Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
17 сеанс, 17 апреля 1985
1,2,3,4
17 сеанс, 17 апреля 1985
Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
17 сеанс, 17 апреля 1985
1,2,3,4
17 сеанс, 17 апреля 1985
Cours du 17 avril 1985
Лекция от 17 апреля 1985
Les vacances ne sont pas sans effet sur les analysants. Le fait est bien connu et repéré depuis longtemps dans la littérature psychanalytique, même s'il n'y est pas forcément saisi dans la radicalité qu'il faut lui reconnaître. La mise au pluriel du mot dissimule peut-être cette radicalité et la fait oublier. Peut-être que cette radicalité s'aperçoit mieux si on remet le mot de vacances au singulier: la vacance. Plutôt que de dire qu'on est en vacances, il vaudrait mieux dire qu'on est vacant. Ça veut dire exactement être vide. C'est ce que Lacan désigne comme le vide central au champ que Freud instaure. Ce vide est un vide que nous peuplons. Nous le peuplons de graphes. Mais ça ne doit pas pour autant nous faire oublier ce vide central au champ freudien, et c'est ce que nous allons essayer d'approcher aujourd'hui.
Каникулы проходят не без эффекта для анализантов. Этот факт хорошо известен и давно отмечен в психоаналитической литературе, хотя и не обязательно рассматривается в той радикальности, которую необходимо в нем признать. Тот факт, что это слово употребляется во множественном числе, видимо, маскирует эту радикальность и заставляет забыть о ней. Возможно, эта радикальность будет лучше видна, если мы будем называть это словом в единственном числе: вакантное место, отпуск. Лучше сказать, что кто-то «вакантен», чем говорить, что кто-то «на каникулах». Это именно означает «быть пустым». Это то, что Лакан определяет как центральную пустоту в поле, установленном Фрейдом. Эта пустота — пустота, которую мы заселяем. Мы ее заселяем графами. Но это не значит, что нужно забыть об этой центральной пустоте во фрейдовом поле, и именно к этому мы и попытаемся сегодня подойти.
La vacance, comme vacuité, concerne le sujet. Avec l'analyse, nous pratiquons cette vacance comme une permission ou une obligation faite au sujet d'être vide, ou, en tout cas, de s'apercevoir qu'il est vide. Ce dont il peut se trouver affecté à partir de là, ne peut pas être déduit a priori. Ça peut comporter l'ennui comme l'enthousiasme. On peut croire observer que ce qui prévaut dans la vacance de l'analyse, c'est l'interruption de la relation symbolique, celle qui s'instaure et qui s'incarne dans une analyse. Si c'est le cas, la vacance est le rejet du sujet dans l'imaginaire. C'est une prime à l'imaginaire. La vacance est par là le temps de l'intensification des impasses du narcissisme. Il suffit, pour l'admettre, de se repérer sur une des structures quadripartites de Lacan qui est le schéma L, et que j'ai déjà abondamment triturée précédemment. L'interruption de la relation symbolique se traduit par la mise au premier plan de l'axe imaginaire. Ces impasses sont, bien sûr, diverses, particulières: mascarade, agressivité et, aussi bien, touche de la mort.
Отпуск, вакантное место (vacance) как пустота (vacuité) касается субъекта. В анализе мы практикуем этот отпуск / вакансию как разрешение или обязательство, возлагаемое на субъекта, быть пустым или, во всяком случае, замечать, что он пуст. То, что может его в связи с этим затронуть, не может быть выведено априори. Это может включать в себя как скуку, так и энтузиазм. Мы можем полагать, что в отпуске от анализа превалирует прерывание символических отношений, — того, что устанавливается и воплощается в анализе. Если это так, то такой отпуск — это отбрасывание субъекта в воображаемое. Это некоторый бонус к воображаемому. Отпуск, таким образом, является временем, обострения нарциссических тупиков. Чтобы признать это, достаточно ориентироваться в одной из четырехчастных структур Лакана, которой является схема L — я ее уже как только не вертел. Прерывание символических отношений приводит к тому, что воображаемая ось выходит на передний план. Эти тупики, конечно, многообразны и индивидуальны: маскарад, агрессивность, а также прикосновение смерти.
Ça montre que dans la vacance, c'est bien le réel qui tout à coup s'y rappelle, et de telle sorte que la réponse de la jouissance précède alors la question du désir. C'est aussi par là que la vacance est spécialement propice à faire lever la figure du surmoi qui, lui, ne se met précisément pas en vacances. La figure du surmoi se lève avec son cortège de culpabilités attaché à l'occasion au loisir. C'est ce qui fait que de là, le sujet peut volontiers se rejeter dans le travail.
Это показывает, что в отпуске (vacance) внезапно напоминает о себе реальное, и это происходит таким образом, что ответ наслаждения опережает тогда вопрос желания. Именно благодаря этому отпуск особенно способствует пробуждению фигуры сверх-я, которая, со своей стороны, на каникулы уж точно не отправляется. Фигура сверх-я пробуждается вместе со своей свитой из угрызений совести, что иногда связано с досугом. Это означает, что из этого состояния субъект может легко вернуться к работе.
Et pour moi? Comment, pour moi, se traduit cette vacance? Il faut évidemment que je détermine ce par rapport à quoi je situe cette vacance. Puisque je suis ici, je la situe comme vacance de vous, de vous à qui je parle, semaine après semaine. C'est l'occasion pour moi de m'apercevoir de l'avantage de l'auditoire que vous êtes. C'est un haut-ditoire, un auditoire très haut. L'avantage donc de ce ditoire, c'est qu'ici - je crois que je peux le dire sans forcer la note - mes dits vous construisent et que par là se produit une résonance. Quand je dis que mes dits vous construisent, ça ne veut pas forcément dire que ça vous touche jusqu'aux tréfonds. Ils vous construisent pour moi, comme ce que j'ai encore à savoir. C'est même par là qu'on peut homologuer l'enseignement, le fait d'enseigner, au fait de s'analyser. Mes dits vous construisent comme ce que j'ai à savoir, et il vaut mieux même dire qu'ils vous construisent comme ce que j'ai à faire savoir. Enseigner comme analysant, c'est faire savoir, au sens de faire du savoir avec d'abord ce qui n'en a pas. On peut appeler ça un virage de la jouissance à la comptabilité. Faire savoir, c'est fabriquer du savoir.
А как насчет меня? Как переводится этот отпуск для меня? Очевидно, я должен определить «по отношению к чему» я устанавливаю этот отпуск. Поскольку я нахожусь здесь, я его полагаю это отпуском от вас, от вас, с кем я говорю неделю за неделей. Для меня это возможность осознать преимущество аудитории, которую вы составляете. Это вау-дитория (haut-ditoire), аудитория очень высокого класса. Таким образом, преимущество этой диктории (ditoire) в том, что здесь — думаю, это не будет преувеличением — мои изречения вас конструируют и за счет этого вызывают резонанс. Когда я говорю, что мои изречения вас конструируют, это не обязательно означает, что они затрагивают вас до глубины души. Они вас конструируют для меня, как нечто, что мне еще предстоит узнать. Именно благодаря этому можно гомологизировать обучение, факт обучения, с фактом самоанализа. Мои изречения конструируют вас как то, что мне предстоит узнать, и еще лучше сказать, что они конструируют вас как то, что я должен сделать известным. Учить как анализант — значит делать известным, в смысле делать известным прежде всего то, что к нему не относится. Мы можем назвать это поворотом от наслаждения к учету. Делать известным — значит изготавливать знание.
Лекция от 17 апреля 1985
Les vacances ne sont pas sans effet sur les analysants. Le fait est bien connu et repéré depuis longtemps dans la littérature psychanalytique, même s'il n'y est pas forcément saisi dans la radicalité qu'il faut lui reconnaître. La mise au pluriel du mot dissimule peut-être cette radicalité et la fait oublier. Peut-être que cette radicalité s'aperçoit mieux si on remet le mot de vacances au singulier: la vacance. Plutôt que de dire qu'on est en vacances, il vaudrait mieux dire qu'on est vacant. Ça veut dire exactement être vide. C'est ce que Lacan désigne comme le vide central au champ que Freud instaure. Ce vide est un vide que nous peuplons. Nous le peuplons de graphes. Mais ça ne doit pas pour autant nous faire oublier ce vide central au champ freudien, et c'est ce que nous allons essayer d'approcher aujourd'hui.
Каникулы проходят не без эффекта для анализантов. Этот факт хорошо известен и давно отмечен в психоаналитической литературе, хотя и не обязательно рассматривается в той радикальности, которую необходимо в нем признать. Тот факт, что это слово употребляется во множественном числе, видимо, маскирует эту радикальность и заставляет забыть о ней. Возможно, эта радикальность будет лучше видна, если мы будем называть это словом в единственном числе: вакантное место, отпуск. Лучше сказать, что кто-то «вакантен», чем говорить, что кто-то «на каникулах». Это именно означает «быть пустым». Это то, что Лакан определяет как центральную пустоту в поле, установленном Фрейдом. Эта пустота — пустота, которую мы заселяем. Мы ее заселяем графами. Но это не значит, что нужно забыть об этой центральной пустоте во фрейдовом поле, и именно к этому мы и попытаемся сегодня подойти.
La vacance, comme vacuité, concerne le sujet. Avec l'analyse, nous pratiquons cette vacance comme une permission ou une obligation faite au sujet d'être vide, ou, en tout cas, de s'apercevoir qu'il est vide. Ce dont il peut se trouver affecté à partir de là, ne peut pas être déduit a priori. Ça peut comporter l'ennui comme l'enthousiasme. On peut croire observer que ce qui prévaut dans la vacance de l'analyse, c'est l'interruption de la relation symbolique, celle qui s'instaure et qui s'incarne dans une analyse. Si c'est le cas, la vacance est le rejet du sujet dans l'imaginaire. C'est une prime à l'imaginaire. La vacance est par là le temps de l'intensification des impasses du narcissisme. Il suffit, pour l'admettre, de se repérer sur une des structures quadripartites de Lacan qui est le schéma L, et que j'ai déjà abondamment triturée précédemment. L'interruption de la relation symbolique se traduit par la mise au premier plan de l'axe imaginaire. Ces impasses sont, bien sûr, diverses, particulières: mascarade, agressivité et, aussi bien, touche de la mort.
Отпуск, вакантное место (vacance) как пустота (vacuité) касается субъекта. В анализе мы практикуем этот отпуск / вакансию как разрешение или обязательство, возлагаемое на субъекта, быть пустым или, во всяком случае, замечать, что он пуст. То, что может его в связи с этим затронуть, не может быть выведено априори. Это может включать в себя как скуку, так и энтузиазм. Мы можем полагать, что в отпуске от анализа превалирует прерывание символических отношений, — того, что устанавливается и воплощается в анализе. Если это так, то такой отпуск — это отбрасывание субъекта в воображаемое. Это некоторый бонус к воображаемому. Отпуск, таким образом, является временем, обострения нарциссических тупиков. Чтобы признать это, достаточно ориентироваться в одной из четырехчастных структур Лакана, которой является схема L — я ее уже как только не вертел. Прерывание символических отношений приводит к тому, что воображаемая ось выходит на передний план. Эти тупики, конечно, многообразны и индивидуальны: маскарад, агрессивность, а также прикосновение смерти.
Ça montre que dans la vacance, c'est bien le réel qui tout à coup s'y rappelle, et de telle sorte que la réponse de la jouissance précède alors la question du désir. C'est aussi par là que la vacance est spécialement propice à faire lever la figure du surmoi qui, lui, ne se met précisément pas en vacances. La figure du surmoi se lève avec son cortège de culpabilités attaché à l'occasion au loisir. C'est ce qui fait que de là, le sujet peut volontiers se rejeter dans le travail.
Это показывает, что в отпуске (vacance) внезапно напоминает о себе реальное, и это происходит таким образом, что ответ наслаждения опережает тогда вопрос желания. Именно благодаря этому отпуск особенно способствует пробуждению фигуры сверх-я, которая, со своей стороны, на каникулы уж точно не отправляется. Фигура сверх-я пробуждается вместе со своей свитой из угрызений совести, что иногда связано с досугом. Это означает, что из этого состояния субъект может легко вернуться к работе.
Et pour moi? Comment, pour moi, se traduit cette vacance? Il faut évidemment que je détermine ce par rapport à quoi je situe cette vacance. Puisque je suis ici, je la situe comme vacance de vous, de vous à qui je parle, semaine après semaine. C'est l'occasion pour moi de m'apercevoir de l'avantage de l'auditoire que vous êtes. C'est un haut-ditoire, un auditoire très haut. L'avantage donc de ce ditoire, c'est qu'ici - je crois que je peux le dire sans forcer la note - mes dits vous construisent et que par là se produit une résonance. Quand je dis que mes dits vous construisent, ça ne veut pas forcément dire que ça vous touche jusqu'aux tréfonds. Ils vous construisent pour moi, comme ce que j'ai encore à savoir. C'est même par là qu'on peut homologuer l'enseignement, le fait d'enseigner, au fait de s'analyser. Mes dits vous construisent comme ce que j'ai à savoir, et il vaut mieux même dire qu'ils vous construisent comme ce que j'ai à faire savoir. Enseigner comme analysant, c'est faire savoir, au sens de faire du savoir avec d'abord ce qui n'en a pas. On peut appeler ça un virage de la jouissance à la comptabilité. Faire savoir, c'est fabriquer du savoir.
А как насчет меня? Как переводится этот отпуск для меня? Очевидно, я должен определить «по отношению к чему» я устанавливаю этот отпуск. Поскольку я нахожусь здесь, я его полагаю это отпуском от вас, от вас, с кем я говорю неделю за неделей. Для меня это возможность осознать преимущество аудитории, которую вы составляете. Это вау-дитория (haut-ditoire), аудитория очень высокого класса. Таким образом, преимущество этой диктории (ditoire) в том, что здесь — думаю, это не будет преувеличением — мои изречения вас конструируют и за счет этого вызывают резонанс. Когда я говорю, что мои изречения вас конструируют, это не обязательно означает, что они затрагивают вас до глубины души. Они вас конструируют для меня, как нечто, что мне еще предстоит узнать. Именно благодаря этому можно гомологизировать обучение, факт обучения, с фактом самоанализа. Мои изречения конструируют вас как то, что мне предстоит узнать, и еще лучше сказать, что они конструируют вас как то, что я должен сделать известным. Учить как анализант — значит делать известным, в смысле делать известным прежде всего то, что к нему не относится. Мы можем назвать это поворотом от наслаждения к учету. Делать известным — значит изготавливать знание.
La question de la fabrication du savoir m'occupe. Elle m'occupe pour et dans la psychanalyse. Quand vous n'êtes pas là, je constate que je suis porté à vous remplacer par le discours universel. Je constate que la vacance me rejette dans l'érudition. Ça remplit la vacance. A ras bord. On peut même dire que ça déborde. J'ai une fringale, une fringale de lire. Ça pourrait être n'importe quoi. Je suis par là porté à vous remplacer par l'Autre du discours universel. C'est précisément ce que je fais taire en faisant cours. C'est au point, cette fringale, que ça ferait croire que l'Autre existe. Pour soulever ce poids de l'Autre, il faut ce qui est le seul Autre de l'Autre qu'il y ait, à savoir le petit a. Il me faut le petit a - qu'ici vous êtes en mesure d'incarner - pour soulever le poids du grand A. Ce petit a est, à proprement parler, archimédien, puisqu'il permet de parler et de ne pas être assourdi par le bavardage universel. Ce que je dis là m'apparaît valable au-delà de la particularité que j'évoque de ma propre fringale. Ça me paraît valable pour ce qui est de l'expérience analytique. Il faut le petit a pour qu'on puisse soulever le poids de l'Autre et pour qu'on puisse s'imaginer que ça vaut la peine.
Меня волнует вопрос изготовления знания. Он занимает меня для целей и в рамках психоанализа. Когда вас нет, я отмечаю, что склонен вас заменять универсальным дискурсом. Я отмечаю, что отпуск (vacance) отбрасывает меня обратно к эрудиции. Она заполняет отпуск. До краев. Можно даже сказать, переливается через край. У меня есть ненасытный голод, ненасытный голод к чтению. Это может быть что угодно. Тем самым я склонен вас заменять Другим универсального дискурса. Вот что я заставляю молчать, когда я преподаю. Дело в том, что эта неутолимая жажда заставляет поверить, что Другой существует. Чтобы снять этот вес Другого, нужен единственный Другой Другого, единственно существующего, а именно, маленькое а. Мне нужно маленькое а, которое вы можете здесь воплотить, чтобы снять вес большого А. Это маленькое а является, строго говоря, «архимедовым», так как оно позволяет нам говорить и не быть оглушенными всеобщей болтовней. То, что я говорю здесь, кажется мне приемлемым за пределами той особенности, которую я ассоциирую со своей ненасытной жаждой. Это кажется мне приемлемым по части аналитического опыта. Маленькое а нужно, чтобы можно было снять вес Другого и вообразить, что оно того стоит.
Dans cette fringale, j'ai tout de même fait une sélection. J'ai été guidé de renvoi en renvoi et je me suis occupé des épistémologues. C'est dire qu'il faut vraiment avoir du temps à perdre. Je me suis occupé - et ça va revenir dans mes prochains cours - des discours sur la science. Je me suis occupé des théories de la science et des histoires de la ou des sciences. Ça n'est pas la première fois. J'ai même spécialement des affinités avec ce thème, puisque c'est par là que je suis arrivé à la psychanalyse.
Что касается моей ненасытности, то я все-таки сделал выбор. Я следовал от одной ссылки к другой, и я уделял внимание эпистемологам. То есть, действительно нужно иметь время, чтобы его тратить. Я занимался — и это еще отзовется на моих последующих занятиях — дискурсами о науке. Я занимался теориями науки и историями науки или наук. Это не в первый раз. Мне даже особенно близка эта тема, потому что через нее я пришел в психоанализ.
Je peux dire qu'il est assez éprouvant de charrier cette littérature. C'est assez éprouvant, dans la mesure où la conclusion est sans équivoque, à savoir qu'il n'y a pas de place pour la psychanalyse. C'est d'ailleurs pour en prendre la mesure que je suis allé lire et relire les épistémologues. C'est pour prendre la mesure d'Autres qui ne sont pas construits par les dits des psychanalystes et qui ont, bien sûr, leurs idées et leurs critères à eux sur ce qui est vrai et sur ce qui ne l'est pas, sur ce qui se tient et sur ce qui ne se tient pas. A défaut de voir ici se lever des épistémologues palpitants et révoltés, puisque, bien sûr, ils ne viennent pas, il faut que je me forge, à partir de ces lectures, des objections contre la psychanalyse. Il faut que je me forge un malin génie de la psychanalyse qui considérerait que tout ça n'est que fariboles et compagnie, même si je considère qu'il n'y a pas beaucoup de génies parmi les épistémologues, et même si certains sont malins.
Могу сказать, что довольно тяжело таскать с собой всю эту литературу. Это довольно тяжело в той мере, в какой вывод однозначен, а именно, что для психоанализа нет места. Кстати, чтобы это измерить, я даже ходил читать и перечитывать эпистемологов. Именно, чтобы измерить Других, которые не сконструированы изречениями психоаналитиков и у которых, конечно, есть свои представления и свои критерии того, что истинно, а что нет, что стоит, а что нет. И раз уж не видно восстания трепещущих и негодующих эпистемологов, поскольку его, конечно же, не будет, то на основе этих чтений мне надо сформировать для себя возражения против психоанализа. Мне надо измыслить из себя злого гения психоанализа, который считал бы, что все это не что иное, как вздор и сговор, хотя думаю, что гениев среди эпистемологов не так уж много, пусть даже и злых.
Il est donc assez éprouvant de se confronter à des sommes où la psychanalyse est impensable, sinon au rang de l'astrologie ou de l'alchimie, c'est-à-dire pas du côté de la science. Ca nous demande quelques efforts pour réussir à soutenir la position de Lacan qui formulait que la psychanalyse est du côté de la science. Il faudrait préciser ce du côté, puisque ça n'identifie pas la psychanalyse à une science. Lacan prophétisait que la psychanalyse ne serait pas là pour toujours. Il l'écrit, et sur ses écrits je me base plus que sur ses séminaires. C'est un choix de conséquence pour ce que je vais dire aujourd'hui. Je choisis systématiquement l'écrit, aussi énigmatique qu'il soit, plutôt que les séminaires.
Таким образом, весьма тяжело противостоять массам там, где психоанализ немыслим, кроме как на уровне астрологии или алхимии, то есть не на стороне науки. От нас требуются некоторые усилия, чтобы преуспеть в поддержании позиции Лакана, который утверждал, что психоанализ находится на стороне науки. Следовало бы уточнить, что он говорит «на стороне», то есть психоанализ здесь не отождествляется с наукой. Лакан предсказал, что психоанализ не будет существовать вечно. Он об этом писал, и я полагаюсь на его письменные работы больше, чем на его семинары. Этот выбор важен для того, о чем я собираюсь сегодня сказать. Я систематически выбираю его письменные работы, какими бы загадочными они ни были, а не семинары.
Lacan prophétisait donc par l'écrit que ses indications ne seront reprises qu'après que la psychanalyse aura rendu ses armes devant les impasses croissantes de notre civilisation. Vous trouvez ça dans le numéro 1 de Scilicet, page 50. A un autre endroit, il se flatte aussi bien de faire entendre "d'où demain viendra à être relayé du psychanalyste". C'est dans le numéro 29 d'Ornicar?, page 24. Il fait en même temps un pied de nez à son lecteur, en disant qu'il n'arriverait même pas à le savoir, alors que c'est dit en clair dans ces lignes. Nous avons là affaire à l'illecture de Lacan. Mais nous, nous nous arc-boutons pour que ça ne se referme pas, pour que la psychanalyse, si elle doit rendre ses armes, les rende le plus tard possible, que son relais soit différé, et ça nous demande de nous affronter au discours sur la science.
Итак, Лакан оставил письменное предсказание, что к его словам обратятся снова только после того, как психоанализ сложит оружие перед лицом растущих тупиков нашей цивилизации. Вы можете найти это в выпуске 1 Scilicet, на стр. 50. В другом месте он также кичится, заставляя расслышать, «что завтра психоаналитик передаст эстафету». Это есть в выпуске 29 Ornicar?, на стр. 24. При этом оставляет своего читателя с носом, говоря, что он даже не может этого знать, хотя в этих строках все ясно сказано. Здесь мы имеем дело с нечитаемостью Лакана. Но мы, мы упираемся руками и ногами, чтобы не дать двери захлопнуться снова, чтобы психоанализ, если ему придется сложить оружие, сделал это как можно позже, чтобы передача эстафеты была отсрочена, а для этого нам приходится противостоять дискурсу о науке.
Меня волнует вопрос изготовления знания. Он занимает меня для целей и в рамках психоанализа. Когда вас нет, я отмечаю, что склонен вас заменять универсальным дискурсом. Я отмечаю, что отпуск (vacance) отбрасывает меня обратно к эрудиции. Она заполняет отпуск. До краев. Можно даже сказать, переливается через край. У меня есть ненасытный голод, ненасытный голод к чтению. Это может быть что угодно. Тем самым я склонен вас заменять Другим универсального дискурса. Вот что я заставляю молчать, когда я преподаю. Дело в том, что эта неутолимая жажда заставляет поверить, что Другой существует. Чтобы снять этот вес Другого, нужен единственный Другой Другого, единственно существующего, а именно, маленькое а. Мне нужно маленькое а, которое вы можете здесь воплотить, чтобы снять вес большого А. Это маленькое а является, строго говоря, «архимедовым», так как оно позволяет нам говорить и не быть оглушенными всеобщей болтовней. То, что я говорю здесь, кажется мне приемлемым за пределами той особенности, которую я ассоциирую со своей ненасытной жаждой. Это кажется мне приемлемым по части аналитического опыта. Маленькое а нужно, чтобы можно было снять вес Другого и вообразить, что оно того стоит.
Dans cette fringale, j'ai tout de même fait une sélection. J'ai été guidé de renvoi en renvoi et je me suis occupé des épistémologues. C'est dire qu'il faut vraiment avoir du temps à perdre. Je me suis occupé - et ça va revenir dans mes prochains cours - des discours sur la science. Je me suis occupé des théories de la science et des histoires de la ou des sciences. Ça n'est pas la première fois. J'ai même spécialement des affinités avec ce thème, puisque c'est par là que je suis arrivé à la psychanalyse.
Что касается моей ненасытности, то я все-таки сделал выбор. Я следовал от одной ссылки к другой, и я уделял внимание эпистемологам. То есть, действительно нужно иметь время, чтобы его тратить. Я занимался — и это еще отзовется на моих последующих занятиях — дискурсами о науке. Я занимался теориями науки и историями науки или наук. Это не в первый раз. Мне даже особенно близка эта тема, потому что через нее я пришел в психоанализ.
Je peux dire qu'il est assez éprouvant de charrier cette littérature. C'est assez éprouvant, dans la mesure où la conclusion est sans équivoque, à savoir qu'il n'y a pas de place pour la psychanalyse. C'est d'ailleurs pour en prendre la mesure que je suis allé lire et relire les épistémologues. C'est pour prendre la mesure d'Autres qui ne sont pas construits par les dits des psychanalystes et qui ont, bien sûr, leurs idées et leurs critères à eux sur ce qui est vrai et sur ce qui ne l'est pas, sur ce qui se tient et sur ce qui ne se tient pas. A défaut de voir ici se lever des épistémologues palpitants et révoltés, puisque, bien sûr, ils ne viennent pas, il faut que je me forge, à partir de ces lectures, des objections contre la psychanalyse. Il faut que je me forge un malin génie de la psychanalyse qui considérerait que tout ça n'est que fariboles et compagnie, même si je considère qu'il n'y a pas beaucoup de génies parmi les épistémologues, et même si certains sont malins.
Могу сказать, что довольно тяжело таскать с собой всю эту литературу. Это довольно тяжело в той мере, в какой вывод однозначен, а именно, что для психоанализа нет места. Кстати, чтобы это измерить, я даже ходил читать и перечитывать эпистемологов. Именно, чтобы измерить Других, которые не сконструированы изречениями психоаналитиков и у которых, конечно, есть свои представления и свои критерии того, что истинно, а что нет, что стоит, а что нет. И раз уж не видно восстания трепещущих и негодующих эпистемологов, поскольку его, конечно же, не будет, то на основе этих чтений мне надо сформировать для себя возражения против психоанализа. Мне надо измыслить из себя злого гения психоанализа, который считал бы, что все это не что иное, как вздор и сговор, хотя думаю, что гениев среди эпистемологов не так уж много, пусть даже и злых.
Il est donc assez éprouvant de se confronter à des sommes où la psychanalyse est impensable, sinon au rang de l'astrologie ou de l'alchimie, c'est-à-dire pas du côté de la science. Ca nous demande quelques efforts pour réussir à soutenir la position de Lacan qui formulait que la psychanalyse est du côté de la science. Il faudrait préciser ce du côté, puisque ça n'identifie pas la psychanalyse à une science. Lacan prophétisait que la psychanalyse ne serait pas là pour toujours. Il l'écrit, et sur ses écrits je me base plus que sur ses séminaires. C'est un choix de conséquence pour ce que je vais dire aujourd'hui. Je choisis systématiquement l'écrit, aussi énigmatique qu'il soit, plutôt que les séminaires.
Таким образом, весьма тяжело противостоять массам там, где психоанализ немыслим, кроме как на уровне астрологии или алхимии, то есть не на стороне науки. От нас требуются некоторые усилия, чтобы преуспеть в поддержании позиции Лакана, который утверждал, что психоанализ находится на стороне науки. Следовало бы уточнить, что он говорит «на стороне», то есть психоанализ здесь не отождествляется с наукой. Лакан предсказал, что психоанализ не будет существовать вечно. Он об этом писал, и я полагаюсь на его письменные работы больше, чем на его семинары. Этот выбор важен для того, о чем я собираюсь сегодня сказать. Я систематически выбираю его письменные работы, какими бы загадочными они ни были, а не семинары.
Lacan prophétisait donc par l'écrit que ses indications ne seront reprises qu'après que la psychanalyse aura rendu ses armes devant les impasses croissantes de notre civilisation. Vous trouvez ça dans le numéro 1 de Scilicet, page 50. A un autre endroit, il se flatte aussi bien de faire entendre "d'où demain viendra à être relayé du psychanalyste". C'est dans le numéro 29 d'Ornicar?, page 24. Il fait en même temps un pied de nez à son lecteur, en disant qu'il n'arriverait même pas à le savoir, alors que c'est dit en clair dans ces lignes. Nous avons là affaire à l'illecture de Lacan. Mais nous, nous nous arc-boutons pour que ça ne se referme pas, pour que la psychanalyse, si elle doit rendre ses armes, les rende le plus tard possible, que son relais soit différé, et ça nous demande de nous affronter au discours sur la science.
Итак, Лакан оставил письменное предсказание, что к его словам обратятся снова только после того, как психоанализ сложит оружие перед лицом растущих тупиков нашей цивилизации. Вы можете найти это в выпуске 1 Scilicet, на стр. 50. В другом месте он также кичится, заставляя расслышать, «что завтра психоаналитик передаст эстафету». Это есть в выпуске 29 Ornicar?, на стр. 24. При этом оставляет своего читателя с носом, говоря, что он даже не может этого знать, хотя в этих строках все ясно сказано. Здесь мы имеем дело с нечитаемостью Лакана. Но мы, мы упираемся руками и ногами, чтобы не дать двери захлопнуться снова, чтобы психоанализ, если ему придется сложить оружие, сделал это как можно позже, чтобы передача эстафеты была отсрочена, а для этого нам приходится противостоять дискурсу о науке.
Je prends donc en intérêt l'épistémologie qui, précisément, ne fait pas sa place à la psychanalyse. Il y a un épistémologue de référence que j'ai déjà nommé ici, puisqu'on ne manque pas de nous le mettre sans cesse sous le nez, et cela bien que ses thèmes ne soient pas de la première jeunesse mais des années 20. Je veux parler de Karl Popper, devenu, par la reine d'Angleterre, Sir Karl Popper. Karl Popper raconte lui-même le rôle qu'a joué la psychanalyse dans sa vocation. Il faut dire que c'était un Viennois. Il était donc aux premières loges, et on peut dire que Freud lui a été un professeur par la négative. Tellement par la négative qu'il pousse l'impudence, dans son autobiographie qui s'appelle Une quête sans fin, jusqu'à ne pas même mentionner le nom de Freud. Karl Popper était un jeune Viennois entre les deux guerres, et Freud, bien sûr, ne lui a pas échappé. Il faut se reporter à un autre texte de lui pour vérifier qu'il avait fait l'expérience de la psychanalyse. On peut donc supposer - et c'est même ce qu'il laisse entendre - qu'elle n'est pas pour rien dans sa vocation d'épistémologue anti-analytique.
Поэтому я интересуюсь эпистемологией, которая как раз не оставляет места для психоанализа. Есть эталонный эпистемолог, которого я здесь уже называл, так как о нем нам постоянно напоминают, и это несмотря на то, что его темы не первой свежести, а относятся к 1920-м годам. Я хочу сказать о Карле Поппере, ставшем основной силой Англии. Карл Поппер сам рассказывает о роли психоанализа в его призвании. Надо сказать, что он был венцем. Поэтому он был в авангарде, и можно сказать, что Фрейд был для него учителем в негативном смысле. Настолько негативном, что он имел наглость не упомянуть имя Фрейда в своей автобиографии, которая называется «Бесконечные поиски». Между двумя войнами, Карл Поппер был молодым венцем и Фрейд, разумеется, не мог от него ускользнуть. Чтобы убедиться, что он сталкивался с психоанализом, мы должны обратиться к другому его тексту. Мы можем предположить — и это даже то, на что он сам намекает, — что он неспроста выступает в качестве антианалитического эпистемолога.
Il n'a pas fait l'expérience de la psychanalyse sous les formes d'une analyse mais il a rencontré Adler. C'était en 1918. Il avait, si je ne me trompe, dix-sept ans. Il va donc voir Adler pour lui parler d'un cas d'enfant, et Adler lui explique le cas. Ca a été décisif: Karl Popper n'a pu plus jamais encaisser la psychanalyse! Adler lui explique le cas en termes de complexe d'infériorité, alors, dit Popper, qu'il n'avait même pas vu l'enfant. C'est un piège, un piège de Popper. Il soumet le cas pour avis à Adler, et ensuite il lui reproche d'opiner. Puis, légèrement sous le coup, Popper demande à Adler comment il peut être si sûr de lui, et Adler lui répond: "C'est à cause de mon expérience d'un millier de cas." Et Popper lui dit: "Et avec celui-ci, je suppose, ça fera mille et un."
Он не проходил анализ, но он встречал Адлера. Это было в 1918 году. Было ему, если не ошибаюсь, семнадцать лет. Поэтому он идет к Адлеру, чтобы рассказать ему о детском случае, и Адлер дает ему комментарий к случаю. Это было решающим: Карл Поппер больше никогда не сможет заниматься психоанализом! Адлер объясняет ему этот случай комплексом неполноценности, хотя, по словам Поппера, он даже не видел ребенка. Это оказалось ловушкой для Поппера. Он представил случай Адлеру, чтобы узнать его мнение, а затем упрекнул его за это. Затем, слегка потрясенный, Поппер спрашивает Адлера, как он может быть так уверен в себе, и Адлер отвечает: «Это из-за моего опыта в тысячах случаев». И Поппер сказал: «А с этим, я думаю, будет тысяча и один».
Eh bien, tout est là! Tout est dans cette anecdote. Toute l'épistémologie de Popper tient dans ce dialogue avec Adler. Il fait en effet valoir qu'on interprète le cas sur la base de l'expérience précédente, qu'on peut tenir ainsi longtemps la route, et que c'est tellement vérifiable que précisément ça ne prouve rien. Popper, il est devenu Sir Karl Popper, parce qu'il a tenu ferme à ça, au fait qu'être vérifiable ne prouve rien. C'est la base de son épistémologie. C'est ce qu'il va répéter, sous des formes diverses, pendant soixante ans. Ca lui a d'ailleurs permis de se mettre au travail très vite. Dans ses vingt ans déjà, il construisait une logique épistémologique, une logique de la connaissance scientifique sur cette base. Cette base, il l'a évidemment complétée. Il l'a complétée en disant que, par contre, falsifier, réfuter, prouve quelque chose. Ça prouve que non. C'est le mérite de Popper de tenir qu'on ne peut jamais prouver que non. C'est un esprit logique.
Ну, вот и все! Вот и вся история. Вся эпистемология Поппера содержится в этом диалоге с Адлером. В сущности, он утверждает, что мы интерпретируем случай на основе предыдущего опыта, что таким образом мы можем долго идти таким путем и это настолько верифицируемо, что ничего не доказывает. Поппер, стал сэром Карлом Поппером, потому что твердо придерживался того факта, что возможность верификации ничего не доказывает. Это основа его эпистемологии. Это то, что он будет повторять в различных формах в течение шестидесяти лет. Это также позволило ему очень быстро приступить к работе. Уже в свои 20 лет он построил на основе этого эпистемологическую логику, логику научного познания. Эту основу он, очевидно, дополнил сказав, что, с другой стороны, фальсификация, опровержение, кое-что доказывает. Она доказывает отсутствие. Заслуга Поппера состоит в том, что он считает, что никогда нельзя доказать отсутствие. Это дух логики.
Nous sommes tout à fait en mesure de saisir ce qu'il avance là, ne serait-ce qu'à travers le rappel de la quantification que j'ai fait au début de cette année. Entre la vérification et la réfutation, il y a, en effet, une asymétrie. Ça peut vous apparaître de la façon la plus simple. Comment puis-je poser une proposition universelle s'agissant d'un ensemble infini? Je dis infini, parce que dans le cas du fini, ce n'est pas compliqué. Dans le cas du fini, je peux prendre un à un les termes des éléments en question et les vérifier. Quand je veux savoir si ces termes ont, par exemple, la propriété F, je les prends l'un après l'autre et je teste. Je suis là dans le cadre des sciences expérimentales. Si j'ai réalisé l'exhaustion de cet ensemble, je peux alors écrire que pour tout x, F de x.
Мы вполне можем понять, что он продвигает, хотя бы через упоминание о количественной оценке, которое я сделал в начале этого года. Между верификацией и опровержением действительно существует асимметрия. Это может показаться вам самым простым способом. Как я могу сформулировать общее суждение о бесконечном множестве? Я говорю бесконечное, потому что в случае конечного это несложно. В случае конечного я могу взять условия рассматриваемых элементов по одному и проверить их. Когда я хочу узнать, обладают ли эти термины, например, свойством F, я беру их один за другим и проверяю. Я нахожусь здесь в контексте экспериментальных наук. Если я достиг полноты этого множества, то могу написать, что для всех x, F от x.
Поэтому я интересуюсь эпистемологией, которая как раз не оставляет места для психоанализа. Есть эталонный эпистемолог, которого я здесь уже называл, так как о нем нам постоянно напоминают, и это несмотря на то, что его темы не первой свежести, а относятся к 1920-м годам. Я хочу сказать о Карле Поппере, ставшем основной силой Англии. Карл Поппер сам рассказывает о роли психоанализа в его призвании. Надо сказать, что он был венцем. Поэтому он был в авангарде, и можно сказать, что Фрейд был для него учителем в негативном смысле. Настолько негативном, что он имел наглость не упомянуть имя Фрейда в своей автобиографии, которая называется «Бесконечные поиски». Между двумя войнами, Карл Поппер был молодым венцем и Фрейд, разумеется, не мог от него ускользнуть. Чтобы убедиться, что он сталкивался с психоанализом, мы должны обратиться к другому его тексту. Мы можем предположить — и это даже то, на что он сам намекает, — что он неспроста выступает в качестве антианалитического эпистемолога.
Il n'a pas fait l'expérience de la psychanalyse sous les formes d'une analyse mais il a rencontré Adler. C'était en 1918. Il avait, si je ne me trompe, dix-sept ans. Il va donc voir Adler pour lui parler d'un cas d'enfant, et Adler lui explique le cas. Ca a été décisif: Karl Popper n'a pu plus jamais encaisser la psychanalyse! Adler lui explique le cas en termes de complexe d'infériorité, alors, dit Popper, qu'il n'avait même pas vu l'enfant. C'est un piège, un piège de Popper. Il soumet le cas pour avis à Adler, et ensuite il lui reproche d'opiner. Puis, légèrement sous le coup, Popper demande à Adler comment il peut être si sûr de lui, et Adler lui répond: "C'est à cause de mon expérience d'un millier de cas." Et Popper lui dit: "Et avec celui-ci, je suppose, ça fera mille et un."
Он не проходил анализ, но он встречал Адлера. Это было в 1918 году. Было ему, если не ошибаюсь, семнадцать лет. Поэтому он идет к Адлеру, чтобы рассказать ему о детском случае, и Адлер дает ему комментарий к случаю. Это было решающим: Карл Поппер больше никогда не сможет заниматься психоанализом! Адлер объясняет ему этот случай комплексом неполноценности, хотя, по словам Поппера, он даже не видел ребенка. Это оказалось ловушкой для Поппера. Он представил случай Адлеру, чтобы узнать его мнение, а затем упрекнул его за это. Затем, слегка потрясенный, Поппер спрашивает Адлера, как он может быть так уверен в себе, и Адлер отвечает: «Это из-за моего опыта в тысячах случаев». И Поппер сказал: «А с этим, я думаю, будет тысяча и один».
Eh bien, tout est là! Tout est dans cette anecdote. Toute l'épistémologie de Popper tient dans ce dialogue avec Adler. Il fait en effet valoir qu'on interprète le cas sur la base de l'expérience précédente, qu'on peut tenir ainsi longtemps la route, et que c'est tellement vérifiable que précisément ça ne prouve rien. Popper, il est devenu Sir Karl Popper, parce qu'il a tenu ferme à ça, au fait qu'être vérifiable ne prouve rien. C'est la base de son épistémologie. C'est ce qu'il va répéter, sous des formes diverses, pendant soixante ans. Ca lui a d'ailleurs permis de se mettre au travail très vite. Dans ses vingt ans déjà, il construisait une logique épistémologique, une logique de la connaissance scientifique sur cette base. Cette base, il l'a évidemment complétée. Il l'a complétée en disant que, par contre, falsifier, réfuter, prouve quelque chose. Ça prouve que non. C'est le mérite de Popper de tenir qu'on ne peut jamais prouver que non. C'est un esprit logique.
Ну, вот и все! Вот и вся история. Вся эпистемология Поппера содержится в этом диалоге с Адлером. В сущности, он утверждает, что мы интерпретируем случай на основе предыдущего опыта, что таким образом мы можем долго идти таким путем и это настолько верифицируемо, что ничего не доказывает. Поппер, стал сэром Карлом Поппером, потому что твердо придерживался того факта, что возможность верификации ничего не доказывает. Это основа его эпистемологии. Это то, что он будет повторять в различных формах в течение шестидесяти лет. Это также позволило ему очень быстро приступить к работе. Уже в свои 20 лет он построил на основе этого эпистемологическую логику, логику научного познания. Эту основу он, очевидно, дополнил сказав, что, с другой стороны, фальсификация, опровержение, кое-что доказывает. Она доказывает отсутствие. Заслуга Поппера состоит в том, что он считает, что никогда нельзя доказать отсутствие. Это дух логики.
Nous sommes tout à fait en mesure de saisir ce qu'il avance là, ne serait-ce qu'à travers le rappel de la quantification que j'ai fait au début de cette année. Entre la vérification et la réfutation, il y a, en effet, une asymétrie. Ça peut vous apparaître de la façon la plus simple. Comment puis-je poser une proposition universelle s'agissant d'un ensemble infini? Je dis infini, parce que dans le cas du fini, ce n'est pas compliqué. Dans le cas du fini, je peux prendre un à un les termes des éléments en question et les vérifier. Quand je veux savoir si ces termes ont, par exemple, la propriété F, je les prends l'un après l'autre et je teste. Je suis là dans le cadre des sciences expérimentales. Si j'ai réalisé l'exhaustion de cet ensemble, je peux alors écrire que pour tout x, F de x.
Мы вполне можем понять, что он продвигает, хотя бы через упоминание о количественной оценке, которое я сделал в начале этого года. Между верификацией и опровержением действительно существует асимметрия. Это может показаться вам самым простым способом. Как я могу сформулировать общее суждение о бесконечном множестве? Я говорю бесконечное, потому что в случае конечного это несложно. В случае конечного я могу взять условия рассматриваемых элементов по одному и проверить их. Когда я хочу узнать, обладают ли эти термины, например, свойством F, я беру их один за другим и проверяю. Я нахожусь здесь в контексте экспериментальных наук. Если я достиг полноты этого множества, то могу написать, что для всех x, F от x.
Mais précisément, ça ne vaut pas pour les connaissances qui dépendent de l'expérience sans aucun postulat autre que celui du temps. Si je peux faire le test pour hier, je ne peux pas le faire pour demain. Par là, toute connaissance qui a rapport à l'expérience, a affaire à un ensemble infini. Que ça a été comme ça hier, ne m'assure pas que ça sera comme ça demain. C'est la question la plus fondamentale de toute cette épistémologie. C'est la question qui a vraiment commencé la pensée moderne. C'est la question de Hume, philosophe anglais de la fin du XIXe siècle. Qu'on puisse savoir que demain sera pareil qu'hier, ça lui faisait problème. Il demandait au nom de quoi. C'est une question à laquelle, nous aussi, nous nous affrontons.
Но как раз это не относится к знанию, которое зависит от опыта без какого-либо другого постулата, кроме временного. Если я могу исследовать то, что было вчера, я не могу сделать это для завтра. Таким образом, любое знание, имеющее отношение к опыту, имеет дело с бесконечным множеством. То, как было вчера, не гарантирует мне, что так будет завтра. Это фундаментальный вопрос всей эпистемологии. Это вопрос, положивший начало современной мысли, вопрос Юма, английского философа конца XIX века. Возможность знать, что завтра будет таким же, как вчера, была для него проблемой. От задавался вопросом - с какой стати. Это вопрос, с которым мы тоже сталкиваемся.
Alors, comment peut-on arriver à ce ∀ x. F x, quand on ne peut pas prendre tous les termes sur lesquels on veut dire ça? On peut en prendre certains. On peut toujours en prendre certains quand on fait des expériences, des tests, mais on ne peut pas les prendre tous. Toute la question est alors de savoir qu'est-ce qui nous autorise à passer de propositions qui sont toujours particulières à une proposition universelle, si on admet par exemple que les lois de la nature sont des propositions universelles. La loi de la gravitation ou la loi de la conservation de l'énergie sont des lois universelles. Est-ce que c'est de constater qu'il existe un x pour F de x qui nous permet de passer au pour tout x?
Как же мы можем прийти к ∀x. Fx, если мы не можем брать все термины, по отношению, к которым мы хотим это сказать? Мы можем взять некоторые из них. Мы всегда можем взять некоторые из них, когда проводим эксперименты, тесты, но мы не можем взять их все. Таким образом, вопрос состоит в том, чтобы узнать, что позволяет нам переходить от пропозиций (суждений), которые всегда являются частными, к суждениям общим, если мы допускаем, например, что законы природы являются общими суждениями. Закон всемирного тяготения или закон сохранения энергии являются общими законами. Стоит ли отметить, Ǝx. Fx, что которое позволяет нам перейти к любому x? К ∀x, Fx?
Vous savez bien que non. Vous savez qu'peut avoir un univers F où il peut y avoir une infinité de traits verticaux mais où il peut y avoir aussi des traits qui ne le sont pas.
Но как раз это не относится к знанию, которое зависит от опыта без какого-либо другого постулата, кроме временного. Если я могу исследовать то, что было вчера, я не могу сделать это для завтра. Таким образом, любое знание, имеющее отношение к опыту, имеет дело с бесконечным множеством. То, как было вчера, не гарантирует мне, что так будет завтра. Это фундаментальный вопрос всей эпистемологии. Это вопрос, положивший начало современной мысли, вопрос Юма, английского философа конца XIX века. Возможность знать, что завтра будет таким же, как вчера, была для него проблемой. От задавался вопросом - с какой стати. Это вопрос, с которым мы тоже сталкиваемся.
Alors, comment peut-on arriver à ce ∀ x. F x, quand on ne peut pas prendre tous les termes sur lesquels on veut dire ça? On peut en prendre certains. On peut toujours en prendre certains quand on fait des expériences, des tests, mais on ne peut pas les prendre tous. Toute la question est alors de savoir qu'est-ce qui nous autorise à passer de propositions qui sont toujours particulières à une proposition universelle, si on admet par exemple que les lois de la nature sont des propositions universelles. La loi de la gravitation ou la loi de la conservation de l'énergie sont des lois universelles. Est-ce que c'est de constater qu'il existe un x pour F de x qui nous permet de passer au pour tout x?
Как же мы можем прийти к ∀x. Fx, если мы не можем брать все термины, по отношению, к которым мы хотим это сказать? Мы можем взять некоторые из них. Мы всегда можем взять некоторые из них, когда проводим эксперименты, тесты, но мы не можем взять их все. Таким образом, вопрос состоит в том, чтобы узнать, что позволяет нам переходить от пропозиций (суждений), которые всегда являются частными, к суждениям общим, если мы допускаем, например, что законы природы являются общими суждениями. Закон всемирного тяготения или закон сохранения энергии являются общими законами. Стоит ли отметить, Ǝx. Fx, что которое позволяет нам перейти к любому x? К ∀x, Fx?
Vous savez bien que non. Vous savez qu'peut avoir un univers F où il peut y avoir une infinité de traits verticaux mais où il peut y avoir aussi des traits qui ne le sont pas.
Вы прекрасно знаете, что нет. Вы знаете, что у нас может быть универсум F, где может быть бесконечное количество вертикальных черт, но где также могут быть черты которые ими не являются.
On peut donc toujours supposer que d'une infinité de F, on manque toujours ceux qui ne sont pas F. On peut vérifier tant qu'on veut Fx, mais on ne peut jamais poser en toute certitude que pour tout x, F de x ( ∀ x. F x) . Peut-être que l'univers est avec des traits verticaux,
mais peut-être aussi qu'il est avec des traits horizontaux:
Il peut y avoir encore un certain nombre de données cachées, pas encore testées, qui nous réservent une surprise.
Поэтому мы всегда можем предположить, что из бесконечного числа F нам всегда не хватает тех, которые F не являются. Мы можем сколько угодно проверять F от x, но мы никогда не можем с полной уверенностью утверждать, что для всех x F от x (∀x. Fx). Может быть, универсум состоит из вертикальных линий,
Поэтому мы всегда можем предположить, что из бесконечного числа F нам всегда не хватает тех, которые F не являются. Мы можем сколько угодно проверять F от x, но мы никогда не можем с полной уверенностью утверждать, что для всех x F от x (∀x. Fx). Может быть, универсум состоит из вертикальных линий,
а, может быть, и из горизонтальных.
Там может быть еще ряд скрытых данных, еще не проверенных, которые нас удивят.
Donc, logiquement, il n'est pas question de passer d'une particulière à une universelle. Il n'est pas question d'extrapoler. C'est là que l'on voit la force du contre-exemple: vérifiez Fx tant que vous voulez, ça ne prouve rien au niveau de l'universelle. Par contre, si vous tombez sur il existe un x tel que non F de x, vous êtes sauvé. Vous êtes sauvé parce que ça prouve quelque chose. Ca prouve qu'il n'est pas vrai que pour tout x, F de x. Vous avez alors le droit de tirer la conclusion qui est.
Итак, логически не стоит вопрос о переходе от частного к общему. Об обобщении не может быть и речи. Вот где мы видим силу противоречащего примера ∃x ~ Fx: проверяйте F от x сколько угодно, это ничего не доказывает на уровне общего. С другой стороны, если вы встретите такой х, что не является F от х,
Donc, logiquement, il n'est pas question de passer d'une particulière à une universelle. Il n'est pas question d'extrapoler. C'est là que l'on voit la force du contre-exemple: vérifiez Fx tant que vous voulez, ça ne prouve rien au niveau de l'universelle. Par contre, si vous tombez sur il existe un x tel que non F de x, vous êtes sauvé. Vous êtes sauvé parce que ça prouve quelque chose. Ca prouve qu'il n'est pas vrai que pour tout x, F de x. Vous avez alors le droit de tirer la conclusion qui est.
Итак, логически не стоит вопрос о переходе от частного к общему. Об обобщении не может быть и речи. Вот где мы видим силу противоречащего примера ∃x ~ Fx: проверяйте F от x сколько угодно, это ничего не доказывает на уровне общего. С другой стороны, если вы встретите такой х, что не является F от х,
вы спасены. Вы спасены, потому что это что-то доказывает. Это доказывает, что неверно, что для всех x, F от x, (∀x. Fx). Тогда вы имеете право сделать такой вывод: ~ ∀x. Fx.
Cela, c'est toute l'épistémologie de Popper. Cette épistémologie tient seulement à ceci, que de la vérité d'une particulière, vous ne pouvez pas tirer la vérité de l'universelle. Vous pouvez, par contre, en tirer la fausseté de l'universelle. Ca se fait en utilisant la figure logique du modus tollens. C'est vraiment là le coeur de l'intuition de Popper. Ca fait qu'il a une vue de la science qui est, il faut le dire, assez distrayante: on n'est jamais, s'agissant de la science, dans la vérité. Aucune des lois de la nature, découvertes ou à découvrir, ne sont vraies. On est toujours en instance de réfutation.
Вот и вся эпистемология Поппера. Эта эпистемология заключается лишь в том, что из истины частного нельзя вывести истину общего. С другой стороны, вы можете вывести из этого ложность общего. Это делается с помощью логической фигуры modus tollens. [Прим. перев.: рассуждение от противного (латинское modus tollendo tollens означает «путь исключения исключением»]. Именно в этом заключается сердце интуиции Поппера. Это приводит к взгляду на науку, который, надо сказать, весьма занимателен: когда дело доходит до науки, мы никогда не сталкиваемся с истиной. Ни один из законов природы, открытых или подлежащих открытию, не является истинным. Мы всегда на стадии опровержения.
Ca permet de faire comprendre pourquoi il y a une histoire de la science. Il y a une histoire de la science, parce qu'elle procède par conjectures et réfutations. La science change. Les soi-disantes lois de la nature ne sont qu'en instance de réfutation. C'est d'ailleurs pour ça que Popper appelle son autobiographie Une quête infinie. C'est l'autobiographie de la science elle-même. La valeur est là donnée à l'ouvert, à la science comme discours ouvert.
Это помогает понять, почему существует история науки. История науки существует, потому что она исходит из гипотез и опровержений. Наука меняется. Так называемые законы природы находятся только на стадии опровержения. Вот почему Поппер называет свою автобиографию «Бесконечный поиск». Это автобиография самой науки. Значение здесь придается открытости, науке как открытому дискурсу.
A cet égard, les lois de la nature reposent sur la prévision qu'elles font, tant qu'elles ne sont pas réfutées, qu'on ne trouvera pas ça. Ce qui fait une loi scientifique comme universelle, c'est la prédiction qu'elle comporte que ça, on ne le trouvera pas. Si on le trouve, alors elle est fausse. Ca peut s'écrire ainsi.
В этом отношении законы природы опираются на сделанный ими прогноз, пока они не будут опровергнуты, мы этого не выясним. Что делает научный закон всеобщим, так это прогноз того, что мы его (опровержение) не обнаружим. Если оно найдено, то оно ложно. Это можно написать так. (пропущена запись).
Cette propriété logique minuscule, nous l'avons déjà explorée d'une façon plus subtile avec Lacan. C'est pourtant de cette subtilité logique que Popper tire que la psychanalyse, c'est comme l'astrologie ou l'alchimie. Il en va de même pour lui du marxisme. Du marxisme, il en a eu l'expérience à Vienne sous les espèces de l'austromarxisme. Il ne cache d'ailleurs pas qu'il a été, pendant un temps, un socialiste convaincu. Il en est revenu du fait de son épistémologie.
Мы уже исследовали это небольшое логическое свойство более тонким способом с помощью Лакана. Однако именно из этой логической хитрости Поппер делает вывод, что психоанализ подобен астрологии или алхимии. То же самое можно сказать и о марксизме. Он встретился с марксизмом в Вене в лице австромарксизма. Кроме того, он не скрывает, что какое-то время был убежденным социалистом. Он вернулся обратно из-за своей эпистемологии.
La psychanalyse est donc pour Popper seulement vérifiable. Elle ne produit que des confirmations et, dès lors, elle est irréfutable. Comme le disait Lacan, c'est sa faiblesse, sa faiblesse poppérienne. Il faudrait remarquer que Lacan, tout en se moquant de Popper, en a tenu pleinement compte. Il en a tenu pleinement compte en formulant une loi concernant l'inconscient. C'est une loi qu'il a formulée conformément au réquisit poppérien. Il ne l'a pas formulée sous la forme universelle mais sous la forme d'une particulière existentielle négative. On peut dire que le statut de la psychanalyse se joue sur la formule qu'il n'y a pas de rapport sexuel. Si on met la main sur le rapport sexuel, il n'y a pas la psychanalyse. A cet égard, on pourrait poser que la psychanalyse est réfutable. Elle est même réfutée. Elle est réfutée partout où arrive à exister le rapport sexuel, partout où il arrive à consister. C'est seulement là où il y a du jeu dans le rapport sexuel, et du fait même de cette science abracadabrante qu'est la psychanalyse, qu'on peut s'apercevoir qu'il n'y en a pas. C'est seulement là que la psychanalyse se présente et se propose.
Таким образом, психоанализ для Поппера является лишь верифицируемым. Он производит только утверждения и поэтому неопровержим. Как говорил Лакан, это его слабость, его «попперовская» слабость. Следует отметить, что Лакан, хоть и высмеивал Поппера, полностью принял это во внимание. Он полностью учел это, сформулировав закон, касающийся бессознательного. Он сформулировал этот закон в соответствии с требованием Поппера. Сформулировал не в универсальной форме, а в форме частно-отрицательного экзистенциального суждения. Можно сказать, что статус психоанализа основан на формуле «сексуальных отношений не существует». Если вы коснетесь сексуальных отношений, психоанализа не будет. В этом отношении можно было бы утверждать, что психоанализ является опровержимым. Его даже опровергают. Он опровергается везде, где существуют сексуальные отношения, где бы они ни были. Только там, где есть игра в сексуальные отношения, и благодаря самому факту этой причудливой науки (science abracadabrante), которой является психоанализ, мы можем осознать, что их не существует. Только здесь возникает и предполагается психоанализ.
N'allons pas trop vite et marquons que ce n'est pas la seule formule que Lacan a proposée sous ce mode. Nous avons aussi bien le il n'y a pas d'Autre de l'Autre. Voilà encore une formule qui répond au réquisit poppérien. Je vous ferai remarquer que Popper ne s'est jamais vanté d'être entré dans le cercle logico-positiviste de Vienne. Il était, à cet égard, un franc-tireur, puisqu'il a toujours considéré les réflexions sur le sens comme étant sans intérêt. Il était anti-fregéen, et anti-carnapien aussi bien. Il ne s'est jamais occupé de syntaxe ou de sémantique. Il se plaçait tout à fait à côté de cette épistémologielà, mais il est pourtant, me semble-t-il, un empiriste.
Давайте не будем слишком торопиться и отметим, что это не единственная формула, предложенная Лаканом в этой модальности. У нас также есть «нет Другого Другого». Вот еще одна формула, отвечающая «попперовскому» предположению. Позвольте заметить, что Поппер никогда не хвастался тем, что вступил в логико-позитивистский кружок Вены. В этом отношении он был бунтарем, так как всегда считал размышления о смысле неинтересными. Он был антифрегеанцем, а также антикарнапианцем. Он никогда не беспокоился о синтаксисе или семантике. Он относил себя к эпистемологам, но все же он, как мне кажется, был эмпиристом.
Cela, c'est toute l'épistémologie de Popper. Cette épistémologie tient seulement à ceci, que de la vérité d'une particulière, vous ne pouvez pas tirer la vérité de l'universelle. Vous pouvez, par contre, en tirer la fausseté de l'universelle. Ca se fait en utilisant la figure logique du modus tollens. C'est vraiment là le coeur de l'intuition de Popper. Ca fait qu'il a une vue de la science qui est, il faut le dire, assez distrayante: on n'est jamais, s'agissant de la science, dans la vérité. Aucune des lois de la nature, découvertes ou à découvrir, ne sont vraies. On est toujours en instance de réfutation.
Вот и вся эпистемология Поппера. Эта эпистемология заключается лишь в том, что из истины частного нельзя вывести истину общего. С другой стороны, вы можете вывести из этого ложность общего. Это делается с помощью логической фигуры modus tollens. [Прим. перев.: рассуждение от противного (латинское modus tollendo tollens означает «путь исключения исключением»]. Именно в этом заключается сердце интуиции Поппера. Это приводит к взгляду на науку, который, надо сказать, весьма занимателен: когда дело доходит до науки, мы никогда не сталкиваемся с истиной. Ни один из законов природы, открытых или подлежащих открытию, не является истинным. Мы всегда на стадии опровержения.
Ca permet de faire comprendre pourquoi il y a une histoire de la science. Il y a une histoire de la science, parce qu'elle procède par conjectures et réfutations. La science change. Les soi-disantes lois de la nature ne sont qu'en instance de réfutation. C'est d'ailleurs pour ça que Popper appelle son autobiographie Une quête infinie. C'est l'autobiographie de la science elle-même. La valeur est là donnée à l'ouvert, à la science comme discours ouvert.
Это помогает понять, почему существует история науки. История науки существует, потому что она исходит из гипотез и опровержений. Наука меняется. Так называемые законы природы находятся только на стадии опровержения. Вот почему Поппер называет свою автобиографию «Бесконечный поиск». Это автобиография самой науки. Значение здесь придается открытости, науке как открытому дискурсу.
A cet égard, les lois de la nature reposent sur la prévision qu'elles font, tant qu'elles ne sont pas réfutées, qu'on ne trouvera pas ça. Ce qui fait une loi scientifique comme universelle, c'est la prédiction qu'elle comporte que ça, on ne le trouvera pas. Si on le trouve, alors elle est fausse. Ca peut s'écrire ainsi.
В этом отношении законы природы опираются на сделанный ими прогноз, пока они не будут опровергнуты, мы этого не выясним. Что делает научный закон всеобщим, так это прогноз того, что мы его (опровержение) не обнаружим. Если оно найдено, то оно ложно. Это можно написать так. (пропущена запись).
Cette propriété logique minuscule, nous l'avons déjà explorée d'une façon plus subtile avec Lacan. C'est pourtant de cette subtilité logique que Popper tire que la psychanalyse, c'est comme l'astrologie ou l'alchimie. Il en va de même pour lui du marxisme. Du marxisme, il en a eu l'expérience à Vienne sous les espèces de l'austromarxisme. Il ne cache d'ailleurs pas qu'il a été, pendant un temps, un socialiste convaincu. Il en est revenu du fait de son épistémologie.
Мы уже исследовали это небольшое логическое свойство более тонким способом с помощью Лакана. Однако именно из этой логической хитрости Поппер делает вывод, что психоанализ подобен астрологии или алхимии. То же самое можно сказать и о марксизме. Он встретился с марксизмом в Вене в лице австромарксизма. Кроме того, он не скрывает, что какое-то время был убежденным социалистом. Он вернулся обратно из-за своей эпистемологии.
La psychanalyse est donc pour Popper seulement vérifiable. Elle ne produit que des confirmations et, dès lors, elle est irréfutable. Comme le disait Lacan, c'est sa faiblesse, sa faiblesse poppérienne. Il faudrait remarquer que Lacan, tout en se moquant de Popper, en a tenu pleinement compte. Il en a tenu pleinement compte en formulant une loi concernant l'inconscient. C'est une loi qu'il a formulée conformément au réquisit poppérien. Il ne l'a pas formulée sous la forme universelle mais sous la forme d'une particulière existentielle négative. On peut dire que le statut de la psychanalyse se joue sur la formule qu'il n'y a pas de rapport sexuel. Si on met la main sur le rapport sexuel, il n'y a pas la psychanalyse. A cet égard, on pourrait poser que la psychanalyse est réfutable. Elle est même réfutée. Elle est réfutée partout où arrive à exister le rapport sexuel, partout où il arrive à consister. C'est seulement là où il y a du jeu dans le rapport sexuel, et du fait même de cette science abracadabrante qu'est la psychanalyse, qu'on peut s'apercevoir qu'il n'y en a pas. C'est seulement là que la psychanalyse se présente et se propose.
Таким образом, психоанализ для Поппера является лишь верифицируемым. Он производит только утверждения и поэтому неопровержим. Как говорил Лакан, это его слабость, его «попперовская» слабость. Следует отметить, что Лакан, хоть и высмеивал Поппера, полностью принял это во внимание. Он полностью учел это, сформулировав закон, касающийся бессознательного. Он сформулировал этот закон в соответствии с требованием Поппера. Сформулировал не в универсальной форме, а в форме частно-отрицательного экзистенциального суждения. Можно сказать, что статус психоанализа основан на формуле «сексуальных отношений не существует». Если вы коснетесь сексуальных отношений, психоанализа не будет. В этом отношении можно было бы утверждать, что психоанализ является опровержимым. Его даже опровергают. Он опровергается везде, где существуют сексуальные отношения, где бы они ни были. Только там, где есть игра в сексуальные отношения, и благодаря самому факту этой причудливой науки (science abracadabrante), которой является психоанализ, мы можем осознать, что их не существует. Только здесь возникает и предполагается психоанализ.
N'allons pas trop vite et marquons que ce n'est pas la seule formule que Lacan a proposée sous ce mode. Nous avons aussi bien le il n'y a pas d'Autre de l'Autre. Voilà encore une formule qui répond au réquisit poppérien. Je vous ferai remarquer que Popper ne s'est jamais vanté d'être entré dans le cercle logico-positiviste de Vienne. Il était, à cet égard, un franc-tireur, puisqu'il a toujours considéré les réflexions sur le sens comme étant sans intérêt. Il était anti-fregéen, et anti-carnapien aussi bien. Il ne s'est jamais occupé de syntaxe ou de sémantique. Il se plaçait tout à fait à côté de cette épistémologielà, mais il est pourtant, me semble-t-il, un empiriste.
Давайте не будем слишком торопиться и отметим, что это не единственная формула, предложенная Лаканом в этой модальности. У нас также есть «нет Другого Другого». Вот еще одна формула, отвечающая «попперовскому» предположению. Позвольте заметить, что Поппер никогда не хвастался тем, что вступил в логико-позитивистский кружок Вены. В этом отношении он был бунтарем, так как всегда считал размышления о смысле неинтересными. Он был антифрегеанцем, а также антикарнапианцем. Он никогда не беспокоился о синтаксисе или семантике. Он относил себя к эпистемологам, но все же он, как мне кажется, был эмпиристом.
Il est un empiriste et même un empiriste prenant sa référence à Jung qui, dans le génie de ses vingt ans, a pu poser une difficulté de pensée dont on peut dire qu'elle est vraiment un carrefour et un point-source de la pensée moderne. Ca n'a eu d'ailleurs aucun succès à l'époque. Il a fallu qu'il reprenne ça sous une forme plus digestible, et ça a alors tout de même fait un tonnerre. Ça a fait un tonnerre - il le dit lui-même - à réveiller Kant.
Он был эмпиристом и даже эмпиристом, ссылавшимся на Юнга, который в гениальности своих двадцати лет смог проблематизировать мысль, которую мы можем назвать действительно перекрестком и источником современной мысли. Впрочем, тогда это не имело успеха. Ему пришлось повторить это в более удобоваримой форме, что в итоге вызвало ажиотаж. Как он сам говорит: «Это произвело удар молнии, разбудивший Канта».
Ce point tournant de Jung, quel est-il? Ça tient dans peu de chose. Je ne vais pas l'exposer en détail, mais disons que Popper a raison de dire que cette démonstration est un petit joyau. C'est la démonstration qu'il n'y a pas de raison démonstrative pour que les cas dont nous n'avons pas une expérience, ressemblent à ceux dont nous avons eu l'expérience. C'est la démonstration qu'il n'y a aucune loi générale ou universelle de causalité qui puisse être justifiée par l'expérience. Dans la mesure où on considère que l'expérience seule est le principe d'acceptation des théories, il n'y en a aucune qui puisse, si elle est universelle, être justifiée par l'expérience, et ceci précisément parce que le statut de la loi est justement de transcender l'expérience.
Каков этот поворот к Юнгу? Это не имеет большого значения. Я не буду вдаваться в подробности, но давайте просто скажем, что Поппер прав в том, что это доказательство — маленькое сокровище. Это доказательство того, что нет никакой доказуемой причины полагать, что случаи, относительно которых у нас нет опыта, были похожи на те, в которых у нас есть опыт. Это доказательство того, что не существует общего или универсального закона причинности, который можно было бы подтвердить опытом. Поскольку мы считаем, что только опыт является принципом подтверждения теорий, нет ни одной, которая могла бы, если бы она была универсальной, быть оправдана опытом, и это именно потому, что статусом закона обладает выход за пределы опыта.
C'est ce que Popper admet complètement. A cet égard, c'est un fils de Jung, et c'est là qu'il introduit son truc de la falsifiabilité. Il pose donc que la vérité d'une théorie ne peut pas être inférée à partir de données empiriques mais que la fausseté d'une théorie peut l'être, et que cette inférence-là est purement déductible. Nous sommes bien là au niveau d'une démonstration.
Это Поппер вполне допускает. В этом отношении он является преемником Юнга, и именно здесь он вводит фальсифицируемость. Поэтому он утверждает, что истинность теории не может быть выведена из эмпирических данных, но ложность теории может быть выведена, и что этот вывод является чисто дедуктивным. Мы находимся на уровне доказательства.
Le petit joyau de Jung, il faut voir qu'il a mis à mal cette notion de la causalité que, par tous les biais, Lacan reconstruit à sa façon. Il n'évoque pas l'objet a dans sa fonction de cause du désir, sans impliquer que ça comporte révision de la catégorie de la cause. Vous retrouvez sans cesse, dans les écrits de Lacan, ce rappel de la difficulté de la catégorie de la causalité. La démonstration de Jung, c'est qu'il n'y a pas de lien analytique entre la cause et l'effet. Par quelque biais que l'on prenne la définition du statut de ce dont on veut faire cause, on ne peut en tirer l'effet d'aucune déduction. Le fait que le soleil se soit levé ce matin, ne démontre pas qu'il se lèvera demain. Cet argument reste sous cette forme dans la mémoire des potaches. C'est, il faut le dire, un argument renversant. Il faudrait se demander pourquoi on ne l'a pas trouvé avant, même si on en voit des traces chez Sextus Empiricus. Ca tient à une raison fondamentale qui tient au statut du signe, comme Michel Foucault l'a lui-même souligné. Je reviendrai là-dessus.
Маленькое сокровище Юнга, нужно заметить, в том, что он доказал несостоятельность представления о причинности, которое Лакан реконструирует по-своему во всех отношениях. Он не затрагивает объект а в связи с его функцией причины желания без пересмотра категории причинности. В письменных трудах Лакана вы постоянно сталкиваетесь с напоминанием о сложности категории причинности. Доказательство Юнга состоит в том, что между причиной и следствием нет аналитической связи. Независимо от того, каким образом мы определяем статус того, что мы хотим сделать причиной, мы не можем извлечь из этого какой-либо вывод. Тот факт, что сегодня утром взошло солнце, не доказывает, что оно взойдет завтра. Такой аргумент для школьников. Это, надо сказать, ошеломляющий аргумент. Можно было бы задаться вопросом, почему он не был найден раньше, даже если мы видим его следы у Секста Эмпирика. Это связано с фундаментальным основанием, относящейся к статусу знака, как в свою очередь подчеркивал Мишель Фуко. Я вернусь к этому.
Disons donc que c'est un point tournant d'où émerge la construction de Kant, la dimension transcendantale, pour refonder la liaison de la cause et de l'effet, pour refonder des liaisons synthétiques qui puissent tenir la route là où Jung les a dénouées.
Давайте скажем, что это поворотный пункт, из которого возникает конструкция Канта, трансцендентальное измерение, чтобы заново установить связь между причиной и следствием, заново установить искусственные связи, которые могли бы иметь смысл там, где Юнг их разорвал.
Et puis, du temps de notre XXe siècle, pour ceux qui s'en sont souciés, c'est-à-dire pas les savants mais les épistémologues, ça a conduit à essayer une logique inductive. C'est ce qu'a fait Carnap. La logique inductive, c'est celle qui essaye de fonder tout de même cette déduction invalide du point de vue strictement formel.
И затем, в XX веке, для тех, кому это было важно, то есть не для ученых, а для эпистемологов, это привело к обращению к индуктивной логике. Именно так поступил Карнап. Индуктивная логика пытается все-таки обосновать этот неверный вывод со строго формальной точки зрения.
Он был эмпиристом и даже эмпиристом, ссылавшимся на Юнга, который в гениальности своих двадцати лет смог проблематизировать мысль, которую мы можем назвать действительно перекрестком и источником современной мысли. Впрочем, тогда это не имело успеха. Ему пришлось повторить это в более удобоваримой форме, что в итоге вызвало ажиотаж. Как он сам говорит: «Это произвело удар молнии, разбудивший Канта».
Ce point tournant de Jung, quel est-il? Ça tient dans peu de chose. Je ne vais pas l'exposer en détail, mais disons que Popper a raison de dire que cette démonstration est un petit joyau. C'est la démonstration qu'il n'y a pas de raison démonstrative pour que les cas dont nous n'avons pas une expérience, ressemblent à ceux dont nous avons eu l'expérience. C'est la démonstration qu'il n'y a aucune loi générale ou universelle de causalité qui puisse être justifiée par l'expérience. Dans la mesure où on considère que l'expérience seule est le principe d'acceptation des théories, il n'y en a aucune qui puisse, si elle est universelle, être justifiée par l'expérience, et ceci précisément parce que le statut de la loi est justement de transcender l'expérience.
Каков этот поворот к Юнгу? Это не имеет большого значения. Я не буду вдаваться в подробности, но давайте просто скажем, что Поппер прав в том, что это доказательство — маленькое сокровище. Это доказательство того, что нет никакой доказуемой причины полагать, что случаи, относительно которых у нас нет опыта, были похожи на те, в которых у нас есть опыт. Это доказательство того, что не существует общего или универсального закона причинности, который можно было бы подтвердить опытом. Поскольку мы считаем, что только опыт является принципом подтверждения теорий, нет ни одной, которая могла бы, если бы она была универсальной, быть оправдана опытом, и это именно потому, что статусом закона обладает выход за пределы опыта.
C'est ce que Popper admet complètement. A cet égard, c'est un fils de Jung, et c'est là qu'il introduit son truc de la falsifiabilité. Il pose donc que la vérité d'une théorie ne peut pas être inférée à partir de données empiriques mais que la fausseté d'une théorie peut l'être, et que cette inférence-là est purement déductible. Nous sommes bien là au niveau d'une démonstration.
Это Поппер вполне допускает. В этом отношении он является преемником Юнга, и именно здесь он вводит фальсифицируемость. Поэтому он утверждает, что истинность теории не может быть выведена из эмпирических данных, но ложность теории может быть выведена, и что этот вывод является чисто дедуктивным. Мы находимся на уровне доказательства.
Le petit joyau de Jung, il faut voir qu'il a mis à mal cette notion de la causalité que, par tous les biais, Lacan reconstruit à sa façon. Il n'évoque pas l'objet a dans sa fonction de cause du désir, sans impliquer que ça comporte révision de la catégorie de la cause. Vous retrouvez sans cesse, dans les écrits de Lacan, ce rappel de la difficulté de la catégorie de la causalité. La démonstration de Jung, c'est qu'il n'y a pas de lien analytique entre la cause et l'effet. Par quelque biais que l'on prenne la définition du statut de ce dont on veut faire cause, on ne peut en tirer l'effet d'aucune déduction. Le fait que le soleil se soit levé ce matin, ne démontre pas qu'il se lèvera demain. Cet argument reste sous cette forme dans la mémoire des potaches. C'est, il faut le dire, un argument renversant. Il faudrait se demander pourquoi on ne l'a pas trouvé avant, même si on en voit des traces chez Sextus Empiricus. Ca tient à une raison fondamentale qui tient au statut du signe, comme Michel Foucault l'a lui-même souligné. Je reviendrai là-dessus.
Маленькое сокровище Юнга, нужно заметить, в том, что он доказал несостоятельность представления о причинности, которое Лакан реконструирует по-своему во всех отношениях. Он не затрагивает объект а в связи с его функцией причины желания без пересмотра категории причинности. В письменных трудах Лакана вы постоянно сталкиваетесь с напоминанием о сложности категории причинности. Доказательство Юнга состоит в том, что между причиной и следствием нет аналитической связи. Независимо от того, каким образом мы определяем статус того, что мы хотим сделать причиной, мы не можем извлечь из этого какой-либо вывод. Тот факт, что сегодня утром взошло солнце, не доказывает, что оно взойдет завтра. Такой аргумент для школьников. Это, надо сказать, ошеломляющий аргумент. Можно было бы задаться вопросом, почему он не был найден раньше, даже если мы видим его следы у Секста Эмпирика. Это связано с фундаментальным основанием, относящейся к статусу знака, как в свою очередь подчеркивал Мишель Фуко. Я вернусь к этому.
Disons donc que c'est un point tournant d'où émerge la construction de Kant, la dimension transcendantale, pour refonder la liaison de la cause et de l'effet, pour refonder des liaisons synthétiques qui puissent tenir la route là où Jung les a dénouées.
Давайте скажем, что это поворотный пункт, из которого возникает конструкция Канта, трансцендентальное измерение, чтобы заново установить связь между причиной и следствием, заново установить искусственные связи, которые могли бы иметь смысл там, где Юнг их разорвал.
Et puis, du temps de notre XXe siècle, pour ceux qui s'en sont souciés, c'est-à-dire pas les savants mais les épistémologues, ça a conduit à essayer une logique inductive. C'est ce qu'a fait Carnap. La logique inductive, c'est celle qui essaye de fonder tout de même cette déduction invalide du point de vue strictement formel.
И затем, в XX веке, для тех, кому это было важно, то есть не для ученых, а для эпистемологов, это привело к обращению к индуктивной логике. Именно так поступил Карнап. Индуктивная логика пытается все-таки обосновать этот неверный вывод со строго формальной точки зрения.
«a revient à se demander à partir de combien d'expériences vérifiées, on peut quand même poser l'universelle. Ca occupe tout un pan de l'épistémologie contemporaine anglo-saxonne. La logique inductive, c'est d'arriver plus ou moins à justifier qu'on puisse poser l'universelle à partir du succès d'une expérimentation. Ça donne, par exemple, une théorie des degrés de confirmation. Ça exploite la théorie des probabilités. Je ne développerai pas ce point. Il y a une bonne étude qui a été faite récemment sur ces logiques inductives, et qui se termine par un constat d'échec.
Это вопрос о том, сколько проверенных экспериментов необходимо для установления универсальности. Это занимает целый раздел современной англосаксонской эпистемологии. Индуктивная логика заключается в том, чтобы более или менее обосновать, что можно постулировать универсальное из удачного эксперимента. Это дает, например, теорию степеней подтверждения. Она использует теорию вероятностей. Я не буду развивать эту тему. Недавно было проведено хорошее исследование этих индуктивных логик, которое закончилось неудачей.
Pour résumer, disons qu'il y a le transcendantal, l'inductif, et le falsifiable avec Popper. Et la psychanalyse là-dedans? C'est la question que nous traitons cette année avec les structures quadripartites. Si je me suis mis à relire les épistémologues, c'est en raison du fil que je suis ici avec ces structures quadripartites chez Lacan, et avec ce que le point de vue de la structure comporte pour nous dans cette difficulté de l'universelle et de la particulière. Est-ce que les structures - c'est la question que Popper ou Carnap poserait - sont des universaux? La question mérite d'être posée. Est-ce que le diagnostic structural fonctionne comme le pour tout x, F de x?
Подводя итог, скажем, что у Поппера существует трансцендентальное, индуктивное и фальсифицируемое. А как насчет психоанализа? Именно этот вопрос мы рассматриваем в этом году в связи с четырехчастными структурами. Если я начал перечитывать эпистемологов, то это из-за связи, которую я прослеживаю между четырехчастными структурами Лакана, и с тем, что для нас содержится в структурной точке зрения на сложности общего и частного. Являются ли структуры — это вопрос, который задали бы Поппер или Карнап — универсалиями? Вопрос заслуживает того, чтобы его задали. Функционирует ли структурная диагностика так же, как и для всех x, F из x?
Disons tout de suite que la structure est un néo-universel. C'est un néo-universel ne serait-ce que parce que ça ne nous permet pas de faire l'impasse sur le particulier. Le problème, c'est que nos structures ne nous permettent nullement le chemin inverse qui serait pourtant ici tout à fait tenable. Il faut précisément et soigneusement opposer nos structures et nos constructions. C'est ce que comporte la phrase de Lacan: "Une structure quadripartite est depuis l'inconscient toujours exigible dans la construction d'une ordonnance subjective." On peut admettre que nos constructions en analyse sont des conjectures, des conjonctures qui peuvent même être variables. Ces conjectures, nous les édifions comme supports de l'interprétation. Cette interprétation, nous n'allons pas en faire un test. Nous n'allons pas en faire un test pour vérifier ou infirmer notre conjecture. Nous serions d'ailleurs bien en peine de le faire, puisque nos interprétations, précisément quand elles portent, ne laissent pas le sujet le même qu'auparavant. Nos constructions sont variables, et elles sont risquées. Elles peuvent même être faites à la six quatre deux. C'est vraiment fabriqué de bric et de broc. Les exposés cliniques que nous multiplions sont des constructions. Il n'y a pas à leur retirer ce statut. Ce sont des conjectures.
Сразу скажем, что структура неоуниверсальна. Она неоуниверсальна хотя бы потому, что не позволяет нам зайти в тупик в отношении частного. Проблема в том, что наши структуры никак не позволяют нам пойти обратным путем, который был бы здесь вполне уместен. Наши структуры и наши конструкции должны быть тщательно противопоставлены друг другу. Вот что влечет за собой фраза Лакана: «Четырехчастная структура с бессознательным всегда причитается в конструкции субъективной упорядоченности». Мы можем признать, что наши построения в анализе являются предположениями, конъюнкциями, которые могут быть даже переменными. Мы строим эти гипотезы в качестве опор для интерпретации. Эту интерпретацию мы не собираемся проверять. Мы не собираемся проверять ее, чтобы подтвердить или опровергнуть нашу гипотезу. Кроме того, нам было бы очень трудно сделать это, так как наши интерпретации, именно тогда, когда они производят эффект, не оставляют субъекта таким же, как прежде. Наши конструкции изменчивы и они рискованны. Они даже могут быть сделаны кое-как. Они действительно собраны отовсюду понемногу. Клинические презентации, которые мы делаем, — это конструкции. Нет необходимости отнимать у них этот статус. Это предположения.
Seulement, tout n'est pas conjecture dans la psychanalyse. Ce qui n'est pas une conjecture, c'est le quadripartite. Pour nous, en effet, la structure est dans le réel. La structure, le savoir, le signifiant, sont dans le réel. C'est même par là que nous pouvons approcher les choses tout autrement que Popper et les empiristes. Ce sont bel et bien des empiristes, et la façon dont ils définissent la science n'a rien à faire avec notre épistémologie à nous, qui définit au contraire la science par la reconnaissance de ce qu'il y a du savoir, du signifiant, de la structure, dans le réel. Ca nous conduit même à homologuer la science et la psychose. Nous pouvons dire, avec Freud rallongé de Lacan, que ce qui est forclos du symbolique dans la psychose, passe dans le réel.
Но не все в психоанализе является предположением. Что не является гипотезой, так это четырехчастность. Для нас, по сути, структура находится в реальном. Структура, знание, означающее находятся в реальном. Именно благодаря этому мы можем подходить к вещам совершенно иначе, чем Поппер и эмпирики. Они действительно эмпирики, и то, как они определяют науку, не имеет ничего общего с нашей собственной эпистемологией, которая, напротив, определяет науку через признание того, что есть знание, означающее, структура в реальном. Это даже приводит нас к гомологичности науки и психоза. С помощью лакановского продолжения Фрейда, мы можем сказать, что то, что отбрасывается в символическом в психозе, переходит в реальное.
Comment le signifiant scientifique passe-t-il dans le réel? Nous mettons en cause - c'est régulier chez Lacan - une Verwerfung, une forclusion du sujet de la science. C'est une position strictement non empirique. L'empirisme logique nie cela, et c'est pourquoi il a affaire ou à des conjectures hypothétiques toujours en instance - ce qui ne peut apparaître vraisemblable à personne s'agissant de la loi de la gravitation - ou à cette confirmation, elle-même toujours en instance, d'obtenir un degré supérieur.
Как научное означающее переходит в реальное? Мы ставим под вопрос — это закономерно для Лакана — Verwerfung, отбрасывание субъекта науки. Это строго неэмпирическая позиция. Логический эмпиризм отрицает это, и поэтому он должен иметь дело либо с гипотетическими догадками, которые все еще находятся на стадии рассмотрения — то, что никому не может показаться правдоподобным, когда речь идет о законе тяготения, — либо с самим этим подтверждением, все еще находящимся в процессе получения подтверждения высшей степени
C'est là que prend sa valeur le rappel que fait Lacan, à savoir que c'est le réalisme logique - à entendre, précise-t-il, médiévalement - qui est impliqué dans la science. Au point, dit-il, qu'elle omet de le relever. Notre peine, ajoute-t-il encore, prouve ce réalisme logique - notre peine dans l'analyse. Vous trouvez ce passage dans le numéro 29 d'Ornicar?, page 17. Vous retrouvez ça également dans le numéro 1 de Scilicet, page 51. Vous voyez que je fais comme les scolastiques, j'oppose les occurrences et les contradictions du maître. Je n'ai pas 197 seulement lu les épistémologues, j'ai continué la lecture de Henri de Lubac et de son exégèse médiévale. Lacan dit d'ailleurs, quelque part, que ce qui lui a donné le goût de tout ça, c'est la scolastique, mais qu'il ne le dit pas trop fort, parce qu'on irait s'imaginer des choses.
Именно здесь приобретает значение напоминание, которое делает Лакан, о том, что именно логический реализм, как он поясняет, средневековый, подразумевается в науке. Он подразумевается настолько, говорит Лакан, что наука отказывается сталкиваться с ним. Наша трудность, добавляет он еще раз, доказывает этот логический реализм — наша трудность в анализе. Вы можете найти этот отрывок в № 29 d'Ornicar? на 17 странице. Вы также найдете его в № 1 Scilicet на 51 странице. Вы видите, что я делаю то, что делают схоласты, я выступаю против случайностей и противоречий мэтра. Я не просто читал эпистемологов, я продолжал читать Анри де Любака и его средневековую экзегезу. Кроме того, Лакан говорит, что вкус ко всему этому ему привила схоластика, но он не говорит об этом слишком громко, потому что можно было бы вообразить всякое.
Dans ce Scilicet n∞1, il dit donc de lui-même: "Il se sait, il l'avoue, simplement `réaliste'. Au sens médiéval? croit-il entendre. A le tracer d'un point d'interrogation, c'est la marque qu'il en a trop dit." Il s'agit d'un réalisme logique au sens médiéval. C'est très fort comme position. Le réalisme logique au sens médiéval, c'est ce qui comporte que les universelles ont une réalité. Ca s'oppose au nominalisme où il n'y a de réel que du particulier. Ce n'est pas maintenant que je vais me mettre à opposer Dun Scot, réaliste, à Occam, nominaliste. Je poserai que ce que comporte au minimum le réalisme logique, c'est qu'il y a du savoir dans le réel. Ce n'est pas un réalisme de l'universelle, c'est un réalisme logique de la structure. C'est parce que dans la psychanalyse nous posons qu'il y a du savoir dans le réel, que nous pouvons, de ce réel, en attendre des réponses.
В Scilicet № 1 он так говорит о себе: «Он знает, признается он, что он просто "реалист". В средневековом смысле? — так это полагается слышать. Если поставить вопросительный знак, это отметка ого, что он сказал слишком много». Это логический реализм в средневековом смысле. Это очень сильная позиция. Логический реализм в средневековом смысле означает, что в универсалиях есть реальность. Ему противостоит номинализм, где только реальность частного частного (Он противопоставляется номинализму, где есть только реальное особенного). Я не собираюсь начинать противопоставлять Дунса Скота, реалиста, Оккаму, номиналисту. Я скажу, что логический реализм подразумевает, по крайней мере, то, что существует знание в реальном. Это не реализм универсального (всеобщего), это логический реализм структуры. Именно потому, что в психоанализе мы утверждаем, что в реальном есть знание, мы можем ожидать ответов от этого реального.
Это вопрос о том, сколько проверенных экспериментов необходимо для установления универсальности. Это занимает целый раздел современной англосаксонской эпистемологии. Индуктивная логика заключается в том, чтобы более или менее обосновать, что можно постулировать универсальное из удачного эксперимента. Это дает, например, теорию степеней подтверждения. Она использует теорию вероятностей. Я не буду развивать эту тему. Недавно было проведено хорошее исследование этих индуктивных логик, которое закончилось неудачей.
Pour résumer, disons qu'il y a le transcendantal, l'inductif, et le falsifiable avec Popper. Et la psychanalyse là-dedans? C'est la question que nous traitons cette année avec les structures quadripartites. Si je me suis mis à relire les épistémologues, c'est en raison du fil que je suis ici avec ces structures quadripartites chez Lacan, et avec ce que le point de vue de la structure comporte pour nous dans cette difficulté de l'universelle et de la particulière. Est-ce que les structures - c'est la question que Popper ou Carnap poserait - sont des universaux? La question mérite d'être posée. Est-ce que le diagnostic structural fonctionne comme le pour tout x, F de x?
Подводя итог, скажем, что у Поппера существует трансцендентальное, индуктивное и фальсифицируемое. А как насчет психоанализа? Именно этот вопрос мы рассматриваем в этом году в связи с четырехчастными структурами. Если я начал перечитывать эпистемологов, то это из-за связи, которую я прослеживаю между четырехчастными структурами Лакана, и с тем, что для нас содержится в структурной точке зрения на сложности общего и частного. Являются ли структуры — это вопрос, который задали бы Поппер или Карнап — универсалиями? Вопрос заслуживает того, чтобы его задали. Функционирует ли структурная диагностика так же, как и для всех x, F из x?
Disons tout de suite que la structure est un néo-universel. C'est un néo-universel ne serait-ce que parce que ça ne nous permet pas de faire l'impasse sur le particulier. Le problème, c'est que nos structures ne nous permettent nullement le chemin inverse qui serait pourtant ici tout à fait tenable. Il faut précisément et soigneusement opposer nos structures et nos constructions. C'est ce que comporte la phrase de Lacan: "Une structure quadripartite est depuis l'inconscient toujours exigible dans la construction d'une ordonnance subjective." On peut admettre que nos constructions en analyse sont des conjectures, des conjonctures qui peuvent même être variables. Ces conjectures, nous les édifions comme supports de l'interprétation. Cette interprétation, nous n'allons pas en faire un test. Nous n'allons pas en faire un test pour vérifier ou infirmer notre conjecture. Nous serions d'ailleurs bien en peine de le faire, puisque nos interprétations, précisément quand elles portent, ne laissent pas le sujet le même qu'auparavant. Nos constructions sont variables, et elles sont risquées. Elles peuvent même être faites à la six quatre deux. C'est vraiment fabriqué de bric et de broc. Les exposés cliniques que nous multiplions sont des constructions. Il n'y a pas à leur retirer ce statut. Ce sont des conjectures.
Сразу скажем, что структура неоуниверсальна. Она неоуниверсальна хотя бы потому, что не позволяет нам зайти в тупик в отношении частного. Проблема в том, что наши структуры никак не позволяют нам пойти обратным путем, который был бы здесь вполне уместен. Наши структуры и наши конструкции должны быть тщательно противопоставлены друг другу. Вот что влечет за собой фраза Лакана: «Четырехчастная структура с бессознательным всегда причитается в конструкции субъективной упорядоченности». Мы можем признать, что наши построения в анализе являются предположениями, конъюнкциями, которые могут быть даже переменными. Мы строим эти гипотезы в качестве опор для интерпретации. Эту интерпретацию мы не собираемся проверять. Мы не собираемся проверять ее, чтобы подтвердить или опровергнуть нашу гипотезу. Кроме того, нам было бы очень трудно сделать это, так как наши интерпретации, именно тогда, когда они производят эффект, не оставляют субъекта таким же, как прежде. Наши конструкции изменчивы и они рискованны. Они даже могут быть сделаны кое-как. Они действительно собраны отовсюду понемногу. Клинические презентации, которые мы делаем, — это конструкции. Нет необходимости отнимать у них этот статус. Это предположения.
Seulement, tout n'est pas conjecture dans la psychanalyse. Ce qui n'est pas une conjecture, c'est le quadripartite. Pour nous, en effet, la structure est dans le réel. La structure, le savoir, le signifiant, sont dans le réel. C'est même par là que nous pouvons approcher les choses tout autrement que Popper et les empiristes. Ce sont bel et bien des empiristes, et la façon dont ils définissent la science n'a rien à faire avec notre épistémologie à nous, qui définit au contraire la science par la reconnaissance de ce qu'il y a du savoir, du signifiant, de la structure, dans le réel. Ca nous conduit même à homologuer la science et la psychose. Nous pouvons dire, avec Freud rallongé de Lacan, que ce qui est forclos du symbolique dans la psychose, passe dans le réel.
Но не все в психоанализе является предположением. Что не является гипотезой, так это четырехчастность. Для нас, по сути, структура находится в реальном. Структура, знание, означающее находятся в реальном. Именно благодаря этому мы можем подходить к вещам совершенно иначе, чем Поппер и эмпирики. Они действительно эмпирики, и то, как они определяют науку, не имеет ничего общего с нашей собственной эпистемологией, которая, напротив, определяет науку через признание того, что есть знание, означающее, структура в реальном. Это даже приводит нас к гомологичности науки и психоза. С помощью лакановского продолжения Фрейда, мы можем сказать, что то, что отбрасывается в символическом в психозе, переходит в реальное.
Comment le signifiant scientifique passe-t-il dans le réel? Nous mettons en cause - c'est régulier chez Lacan - une Verwerfung, une forclusion du sujet de la science. C'est une position strictement non empirique. L'empirisme logique nie cela, et c'est pourquoi il a affaire ou à des conjectures hypothétiques toujours en instance - ce qui ne peut apparaître vraisemblable à personne s'agissant de la loi de la gravitation - ou à cette confirmation, elle-même toujours en instance, d'obtenir un degré supérieur.
Как научное означающее переходит в реальное? Мы ставим под вопрос — это закономерно для Лакана — Verwerfung, отбрасывание субъекта науки. Это строго неэмпирическая позиция. Логический эмпиризм отрицает это, и поэтому он должен иметь дело либо с гипотетическими догадками, которые все еще находятся на стадии рассмотрения — то, что никому не может показаться правдоподобным, когда речь идет о законе тяготения, — либо с самим этим подтверждением, все еще находящимся в процессе получения подтверждения высшей степени
C'est là que prend sa valeur le rappel que fait Lacan, à savoir que c'est le réalisme logique - à entendre, précise-t-il, médiévalement - qui est impliqué dans la science. Au point, dit-il, qu'elle omet de le relever. Notre peine, ajoute-t-il encore, prouve ce réalisme logique - notre peine dans l'analyse. Vous trouvez ce passage dans le numéro 29 d'Ornicar?, page 17. Vous retrouvez ça également dans le numéro 1 de Scilicet, page 51. Vous voyez que je fais comme les scolastiques, j'oppose les occurrences et les contradictions du maître. Je n'ai pas 197 seulement lu les épistémologues, j'ai continué la lecture de Henri de Lubac et de son exégèse médiévale. Lacan dit d'ailleurs, quelque part, que ce qui lui a donné le goût de tout ça, c'est la scolastique, mais qu'il ne le dit pas trop fort, parce qu'on irait s'imaginer des choses.
Именно здесь приобретает значение напоминание, которое делает Лакан, о том, что именно логический реализм, как он поясняет, средневековый, подразумевается в науке. Он подразумевается настолько, говорит Лакан, что наука отказывается сталкиваться с ним. Наша трудность, добавляет он еще раз, доказывает этот логический реализм — наша трудность в анализе. Вы можете найти этот отрывок в № 29 d'Ornicar? на 17 странице. Вы также найдете его в № 1 Scilicet на 51 странице. Вы видите, что я делаю то, что делают схоласты, я выступаю против случайностей и противоречий мэтра. Я не просто читал эпистемологов, я продолжал читать Анри де Любака и его средневековую экзегезу. Кроме того, Лакан говорит, что вкус ко всему этому ему привила схоластика, но он не говорит об этом слишком громко, потому что можно было бы вообразить всякое.
Dans ce Scilicet n∞1, il dit donc de lui-même: "Il se sait, il l'avoue, simplement `réaliste'. Au sens médiéval? croit-il entendre. A le tracer d'un point d'interrogation, c'est la marque qu'il en a trop dit." Il s'agit d'un réalisme logique au sens médiéval. C'est très fort comme position. Le réalisme logique au sens médiéval, c'est ce qui comporte que les universelles ont une réalité. Ca s'oppose au nominalisme où il n'y a de réel que du particulier. Ce n'est pas maintenant que je vais me mettre à opposer Dun Scot, réaliste, à Occam, nominaliste. Je poserai que ce que comporte au minimum le réalisme logique, c'est qu'il y a du savoir dans le réel. Ce n'est pas un réalisme de l'universelle, c'est un réalisme logique de la structure. C'est parce que dans la psychanalyse nous posons qu'il y a du savoir dans le réel, que nous pouvons, de ce réel, en attendre des réponses.
В Scilicet № 1 он так говорит о себе: «Он знает, признается он, что он просто "реалист". В средневековом смысле? — так это полагается слышать. Если поставить вопросительный знак, это отметка ого, что он сказал слишком много». Это логический реализм в средневековом смысле. Это очень сильная позиция. Логический реализм в средневековом смысле означает, что в универсалиях есть реальность. Ему противостоит номинализм, где только реальность частного частного (Он противопоставляется номинализму, где есть только реальное особенного). Я не собираюсь начинать противопоставлять Дунса Скота, реалиста, Оккаму, номиналисту. Я скажу, что логический реализм подразумевает, по крайней мере, то, что существует знание в реальном. Это не реализм универсального (всеобщего), это логический реализм структуры. Именно потому, что в психоанализе мы утверждаем, что в реальном есть знание, мы можем ожидать ответов от этого реального.
C'est aussi ce qui fait que la psychanalyse, avant d'être pour nous une théorie, est une pratique. C'est une pratique ainsi faite, que son procédé fait équivaloir des effets de signification à des réponses du réel. Là où il y a un trou dans la chaîne de causalité de l'empirisme, la psychanalyse loge l'objet a. A cet égard, le réalisme logique dans la psychanalyse comporte que les constructions analytiques sont fondées et réglées sur des structures déjà là. Le savoir dans le réel est une supposition minimale. C'est en quoi la psychanalyse même est dépendante de la coupure épistémologique, de la coupure constitutive de la science.
Это еще и то, что делает психоанализ, прежде чем стать для нас теорией, практикой. Эта практика устроена таким образом, что ее метод делает эффекты означивания эквивалентными ответам реального. Там, где в причинно-следственной цепочке эмпиризма есть дыра, психоанализ помещает объект a. В этом отношении логический реализм в психоанализе подразумевает, что аналитические конструкции основываются и регулируются уже существующими структурами. Знание в реальном — это минимальное предположение. Таким образом, сам психоанализ зависит от эпистемологического разрыва, разреза, конститутивного для науки.
C'est dans un esprit de réalisme logique, en accentuant le primat logique, que nous examinons cette année les quatre. Certes, nos structures ne sont pas des universaux. Elles sont des néo-universaux. C'est le conseil de Freud que chaque cas soit abordé par l'analyste comme à partir de zéro, comme le premier. C'est assez dire que la psychanalyse, dans son opération, ne fonctionne pas par inductions. A la différence d'Adler qui a enragé Popper pendant soixante ans, le psychanalyste fonctionne dans le particulier. Evidemment, à côté, il y a de l'expérience qui s'accumule. Ça permet de faire des estimations, des estimations de probabilité sur l'issue du cas. Mais c'est plutôt de l'ordre du garde-fou dans ce que la pratique même a d'efficace.
Именно в духе логического реализма, подчеркивающего первичность логики, мы рассматриваем в этом году четверку. Конечно, наши структуры не являются универсальными. Это неоуниверсалии. Фрейд советовал аналитику подходить к каждому случаю как к первому, как бы с чистого листа. Этого достаточно, чтобы сказать, что психоанализ в своей работе не функционирует посредством индукции. В отличие от Адлера, который приводил в ярость Поппера на протяжении шестидесяти лет, психоаналитик оперирует частным. Очевидно, что наряду с этим накапливается опыт, который позволяет делать оценки вероятности исхода дела. Но это скорее контроль эффективности самой практики.
Cette année, j'ai plutôt suivi un ordre d'énumération et j'ai ainsi scandé les structures quadripartites. Je vais continuer, mais cette fois-ci en référence à cette affaire du réalisme logique. C'est un réalisme logique qui repose avant tout sur le fait que nous partons de ce que le langage est déjà là. Le langage avec sa structure est déjà là. C'est ce qui nous éloigne de tout idéalisme. Nous avons une matérialité du langage structuré qui est déjà là et qui conditionne nos constructions. Le quadripartite, c'est la marque de ce conditionnement de nos constructions.
В этом году я скорее следовал порядку перечисления и таким образом скандировал четырехчастные структуры. Я продолжу, но теперь со ссылкой на вопрос логического реализма. Логический реализм, основывается прежде всего на факте, что мы исходим из того, что язык уже существует. Язык с его структурой уже существует. Это то, что уводит нас от любого идеализма. У нас есть материальность структурированного языка, которая уже существует и обусловливает наши конструкции. Четырехчастность — знак этой обусловленности наших конструкций.
Nous allons maintenant en venir à deux graphes de Lacan, précisément aux deux graphes élaborés dans La logique du fantasme. Ces deux graphes, ils nous viennent bien, puisqu'ils nous permettent de passer du fantasme de Sade - à propos duquel j'ai tiré la phrase de Lacan sur les structures quadripartites - à un essai de logique du fantasme comme tel. Il s'agit de savoir quels sont ces deux graphes, car Lacan n'a pas complètement construit le deuxième. Ça lui arrive assez souvent. C'est comme ça avec l'aliénation et la séparation: la séparation s'éclipse dans les dessous et il faut la reconstruire complètement. Ces deux graphes viennent assez bien compléter le grand Graphe, puisqu'ils sont, à proprement parler, logiques. Le Graphe du désir est, lui, plus linguistique que logique. C'est même un graphe qu'on pourrait dire de pragmatique linguistique, puisqu'il est basé sur le message inversé. Les deux autres graphes dont il s'agit, sont, eux, plus mathématiques.
Теперь мы подойдем к двум графам Лакана, именно к двум графам, разработанным в «Логике фантазма». Эти два графа нам хорошо подходят, поскольку позволяют перейти от фантазма де Сада, из которого я взял высказывание Лакана о четырехчастных структурах, к наброску логики фантазма как такового. Речь идет о том, чтобы выяснить, каковы эти два графа, поскольку Лакан не полностью простроил второй. У него такое происходит довольно часто. Так обстоит дело с отчуждением и сепарацией: сепарация исчезает в низах, и ее нужно полностью восстанавливать. Эти два графа довольно хорошо дополняют большой Граф, поскольку они, строго говоря, логичны. Граф желания более лингвистичен, чем логичен. Это даже граф, который можно было бы назвать лингвистической прагматикой, поскольку он основан на инвертированном сообщении. Два других графа, о которых идет речь, они являются более математическими.
Je remarque tout de suite qu'il y a là un déplacement par rapport à Freud. Il y a un déplacement par l'intention de construire une logique du fantasme, c'est-à-dire de donner au fantasme sa place dans la structure. Freud, lui, mettait l'accent sur la grammaire du fantasme, et Lacan le met sur la logique. Il y a un primat logique translinguistique au niveau où Lacan traite l'expérience. Il n'y a pas de primat grammatical. C'est pourquoi Lacan traite le fantasme au niveau du langage et non pas au niveau des langues.
Я сразу заметил, что происходит сдвиг от Фрейда. Сдвиг связанный с намерением построить логику фантазма, то есть дать фантазму его место в структуре. Фрейд, со своей стороны, делал акцент на грамматике фантазма, а Лакан — на логике. На том уровне, где Лакан имеет дело с опытом, существует транслингвистическое логическое первенство. Нет грамматического первенства. Вот почему Лакан рассматривает фантазм на уровне языка, а не на уровне языков.
C'est un déplacement que l'on peut mesurer et que l'on peut même généraliser à l'opération qui est celle de Lacan sur Freud. Les épistémologues peuvent être là de quelque secours, quand ils opposent - c'est d'un usage courant au cercle de Vienne - le contexte de découverte au contexte de justification, quand ils font la différence entre les cheminements multiples et hasardeux qui ont conduit un sujet à mettre la main sur une formule qui va tenir le coup pendant longtemps, et le contexte de justification. Le contexte de justification, c'est ce à quoi s'est voué le pauvre Carnap, qui a passé son temps à justifier des sciences qui, il faut le dire, n'avaient pas besoin de ses services. Il s'offrait à les fonder logiquement. La psychanalyse, par contre, a besoin de cette justification.
Это сдвиг, которым можно определить и даже обобщить работу Лакана над Фрейдом. Эпистемологи могут оказать здесь некоторую помощь, когда они противопоставляют — это обычное дело в Венском кружке — контекст открытия контексту обоснования, когда они проводят различие между множественными и случайными путями, которые привели субъекта к тому, что он получил в свои руки формулу, которая будет действовать долгое время, и выступать контекстом его обоснования. Контекст обоснования — это то, чему посвятил себя бедный Карнап, тратя свое время на обоснование наук, которые, надо сказать, не нуждались в его услугах. Он предлагал обосновать их логически. Психоанализ, напротив нуждается в таком обосновании.
L'oeuvre de Freud appartient au contexte de découverte de l'inconscient. Ce contexte de découverte est intéressant. Lacan en a dit des choses qui sont à retenir. Il l'a fait sans appuyer, puisque Lacan, lui, c'est le contexte de justification. Ça comporte un déplacement de la découverte à la fondation logique. C'est un déplacement qui est d'impliquer dans la fondation de la psychanalyse, une logique qui n'a jamais retenu Freud. Il ne s'est nullement intéressé à ce qui se tramait vers les années 30 dans le cercle de Vienne. Il y a été tout à fait indifférent. Ça n'a pas empêché Lacan de construire ces structures logiques comme contexte de justification de la psychanalyse, structures logiques dont nous allons voir la tenue à propos précisément de la logique du fantasme.
Достижения Фрейда относится к контексту открытия бессознательного. Этот контекст открытия интересен. Лакан сказал об этом кое-что, что следует запомнить. Он сделал это без поддержки, поскольку он, Лакан, сам выступает контекстом обоснования. Он предполагает сдвиг от открытия к логическому основанию. Это сдвиг, который должен подразумевать основу психоанализа, логику, которой не придерживался Фрейд. Его не интересовало то, что происходило в Венском кружке в 1930-е годы. Он был абсолютно равнодушен к этому. Это не помешало Лакану построить логические структуры как контекст обоснования психоанализа, логические структуры, которые, как мы увидим, действуют по отношению к логике фантазма.
Ce dont il va s'agir, c'est toujours d'une ordonnance subjective, puisque c'est ainsi que pour nous le sujet est ordonné. On peut dire que c'est notre postulat. Ça se traduit diversement dans la pratique. Il y a des sujets désordonnés. Ils n'en sont pas moins pour nous subjectivement ordonnés, ordonnés à la cause. Il s'agit, sous le nom de logique du fantasme, d'une ordonnance subjective de l'expérience analytique même, qui donne ce qu'on peut appeler les présupposés fondamentaux de l'expérience. Ajoutons, avec Lacan, que ces présupposés le sont d'autant plus que l'intervention du psychanalyste est sur eux sans prise. Quoi qu'il fasse ou pense de l'expérience, son intervention est sans prise. Tant qu'il respecte le procédé, ces présupposés opèrent. Ils sont comme les implications pures du procédé.
То, с чем мы имеем дело, всегда является субъективным порядком, поскольку именно так для нас упорядочен субъект. Можно сказать, что это наш постулат. На практике это проявляется по-разному. Существуют неупорядоченные субъекты. Тем не менее они для нас субъективно упорядочены, упорядочены по некой причине. Речь идет о субъективной упорядоченности аналитического опыта, именуемой логикой фантазма, которая дает то, что можно назвать фундаментальными предпосылками опыта. Добавим вместе с Лаканом, что эти предпосылки особенны тем, что интервенции психоаналитика не имеют на них влияния. Независимо от того, что он делает или думает об опыте, его вмешательство не оказывает влияние. Пока он соблюдает процедуру, эти предпосылки действуют. Они являются как бы чистыми следствиями процедуры.
Это еще и то, что делает психоанализ, прежде чем стать для нас теорией, практикой. Эта практика устроена таким образом, что ее метод делает эффекты означивания эквивалентными ответам реального. Там, где в причинно-следственной цепочке эмпиризма есть дыра, психоанализ помещает объект a. В этом отношении логический реализм в психоанализе подразумевает, что аналитические конструкции основываются и регулируются уже существующими структурами. Знание в реальном — это минимальное предположение. Таким образом, сам психоанализ зависит от эпистемологического разрыва, разреза, конститутивного для науки.
C'est dans un esprit de réalisme logique, en accentuant le primat logique, que nous examinons cette année les quatre. Certes, nos structures ne sont pas des universaux. Elles sont des néo-universaux. C'est le conseil de Freud que chaque cas soit abordé par l'analyste comme à partir de zéro, comme le premier. C'est assez dire que la psychanalyse, dans son opération, ne fonctionne pas par inductions. A la différence d'Adler qui a enragé Popper pendant soixante ans, le psychanalyste fonctionne dans le particulier. Evidemment, à côté, il y a de l'expérience qui s'accumule. Ça permet de faire des estimations, des estimations de probabilité sur l'issue du cas. Mais c'est plutôt de l'ordre du garde-fou dans ce que la pratique même a d'efficace.
Именно в духе логического реализма, подчеркивающего первичность логики, мы рассматриваем в этом году четверку. Конечно, наши структуры не являются универсальными. Это неоуниверсалии. Фрейд советовал аналитику подходить к каждому случаю как к первому, как бы с чистого листа. Этого достаточно, чтобы сказать, что психоанализ в своей работе не функционирует посредством индукции. В отличие от Адлера, который приводил в ярость Поппера на протяжении шестидесяти лет, психоаналитик оперирует частным. Очевидно, что наряду с этим накапливается опыт, который позволяет делать оценки вероятности исхода дела. Но это скорее контроль эффективности самой практики.
Cette année, j'ai plutôt suivi un ordre d'énumération et j'ai ainsi scandé les structures quadripartites. Je vais continuer, mais cette fois-ci en référence à cette affaire du réalisme logique. C'est un réalisme logique qui repose avant tout sur le fait que nous partons de ce que le langage est déjà là. Le langage avec sa structure est déjà là. C'est ce qui nous éloigne de tout idéalisme. Nous avons une matérialité du langage structuré qui est déjà là et qui conditionne nos constructions. Le quadripartite, c'est la marque de ce conditionnement de nos constructions.
В этом году я скорее следовал порядку перечисления и таким образом скандировал четырехчастные структуры. Я продолжу, но теперь со ссылкой на вопрос логического реализма. Логический реализм, основывается прежде всего на факте, что мы исходим из того, что язык уже существует. Язык с его структурой уже существует. Это то, что уводит нас от любого идеализма. У нас есть материальность структурированного языка, которая уже существует и обусловливает наши конструкции. Четырехчастность — знак этой обусловленности наших конструкций.
Nous allons maintenant en venir à deux graphes de Lacan, précisément aux deux graphes élaborés dans La logique du fantasme. Ces deux graphes, ils nous viennent bien, puisqu'ils nous permettent de passer du fantasme de Sade - à propos duquel j'ai tiré la phrase de Lacan sur les structures quadripartites - à un essai de logique du fantasme comme tel. Il s'agit de savoir quels sont ces deux graphes, car Lacan n'a pas complètement construit le deuxième. Ça lui arrive assez souvent. C'est comme ça avec l'aliénation et la séparation: la séparation s'éclipse dans les dessous et il faut la reconstruire complètement. Ces deux graphes viennent assez bien compléter le grand Graphe, puisqu'ils sont, à proprement parler, logiques. Le Graphe du désir est, lui, plus linguistique que logique. C'est même un graphe qu'on pourrait dire de pragmatique linguistique, puisqu'il est basé sur le message inversé. Les deux autres graphes dont il s'agit, sont, eux, plus mathématiques.
Теперь мы подойдем к двум графам Лакана, именно к двум графам, разработанным в «Логике фантазма». Эти два графа нам хорошо подходят, поскольку позволяют перейти от фантазма де Сада, из которого я взял высказывание Лакана о четырехчастных структурах, к наброску логики фантазма как такового. Речь идет о том, чтобы выяснить, каковы эти два графа, поскольку Лакан не полностью простроил второй. У него такое происходит довольно часто. Так обстоит дело с отчуждением и сепарацией: сепарация исчезает в низах, и ее нужно полностью восстанавливать. Эти два графа довольно хорошо дополняют большой Граф, поскольку они, строго говоря, логичны. Граф желания более лингвистичен, чем логичен. Это даже граф, который можно было бы назвать лингвистической прагматикой, поскольку он основан на инвертированном сообщении. Два других графа, о которых идет речь, они являются более математическими.
Je remarque tout de suite qu'il y a là un déplacement par rapport à Freud. Il y a un déplacement par l'intention de construire une logique du fantasme, c'est-à-dire de donner au fantasme sa place dans la structure. Freud, lui, mettait l'accent sur la grammaire du fantasme, et Lacan le met sur la logique. Il y a un primat logique translinguistique au niveau où Lacan traite l'expérience. Il n'y a pas de primat grammatical. C'est pourquoi Lacan traite le fantasme au niveau du langage et non pas au niveau des langues.
Я сразу заметил, что происходит сдвиг от Фрейда. Сдвиг связанный с намерением построить логику фантазма, то есть дать фантазму его место в структуре. Фрейд, со своей стороны, делал акцент на грамматике фантазма, а Лакан — на логике. На том уровне, где Лакан имеет дело с опытом, существует транслингвистическое логическое первенство. Нет грамматического первенства. Вот почему Лакан рассматривает фантазм на уровне языка, а не на уровне языков.
C'est un déplacement que l'on peut mesurer et que l'on peut même généraliser à l'opération qui est celle de Lacan sur Freud. Les épistémologues peuvent être là de quelque secours, quand ils opposent - c'est d'un usage courant au cercle de Vienne - le contexte de découverte au contexte de justification, quand ils font la différence entre les cheminements multiples et hasardeux qui ont conduit un sujet à mettre la main sur une formule qui va tenir le coup pendant longtemps, et le contexte de justification. Le contexte de justification, c'est ce à quoi s'est voué le pauvre Carnap, qui a passé son temps à justifier des sciences qui, il faut le dire, n'avaient pas besoin de ses services. Il s'offrait à les fonder logiquement. La psychanalyse, par contre, a besoin de cette justification.
Это сдвиг, которым можно определить и даже обобщить работу Лакана над Фрейдом. Эпистемологи могут оказать здесь некоторую помощь, когда они противопоставляют — это обычное дело в Венском кружке — контекст открытия контексту обоснования, когда они проводят различие между множественными и случайными путями, которые привели субъекта к тому, что он получил в свои руки формулу, которая будет действовать долгое время, и выступать контекстом его обоснования. Контекст обоснования — это то, чему посвятил себя бедный Карнап, тратя свое время на обоснование наук, которые, надо сказать, не нуждались в его услугах. Он предлагал обосновать их логически. Психоанализ, напротив нуждается в таком обосновании.
L'oeuvre de Freud appartient au contexte de découverte de l'inconscient. Ce contexte de découverte est intéressant. Lacan en a dit des choses qui sont à retenir. Il l'a fait sans appuyer, puisque Lacan, lui, c'est le contexte de justification. Ça comporte un déplacement de la découverte à la fondation logique. C'est un déplacement qui est d'impliquer dans la fondation de la psychanalyse, une logique qui n'a jamais retenu Freud. Il ne s'est nullement intéressé à ce qui se tramait vers les années 30 dans le cercle de Vienne. Il y a été tout à fait indifférent. Ça n'a pas empêché Lacan de construire ces structures logiques comme contexte de justification de la psychanalyse, structures logiques dont nous allons voir la tenue à propos précisément de la logique du fantasme.
Достижения Фрейда относится к контексту открытия бессознательного. Этот контекст открытия интересен. Лакан сказал об этом кое-что, что следует запомнить. Он сделал это без поддержки, поскольку он, Лакан, сам выступает контекстом обоснования. Он предполагает сдвиг от открытия к логическому основанию. Это сдвиг, который должен подразумевать основу психоанализа, логику, которой не придерживался Фрейд. Его не интересовало то, что происходило в Венском кружке в 1930-е годы. Он был абсолютно равнодушен к этому. Это не помешало Лакану построить логические структуры как контекст обоснования психоанализа, логические структуры, которые, как мы увидим, действуют по отношению к логике фантазма.
Ce dont il va s'agir, c'est toujours d'une ordonnance subjective, puisque c'est ainsi que pour nous le sujet est ordonné. On peut dire que c'est notre postulat. Ça se traduit diversement dans la pratique. Il y a des sujets désordonnés. Ils n'en sont pas moins pour nous subjectivement ordonnés, ordonnés à la cause. Il s'agit, sous le nom de logique du fantasme, d'une ordonnance subjective de l'expérience analytique même, qui donne ce qu'on peut appeler les présupposés fondamentaux de l'expérience. Ajoutons, avec Lacan, que ces présupposés le sont d'autant plus que l'intervention du psychanalyste est sur eux sans prise. Quoi qu'il fasse ou pense de l'expérience, son intervention est sans prise. Tant qu'il respecte le procédé, ces présupposés opèrent. Ils sont comme les implications pures du procédé.
То, с чем мы имеем дело, всегда является субъективным порядком, поскольку именно так для нас упорядочен субъект. Можно сказать, что это наш постулат. На практике это проявляется по-разному. Существуют неупорядоченные субъекты. Тем не менее они для нас субъективно упорядочены, упорядочены по некой причине. Речь идет о субъективной упорядоченности аналитического опыта, именуемой логикой фантазма, которая дает то, что можно назвать фундаментальными предпосылками опыта. Добавим вместе с Лаканом, что эти предпосылки особенны тем, что интервенции психоаналитика не имеют на них влияния. Независимо от того, что он делает или думает об опыте, его вмешательство не оказывает влияние. Пока он соблюдает процедуру, эти предпосылки действуют. Они являются как бы чистыми следствиями процедуры.
Pour construire cette nouvelle structure quadripartite dont nous allons parler plus précisément la fois prochaine, Lacan croise deux structures. Il croise deux structures préexistantes qui n'ont rien à faire l'une avec l'autre. Il démontre là le plus éhonté bricolage qu'il puisse y avoir. Il faut cependant en prendre la mesure. Il croise deux structures qui n'ont rien à voir entre elles, et il exploite l'une au niveau des relations, tandis qu'il exploite l'autre au niveau de ses termes. Il construit une structure en prélevant sur la première des relations et en prélevant sur la seconde des termes. C'est vraiment du cannibalisme structural.
Для того, чтобы построить эту новую четырехчастную структуру, которую мы обсудим подробнее в следующий раз, Лакан пересекает две структуры. Он пересекает две уже существующие структуры, которые не имеют ничего общего друг с другом. Он демонстрирует здесь самый бесстыдный бриколаж, который только может быть. Это необходимо учитывать. Он пересекает две структуры, которые не имеют ничего общего друг с другом, и эксплуатирует одну на уровне отношений, а другую — на уровне ее терминов. Он строит структуру, беря из первой отношения, а из второй — термины. Это действительно структурный каннибализм.
Ce qui va nous retenir, c'est d'abord les opérations qu'il pratique sur ces structures. Il les fait dérailler. Il y a une opération qui est très claire, à savoir qu'il ne peut pas rompre ces structures mathématiques préexistantes aux exigences des structures psychanalytiques, sans les asymétriser et même les partialiser. Nous retrouvons là, d'une façon très sensible, cette sempiternelle rupture de cycle que nous avons déjà relevée, et qui a pour effet, même dans des structures graphiques complètes, d'isoler un point de départ et un point d'arrivée.
Что нас удерживает, так это в первую очередь операции, которые он проводит с этими структурами. Он пускает их под откос. Есть операция, которая очень ясна, а именно, что он не может разорвать эти ранее существовавшие математические структуры на требования психоаналитических структур, не добавляя асимметрию и не разделяя их на части. Мы аккуратно отметим, что тот нескончаемый разрыв цикла, о котором мы говорили, и который даже в полных структурах графов имеет эффект изоляции начальной и конечной точек.
Vous vous souvenez de ce que nous avions isolé sur les graphes des plus et des moins. Sous leur forme normale, ce sont des cycles qui n'ont aucun début ni aucune fin, et qui tournent. Vous vous souvenez aussi que Lacan obtenait là des effets de dissymétrie grâce à son vocabulaire des alpha, bêta, etc. Ça donne, sur le Graphe du désir, un point de départ et un point d'arrivée qui sont uniques. Ça donne une orientation avec une source et un point d'arrivée. Nous allons encore vérifier cette méthode qui, au premier regard, paraît erratique et métamorphoser les structures qui sont empruntées aux mathématiques. Je ne vais pas me lancer, à l'heure qu'il est, dans cette construction. Je dirai simplement que c'est déjà ce à quoi l'expérience analytique nous oblige, dans la mesure où elle a précisément une entrée et une fin.
Вы помните, что мы выделили на графах плюсы и минусы. В своей нормальной форме это циклы, которые не имеют начала и конца, и которые вращаются. Вы также помните, что Лакан получил здесь эффекты асимметрии благодаря своему словарю альфа, бета и т.д. Это дает на графе желания начальную и конечную точки, которые уникальны. Это дает ориентацию с исходной и конечной точкой. Нам еще предстоит проверить этот метод, который на первый взгляд кажется ошибочным, и преобразовать структуры, заимствованные из математики. Я не собираюсь в настоящее время бросаться в эту конструкцию. Я просто скажу, что это уже то, к чему нас обязывает аналитический опыт, поскольку он имеет вход и конец.
Nous pouvons prendre un schéma à quatre coins. C'est un graphe complet. Tous les sommets sont reliés à tous les sommets, et il y a toutes les relations possibles.
Мы можем взять четырехугольную диаграмму. Это полный граф. Все вершины связаны со всеми вершинами, и есть все возможные отношения.
On est déjà là autre part que dans la forme du carré logique aristotélicien, modal et temporel, que nous avons déjà exploité. Mais même quand nous partons, comme le fait Lacan, de ce schéma à quatre coins, son insertion dans les exigences
Для того, чтобы построить эту новую четырехчастную структуру, которую мы обсудим подробнее в следующий раз, Лакан пересекает две структуры. Он пересекает две уже существующие структуры, которые не имеют ничего общего друг с другом. Он демонстрирует здесь самый бесстыдный бриколаж, который только может быть. Это необходимо учитывать. Он пересекает две структуры, которые не имеют ничего общего друг с другом, и эксплуатирует одну на уровне отношений, а другую — на уровне ее терминов. Он строит структуру, беря из первой отношения, а из второй — термины. Это действительно структурный каннибализм.
Ce qui va nous retenir, c'est d'abord les opérations qu'il pratique sur ces structures. Il les fait dérailler. Il y a une opération qui est très claire, à savoir qu'il ne peut pas rompre ces structures mathématiques préexistantes aux exigences des structures psychanalytiques, sans les asymétriser et même les partialiser. Nous retrouvons là, d'une façon très sensible, cette sempiternelle rupture de cycle que nous avons déjà relevée, et qui a pour effet, même dans des structures graphiques complètes, d'isoler un point de départ et un point d'arrivée.
Что нас удерживает, так это в первую очередь операции, которые он проводит с этими структурами. Он пускает их под откос. Есть операция, которая очень ясна, а именно, что он не может разорвать эти ранее существовавшие математические структуры на требования психоаналитических структур, не добавляя асимметрию и не разделяя их на части. Мы аккуратно отметим, что тот нескончаемый разрыв цикла, о котором мы говорили, и который даже в полных структурах графов имеет эффект изоляции начальной и конечной точек.
Vous vous souvenez de ce que nous avions isolé sur les graphes des plus et des moins. Sous leur forme normale, ce sont des cycles qui n'ont aucun début ni aucune fin, et qui tournent. Vous vous souvenez aussi que Lacan obtenait là des effets de dissymétrie grâce à son vocabulaire des alpha, bêta, etc. Ça donne, sur le Graphe du désir, un point de départ et un point d'arrivée qui sont uniques. Ça donne une orientation avec une source et un point d'arrivée. Nous allons encore vérifier cette méthode qui, au premier regard, paraît erratique et métamorphoser les structures qui sont empruntées aux mathématiques. Je ne vais pas me lancer, à l'heure qu'il est, dans cette construction. Je dirai simplement que c'est déjà ce à quoi l'expérience analytique nous oblige, dans la mesure où elle a précisément une entrée et une fin.
Вы помните, что мы выделили на графах плюсы и минусы. В своей нормальной форме это циклы, которые не имеют начала и конца, и которые вращаются. Вы также помните, что Лакан получил здесь эффекты асимметрии благодаря своему словарю альфа, бета и т.д. Это дает на графе желания начальную и конечную точки, которые уникальны. Это дает ориентацию с исходной и конечной точкой. Нам еще предстоит проверить этот метод, который на первый взгляд кажется ошибочным, и преобразовать структуры, заимствованные из математики. Я не собираюсь в настоящее время бросаться в эту конструкцию. Я просто скажу, что это уже то, к чему нас обязывает аналитический опыт, поскольку он имеет вход и конец.
Nous pouvons prendre un schéma à quatre coins. C'est un graphe complet. Tous les sommets sont reliés à tous les sommets, et il y a toutes les relations possibles.
Мы можем взять четырехугольную диаграмму. Это полный граф. Все вершины связаны со всеми вершинами, и есть все возможные отношения.
On est déjà là autre part que dans la forme du carré logique aristotélicien, modal et temporel, que nous avons déjà exploité. Mais même quand nous partons, comme le fait Lacan, de ce schéma à quatre coins, son insertion dans les exigences
de la structure psychanalytique nous oblige déjà à y situer des sens interdits. Au fond, nous pouvons savoir dès le départ que tout ce qui est retour, involution, c'est-à-dire annulation par redoublement, nous sera interdit. C'est en partialisant ce graphe complet, et précisément en le partialisant de ses involutions, que Lacan pourra énumérer ses trois il n'y a pas: "Il n'y a pas d'Autre de l'Autre", "Il n'y a pas de vrai sur le vrai", "Il n'y a pas de transfert du transfert". Ce qui, il faut bien le dire, manque dans les opérations analytiques, c'est l'opération de l'involution. C'est ce qui fait la difficulté de la pratique.
Мы уже находимся здесь не только в форме аристотелевского логического квадрата, модального и временного, которые мы уже использовали. Но даже когда мы начинаем, с четырехугольной схемы, как это делает Лакан, ее включение в требования психоаналитической структуры уже обязывает нас помещать туда запрещенные направления. В принципе, мы можем с самого начала знать, что все, где есть возврат, инволюция, т.е. отмена удвоения, будет нам запрещено. Именно путем частичной детализации этого полного графа, и именно путем частичной детализации его инволюций, Лакан сможет перечислить свои три нет: «Не существует Другого Другого», «Не существует истины для истины», «Не существует переноса переноса». Чего, надо сказать, не хватает в аналитических операциях, так это операции инволюции. Вот в чем сложность практики.
Je vous quitte sur cette remarque un peu énigmatique. Je poursuivrai la fois prochaine sur cette nouvelle structure quadripartite que j'ai annoncée aujourd'hui.
Я оставляю вас с этим несколько загадочным замечанием. В следующий раз я продолжу о новой четырехчастной структуре, о которой я объявил сегодня.
Рабочий перевод: Екатерина Палесская, Ольга Ким, ред. с фр. Ирина Макарова, ред. на русском: Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.
Мы уже находимся здесь не только в форме аристотелевского логического квадрата, модального и временного, которые мы уже использовали. Но даже когда мы начинаем, с четырехугольной схемы, как это делает Лакан, ее включение в требования психоаналитической структуры уже обязывает нас помещать туда запрещенные направления. В принципе, мы можем с самого начала знать, что все, где есть возврат, инволюция, т.е. отмена удвоения, будет нам запрещено. Именно путем частичной детализации этого полного графа, и именно путем частичной детализации его инволюций, Лакан сможет перечислить свои три нет: «Не существует Другого Другого», «Не существует истины для истины», «Не существует переноса переноса». Чего, надо сказать, не хватает в аналитических операциях, так это операции инволюции. Вот в чем сложность практики.
Je vous quitte sur cette remarque un peu énigmatique. Je poursuivrai la fois prochaine sur cette nouvelle structure quadripartite que j'ai annoncée aujourd'hui.
Я оставляю вас с этим несколько загадочным замечанием. В следующий раз я продолжу о новой четырехчастной структуре, о которой я объявил сегодня.
Рабочий перевод: Екатерина Палесская, Ольга Ким, ред. с фр. Ирина Макарова, ред. на русском: Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.
