidegger, mais ce n'est pas le lieu ici de la développer. Je me fais, en effet, une certaine idée du public que vous êtes, et je me sens obligé de garder des liens assez proches et sensibles avec l'expérience et la théorie analytiques.

Последний раз я закончил своего рода скачком. Однако это не мой стиль. Я вовсе не пытаюсь перепрыгивать. Напротив, я стремлюсь ходить по земле. Я стараюсь взбираться, а не перепрыгивать. К этому меня привело то, что я почувствовал нехватку времени, чтобы завершить лекцию. Итак, я собрал то, что можно развить в отношении четверки Хайдеггера. По сути, у меня есть тезис по этому тексту Хайдеггера, но здесь не место его развивать. На самом деле у меня есть некоторое представление о Вас, как об аудитории, и я чувствую себя обязанным поддерживать довольно тесные и деликатные связи с аналитическим опытом и аналитической теорией.

Le texte de Heidegger, intitulé Bâtir, habiter, penser, est selon moi la reprise et la reformulation de ce qui a été son point de départ dans son enseignement, à savoir son livre intitulé Etre et temps. Vous savez que ce volume est une thèse tout à fait volumineuse, alors que ce texte n'est qu'une petite conférence. Mais pourtant, il semble que dans cette petite conférence Heidegger équilibre son premier livre tout entier. On trouve chez Lacan le même rapport dissymétrique. Je l'ai déjà fait valoir en soulignant que son petit texte des Écrits, qui s'appelle "Position de l'inconscient", balance son rapport de Rome qui, lui, est bien plus volumineux et est aussi bien le départ de son enseignement. Lacan avait lui-même souligné que ce petit texte de "Position de l'inconscient" était, à proprement parler, la suite de son rapport de Rome. Eh bien, je considère que les quatre termes du texte de Heidegger, à savoir la terre, le ciel, les divins et les mortels, sont pour lui la reprise et la reformulation de son Être et temps, dont l'influence sur Lacan ne saurait être minorée. C'est une référence qui visiblement est pour lui tout à fait présente au début de son enseignement.

Текст Хайдеггера, озаглавленный "Строить, жить, мыслить", на мой взгляд, является возобновлением и переформулированием того, что было отправной точкой в его учении, а именно, его книги под названием "Бытие и время". Вы знаете, что последняя является довольно объемным томом, а первый текст – это лишь небольшая лекция. Но все же кажется, что эта небольшая лекция Хайдеггера равноценна всей его первой книге. Такое же асимметричное соотношение мы находим у Лакана. Я уже доказывал это, подчеркивая, что его маленький текст в Écrits, который называется "Позиция бессознательного", уравновешивает его "Римскую речь", которая, в свою очередь, гораздо более объемна и также является отправной точкой его учения. Сам Лакан подчеркивал, что этот маленький текст "Позиция бессознательного", собственно говоря, является продолжением его "Римской речи". Что ж, я считаю, что четыре термина текста Хайдеггера, влияние которых на Лакана нельзя недооценивать, а именно, земля, небо, божественное и смертное, являются для него возобновлением и переформулированием его "Бытия и времени". Это отсылка, которая, очевидно, присутствует в самом начале его учения.

Ces quatre termes viennent à la place de ce que Heidegger a élaboré de l'être-dans-le-monde. Il faut peut-être dire un mot sur cet être-dans-le-monde. Il faut s'apercevoir que c'est une des formulations philosophiques les plus importantes du siècle. C'est vraiment le point de départ de l'existentialisme de ce siècle.

Четыре этих термина приходят на место того, что Хайдеггер разработал о бытии-в-мире. Возможно, нам нужно сказать несколько слов об этом бытии-в-мире. Мы должны понимать, что это одна из важнейших философских формулировок века. Действительно, вот отправная точка экзистенциализма этого времени.

Par l'être-dans-le-monde, Heidegger entend un certain rapport de l'être et du monde qui n'est pas caractérisé par l'inhérence. C'est ce qui fait qu'on l'a traduit par l'être-au-monde. Heidegger y oppose effectivement ce qui est le rapport d'inhérence entre deux choses, par exemple l'eau dans le verre, l'auditoire dans la salle, le banc dans l'auditoire, l'auditoire dans le b‚timent universitaire, le b‚timent universitaire dans la ville, etc. C'est aussi bien un rapport qu'avec plus d'humour Molière fait valoir avec la pièce qui est dans le chаteau, le coffret qui est dans la pièce, la boite qui est dans le coffret, les diamants qui sont dans la boite, etc. Ca, c'est le rapport d'inhérence. Cet exemple de Molière a d'ailleurs toute sa valeur pour nous, puisque c'est un développé de ce qui est par excellence l'agalma.

Под бытием-в-мире Хайдеггер подразумевает определенное соотношение бытия и мира, не характеризующееся присущностью (inhérence). Вот почему это переводится как бытие-в-мире. Хайдеггер фактически противопоставляет этому то, что является отношением присущности между двумя вещами, например, водой в стакане, аудиторией в зале, скамейкой в аудитории, аудиторией в здании университета, зданием университета в городе и т. д. Это также отношения, которые Мольер с большим юмором утверждает о комнате в замке, шкафе, находящимся в комнате, шкатулке, находящейся в шкафу, бриллиантах в шкатулке и т. д. Это и есть отношения присущности. Кстати, этот пример Мольера имеет свою ценность для нас, поскольку это продолжение того, что по преимуществу является агальмой.

L'agalma est par excellence ce qui est précieux et ce qui se trouve dedans, caché.

Агальма – это по преимуществу то, что драгоценно, и то, что находится внутри, скрыто.

Ce n'est pas ainsi que Heidegger entend son être-dans-le-monde. Pour le faire valoir, il passe à l'occasion par l'étymologie. Dans le in, il entend inheim: habiter, séjourner. Il entend ce dans au sens du séjour. Il dit même que le Ich bin, le je suis, à un rapport essentiel avec la proposition beim: chez, près de. Ça fait que la formulation même du Ich bin peut se traduire par j'habite, je séjourne au monde. A cet égard, Heidegger introduit à sa façon un mode d'être qui est ouvert, qui est en relation essentielle avec l'entour. La présence du Dasein est immédiatement in der Welt sein, c'est-à-dire: immédiatement être-dans-le-monde au sens de ce séjour.

Хайдеггер иначе понимает свое бытие-в-мире. Чтобы утверждать это, он иногда заходит со стороны этимологии. В in он слышит inheim: жить (habiter), пребывать (séjourner). Он понимает это в смысле пребывания. Он даже говорит, что Ich bin, Я есть (je suis), имеет существенное отношение к суждению (proposition) beim: у, рядом с. Из этого следует, что саму формулировку Ich bin можно перевести как я живу, я пребываю в мире. В этом отношении Хайдеггер по-своему вводит способ бытия, который открыт, который находится в существенной связи с окружением. Присутствие Dasein непосредственно является in der Welt sein, то есть: непосредственно бытие-в-мире в смысле этого пребывания.

Cela s'oppose d'emblée à un mode d'être du je suis qui se refermerait sur lui-même. Il y a là une ouverture du je suis qui lui est essentielle et qui est exactement une ek-sistence. C'est un terme de Heidegger que Lacan n'a fait que reprendre sous la forme de l'exsistence. C'est une subsistance au dehors. Ce dont il s'agit dans ces considérations, c'est d'un sujet dont le mode d'être est l'ek-sistence, et de savoir définir et cerner à quoi précisément il ek-siste.

С самого начала это противопоставляется способу бытия Я есть, который снова бы замыкался сам на себя. Здесь есть раскрытие Я есть, существенное для него и которое является точно вне-существованием. Данный термин Хайдеггера Лакан использовал только в форме существования. Это – нахождение во вне. То, о чем в этих рассуждениях речь идет – именно о субъекте, способ бытия которого есть вне-существование, и об умении определить и выявить, чему (в чем) конкретно он вне-существует.

Ce que Heidegger appelle le monde a une valeur propre, disons existentielle. Il ne désigne pas, par ce terme, le tout ce de ce qui existe à l'intérieur du monde. Il ne désigne pas non plus l'être des étants qui subsistent à l'intérieur de ce monde, ni non plus une région de ce monde. Ce qu'il appelle monde, c'est ce dans quoi vit un Dasein. A cet égard, le monde a une signification existentielle et préontologique. C'est ce qu'il appellera, en le monnayant dans sa phénoménologie, le monde ambiant, avec le sens spatial que comporte ce monde ambiant, et qui a été traité par Descartes d'une façon radicale, puisqu'il lui purement et simplement donné la qualification de chose étendue.

То, что Хайдеггер называет миром, имеет свою собственную, скажем так, экзистенциальную ценность. Он не обозначает этим термином все, что существует внутри мира. Он также не обозначает ни бытие существ, остающихся внутри этого мира, ни регион этого мира. То, что он называет миром – это то, в чем живет Dasein. В этом отношении мир имеет экзистенциальное и преонтологическое значение. Это то, что Хайдеггер назовет, поместив в свою феноменологию, окружающим миром с пространственным смыслом, который включает в себя этот окружающий мир, и который Декарт трактовал радикально, поскольку он попросту дал ему статус протяженной вещи.

Le monde ambiant chez Heidegger, c'est autre chose. Ce que l'on rencontre d'emblée dans ce monde, c'est ce que Heidegger appelle des outils, des choses dont on se sert, ou, plus précisément, ce à quoi on a affaire dans l'usage de la préoccupation. Heidegger se réfère là au terme de pragmata qui désigne des choses qui ont rapport à la praxis. A cet égard, le Dasein entretient dans son monde un rapport essentiel avec les pragmata, avec les outils. L'outil est essentiellement pris dans une relation, puisqu'il est utile et que ce qu'on rencontre avec lui dans ce monde, ce sont les signes. Les signes présentent immédiatement, eux aussi, une relation, et même, plus précisément, une structure de renvoi. A cet égard, Heidegger situe encore la signalisation comme une espèce de renvoi.

Окружающий мир у Хайдеггера – это совсем другое. Мы немедленно встречаем в этом мире то, что Хайдеггер называет инструментами, вещами, которыми мы пользуемся, или, точнее, тем, с чем мы имеем дело при использовании заботы. Хайдеггер ссылается здесь на термин pragmata, который обозначает вещи, относящиеся к практике. В этом отношении Dasein поддерживает в своем мире существенные отношения с pragmata, с инструментами. Инструмент, по сути, взят в соотношении, поскольку он полезен, и то, с чем мы сталкиваемся в этом мире, является знаками. Знаки также непосредственно представляют отношение, и даже, более точно, структуру отсылки. В этом отношении Хайдеггер по-прежнему рассматривает систему знаков как своего рода отсылку.

Eh bien, dans la définition que nous donnons au je suis dans la psychanalyse, nous rencontrons nous aussi des pragmata. Nous rencontrons des éléments qui ont cet effet de signalisation.

Что ж, в определении, которое мы даем Я есть в психоанализе, мы тоже сталкиваемся с pragmata. Мы сталкиваемся с элементами, которые обладают этим эффектом системы знаков.

Seulement, nous ne les prenons pas par le biais du signe mais par le biais du signifiant. Le monde ambiant, nous lui donnons une signification à nous dans l'expérience analytique. Que fait-on d'autre, après tout, dans ce qu'on appelle les entretiens préliminaires? Que fait-on d'autre sinon cerner cet être-dans-le-monde, cet être dans son monde ambiant. Il s'agit aussi chez nous de préoccupation. Ce sont les problèmes de praxis. Il n'y a rien de plus convaincant comme symptôme dans la psychanalyse que les problèmes de praxis. En particulier, les insuffisances où le sujet peut se trouver à l'endroit de sa praxis.

Только мы берем их не через знак, а через означающее. Мы придаем для себя значение окружающему миру в аналитическом опыте. В конце концов, что еще мы делаем в так называемых предварительных встречах? Что еще делать, как не определять это бытие-в-мире, это бытие в его окружающем мире. Речь у нас идет также о заботе. Это – проблемы практики. (Нет ничем более убедительного в психоанализе в качестве проблемы практики, чем симптом). В частности, недостаточность, в которой субъект может оказаться на месте своей практики.

On peut dire, de plus, que l'appel fait à l'analyste est un appel fait à un pragma. C'est l'appel fait à un outil nouveau, et c'est, à proprement parler, comme instrument que l'analyste se rencontre dans l'expérience analytique. D'ailleurs, dans l'expérience analytique, il se recompose - c'est sensible - un nouveau commerce familier, pour employer là les termes de Heidegger. Il se recompose un nouveau commerce familier où est en jeu un pragma inédit qui est le psychanalyste. Ce qui modifie dans la psychanalyse la structure de l'être-dans-le-monde, c'est l'invention par Freud d'un outil qu'on ne connaissait pas jusqu'alors. C'est ce dont, cette année, il s'agit de prendre la mesure. Il est difficile que l'outil se mette à parler. C'est pourtant à ce titre que j'enseigne ici maintenant: en tant que l'outil qui parle.

Более того, можно сказать, что обращение к аналитику – это обращение к pragma. Это обращение к новому инструменту, и, собственно говоря, именно в качестве инструмента аналитик обнаруживает себя в аналитическом опыте. При этом, в аналитическом опыте он пересобирает себя – это ощутимо – в новом, [но] знакомом ремесле (занятии? деле?), если использовать здесь термины Хайдеггера. Он пересобирает себя в новизне знакомого ремесла, где на кону – беспрецедентная pragma, которая и есть – психоаналитик. Что модифицирует в психоанализе структуру бытия-в-мире, так это изобретенный Фрейдом инструмент, о котором мы до этого не знали. Вот чему посвящен этот год. Трудно заставить инструмент заговорить. Тем не менее, именно в этом качестве я преподаю здесь сейчас: как инструмент, который говорит.

J'ai déjà dit, la dernière fois, que les quatre de Lacan ne sont pas ceux de Heidegger, mais je voudrais vous faire apercevoir que Lacan aborde d'emblée la question du monde à partir d'une réduction, une réduction qui se prête à la formalisation.

В прошлый раз я уже сказал, что четыре (quatre) у Лакана не те, что у Хайдеггера, но я хотел бы чтобы вы заметили, что Лакан с самого начала рассматривает вопрос мира с помощью редукции, редукции, которая поддается формализации.

On pourrait dire qu'il a commencé par l'être à l'imaginaire. "Le stade du miroir" c'est cela, puisqu'il comporte aussi bien un je suis ouvert, un je suis défini par un mode d'incomplétude qui fait qu'il séjourne et qu'il est spécialement familier avec l'image de l'autre. Il y a là un monde ambiant qui est essentiellement réduit à cette image de l'autre.

Можно было бы сказать, что он начал с бытия в Воображаемом. Такова Стадия зеркала поскольку она также содержит в себе Я открыт, Я определён модусом неполноты, приводящим его к тому, чтобы пребывать, и образ другого ему особенно близок. Здесь есть окружающий мир, который, по сути, сводится к этому образу другого.

Lacan a ensuite défini un être au symbolique, en tant que le monde où le sujet est jeté est essentiellement un monde de langage. C'est, bien sûr, une réduction. C'est une réduction qui est fondée sur l'expérience analytique en tant qu'elle pratique cette réduction du monde ambiant. Elle met le sujet dans une position apragmatique, où l'ensemble du pragmatique est réduit à l'analyste même qui est là le seul objet en présence. On n'allonge pas le patient seulement pour le détendre, pour lui permettre de régresser, on opère sur le monde ambiant - c'est certain - et on n'en dégage que plus purement la position pragmatique de l'analyste.

Затем Лакан определяет бытие в Символическом, так как мир, куда заброшен субъект, по сути, является миром языка. Это, конечно, редукция. Это – редукция, основанная на аналитическом опыте, в том смысле, что практикуется редукция окружающего мира. Эта практика ставит субъекта в апрагматическую позицию, где множество прагматического сведено к самому аналитику, являющемуся единственным присутствующим объектом. Мы укладываем пациента не только для того, чтобы расслабить его, позволить ему регрессировать, но оперируем окружающим миром – это несомненно – и этим только более четко высвобождаем прагматическую позицию аналитика.

La question devient aiguÎ lorsqu'on s'aperçoit que Lacan définit aussi bien un être au réel, ce qui veut dire que le sujet, dans la psychanalyse, a affaire avec une jouissance qui constitue un point d'inertie et qui est même le facteur essentiel de son orientation. Il faut savoir que l'expérience analytique dégage précisément la jouissance comme le facteur essentiel d'orientation subjective. C'est par là-même, aussi bien, le facteur d'orientation essentiel pour le psychanalyste, s'il veut fonctionner convenablement comme outil.

Вопрос становится острым, когда понимаешь, что Лакан также определяет бытие в Реальном, что означает, что в психоанализе субъект имеет дело с наслаждением, которое составляет точку инерции и даже является существенным фактором его ориентации. Следует знать, что аналитический опыт как раз высвобождает наслаждение как существенный фактор субъективной ориентации. Следовательно, это само по себе также является важным фактом ориентации для психоаналитика, если он хочет надлежащим образом функционировать в качестве инструмента.

Nous, nous ne disons pas l'Autre dans un autre sens que le monde. C'est là qu'il faut réveiller cette catégorie qui a été tellement rabotée qu'on n'en voit plus le saillant. Nous, dans l'expérience analytique, quand nous parlons de l'Autre, nous résumons au fond ce qui dans la phénoménologie existentielle paraît comme le soi-disant monde ambiant. Si j'avais à décalquer la formule de Heidegger pour ce qui nous concerne, je parlerais de l'être à l'Autre. C'est ainsi que je définirai, avec quelque ironie, le sujet de Lacan: l'être à l'Autre.

Мы же не говорим Другой в смысле, отличном от мира. Именно здесь следует пробудить ту категорию, которая была настолько отшлифована, что здесь больше не видно выступающего/бросающегося в глаза. В аналитическом опыте, когда мы говорим о Другом, мы в основном резюмируем то, что в экзистенциальной феноменологии кажется так называемым окружающим миром. Если бы мне пришлось перенести формулу Хайдеггера на то, что касается нас, я бы сказал о бытии в Другом. Вот как я, с некоторой иронией, буду определять субъекта Лакана: бытие в Другом.

L'être à l'Autre, c'est d'abord l'autre imaginaire, banalisé dans les resucées que l'on donne du "Stade du miroir". C'est ensuite l'Autre symbolique qui s'introduit - prenons les termes de Lacan - dès que la parole se pose en vérité. C'est enfin, et plus complexe, l'Autre réel.

Бытие в Другом – это прежде всего Другой воображаемый, лишенный своеобразия в "бесконечных пережёвываниях" (resucées), которые дает Стадия зеркала. Далее, Другой символический вводится – давайте возьмем термины Лакана – как только речь устанавливает себя в качестве истины. Наконец-то, что еще более сложно – это Другой реальный.

L'Autre réel, au sens propre, c'est la jouissance. C'est là, bien que l'on puisse dire qu'il n'y a pas l'Autre de l'Autre, qu'il faut s'apercevoir que, en un autre sens, l'Autre de l'Autre c'est la jouissance. C'est la jouissance parce qu'elle ne se place pas. Elle ne se place pas seulement dans l'Autre au sens de l'inhérence, elle est dans un rapport d'exclusion interne à l'Autre.

Реальный Другой, в собственном смысле, это - наслаждение. Именно здесь – хотя можно сказать, что нет Другого Другого – следует осознать, что, в ином смысле, Другой Другого это – наслаждение. Это – наслаждение, поскольку оно не занимает место (se placer). Оно не только занимает место в Другом в смысле присущности, оно находится в отношении внутреннего исключения к Другому.

Ce ne sont pas là des envolées. Ce sont quelques énigmes que je m'emploierai à déplier. Bien que j'essaie de progresser pas à pas, il faut bien que je prenne parfois une prise un petit peu éloignée, pour ensuite m'en rapprocher.

Я не перескакиваю. Есть несколько загадок, которые я попытаюсь разгадать. Хоть я и стараюсь продвигаться шаг за шагом, иногда мне нужно чуть-чуть отдалиться, чтобы затем приблизиться.

C'est donc cela que je voudrais traiter aujourd'hui: le rapport du sujet et de l'Autre dans l'analyse et dans l'enseignement de Lacan. C'est un rapport qui ne se satisfait justement pas des chaînes de l'inhérence, et qui, en plus, si on s'en aperçoit, permet de sortir des difficultés et des impasses du rapport de l'individuel et du social. On a, en effet, à cet égard, une logique trop élémentaire pour en parler. La psychanalyse défait les sujets qui s'y prêtent. Pas question de l'individu et du social, ni de la résorption de l'un dans l'autre. Le rapport du sujet et de l'Autre ne décalque pas ce rapport-là. Il ne décalque pas non plus le rapport de l'un et du multiple. On peut dire, avec Freud, que l'expérience analytique est d'emblée sociale. Elle nous donne même le minimum de ce qu'on appelle le social.

Вот то, чем бы я хотел сегодня заняться: отношениями субъекта и Другого в анализе и в учении Лакана. Это отношения, которые как раз не удовлетворяются цепями присущности и которые, кроме того, если это замечаем, позволяют выбраться из трудностей и тупиков отношений между индивидуальным и социальным. На самом деле, тогда логика у нас чересчур элементарна, чтобы об этом говорить. Психоанализ возвращает к былому субъектов, которые ему поддаются. Речь не идет ни об индивидуальном и социальном, ни о поглощении одного другим. Отношения субъекта и Другого не копируют вышеупомянутые. Они также не копируют отношения одного (un) и множественного (multiple). Вместе с Фрейдом можно сказать, что аналитический опыт с самого начала является социальным. Он даже нам дает минимум того, что называется социальным.

Alors, comment se structure, d'une façon récurrente, le rapport du sujet et de l'Autre dans la psychanalyse? J'ai déjà formulé un de ces rapports la dernière fois, quand j'ai évoqué, au niveau imaginaire, la relation essentielle qui structure le rapport du sujet et de l'Autre comme étant une relation d'exclusion. J'avais déjà, par là, introduit cette considération constante chez Lacan, celle des bons connecteurs pour cette dialectique-là. Au fond, il est là déjà question de vérité. Il est question de vérité quand on parle de connecteurs logiques. Il est question de vérité et, plus précisément, des valeurs de vérité.

Итак, как же струкутрируются реккурентным способом отношения субъекта и Другого в психоанализе. В прошлый раз я уже сформулировал одну из этих связей на воображаемом уровне как сущностное отношение, структурирующее связь субъекта и Другого, в качестве отношения исключения. Таким образом, я уже ввел постоянное у Лакана рассуждение о подходящих для этой диалектики коннекторах (connecteurs). По сути, это уже вопрос истины (vérité). Когда говорим о логических коннекторах, мы говорим об истине. Мы говорим об истине и, более точно – об истинности (о ценности истины).

La valeur de vérité - il faut l'admettre - n'a pas de grands rapports avec la vérité. La valeur de vérité se réduit à la lettre, à la lettre comme non-sens, puisqu'elle se réduit, cette valeur de vérité, à ces deux lettres-là: V et F. On peut en mettre d'autres, ça n'y changerait rien. C'est une valeur purement littérale. De la même façon, ce qu'on appelle proposition dans la logique se réduit à ceci, que ce sont des termes, des ensembles de termes, qui admettent des valeurs de vérité. Une proposition, au sens proprement logique, ce n'est rien d'autre qu'une certaine classe de termes qui ont cette propriété d'être indexés vrais ou faux avec les lettres V et F:

Ценность истины, – следует признать, – не имеет особого отношения к самой истине. Ценность истины сводится к букве, к букве как вне-смысла, поскольку она сводится, эта к этим двум буквам: V и F. Можно поставить другие, и ничего от этого не изменится. Это чисто буквенное значение. Таким же образом, то, что в логике называется суждением, сводится к тому, что есть компоненты, множества компонентов, допускающие значения истины. Суждение, в собственно логическом смысле - это ничто иное, как некоторый класс компонентов, которые имеют это свойство быть проиндексироваными как истинные (vrais) или как ложные с помощью букв V и F (см. рис 1).

C'est ça qui définit une proposition. C'est ce qui peut être indexé de V ou de F. C'est ce qui peut être affirmé ou nié. En effet, de là, on introduit au plus simple la négation. Il y a un symbole de négation qui porte sur un symbole de proposition. «a obéit à cette loi très simple que si p est indexé de V, non-p sera indexé de F.

Это то, что определяет суждение. Это то, что можно проиндексировать буквами V или F. Это то, что может быть подтвержденным (affirmé) или опровергнутым (nié). Фактически, с этого момента вводится простейшее отрицание (négation). Есть символ отрицания, который относится к символу суждения. «а подчиняется этому очень простому закону, согласно которому если p [суждение] проиндексировано V, не-p [обратное суждение] будет обозначено F.

«a suffit à faire comprendre comment fonctionne le symbole de la négation. On dira la seconde proposition contradictoire par rapport à la première. Si dans la première il y a blanc, dans la seconde il n'y aura pas noir mais non-blanc.

«а достаточно, чтобы понять как работает как символ отрицания. Кажется, что второе суждение противоречит первому. Если в первом – белый, то во втором не будет черный, а будет не-белый.

On fonctionne aussi sur deux autres symboles différents de celui de la négation, à savoir d'abord celui de la conjonction: on peut mettre deux lettres l'une à côté de l'autre, p et q, pour fonctionner ensuite avec le vel que j'ai évoqué la dernière fois: p ( q
Chacun de ces connecteurs se définit par un tableau qui est une pure séquence. C'est le B A BA de la logique symbolique. C'est par une séquence semblable que nous pouvons, nous, saisir ce que Lacan vise dans les rapports du sujet et de l'Autre au niveau imaginaire. Il vise quelque chose à quoi nous pouvons très bien donner la forme suivante.

Также используются два других символа, отличные от символа отрицания, а именно, прежде всего, символ конъюнкции: можно поставить рядом две буквы – p и q, чтобы затем использовать vel, о котором я упоминал в прошлый раз: p ( q.
Каждый из этих коннекторов определяется массивом данных (par un tableau), который является чистой последовательностью Это BA BA символической логики. Именно посредством подобной последовательности можно ухватить то, во что целит Лакан в отношениях субъекта и Другого на воображаемом уровне. Он нацелен на то, что мы вполне можем оформить следующим образом.

Vous avez là les quatre possibilités générées à partir des deux symboles que nous avons, soit p et q. Ce que Lacan vise est alors un certain connecteur que nous pouvons appeler le vel d'exclusion, soit.

Итак, у вас есть четыре возможности, образованные двумя имеющимися у нас символами – p и q. Таким образом, то, на что нацелен Лакан – это некий коннектор, который мы, можем назвать vel исключения, – пусть так.

Ça met en forme, au niveau imaginaire, le toi ou moi. Et nous ne pouvons mettre alors le symbole V que pour les deux cas qui sont en caractères non gras.

На воображаемом уровне это сформировывает ты или я. И тогда мы можем поставить символ V только в двух случаях, не выделенных жирным шрифтом.

Si la subsistance des deux en même temps est impossible, la disparition des deux l'est aussi. C'est ainsi que fonctionne le vel d'exclusion.

Если одновременное существование (subsistance) обоих невозможно, то исчезновение обоих тоже невозможно. Именно так работает vel исключения.

Ce vel n'est pas un symbole qui renverse la logique mathématique. Ne croyez pas ça. Les logiciens ont bien pensé qu'à partir de ces tableaux, ils pouvaient obtenir d'autres connecteurs que ceux-ci. Quand Lacan écrit que ce symbole manque encore à la logique contemporaine pour qu'elle soit dialectique, on peut évidemment sourire. On peut sourire puisque ce symbole revient à nier la conjonction des deux termes, et à nier également la
conjonction de leur négation. Au fond, ce connecteur est simplement une certaine composition du symbole de la conjonction et de la négation.

Это vel не является символом, опрокидывающим математическую логику. Так думать не надо. Логики хорошо продумали как, исходя из этих массивов данных, можно получить другие коннекторы помимо указанных выше. Когда Лакан пишет, что современной логике все еще не хватает этого символа для того, чтобы она стала диалектической, можно, разумеется, улыбнуться. Можно улыбнуться, поскольку этот символ сводится к тому, чтобы отрицать конъюнкцию двух компонентов, а также – отрицать конъюнкцию их отрицания. По сути, этот коннектор представляет собой просто некую комбинацию символов конъюнкции и отрицания.

Le vel classique, c'est-à-dire le vel non exclusif, peut s'écrire aussi par la conjonction et la négation. On a, entre ces termes, beaucoup de conversions possibles. Pour avoir un connecteur qui vous donne du toujours vrai, il suffit de conjoindre, si on respecte la négation, p et non-p. Et si on nie alors cette combinaison, on a une combinaison qui est toujours vraie, quelque soit la valeur de vérité de p. Nous en ferons peut-être usage plus tard. C'est pour écrire au plus simple que si on nie la conjonction de l'affirmation et de la négation d'une même proposition, on obtient toujours la même valeur de vérité V. De même, si on se contente de ceci.
Eh bien, on obtient toujours la même valeur de vérité F. C'est une pure réécriture.

Классическое vel, то есть не исключающее vel, также можно записать с помощью конъюнкции и отрицания. Между этими понятиями (termes) возможны многочисленные преобразования. Чтобы получить коннектор, который вам всегда дает значение верно (vrai), достаточно, если соблюдать отрицание, соединить p и не-р (p et non-p). И если затем отрицать (nie) эту комбинацию, то имеем комбинацию, которая всегда является верной, независимо от истинности p. Мы, возможно, воспользуемся ею позже. Так можно максимально просто записать, что если мы отрицаем конъюнкцию утверждения и отрицания одного и того же суждения, то всегда получаем одно и то же значение истины V. Аналогичным образом, если нас это устраивает: [...].
Что ж, мы всегда получаем одно и то же значение истины F. Это чистое переписывание.

On a pu aussi bien répondre à la question de savoir s'il suffisait, pour toutes ces opérations logiques, d'un seul connecteur. Vous avez déjà classiquement la négation, la conjonction, l'alternation. Vous voyez que c'est déjà intertraductible. On a donc cherché à savoir si on ne pouvait pas se contenter d'un seul connecteur pour toute cette logique des propositions. Eh bien, il y a un nommé Sheffer qui a défini un connecteur: Pas tous les deux en même temps mais, par contre, l'un ou l'autre ou aucun des deux. On peut, par là, obtenir tout ce qu'on souhaite de la logique des propositions, c'est-à-dire que l'on peut définir la négation, la conjonction et l'alternation. Sheffer, ce connecteur, il l'a appelé la barre.

С таким же успехом можно ответить на вопрос о том, достаточно ли одного коннектора для всех этих логических операций. Как правило, у вас уже есть классическое – отрицание, конъюнкция, альтернация. Вы видите, что уже это является взаимопереводимым. Поэтому мы пытались выяснить, можно ли удовлетвориться одним коннектором для всей этой логики суждений. Что ж, есть человек по имени Шеффер, который определил коннектор: не оба одновременно, а напротив, или одно, или другое, или ни то, ни другое. Таким образом можно получить все, что нужно в логике суждений, то есть можно определить отрицание, конъюнкцию и альтернацию. Шеффер назвал этот коннектор чертой.

Ça nous pose la question de savoir si cette barre de Sheffer n'a pas d'étroits rapports avec ce que nous avons baptisé le vel d'exclusion. Elle comporte bien, en effet, la vérité dans le cas où c'est l'un ou l'autre. Elle comporte évidemment en plus le fait que ça reste vrai quand les deux disparaissent. Mais il faut quand même s'apercevoir que dans la logique de l'imaginaire, l'extinction des deux est une issue aussi bien repérée que l'extinction de l'autre de soi-même. Dans l'alternative toi ou moi, l'extinction de moi comporte par cela même l'extinction des deux. A cet égard, peut-être que ce connecteur de Sheffer serait là le véritable vel d'exclusion.

Здесь возникает вопрос, не связана ли эта черта Шеффера тесным образом с тем, что мы окрестили vel исключения. Она действительно предполагает истину в случае, когда подразумевается то или другое. Она также, очевидно, предполагает, что это остается истинным, когда оба исчезают. Но все же следует заметить, что в логике Воображаемого исчезновение обоих является выходом, так же хорошо подмеченным (отмеченным), как и исчезновение (угасание, истребление) другого в самом себе. В случае альтернативы ты или я исчезновение я влечет за собой исчезновение обоих. В этом отношении, возможно, этот коннектор Шеффера стал бы подлинным vel исключения.

Il en a évidemment trouvé un autre qui est symétrique de celui-là. Il est aussi le connecteur universel de la logique des propositions: Ça n'est vrai que dans le cas où il n'y a ni l'un ni l'autre.

Разумеется, он этому нашел другой, симметричный упомянутому. Это тоже универсальный коннектор логики суждений: Это верно только для случая, когда нет ни того, ни другого.

Ce connecteur Sheffer l'écrit avec une flèche inversée. Ces petites astuces logiques, qui correspondent à peu près aux deux premiers chapitres du manuel de Quine, nous intéresse, parce que c'est notre abord, en tant que lacaniens, du rapport du sujet et de l'Autre, à savoir un abord logique, dont vous vous apercevez qu'il est un peu plus complexe que le rapport d'inhérence. Nous essayons - et Lacan l'a fait de façons multiples - de trouver entre le sujet et l'Autre les bons connecteurs, c'est-à-dire ceux qui correspondent à l'expérience analytique. C'est la façon dont Lacan a abordé les questions métapsychologiques chez Freud qui, lui, méconnaissait tout à fait ce qui s'élaborait en son temps de cette logique.

Этот коннектор Шеффера записывается как перевернутая стрелка. Эти маленькие логические уловки, примерно соответствующие первым двум главам учебника Куайна, интересуют нас, поскольку это наш подход как лаканистов к отношениям субъекта и Другого, а именно, логический подход, который, как вы понимаете, немного сложнее, чем отношения присущности. Мы стараемся – как делал это разными способами Лакан – найти между субъектом и Другим хорошие коннекторы, то есть такие, которые соответствуют аналитическому опыту. Вот таким образом Лакан подошел к метапсихологическим вопросам у Фрейда, который, со своей стороны, совершенно не признавал все, что разрабатывалось в этой логике в его время.

La dernière fois, j'ai fait la liaison avec le vel que Lacan appelle le vel d'aliénation: Va. Nous saisissons là une constante dans sa façon de faire. Cette constante, c'est la modification des connecteurs logiques traditionnels, et cela précisément pour articuler le rapport du sujet et de l'Autre. C'est ce que comporte l'histoire de la bourse ou la vie que Lacan introduit comme mise en scène dramatique de ce vel d'aliénation auquel il donne une valeur fondamentale.

В прошлый раз я установил связь с vel, которое Лакан называет vel отчуждения: Va. Мы можем уловить постоянство в том, как он действует. Это постоянство заключается в изменении коннекторов традиционной логики, специально чтобы сочленять отношения субъекта и Другого. Это то, что включает в себя история кошелька или жизни, которую Лакан вводит как мизансцену этого vel отчуждения, которому он придает фундаментальное значение.

Reprenons la bourse et la vie qui sont strictement équivalents à un p et à un q comme propositions. Nous avons les quatre possibilités suivantes.

Возьмем снова кошелек и жизнь, которые строго эквивалентны p и q как суждения. У нас есть следующие четыре возможности.

Ce que comporte expressément le vel d'aliénation tel que Lacan le produit, le promeut, l'invente, c'est qu'on ne puisse conserver les deux. C'est même ce que comporte le choix de la bourse ou la vie.

То, что точно подразумевает vel отчуждения – такое, каким его Лакан создает, продвигает, изобретает – это то, что вы не можете сохранить и то, и другое. Это даже то, что включает в себя выбор между кошельком или жизнью.

C'est avant qu'on a les deux. Après, de toute façon, on n'a aucune chance de les conserver. Cette logique de l'aliénation comporte donc que le premier terme soit toujours destiné à être perdu. Par contre, le véritable choix se situe entre ces deux lignes sur le schéma, qui chacune sont vérifiables selon le connecteur. Ou bien on n'a que la vie, ou bien on perd les deux. La logique de l'aliénation est celle qui comporte cette seule issue, quelle que soit la façon dont on entend le vel exclusif - selon la première version ou en l'identifiant à la barre de Sheffer.

Пока у нас нет ни того, ни другого. После этого, нет никакого шанса сохранить их. Таким образом, логика отчуждения включает в себя, что первый компонент всегда обречен быть утраченным. С другой стороны, истинный выбор располагается между этими двумя линиями на схеме, каждая из которых проверяется в соответствии с коннектором. Либо у нас есть только жизнь, либо теряем и то, и другое. Логика отчуждения – эта та, которая подразумевает этот единственный исход, независимо от того, как бы ни понимали исключающий vel - по первой версии или идентифицируя его с чертой Шеффера.

Pourquoi est-ce que Lacan donne à ce vel d'aliénation une place tout à fait essentielle dans le rapport du sujet et de l'Autre? Vous pouvez oublier tous ces symboles logiques, il reste cette relation essentielle entre le sujet et l'Autre. Entre le sujet et l'Autre, il en va, au sens de Lacan, non pas d'un toi ou moi qui vaut au niveau imaginaire, mais de cette relation qu'il s'agit d'expliciter.

Почему Лакан придает этому vel отчуждения решающее место в отношениях субъекта и Другого? Вы можете забыть все эти логические символы, остается это существенное отношение между субъектом и Другим. Между субъектом и Другим – в лакановском смысле – речь идет не о ты и я, которые действуют на воображаемом уровне, а о тех отношениях, которые предстоит прояснить.

Il faut d'abord constater que Lacan célèbre cette découverte. Il la célèbre et on peut regretter qu'elle soit plutôt absente du maniement courant des psychanalystes. Il le dit: "Ce vel nouveau à produire dans son originalité." C'est vraiment, là, mettre toute la gomme. Il le définit exactement comme un connecteur: "Par le fait qu'il impose un choix entre ses termes qu'à éliminer l'un d'entre eux, toujours le même, quel que soit ce choix. L'enjeu s'en limite donc apparemment à la conservation ou non de l'autre terme quand la réunion est binaire." C'est donc aussi une valeur globale. Si on essayait de combiner plusieurs symboles de propositions, ça jouerait toujours sur la perte, la disparition d'au moins un de ces termes-là, et toujours le même, pas au choix. Autrement dit, ça impose un positionnement, une considération du positionnement des termes.

Прежде всего следует отметить, что Лакан празднует это открытие. Он его отмечает, и можно сожалеть, что это, пожалуй, отсутствует в нынешнем обращении среди психоаналитиков. Он говорит: «Этот новый vel должен быть произведен в его оригинальности». Это действительно то, что нужно для того, чтобы поднажать. Он определяет его именно как коннектор: «Тем фактом, что он навязывает выбор между своими понятиями, а не устраняет одно из них, всегда одно и то же, независимо от этого выбора. Таким образом, проблема, по-видимому, ограничивается сохранением или нет другого компонента, когда объединение является бинарным». Таким образом, это также глобальная ценность. Если бы мы попытались объединить несколько символов суждений, это всегда сыграло бы на проигрыш, на исчезновение хотя бы одного из этих компонентов, и всегда одного и того же, а не по выбору. Другими словами, это навязывает позиционирование, рассмотрение позиционирования компонентов (понятий).

L'enjeu apparaît clairement à partir du texte du "Stade du miroir", à savoir qu'au niveau de l'imaginaire la logique ne tient pas, comme on le dit le plus souvent, à l'identification, à l'identité. On s'imagine que la logique de l'imaginaire se réduit au je est un autre, au je suis un autre. Au sens de Lacan, la logique de l'imaginaire est fondée sur le vel d'exclusion. Ce n'est pas le je suis un autre mais le toi ou moi. Cette simple remarque est de nature à faire bouger un petit peu le ronron sur ce thème.

То, о чем здесь идет речь, ясно из текста Стадия зеркала, а именно, что на уровне воображаемого логика не имеет, как чаще всего говорят, отношения к идентификации, к идентичности. Представляется, что логика воображаемого сводится к тому, что я –это другой (je est un autre) [прим. перев. в этой конструкции использовано спряжение глагола, соответствующее третьему лицу единственного числа], я есть другой. В лакановском смысле логика воображаемого основана на vel исключения. Это не я есть другой, а ты или я. Это простое замечание может немного подстегнуть монотонность этой темы.

Ensuite, ce dont il s'agit ici, c'est d'une logique du symbolique, et là le vel d'aliénation a déjà toute sa valeur de limiter tout ce que peut comporter l'idéal de la réalisation subjective qui tiendrait à la résorption du particulier dans l'universel. C'est pourtant encore ainsi que dans son rapport de Rome Lacan définit la terminaison de l'analyse. Il n'implique pas dans cette terminaison, à ce moment-là, le vel d'aliénation. Pour pouvoir écrire ce qu'il écrit page 321 des Ecrits: "La question de la terminaison de l'analyse est celle du moment où la satisfaction du sujet trouve à se réaliser dans la satisfaction de chacun", il faut ne pas disposer encore de ce vel d'aliénation, il faut être encore pris dans l'opposition de l'individuel et du social en formulant que la dialectique en jeu dans l'analyse ne saurait être individuelle. Ça implique évidemment qu'elle est transindividuelle et qu'elle ne se résout qu'au niveau où il y a du tous. Mais le vel d'aliénation est là d'emblée pour limiter les ambitions du tous et du tout. C'est d'ailleurs pourquoi Lacan peut dire - bien que ça n'apparaisse à personne - que son texte de "Position de l'inconscient" est la suite de son rapport de Rome. Il en est la suite et la correction, puisque c'est précisément dans ce texte que Lacan introduit ce vel d'aliénation qui est si essentiel et qui nous éloigne de toute dialectique d'intégration.

Далее, то, о чем здесь идет речь, – это о логике символического, а там vel отчуждения уже имеет всю свою ценность в ограничении всего, что может быть включено в идеал субъективной реализации, который будет зависеть от резорбции частного в универсальном. Тем не менее, именно так Лакан в своей Римской речи определяет конец анализа. Он не предполагает в этом окончании момент vel отчуждения. Чтобы иметь возможность написать то, что он пишет на странице 321 Écrit, – «Вопрос об окончании анализа – это вопрос о том моменте, когда удовлетворение субъекта находит воплощение в удовлетворении всякого», – следует по-прежнему не располагать этим vel отчуждения, следует по-прежнему быть взятым в оппозицию индивидуального и социального, формулируя, что диалектика, участвующая в анализе, не может быть индивидуальной. Это, разумеется, подразумевает, что вопрос трансиндивидуален и разрешается только на том уровне, где есть все. Но vel отчуждения с самого начала ограничивает амбиции всех и вся. Вот почему Лакан может сказать – хотя не все это видят – что его текст "Позиция бессознательного" является продолжением его "Римской речи". Это ее продолжение и ее корректура, поскольку именно в этом тексте Лакан вводит столь важный vel отчуждения, отдаляющий нас от любой диалектики интеграции.

La dialectique de l'intégration, c'est quoi? On a le particulier et l'universel, et puis on a l'idée que le particulier va finir pas se loger à sa place dans l'universel. Eh bien, le schéma de Lacan - et qui vaut pour bien d'autres choses - c'est celui-ci.

Диалектика интеграции, это что? У нас есть частное и универсальное, и потом, у нас есть идея о том, что частное, в конечном итоге, поселяется на своем месте в универсальном. Что ж, схема Лакана, – и она справедлива для многих других вещей, – именно такова.

Ça introduit logiquement une dialectique qui n'est pas d'intégration mais d'empiétement et d'écornage. Ce sont des termes qui se retrouvent chaque fois que nous structurons convenablement les choses à partir de l'inconscient. Il s'agit, là, de dégager des schèmes qui sont toujours exigibles à partir de l'inconscient au sens de Lacan. Nous avons là un schème qui répond à cette exigence, et qui déjà, en lui-même, implique que le sujet ne peut être inclus.

Это логически вводит диалектику, которая является не интеграцией, а посягательством и усечением. Это термины, которые встречаются каждый раз, когда мы надлежащим образом структурируем материал бессознательного. Речь идет о выработке схем, которые являются всегда подлежащими к исполнению со стороны бессознательного в лакановском смысле. Здесь мы имеем схему, которая отвечает этой притязательности, и которая уже сама по себе подразумевает, что субъект не может быть включен.

C'est une dialectique qui fonctionne avec deux termes. Qu'est-ce que c'est que ce minimum de deux termes? C'est d'abord le minimum que comporte l'exigence du sujet lui-même si nous la prenons au sérieux. Quand on dit l'être et son monde, on a affaire à l'être et à son monde, au Dasein et à son monde, même si ce n'est pas dans un rapport d'inhérence. A cet égard, pour nous, le deux est déjà impliqué par l'être à l'Autre.

Это диалектика, которая работает с двумя компонентами. Что это за минимум из двух компонентов? Это, во-первых, тот минимум, который несет в себе притязательность самого субъекта, если мы относимся к нему серьезно. Когда говорят о бытии и его мире, то имеем дело с бытием и его миром, Dasein и его миром, даже если это – не в отношении присущности. В этой связи, для нас оба уже причастны бытию Другого.

Il est aussi bien impliqué par le fait que notre point de départ est le langage en tant que nous le considérons à partir de la chaîne signifiante. Vous savez que deux est le minimum du signifiant. Le signifiant est différentiel, il ne se pose que dans sa différence avec un autre, et nous pouvons réduire l'écriture de toute chaîne signifiante à S1-S2. Cette définition du S1-S2 est conforme à Saussure. Ce dont il s'agit d'abord dans cette dialectique d'empiétement et d'écornage, c'est de cette réunion binaire de S1 et de S2. Seulement, c'est apparemment qu'il y a ces deux termes. Ces deux termes, comme pour la bourse ou la vie, on peut les écrire ainsi.

Это также подразумевается тем фактом, что нашей отправной точкой является язык в смысле того, что мы рассматриваем его начиная с цепочки означающих. Вы знаете, что два – это минимум означающего. Означающее – дифференциально, оно возникает только в своем отличии от другого, и мы можем свести написание любой означающей цепочки к S1-S2. Это определение S1-S2 соответствует Соссюру. То, о чем идет речь в первую очередь в этой диалектике посягательства и усечения, так это – бинарное объединение S1 и S2. Только, видимо, есть эти два компонента. Эти два компонента, как и в случае с кошельком или жизнью, можно записать таким образом.

Il y a un troisième terme qu'on ne voit pas. Le troisième terme qu'on ne voit pas, c'est celui qui correspond à l'ensemble vide de ce schéma. C'est avec ça que vous vous retrouvez quand vous refusez de donner votre bourse.

Есть третий компонент, который не виден. Третий компонент, который не виден, именно тот, который соответствует пустому множеству этой схемы. Именно с этим вы встречаетесь, когда отказываетесь отдать кошелёк.

Ce qu'il est important de relever, c'est que cette logique du symbolique fonctionne là avec trois termes. L'aliénation, au sens de Lacan, se définit déjà très suffisamment avec ces trois termes. Mais il lui faut une autre opération pour y ajouter un autre seul terme, et qui vient après. Ce fonctionnement élémentaire, nous pouvons lui donner en effet une orientation temporelle et comprendre pourquoi il s'agit là d'orientation, car ce n'est rien de moins que la position du sujet de l'inconscient que Lacan entend ici intégralement logiciser. Ça peut paraître une ambition excessive. Elle est d'ailleurs tellement excessive qu'elle est passée inaperçue dans cette valeur. On s'est attaché aux entours plutôt qu'au cœur de ce dont il s'agit.

Важно отметить, что эта логика символического работает там с тремя компонентами. Отчуждение, в смысле Лакана, уже очень хорошо определяется этими тремя компонентами. Но ему нужна другая операция, чтобы добавить к ней еще один компонент, и это произойдет позже. В этом элементарном функционировании мы можем действительно придать ему темпоральную ориентацию и понять, почему речь идет здесь об ориентации, так как это ни что иное, как позиция субъекта бессознательного, которую Лакан намерен здесь полностью логически выстроить. Это может показаться чрезмерной амбицией. К тому же, она настолько чрезмерна, что прошла незамеченной в этом значении. Мы сосредоточились на том, что вокруг, а не по сути того, о чем идет речь.

Il y a là trois temps qui se distinguent si on admet d'abord le sujet comme dépendant du signifiant, du signifiant qui vient de l'Autre. A cet égard, le premier temps est incomptable. Un sujet, ce n'est rien. Il faut écrire rien et non pas série, puisque nous ne disposons même pas encore de ce symbole. Au temps suivant, ce sujet qui n'est rien, il devient quelque chose à partir de l'Autre, de l'Autre qui l'appelle ou qui l'interprète. Tout ça mériterait d'être développé, mais comme je l'ai déjà fait, je ne garde que la carcasse.

Если исходно мы признаем, что субъект зависит от означающего, означающего, исходящего от Другого, то тогда здесь различаются три такта. В этом отношении первый такт невозможно просчитать. Субъект – это ничто. Следует писать ничто, а не серию (последовательность), поскольку у нас пока нет даже этого символа. На следующем этапе этот субъект, который – ничто, становится чем-то исходя от Другого, Другого, который его называет или который его интерпретирует. Это все заслуживает более подробного рассмотрения, но я сохраню лишь основную линию, поскольку я это уже сделал.

Ce qui vient de l'Autre comme appel vers ce sujet qui n'est encore rien, nous pouvons nous le représenter par ce cernage même de l'ensemble vide qui dit qu'il y a là un sujet à surgir, et qui, de le dire, le fait surgir comme sujet du signifiant. C'est dire que ce terme, qui est lui-même quelque chose dans l'ordre du signifiant, peut lui-même être écrit. A cet égard, on le redouble de l'écriture S1 qui le fige. Le sujet se fige et par là devient un signifiant. Il se change en signifiant, comme on dit se change en pierre. C'est alors un autre signifiant qui lui donne sens. C'est ce qui répond à la formule de Lacan, à savoir que le sujet est représenté par un signifiant pour un autre signifiant. On n'est représenté par qu'à la condition d'être représenté pour. Ça veut dire que ce schéma lui-même comporte un temps où le sujet est purement et simplement éclipsé par le premier signifiant. C'est seulement au moment où s'introduit le second signifiant, le signifiant du sens, qu'alors, rétroactivement, le premier prend la valeur de le représenter. On pourrait là se passer tout à fait du terme de sujet. On engendre à partir de rien, et, par le premier cernage de ce rien, on engendre une dialectique de sens.

То, что приходит от Другого как призыв к этому субъекту, который все еще есть ничто, мы можем репрезентовать непосредственно через очерчивание пустого множества, говорящего нам о том, что здесь возникает субъект и, поскольку это происходит из говорения, то это заставляет его возникнуть в качестве субъекта означающего. Это означает, что этот термин, который является сам чем-то в порядке означающего, может сам быть записан. В этом отношении его дублируют записью S1, которая его замораживает. Субъект замораживается, посредством чего становится означающим. Он превращается в означающее, как говорится, превращается в камень. Тогда именно другое означающее придает ему смысл. Это то, что соответствует схеме Лакана, а именно, что субъект представлен одним означающим для другого означающего. Представлен только при условии, что он будет представлен для. Это означает, что сама эта схема включает в себя время, когда субъект просто напросто затмевается первым означающим. Только в тот момент, когда вводится второе означающее, означающее смысла, тогда ретроспективно первое приобретает значение, чтобы репрезентировать его [субъект]. Здесь можно было бы вообще обойтись без термина субъект. Рождаясь из ничто, через первое очерчивание этого ничто, и порождаем диалектику смысла.

Ensuite, on opère avec ce schéma, c'est-à-dire avec un ensemble qui ne comporte que le S1 et un ensemble qui comporte le S1 et le S2. C'est un schéma élémentaire de l'engendrement du sujet.

В дальнейшем, оперируем этой схемой, то есть множеством, которое включает только S1, и множеством, которое включает S1 и S2. Это - элементарная схема (по)рождения субъекта.

Au départ, nous ne prétendons pas qu'il existe, ce sujet de l'inconscient. Nous prétendons si peu qu'il existe que nous sommes tout à fait prêt à l'identifier à rien, et donc à l'engendrer, au sens propre, comme un effet de signifiant. C'est là que la formule de Lacan - le sujet est l'effet du signifiant - prend sa précision. Il est un effet du signifiant par le fait qu'il y a ce vel d'aliénation. Ce sujet du signifiant, nous ne l'aurons engendré que lorsque nous ferons fonctionner sur ce schéma le vel d'aliénation qui nous donnera alors le sujet comme manque. Il ne peut être manque à proprement parler. Il ne peut être manque que s'il a déjà une place.

Первоначально, мы не настаиваем на том, что он существует, этот субъект бессознательного. Мы столь мало настаиваем на том, что он существует, что вообще готовы отождествить его с ничто и, следовательно, породить его в прямом смысле как эффект означающего. Вот где формула Лакана – субъект является эффектом означающего – обретает свою точность. Он является эффектом означающего, потому что есть этот vel отчуждения. Мы породим его, этот субъект означающего, только тогда, когда будем оперировать схемой vel отчуждения, которая затем даст нам субъект как нехватку. Строго говоря, он не может быть нехваткой. Он может быть нехваткой, только если он уже имеет место.

Nous prenons donc le sujet intégralement comme effet du signifiant. Nous ne considérons aucune qualités et propriétés préalables de ce sujet avant l'intervention du signifiant. C'est un réductionnisme. C'est même - il faut aller jusqu'au bout - un annulationnisme. Si, dans l'expérience analytique, on veut se focaliser sur le sujet, c'est là le schéma qui reste essentiel. Ce sujet ne se saisira dans son manque-à-être qu'à la condition qu'on ne le repère jamais qu'à partir du signifiant qui l'effectue et à partir de rien d'autre - jusqu'à l'opération suivante, bien sûr.

Таким образом, мы берем субъект в целом как эффект означающего. Мы не рассматриваем никакие предварительные качества и свойства этого субъекта до вмешательства означающего. Это редукционизм. Это даже, – надо идти до конца, – аннулирование. Если в аналитическом опыте мы хотим сосредоточиться на субъекте, то именно эта схема по-прежнему существенна. Этот субъект нами никогда не будет замечен в его нехватке-в-бытии, кроме как через означающее, которое его производит, и никак иначе – конечно, до следующей операции

Ce schématisme, Lacan le fait valoir comme la structure même des formations de l'inconscient freudien. D'abord parce que ce schéma comporte qu'il y a quelque chose qui cloche dans l'ensemble des signifiants, qu'il y a, de toute façon, un principe qui écorne cet ensemble de l'Autre d'où vient le signifiant. Cet ensemble est écorné. Il est écorné dans le choix. Puisque nous disons que c'est du S2 que vient le sens, il y a de toute façon un écornage de sens qui se produit du fait de ce vel d'aliénation. C'est un écornage de sens que l'on saisira au mieux par la négation. On l'appellera non-sens. A cet égard, l'inconscient freudien ne se définit que de l'émergence au champ de l'Autre - c'est-à-dire là où l'on s'emploie à faire sens - d'un non-sens qui systématiquement écorne ce champ de sens. Ca comporte que l'inconscient n'a de sens qu'au champ de l'Autre. Ça nous évite tout substantialisme de l'inconscient. Il n'a de sens qu'au champ de l'Autre et en tant que non-sens. Le non-sens suppose comme contradictoire le champ du sens.

Этот схематизм, как утверждает Лакан, является самой структурой образований фрейдовского бессознательного. Во-первых, потому что эта схема подразумевает, что есть что-то, что хромает во множестве означающих, что в любом случае существует принцип, который усекает это множество Другого, из которого происходит означающее. Это множество усечено. Оно усечено в выборе. Поскольку мы говорим, что смысл исходит именно от S2, то в любом случае имеется отсечение смысла, которое производится из-за этого vel отчуждения. Это – отсечение смысла, которое лучше всего будет схватываться через отрицание. Назовем это нет-смысла. В этом отношении фрейдовское бессознательное определяется только по появлению в поле Другого - то есть там, где ведется работа над тем, чтобы придать смысл – нет-смысла, которое систематически усекает это поле смысла. Это подразумевает то, что бессознательное имеет смысл только в поле Другого. Это избавляет нас от всякого субстанционализма бессознательного. Он имеет смысл только в поле Другого и в качестве нет-смысла. Нет-смысла предполагает поле смысла в качестве противоречия.

Ça comporte aussi que l'inconscient n'a de sens qu'à condition que le sujet soit engagé dans une réalisation véridique, c'est-à-dire que sa parole s'affirme en vérité, c'est-à-dire qu'elle se place encore au champ de l'Autre. L'inconscient n'a de sens qu'à condition que le sujet soit engagé dans un processus de vérification, de faire-vrai. C'est de ça dont il s'agit dans les entretiens préliminaires. Il s'agit de s'assurer que le sujet soit capable d'une parole qui s'affirme en vérité. Il faut dire que ce n'est pas vrai de tous. C'est même ceux-là que Lacan appelait des canailles. Les canailles ne sont pas engagées dans une réalisation véridique. Ce qui les rend bêtes, c'est finalement de ne pas rencontrer l'inconscient, et cela précisément parce que l'inconscient n'a de sens qu'au champ de l'Autre. Ça les rend bêtes, c'est-à-dire: ça les rend uns. Ça les ferme, et à jamais, à la dimension de l'Autre, à l'être à l'Autre.

Это также подразумевает, что бессознательное имеет смысл только при условии, что субъект ангажирован в достижение истины, то есть его речь утверждается в истине, то есть она все еще располагается в поле Другого. Бессознательное имеет смысл только при условии, что субъект ангажирован в процесс верификации, чтобы делать-истинным. Именно об этом идет речь на предварительных встречах. Речь идет о том, чтобы убедиться, что субъект способен на речь, которая утверждает себя в истине. Надо сказать, что это истинно не для всех. Именно для тех самых, кого Лакан называл канальи. Канальи не ангажированы в достижение истины. Что делает их глупыми, так это то, что в конечном итоге они не сталкиваются с бессознательным, и это именно потому, что бессознательное имеет смысл только в поле Другого. Это делает их глупыми, то есть делает их целымы (uns). Это закрывает их, и навсегда, для измерения Другого, для бытия Другого.

Il ne faut, bien sûr, pas confondre ce que j'appelais rapidement la capacité d'une parole vraie et l'inquiétude du sujet sur la vérité de sa parole. Au contraire, c'est le sujet inquiet de la véracité de sa propre parole qui se démontre justement l'affirmer en vérité. L'angoisse du faux, et même de la fausseté essentielle de l'être qui est présente dans l'hystérie, est au contraire le témoignage que le sujet est engagé jusqu'aux tréfonds de son être dans un processus de vérification. Dans cette vérification, il en va justement de son être, à l'hystérique.

Конечно, не следует путать то, что я поспешно назвал способностью к истинной речи и беспокойством субъекта об истинности своей речи. Напротив, именно субъект обеспокоен истинностью своей собственной речи, которая доказывается именно через утверждение в истине. Тревога от лжи и даже от сущностной ложности бытия, которая представлена в истерии, является, напротив, свидетельством того, что субъект ангажирован в процесс верификации до самых глубин своего бытия. В этой верификации как раз состоит все бытие истерика.

En définitive, on ne peut choisir que l'Autre, et, quand on le choisit, il y a quelque chose qui choit. Ce qui choit est d'emblée cette part de non-sens qui circule et qui habite la parole. Mais ça este prélevé, écorné sur le champ de l'Autre. Ça n'est pas hors de l'Autre. C'est même à la condition que l'Autre soit là. C'est à cette condition que l'inconscient prend un sens.

В конечном счете, можно выбрать только Другого, и когда выбираем его, есть что-то, что выпадает. С самого начала выпадает та часть нет-смысла, которая циркулирует и обитает в речи. Но это остается выбранным, усеченным на поле Другого. Это – не вне Другого. Даже при условии, что Другой – там. Именно при этом условии бессознательное обретает смысл.

Ça implique, pour ce qu'est le sujet, une conséquence difficile. En effet, si on prend les choses du côté du sujet, eh bien, ce sujet est divisé. La division constituante du sujet est là. Ce sujet est constitué en deux parts qui sont le manque-à-être et le non-sens. Il est, d'un côté, non-sens dans la formation de l'inconscient, et, d'un autre côté, il est un sujet aléatoire qui dérive selon le vecteur du désir. Il est pris dans ce que Lacan appelle, dès le rapport de Rome, les jeux sériels de la parole. Un sujet donc, et dont il faut dire que l'aliénation comporte son manque-à-être.

Это влечет, для того, что является субъектом, тяжелые последствия. Действительно, если мы посмотрим на вещи со стороны субъекта, что ж, этот субъект разделен. Здесь разделение, конституирующее субъект. Этот субъект конституирован двумя частями – нехваткой-в-бытии (manque-à-être) и нет-смысла. С одной стороны, это нет-смысла в образовании бессознательного, и с другой, это случайный субъект, который дрейфует согласно вектору желания. Он вовлечен в то, что, начиная с Римской речи, Лакан называет серийными речевыми играми. Таким образом, это субъект, о котором следует сказать, что отчуждение влечет за собой его нехватку-в-бытии.

C'est là que Lacan complète ce schème d'un schème contraire, à savoir le schème de l'Autre en tant que là le sujet trouve ce qu'il peut trouver d'être. Ce vel d'aliénation, ce vel d'empiétement et d'écornage, se complète d'un Autre symbole que l'on pourrait écrire du second symbole de Sheffer, un symbole qui comporte explicitement, dans les termes de Lacan, le ni à...ni à.

Именно здесь Лакан дополняет эту схему противоположной, а именно, схемой Другого, в качестве того, что там субъект находит то, что он может найти как быть. Vel отчуждения, vel посягательства и усечения дополняются Другом символом, который можно было бы записать вторым символом Шеффера, символом, который, в терминах Лакана, явно включает в себя, ни то… ни то.

Ce que Lacan accomplit dans le schème logique de l'aliénation et de la séparation, il faut bien s'apercevoir ce que c'est. C'est le tour de force de faire se rejoindre la théorie freudienne des formations de l'inconscient et la théorie freudienne de l'objet perdu, c'est-à-dire de faire se rejoindre logiquement deux phases de l'oeuvre de Freud qui ne sont pas apparemment logiquement impliquées et qui correspondent aux deux découvertes freudiennes.

Необходимо понять, что такое Лакан проделывает в логической схеме отчуждения и сепарации/отделения. Это сильный ход – заставить объединить фрейдовскую теорию образований бессознательного и фрейдовскую теорию утраченного объекта, то есть заставить логически объединить две фазы работы Фрейда, которые, по-видимому, логически не связаны и которые соответствуют двум фрейдовским открытиям.

Il y a - je l'ai déjà dit - deux découvertes de Freud. La première découverte, c'est celle de l'inconscient et de ses formations. Elle correspond à ses trois premiers ouvrages: la Science des rêves, Psychopathologie de la vie quotidienne, le Mot d'esprit, que Lacan rappelle –comme une trilogie. La seconde découverte de Freud, c'est celle qui est marquée par ses Trois essais sur la théorie de la sexualité. C'est celle de l'objet perdu et c'est celle qui se poursuivra ensuite dans la théorie des pulsions, pour finalement gagner peu à peu sur le déchiffrement de l'inconscient.

Существует – я уже это сказывал – два открытия Фрейда. Первое открытие – это открытие бессознательного и его образований. Оно соответствует его первым трем работам: "Толкование сновидений", "Психопатология обыденной жизни", "Остроумие и его отношение к бессознательному", которые Лакан отмечает как трилогию. Второе открытие Фрейда – это то, что отмечено его "Тремя очерками по теории сексуальности". Это – открытие утраченного объекта, и это – открытие, которое впоследствии получит продолжение в теории влечений, чтобы, в конце концов, мало помалу, прийти к расшифровыванию бессознательного.

Avec aliénation et séparation, ce que Lacan s'emploie à faire - et il lui faut pour cela non seulement trois termes mais quatre - c'est de réunifier Freud logiquement. Ce que Lacan conjoint logiquement avec aliénation et séparation, c'est, disons-le, l'inconscient et le ça. Ce dont il s'agit pour Lacan, c'est comment l'objet surgit du non-sens - l'objet libidinal. Il n'est en effet pas question de libidinal dans cette construction, et ce dont il s'agit donc pour Lacan, c'est de voir comment l'objet libidinal se déduit du non-sens du signifiant. Il s'agit de voir comment l'objet libidinal surgit de l'opération subjective que le sujet conduit avec sa propre perte, c'est-à-dire avec son propre ensemble vide.

Что касается отчуждения и сепарации, то, что Лакан намеревается осуществить – и для этого ему нужны не три термина, а четыре – это логически воссоединить Фрейда. То, что Лакан логически сочетает с отчуждением и сепарацией – так это, скажем так, бессознательное и оно (le ça). То, о чем идет речь для Лакана – так это о том, как объект возникает из нет-смысла – либидинальный объект. На самом деле вопрос либидинальности в этой конструкции не стоит, и то, о чем идет речь для Лакана – так это увидеть, как вычитается/выводится либидинальный объект из нет-смысла означающего. Речь идет о том, чтобы увидеть, как либидинальный объект возникает в результате субъективной операции, которую субъект проводит со своей собственной утратой, то есть со своим собственным пустым множеством.

Même quand il était encore loin, à l'époque, de cette construction, déjà Lacan l'annonçait dans son rapport de Rome. Il concevait une nécessité à ce qu'il y ait un temps où le sujet dit non "au jeu de furet de l'intersubjectivité". C'est son expression même. Ce qu'il appelait le jeu de furet de l'intersubjectivité, c'était cette métonymie qui, indéfiniment, reconduit le sujet vers un autre signifiant: "Il soustrait [le sujet] sa vie précaire aux moutonnantes agrégations de l'Eros du symbole, pour l'affirmer enfin dans une malédiction sans paroles."

Даже в то время, когда он был от этой конструкции ещё далек, Лакан уже предвосхитил её в своей Римской речи. Он понимал необходимость (неизбежность?) того, что было время, когда субъект сказал "нет" игре в веревочку интерсубъективности. (Он считал необходимым тот период, когда…?) Это его собственное выражение. То, что он называл игрой в веревочку интерсубъективности, было той метонимией, которая на неопределенный срок отсылала субъекта к другому означающему: "он [субъект] вычитает свою шаткую шаткую жизнь из густоты нагромождений Эроса в символе, чтобы окончательно утвердить его в бессловесном проклятии".

Cette nécessité qui est dite là avec un certain pathos, une certaine emphase, c'est celle que plus tard Lacan réduira strictement à ce schématisme, à savoir la nécessité du moment où le sujet place un non, un non à l'Autre du signifiant. Par là, dans la malédiction, il trouve aussi son être. Cette construction, c'est, disons, le second schème, chez Lacan, du rapport du sujet et de l'Autre.

Необходимость, о которой там говорится с определенным пафосом, определенной напыщенностью, – это то, что позже Лакан сократит строго до этого схематизма, а именно, необходимость (неизбежность?) того момента, когда субъект ставит "нет", "нет" Другому означающему. Таким образом, в проклятии, он также находит свое бытие. Эта конструкция, именно, скажем, вторая схема Лакана – об отношениях субъекта и Другого.

On part, là, du sujet comme ensemble vide. La fois précédente, on partait de cet ensemble-là, de cet ensemble déjà significantisé. On part du sujet comme ensemble vide et, cette fois-ci, le partage se fait autrement avec l'ensemble de l'Autre. Il se fait ainsi. Dans la zone d'intersection, il n'y a pas quelque chose. Il n'y a même pas ce signifiant de non-sens. Il y a du vide. C'est pour Lacan, à proprement parler, la place de l'objet. L'objet, au sens où il le recompose, est fait de manque. L'objet, il n'est pas quelque chose, il est fait de manque, et il surgit à la place où il y avait ce non-sens.

Здесь мы уходим от субъекта как пустого множества. В предыдущий раз мы исходили из этого множества – из множества уже означенного. Мы начинаем от субъекта как пустого множества, и на этот раз разделение c множеством Другого происходит иначе. Вот как это делается. В зоне пересечения нет чего-либо. Там даже нет означающего [для] нет-смысла. Там пустота. Для Лакана, собственно говоря, это место объекта. Объект, в том смысле, как он его воссоздает, сделан из нехватки. Объект, он не является чем-либо, он сделан из нехватки, и он возникает на том месте, где имелось это нет-смысла.

De quoi s'agit-il ici? Il s'agit que le sujet - que nous avons produit comme sujet du signifiant et donc, comme tel, vide - se fasse manque à partir de ce vide, et qu'il puisse, de ce vide même, faire manque dans l'Autre. Il y a une nécessité à ce que le sujet vide de l'inconscient, c'est-à-dire le sujet qui n'est plus que le supposé du non-sens, du lapsus, de l'acte manqué, du rêve, se fasse manque pour être. Ca, ce n'est pas le manque-à-être, c'est l'être au manque.

О чем здесь идет речь? Речь идет о том, чтобы субъект, – который мы произвели как субъект означающего и, следовательно, как таковой, пустой, – сделался нехваткой из этой пустоты, и чтобы он мог из самой этой пустоты создать нехватку в Другом. Существует необходимость (неизбежность?) в том, чтобы пустой субъект бессознательного, то есть субъект, который является лишь предположением вне-смысла, ляпсуса, промаха, сновидения, создает себе нехватку для бытия. Это не нехватка-в-бытии (le manque-à-être), это – бытие в нехватке (l'être au manqué).

Ce que Lacan amène de décisif, c'est cette disjonction de l'inconscient et du ça, et, l'ayant formulée, de la raccorder avec cette nécessité aussi simple, à savoir que le sujet obtenu comme vide se fasse manque dans l'Autre pour se faire être. C'est dans cette inscription qu'il peut offrir sa propre mort. Là, la question telle que Lacan la dramatise est formulée comme un peut-il me perdre? C'est ainsi qu'il incarne ce se faire manque dans l'Autre. Peut-il me perdre, ça pourrait se dire autrement encore. Ça pourrait se dire: m'aime-t-il?
C'est-à-dire: me fait-il une place? Ou tout simplement: est-ce que j'existe pour lui? - ce qui veut dire: est-ce que je fais manque pour lui?

То что Лакан приводит в качестве решающего – именно эту дизъюнкцию бессознательного и оно (ça), и, сформулировав его, сопрягает ее с этой необходимостью (неизбежностью?) так просто, а именно с тем, что субъект, полученный как пустой, создаёт себе нехватку в Другом, чтобы сделаться бытием создать себе etre. Именно в этой записи он может предложить свою собственную смерть. Так, вопрос, таков, каким его Лакан драматизирует, сформулирован следующим образом: Может ли он потерять меня? Именно таким образом он воплощает то, что создаёт себе нехватку в Другом. Может ли он потерять меня – это можно было бы сказать ещё по-другому. Можно было бы спросить себя: любит ли он меня? То есть: дает ли он мне место? Или просто: существую ли я для него? – это значит: я создаю нехватку для него?

A cet égard, il faut voir que l'essentiel est cette connexion impliquée ici entre le fait de l'inconscient constitué dans l'expérience analytique et la nécessité que surgisse la question de l'amour. Le transfert est sur cette face-là, sur la face que Lacan appelle de séparation. Il est sur la face où, inéluctablement, la constitution d'un processus de vérification au champ de l'Autre implique l'amour, implique la mort - la mort dans la question: est-ce que je fais manque pour lui? C'est dans cette question que se conjoignent l'amour et la mort. C'est en jeu dans la moindre interruption d'analyse. L'interruption de l'analyse, ça s'interrompt sur la séparation, donc sur ce temps.

В этом отношении следует понимать, что существенным является это соединение, подразумеваемое здесь между фактом бессознательного, конституированного в психоаналитическом опыте и необходимостью возникновения вопроса о любви. Перенос находится на той стороне, на стороне, которую Лакан называет сепарацией. Он находится той стороне, где создание процесса проверки в поле Другого неотвратимо подразумевает любовь, подразумевает смерть – смерть в вопросе: создаю ли я нехватку для него? Именно в этом вопросе сочетается любовь и смерть. Это ставится на карту при малейшем прерывании анализа. Прерывание анализа, оно прерывается сепарацией, то есть этим моментом.

Alors, cet ensemble vide du sujet, comment et où intersecte-t-il l'Autre? Il intersecte l'Autre à un point très précis, c'est-à-dire là où l'ensemble de l'Autre comporte aussi bien l'ensemble vide. C'est, après tout, ce que la théorie des ensembles implique, à savoir que l'on puisse compter l'ensemble vide dans chaque ensemble. Eh bien, il y a un point qui n'empiète pas sur la chaîne signifiante à proprement parler, mais qui empiète, dit Lacan, sur l'intervalle entre les signifiants. Ca empiète sur l'ensemble vide inclus dans l'ensemble.

Итак, как и где это пустое множество субъекта пересекает Другого. Оно пересекает Другого в очень определенной точке, то есть там, где множество Другого также включает в себя пустое множество. В конце концов, это то, что подразумевает теория множеств, а именно то, что каждое множество может включать в себя пустое множество. Что ж, есть одна точка, которая, строго говоря, не нарушает цепочку означающих, но которая нарушает, как говорит Лакан, в интервал между означающими. Это нарушает пустое множество, включенное в множество.

A côté des effets de sens qui s'établissent incessamment du côté de l'Autre, à côté des effets de sens qui s'y solidifient, se réserve toujours, dans toute parole, la place que ça veut dire autre chose. Et cette autre chose inassignable c'est, à proprement parler, ce que nous pouvons écrire comme l'ensemble vide d'un discours, ce qu'on peut appeler son nonciation, ou ce qu'on appellera au mieux son désir. A cet égard, ce que nous qualifions ici de l'ensemble vide inclus dans le champ de l'Autre, c'est, à proprement parler, le désir de l'analyste dans l'expérience analytique. Du seul fait qu'il interprète, il laisse la place en x de son désir.

Наряду со смысловыми эффектами, которые непрестанно устанавливаются на стороне Другого, наряду со смысловыми эффектами, которые закрепляются в нём, в любом слове всегда остается место, которое означает что-то ещё. Что-то еще не-назначаемое – это, строго говоря, то, что мы можем записать как пустое множество дискурса, то, что можно назвать его предварительным запретом (уведомление о запрете?) или тем, что назовем, в лучшем случае, его желанием. В этом отношении то, что мы квалифицируем здесь как пустое множество, включенное в поле Другого, является, строго говоря, желанием аналитика в аналитическом опыте. Только потому, что он интерпретирует, он оставляет место в «х» своего желания.

Ce que Lacan construit comme opération d'intersection, c'est donc l'intersection qui se fait entre l'ensemble vide du sujet de l'inconscient et l'ensemble vide inclus dans le champ de l'Autre. Il y a là une intersection singulière puisqu'elle n'enferme rien, puisqu'elle n'enferme aucun élément signifiant.

То, что Лакан конструирует как операцию пересечения, является, таким образом, пересечением, которое происходит между пустым множеством субъекта бессознательного и пустым множеством, включенным в поле Другого. Здесь есть сингулярное пересечение, поскольку оно ничего не закрывает, поскольку оно не закрывает ни один означающий элемент.

Je vous ferai remarquer qu'avant même d'évoquer l'objet qui va occuper l'intersection du sujet et de l'Autre, Lacan nous donne cette opération subjective du sujet qui consiste, en tant que sujet de l'inconscient, à se faire manque dans l'Autre, et donc à poser la question de l'amour et de la mort comme le ressort vrai et dernier de ce qui constitue le transfert. Il faut remarquer qu'il écrit cela à un moment où il a déjà inventé le sujet supposé savoir comme principe du transfert, et que c'est bien ce qui nous oblige à trouver comment ça s'adjointe.

Я бы хотел отметить, что еще до того, как обратиться к объекту, который займет место пересечения субъекта и Другого, Лакан дает нам эту субъективную операцию субъекта, конституированного в качестве субъекта бессознательного, сделавшегося создающего нехваткойу в Другом и, следовательно, поставить вопрос о любви и смерти как истинной и последней пружине того, что составляет перенос. Следует отметить, что он пишет это в то время, когда он уже изобрел субъекта предположительно знающего как принцип переноса, и что именно это заставляет нас выяснить, как это сочетается.

Quand on saisit le transfert à partir du sujet supposé savoir, on le saisit à partir de l'aliénation signifiante, c'est-à-dire à partir de l'opération précédente que j'ai évoquée et où cette dimension de vérité se trouve activée à l'occasion de quelqu'un, à l'occasion d'un quelconque. A cet égard, certes, c'est le pivot du transfert. c'est même l'entrée dans le transfert.

Когда мы схватываем перенос исходя из субъекта предположительно знающего, мы его схватываем из означающего отчуждения, то есть из предыдущей операции, о которой я упоминал, и где это измерение истины задействуется в связи с кем-то, в связи с кем-либо. В этом отношении, безусловно, это стержень переноса, это даже вход в перенос.

Mais distinguons ici le pivot et le ressort. Le ressort du transfert, c'est ce qui complémente la première opération. Le ressort du transfert, c'est précisément ce temps où est logiquement impliqué que le sujet se fera manque dans l'Autre, c'est-à-dire visera le manque dans l'Autre et tentera de se loger en lui. C'est là une contraction logique de deux temps, de deux moments de la construction freudienne. C'est une contraction logique qui nous marque jusqu'à l'articulation de la pulsion. La pulsion est la nécessité de l'inconscient. C'est, au sens complet, ce qu'on peut appeler la dialectique du sujet - terme que Lacan emploie dans "Position de l'inconscient". La dialectique du sujet est faite de cette aliénation et de cette séparation en tant qu'elle repose sur le quatuor S1, S2, $, plus le quatrième terme, le terme d'intersection entre le sujet et l'Autre, à savoir l'objet a.

Но давайте различать здесь стержень и пружину. Пружина переноса – вот что дополняет первую операцию. Пружина переноса – это именно тот момент, когда логически подразумевается, что субъект будет создаваться себе нехваткой в Другом, то есть стремиться к нехватке в Другом и пытаться пребывать в нём. Это логическое сужение двух времен, двух моментов фрейдовской конструкции. Это логическое сужение, которое помечает нас вплоть до сочленения влечения. Влечение – это необходимость бессознательного. Это, в полном смысле, то, что можно назвать диалектикой субъекта – термином, который Лакан использует в Позиции бессознательного. Диалектика субъекта производится из отчуждения и из сепарации в качестве того, что она основывается на четверке S1, S2, $ плюс четвертый термин, термин пересечения между субъектом и Другим, а именно на объекте a.

J'ai été comme d'habitude plus long que je ne le pensais. Je vais donc interrompre là-dessus. La prochaine fois, je vous montrerai comment s'anime ce schématisme à propos du fantasme sadien.

Я, как обычно, говорил, дольше, чем планировал. Поэтому я прервусь на этом. В следующий раз я покажу вам, как оживает этот схематизм в отношении десадовского фантазма.

Рабочий перевод: Е. Ермаков, Е.Петрова, Е. Палесская, М. Ноздря, Е. Урузбаева, Д. Колосов. Ред. И. Север, Т. Медведева, И. Макарова. Ред. на русском: Бибиксарова Алла.