Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
15 сеанс, 20 марта 1985

Cours du 20 mars 1985

Лекция от 20 марта 1985

J'ai poussé les choses assez loin, samedi dernier, à Toulouse, où j'ai été invité à parler sous le titre: "La structure". J'ai poussé les choses assez loin pour démontrer, à partir de la structure des structuralistes et sans appel à l'expérience analytique, les transformations que Lacan apporte par esprit de conséquence. On peut, en effet, de la structure des structuralistes, tirer plus qu'ils n'ont fait, et se retrouver à l'opposé de ce que eux-mêmes ont pensé pouvoir en déduire légitimement. J'ai donc poussé les choses jusque-là, mais pas jusqu'au quatre, et c'était donc en deçà des choses que je fa is ici. C'était un auditoire que je n'avais aucune raison de supposer serré dans la lecture et l'étude de Lacan.

Я продвинулся довольно далеко в прошлую субботу в Тулузе, куда меня пригласили выступить на тему «Структура». Я продвинулся достаточно далеко, чтобы продемонстрировать, исходя из структуры структуралистов и не обращаясь к аналитическому опыту, трансформации, которые Лакан производит, исходя из следствий. Действительно, можно извлечь из структуры структуралистов больше, чем извлекли они, и оказаться в противоположности тому, что они сами считали законным выводом. Таким образом я продвинулся далеко, но не до четырех, так, что это было по другую сторону от того, чем я занимаюсь здесь. У меня не было оснований предполагать, что это была аудитория, захваченная чтением и изучением Лакана.

L'étendue que l'on peut couvrir de ce point de vue sans faire appel à la psychanalyse, m'a moi-même surpris. Il faut voir ce que l'hypothèse structuraliste, telle qu'elle est définie par Hjelmslev, permet d'ouvrir. Cette hypothèse veut que l'on définisse les grandeurs par les rapports et non les rapports par les grandeurs. Eh bien, ça suffit pour installer d'abord une structure de chaîne. Ça suffit pour installer la structure du trésor du signifiant. Ça suffit pour installer la fonction de l'Autre corrélative de la désidentité de chacun des éléments en jeu. Ça suffit à installer un manque-à-être généralisé. Ça suffit à installer un morcellement constitutif qui en soi-même s'oppose à tout vitalisme et à tout globalisme. Ça introduit aussi directement à une topique, voire à une topologie, et plus encore à une combinatoire.

Объём того, что можно охватить с этой точки зрения, не прибегая к психоанализу, меня самого удивил. Мы должны увидеть, что структуралистская гипотеза, как её определил Ельмслев, позволяет открыть. Эта гипотеза требует, чтобы мы определяли величины отношениями/связями, а не отношения величинами. И этого достаточно, чтобы сначала установить структуру цепи. Этого достаточно, чтобы установить структуру сокровищницы означающего. Этого достаточно, чтобы установить функцию Другого, коррелятивную дезидентичности каждого из действующих элементов. Достаточно, чтобы установить общую нехватку-к-бытию. Этого достаточно, чтобы установить конститутивную фрагментацию, которая сама по себе противостоит всякому витализму и всякому глобализму. Это также напрямую связано с топикой, даже с топологией, да еще и с комбинаторикой.

De là, on peut aller jusqu'à dire que l'hypothèse structuraliste comme telle nécessite la distinction de l'imaginaire et du réel. Cette distinction trouve son point de départ chez Lévi-Strauss lui-même, même s'il ne l'a pas dégagée et formalisée comme telle. C'est au point que plus tard, après avoir quand même entendu quelque chose de Lacan, il l'a reprise à son compte. Ca me paraît indiquer qu'elle peut être fondée indépendamment de l'expérience analytique. Je vous indique seulement ici les premières scansions qui ont été les miennes à Toulouse. Je ne déroule pas les démonstrations que j'ai faites là-bas sur chacun de ces points.

Отсюда мы можем пойти еще дальше и сказать, что структуралистская гипотеза как таковая требует различения воображаемого и реального. Это различие находит свою отправную точку в самом Леви-Строссе, даже если он не выделил и не формализовал его как таковое. Дошло до того, что потом услышав что-то все же от Лакана, он снова взялся за это сам. Мне кажется, это указывает на то, что его можно обосновать независимо от аналитического опыта. Здесь я обозначаю только первые мои скандирования в Тулузе. Я не разворачиваю доказательства, которые я там приводил по каждому из этих пунктов.

Il me paraît indispensable, pour saisir ce qui apparaît être le propre de l'expérience analytique, d'en distinguer ce qui relève d'une théorie du langage et de la communication, qui peut être saisie et approchée indépendamment de l'acceptation de l'expérience analytique. Ce qui fait jointure de cette structure à la psychanalyse, c'est d'abord d'admettre, avec Freud, que la structure du langage peut être reconnue dans l'inconscient. C'est la démonstration que Lacan fait dans la seconde partie de "L'instance de la lettre", à partir de Jakobson et de son texte sur les deux types d'aphasie. C'est une jointure qui demande de prendre trois textes initiaux de Freud, à 168 savoir L'Interprétation des rêves, la Psychopathologie de la vie quotidienne, Le Mot d'esprit, et puis de prendre en regard cet article de Jakobson. C'est suffisant. C'est suffisant pour qu'on admette que la structure du langage puisse être reconnue dans l'inconscient freudien.

Мне кажется необходимым для того, чтобы уловить то, что кажется свойством аналитического опыта, отличить от него то, что относится к теории языка и коммуникации, которую можно понять и приблизиться к ней независимо от принятия аналитического опыта. Что соединяет эту структуру с психоанализом, так это прежде всего признание вместе с Фрейдом того, что структура языка может быть распознана в бессознательном. Это демонстрация, которую Лакан проводит во второй части «Инстанции буквы», начиная с Якобсона и его текста о двух типах афазии. Это сочленение/стыковка, которое требует взять три главных текста Фрейда, а именно «Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни», «Острота», а затем взглянуть на эту статью Якобсона. Этого достаточно. Этого достаточно, чтобы признать, что структура языка может быть распознана во фрейдовском бессознательном.

A cela, Lacan ajoute cette question, page 800 des Écrits: "Quelle sorte de sujet pouvons-nous concevoir à l'inconscient?" Ça comporte que la reconnaissance de la structure du langage dans l'inconscient n'est pas une thèse adjacente. Ce n'est pas une thèse que l'on peut admettre d'un côté et faire comme si de rien n'était de l'autre côté. C'est un rappel qui s'impose, dès lors que de nos jours, chez les psychanalystes, il est courant d'admettre cette structure du langage mais d'en refuser les conséquences: maintenir par exemple une théorie de la pulsion qui se développe complètement indépendamment de cette structure du langage. Lacan se distingue, au contraire, par une déduction rigoureuse à partir de ce point de départ. C'est une déduction qui ne s'arrête à aucune vraisemblance. Elle fait logiquement sa place à l'invraisemblable. Je vais y venir dans le détail.

К этому Лакан добавляет следующий вопрос, страница 800 Écrits: «Какого субъекта мы можем представить в бессознательном?». Это означает, что признание структуры языка в бессознательном не является смежным тезисом. Это не тезис, который можно признать с одной стороны и притвориться, будто с другой стороны ничего нет. Это напоминание необходимо, раз в наши дни среди психоаналитиков обычное дело признавать эту структуру языка, но отвергать её следствия: поддерживая, например, теорию влечения, которая развивается совершенно независимо от этой языковой структуры. Лакан, напротив, отличается строгой дедукцией, исходя из этой отправной точки. Это дедукция, которая не останавливается ни на каком правдоподобии. Это логически освобождает место для неправдоподобного. Я подробно остановлюсь на этом.

Le quatre n'est pas une anecdote. Le quatre est, pour Lacan, une articulation centrale. C'est une articulation centrale à situer la sorte de sujet que l'on peut concevoir de l'inconscient. Lacan, page 820 des Écrits, ajoute même qu'il entend forger la méthode d'une sorte de calcul. Eh bien, on est là-dedans! On est dans des sorte de du sujet, dans des sorte de du calcul. Ça ne nous empêche pas de procéder, non par une sorte de méthode, mais par une méthode. C'est ce que nous essayons ici de reconstituer. Nous ne prenons pas Lacan par le biais où il est un génie - il n'y aurait alors qu'à se prosterner -, nous prenons Lacan par le biais qui procède avec méthode. C'est par là que nous pouvons espérer nous en inspirer. Donc, je m'acharne. Je m'acharne sur les mêmes points, afin d'en tirer et d'en dégager la méthode, la méthode de Lacan.

Четверка — это не анекдот. Четверка для Лакана является центральной артикуляцией/сочленением. Это центральная артикуляция, определяющая вид субъекта, который можно разработать из бессознательного Лакан, стр. 820 Écrits, даже добавляет, что намеревается создать метод своего рода расчета. Что ж, мы в деле! Мы занимаемся чем-то вроде субъекта, чем-то вроде расчетов. Это не мешает нам действовать не чем-то вроде метода, а методом. Это то, что мы пытаемся реконструировать здесь. Мы не рассматриваем Лакана с точки зрения его гения — тогда нужно было бы только поклониться, — мы берём Лакана с точки зрения метода. Вот где мы можем надеяться на вдохновение. Поэтому я так настойчив. Я упорствую в одних и тех же ключевых точках, чтобы извлечь и выявить метод, метод Лакана.

Si le quatre est essentiel à la sorte de calcul que nous pouvons forger pour la sorte de sujet auquel nous avons affaire, c'est bien parce que le sujet, le sujet tel que l'expérience analytique conduit à le définir, est un sujet vide, suspendu de ses propriétés, de ses capacités et de ses attributs. L'expérience même comporte cette suspension. Dans l'expérience, le sujet est amené à formuler ses propriétés, ses capacités et ses attributs. Ils ne sont pas acquis d'emblée. C'est précisément parce qu'il est vide par principe qu'il est cerné et qu'on doit le concevoir comme coincé, ancré. Il relève de points d'ancrage, de points d'appui. Je dirai même que, par principe, le sujet de l'expérience est débile, débile mental. En effet, tel que nous l'abordons dans l'expérience, il n'a pas d'intérieur. Il n'a pas d'intérieur, à la différence d'une conscience de soi. Il n'a pas de sphère psychique. Ce sujet tient, quand il tient, par ce qui est hors - hors de soi pourrais-je dire, s'il y avait là un soi. Lacan n'a de cesse - je l'ai déjà dit - de faire la liste au minimum des points d'ancrage et d'appui du sujet, et sa méthode comporte le quatre comme ce minimum. Ce quatre est l'invariant du calcul du sujet.

Если четверка необходима для некоего расчета, который мы можем произвести для субъекта, с которым мы имеем дело, то это потому, что субъект, такой субъект, каким его определяет аналитический опыт, является пустым субъектом, отстраненным от своих свойств, способностей и атрибутов. Сам опыт предполагает это отстранение. В опыте субъекту предлагается сформулировать свои свойства, свои способности и свои атрибуты. Они не присвоены изначально. Именно потому, что он пуст априорно (из принципа), он очерчен, и мы должны представлять его как заклинивший, сцепленный . Он определяется точками опоры точками зацепления. Я бы даже сказал, что субъект опыта, в принципе, дебил, умственно отсталый. Действительно, когда мы приближаемся к нему в опыте, у него нет внутреннего. У него нет внутреннего, в отличие от самосознания. У него нет психической сферы. Этот субъект держится, когда он держится, за счет того, что находится вне — я бы сказал, вне себя, если бы там было «себя». Лакан никогда не перестает — как я уже сказал — перечислять, по крайней мере, точки зацепления и опоры субъекта, и его метод включает в себя как минимум четыре. Эта четверка есть инвариант расчёта субъекта.

Ce n'est pas toujours le même quatre. C'est parfois un quatre - je rassemble là ce que j'ai égrené dans mes cours précédents - qui est deux et deux, et parfois trois et un. Le quatre qui est deux et deux, c'est celui qui compose la paire symbolique et le couple imaginaire. C'est celui qu'on trouve dans le schéma L, où se retrouvent, en croix, S et A, a et a'.

C'est aussi celui que l'on retrouve dans le Graphe du désir, à l'étage inférieur, avec des notations distinctes: pour la paire symbolique nous avons s(A) et A, et pour le couple imaginaire nous avons i(a) et m.

Это не всегда одна и та же четверка. Иногда это четыре — я собираю здесь то, что я говорил на предыдущих лекциях — это два и два, а иногда три и один. Четверка, которая два и два, составляет символическую пару и воображаемую пару. Это то, что мы находим на схеме L, где пересекаются S и А, а и а'. Это также то, что находится на графе желания на нижнем этаже, с другими обозначениями: для символической пары у нас есть s(A) и A, а для воображаемой пары у нас есть i(a) и m.

Le quatre qui est trois plus un, c'est celui qui est présent dans l'articulation de la métaphore. Cette articulation comporte trois signifiants, plus un quatrième terme hétérogène qui est le signifié. Ce trois plus un se retrouve aussi dans la structure des quatre discours. Pour le trois, nous avons S1, S2 et $, à quoi s'ajoute un terme hétérogène qui est petit a. Pour le Graphe même, j'ai marqué en quoi il provient de la notion même de structure, de structure en tant qu'elle est fondée sur le signifiant dont le minimum est deux. C'est d'emblée, d'ailleurs, définir la structure comme structure du langage. Quand Lacan use du terme de structure, ça veut dire structure du langage. On peut même dire que le du est de trop. La structure est équivalente au langage même.

Четыре, которая три плюс один, — это то, что присутствует в сочленении метафоры. Это сочленение включает в себя три означающих плюс четвертый гетерогенный элемент, который является означаемым. Это три плюс один также обнаруживается в структуре четырех дискурсов. Для трех у нас есть S1, S2 и $, к которым добавлен гетерогенный элемент маленькое a. Что касается самого графа, я отметил, что он исходит из самого понятия структуры, структуры, поскольку он основан на означающем, минимум которого равен двум. Кстати, следует с самого начала определить структуру как структуру языка. Когда Лакан использует термин «структура», он означает структуру языка. Можно даже сказать, что родительный падеж здесь избыточен. Структура эквивалентна самому языку.

Il faut que je souligne, même si je l'ai déjà fait, que ce Graphe est un graphe orienté. Tous ne le sont pas. Le schéma L n'est pas un graphe orienté quand Lacan le présente dans sa "Question préliminaire". Ce Graphe du désir, qui relève de la structure, est un graphe orienté. Ca indique déjà qu'il ne s'agit pas là de structure statique, mais d'une structure animée, d'une structure "dynamique". La dynamique est au niveau de cette orientation que comporte la structure, dès lors qu'elle est abordée à partir de la chaîne. Il faut reconnaître la filiation qu'il y a entre l'armature des alpha, bêta et le grand Graphe de Lacan. Ce ne sont pas deux parties disjointes de son enseignement mais deux parties connexes.)

Я должен подчеркнуть, хотя я уже сделал это, что этот Граф является ориентированным графом. Так не со всеми. Схема L не является ориентированным графом, когда Лакан представляет ее в своем «Вопросе, предваряющем». Этот граф желания, который подчиняется/принадлежит структуре, является ориентированным графом. Это уже указывает на то, что это не статическая структура, а живая структура, «динамическая» структура. Динамика на уровне той ориентации, которой обладает структура, когда её рассматривают из цепи. Необходимо признать родство, существующее между каркасом альфы, беты и великим графом Лакана. Это не две отдельные части его учения, а две взаимосвязанные части.

Je m'interroge sur ce changement de dénomination qui fait passer de a - a' à i(a) - m. On a laissé ça, jusqu'à présent, à la contingence, à l'imagination de Lacan, mais il y a plus à en dire. Il y aussi plus à dire sur la refonte des circuits entre le schéma L et le grand Graphe. Le schéma L met en valeur une interposition de la relation imaginaire et de l'axe symbolique. Mais quand on le considère sous sa forme simplifiée - je vous renvoie à la "Question préliminaire" - on peut voir apparaître une autre donnée que celle de l'interposition. Ce qui apparait comme distinct de l'interposition.

Produisant effectivement le chemin direct: SA et par contre introduisant chemin indirect que je vous écris avec les lettres que Lacan les a mises .

Qu'allons- nous faire de cela?

Фактически создавая прямой путь: SA и, с другой стороны, вводя косвенный путь, который я пишу вам буквами, написанными Лаканом.

Что мы будем с этим делать?

Prenons donc, à partir de ce repère, cette transformation du couple imaginaire a - a' en i(a) - m. Pourquoi est-ce que Lacan modifie ici l'écriture de cette relation? Le mérite, et en même temps le défaut, de cette écriture de a - a', c'est qu'elle exprime la réciprocité imaginaire, c'est-à-dire celle que Lacan a d'abord découverte à partir du stade du miroir, c'est-à-dire - faites-y attention - une relation d'image. C'est une relation d'image, même si elle oblige à introduire l'imago. C'est une relation d'image où le langage et la parole n'ont au départ aucune fonction essentielle. C'est au point que l'on peut, dans le schéma L, s'imaginer que la relation de parole comme telle est brisée ou interrompue par une relation d'image. On oppose là la parole et - pourquoi pas - la perception. Il y a du vrai là-dedans. Il y a le vrai qui conduit précisément Malebranche à recommander à l'apprenti philosophe de fermer les yeux ou de tirer les rideaux, pour que la perception - ce qui se voit - ne fasse pas écran à ce qui se dit, puisque, à l'occasion, ce qui se dit s'oublie derrière ce qui se voit.

Итак, возьмем, исходя из этой опорной точки трансформацию воображаемой пары а-а' в i(a) - m. Почему Лакан модифицирует здесь запись этих отношений? Достоинство и в то же время недостаток такой записи а-а' состоит в том, что оно выражает воображаемую взаимность/обоюдность, то есть то, что Лакан впервые открыл в стадии зеркала, то есть — обратите внимание, — отношение образа. Это отношение образа, даже если оно обязывает нас ввести имаго. Это отношение образа, в котором язык и речь изначально не имеют никакой существенной функции. До такой степени, что в схеме L можно вообразить, что отношение речи как таковое нарушается или прерывается отношением образа. Здесь мы противопоставляем речь и — почему бы и нет — восприятие. В этом есть доля истины. Есть истина, которая приводит Мальбранша именно к тому, чтобы рекомендовать начинающему философу закрыть глаза или задернуть занавески, чтобы восприятие — то, что видимо, — не заслоняло то, что сказано, так как иногда то, что сказано забывается за тем, что видимо.

Or, le déplacement de a - a' à i(a) - m connote très précisément, à mon sens, cette transformation qui vient de ce que la relation imaginaire, celle du stade du miroir, est saisie dans le langage. S'il y a un imaginaire pur, un imaginaire de l'imaginaire que présente le stade du miroir, il y a aussi un imaginaire du symbolique, un imaginaire dans le symbolique. Il est essentiel d'en faire la différence. L'opposition n'est nullement entre parole et perception. C'est à l'intérieur même du champ du langage, à l'intérieur même de la fonction de la parole, que la distinction doit être faite. Je dirai qu'il y a comme une parole imaginaire qui est à distinguer de la parole symbolique. Le tout n'est pas de réinscrire le stase du miroir dans la parole comme telle. Il faut reformuler ce stade du miroir comme un miroir de parole.

Однако перемещение от а-а' к i(a) - m обозначает, на мой взгляд, очень точно это преобразование, которое происходит от того , что воображаемое отношение, отношение стадии зеркала, схвачено в языке. Если есть чистое воображаемое, воображаемое (из) Воображаемого, представленное стадией зеркала, есть также воображаемое (из) Символического, воображаемое в Символическом. Важно различать их. Оппозиция отнюдь не между речью и восприятием. Именно внутри самого поля языка, внутри самой функции речи должно проводиться различие. Я бы сказал, что есть своего рода речь воображаемая, которую следует отличать от речи символической. Дело не в том, чтобы переписывать стадию зеркала в речь как таковую. Нужно переформулировать эту стадию зеркала как говорящее зеркало.

Si on s'aperçoit qu'il y a un mode imaginaire et que c'est ça que Lacan tente de décrire, on saisit ce qu'il a désigné comme parole vide et parole pleine. Le schéma, au départ, dans son étage inférieur, écrit la différence de la parole pleine et de la parole vide. Ce qu'il faut saisir, c'est que du point de vue du schéma, la parole vide est celle qui est la plus pleine, c'est-à-dire celle qui suit le chemin qui, de S à A, passe par les deux termes supplémentaires.

Если мы замечаем, что есть воображаемая модальность, и что именно его Лакан пытается описать, то мы схватываем то, что он называл как речь пустую и речь полную. Схема изначально, на своем нижнем этаже, записывает разницу между речью полной и речью пустой. Нужно уловить именно то, что с точки зрения схемы пустая речь является наиболее полной, то есть той, которая следует по пути, который от S до A проходит через два дополнительных термина.

Que dit en effet Lacan dans le Séminaire II, au chapitre que j'ai intitulé "L'introduction du grand Autre", puisqu'il semble que c'est là le premier moment du Séminaire où ce signifiant émerge? "Quand le sujet parle avec ses semblables, il parle dans le langage commun, qui tient les moi imaginaires pour des choses (...) réelles. Ne pouvant savoir ce qui est dans le champ où le dialogue concret se tient, il a affaire à un certain nombre de personnages, a', a'', [et il les] met en relation avec sa propre image." L'essentiel est ici de souligner le début de la phrase: "Quand le sujet parle avec ses semblables". A cet égard, les deux axes qui sont ici présents, sont deux orientations qui, toutes les deux, sont deux étapes du signifiant, ou disons, aussi bien, deux modes de la parole. Cette notation réveille les termes que Lacan emploie pour qualifier la paire symbolique.

Что на самом деле говорит Лакан в Семинаре II в главе, которую я назвал «Введение большого Другого», поскольку, похоже, это впервые, где появляется это означающее в Семинаре? «Когда субъект говорит с себе подобными, он говорит на общем языке, который принимает их воображаемые я (moi)» за вещи (...) реальные. Не имея возможности знать, что находится в поле, где происходит конкретный диалог, он должен иметь дело с рядом персонажей, а', а'', [и он их] соотносит со своим собственным образом». Здесь главное, выделить начало предложения: «Когда субъект говорит с себе подобными». В этом отношении две оси, присутствующие здесь, представляют собой две ориентации, которые обе являются двумя этапами означающего или, скажем так, также двумя модальностями речи. Эта нотация пробуждает термины, которые Лакан использует для определения символической пары.

Pourquoi prend-t-il alors la peine de parler de la communication intersubjective? C'est parce qu'il y a, aussi bien, une communication qui n'est pas intersubjective. Il appelle précisément communication intersubjective ce qui se déroule sur le chemin court, de S à A. Sur le chemin long, on a une communication intermoïque, une communication entre des moi, une communication du moi à son image.

Почему же тогда он утруждает себя разговором об интерсубъективной коммуникации? Потому, что есть также коммуникация, которая не является интерсубъективной. Интерсубъективной коммуникацией он называет именно то, что происходит на коротком пути, от S к А. На длинном пути мы имеем межличностную (intermoïque) коммуникацию, коммуникацию между какими-то я, коммуникацию я к своему образу.

Nous avons là un petit gain théorique qui nous conduit à nous interroger sur une autre transformation. En effet, la distinction des deux modes de la parole fait de A un autre sujet. C'est là qu'est le vice, car que A soit un autre sujet n'en fait pas pour autant le symétrique du sujet, contrairement à ce qu'est la loi de la relation imaginaire. Le seul fait de situer l'Autre comme un autre sujet, fait qu'il y a déjà une disparité des deux.

Здесь у нас есть небольшое теоретическое преимущество , которое заставляет нас задуматься о другом преобразовании. Действительно, различие между двумя модальностями речи делает А другим субъектом. Вот где кроется изъян, ибо то, что А есть другой субъект, тем не менее, не делает его симметричным субъекту, вопреки тому, что является законом воображаемого отношения. Сам факт размещения Другого в качестве другого субъекта означает (приводит к тому), что между ними уже существует несоответствие.

Qu'est-ce qui fait qu'un sujet soit un sujet et non pas l'image du moi? L'image, même si elle est prise dans la relation langagière, fait exactement ce qu'on attend d'elle. C'est comme ça dans le miroir: on fait un geste et le miroir fait le même geste. Dans le langage, il peut se produire le fait que si ego fait tel geste, l'autre en fasse un autre de différent. Mais c'est ce que ego attend quand même, et c'est pour cela que c'est imaginaire. Dès que l'on touche à ça, il y a évidemment la surprise. On voit très bien ça dans un épisode des Marx Brothers. Un des personnages croit être devant un miroir alors que c'est un comparse qui fait les mêmes choses en face de lui. Puis, à un moment, il ne fait plus les mêmes choses, et le premier personnage se réveille en s'apercevant qu'il a affaire à un autre sujet. Il faut voir - ce n'est pas une mauvaise façon de l'introduire - que l'Autre est toujours l'Autre de la surprise. C'est l'Autre en tant qu'il fait ce qu'on n'attend pas.

Что делает субъекта субъектом, а не образом я? Образ, даже если он взят в языковых отношениях, делает именно то, что от него ожидают. Это как в зеркале: делаем жест, и зеркало делает тот же жест. В языке может случиться так, что если эго делает один жест, то другой делает жест другой, отличный от него. Но это то, чего все-же эго ожидает, и вот почему это воображаемое. Как только мы коснемся этого, очевидно, есть неожиданность. Мы очень хорошо это видим в эпизоде «Братьев Маркс». Один из персонажей думает, что он перед зеркалом, в то время, когда перед ним его напарник, делающий то же самое. Затем в какой-то момент тот уже не делает то же самое, и первый персонаж «просыпается», понимая, что имеет дело с другим субъектом. Нужно увидеть — это неплохой способ ввести это (подобное?) — что Другой всегда является Другим неожиданности. Это Другой, поскольку он делает то, чего от него не ждут.

Cette distinction est tout à fait fondamentale pour répartir la parole vraie ou pleine et la parole vide. Lacan termine d'ailleurs ce chapitre du Séminaire II en définissant l'Autre comme celui qui donne la réponse que l'on n'attend pas, et qui, par là-même, définit le point terminal de l'analyse. C'est à garder en mémoire pour la suite des opérations. Le rapport de l'un et de l'autre n'est pas du tout homologue quand il est imaginaire et quand il est symbolique. Dans le symbolique, il y a la dissymétrie propre de la surprise. C'est ce que Lacan, à cette date, considère comme étant le trait propre du sujet. La parole, si on lui garde son singulier, n'est pas pure. Dans toute parole se croisent ces deux vecteurs. C'est au niveau de la soi-disante réciprocité que s'ordonnent toutes les grossièretés qui sont le tissu de la vie quotidienne. C'est un premier point.

Это различие является абсолютно фундаментальным для распределения истинной или полной речи и речи пустой. Лакан, кстати, заканчивает эту главу Семинара II, определяя Другого как того, кто дает ответ, который не ожидается, и который тем самым определяет конечную точку анализа. Это следует запомнить для последующих операций. (Со)отношения между одним и другим вовсе не гомологичны, когда они воображаемые, и когда они символические. В Символическом есть асимметрия, присущая неожиданности. Это то, что Лакан на тот момент считает собственной чертой субъекта. Речь, если сохранять ее в сингулярности, не чиста. В любой речи пересекаются эти два вектора. Именно на уровне так называемой взаимности упорядочиваются все непристойности, которые являются тканью повседневной жизни. Это первый пункт .

Le second point, c'est de relever pourquoi Lacan ne se contente pas de cet S et de cet A pour déterminer la paire symbolique. Pour aller au plus court, je dirai qu'il est déjà clair qu'il entreprend, d'une part, d'écrire à la fois sur son Graphe la structure de la parole intersubjective et celle de la parole imaginaire, et que, d'autre part, il entend en plus superposer la structure de langage à celle de la parole.

Второй пункт — это отметить, почему Лакан не удовлетворяется этим S и этим А, чтобы определить символическую пару. Короче говоря, я скажу, что уже ясно, что он берется, с одной стороны, чтобы писать на своем Графе и структуру интерсубъективной речи, и структуру речи воображаемой, и что, с другой стороны, он намеревается к тому же наложить структуру языка на структуру речи.

Comment s'introduisent ces deux termes de s(A) et de A? Ils s'introduisent au plus simple, c'est-à-dire à partir de ce qui, selon Lacan, abrège la structure de langage, soit l'algorithme saussurien, dont l'écriture de s(A) n'est qu'une transformation.

Как вводятся эти два члена s(A) и A? Они вводятся самым простым способом, то есть из того, что, согласно Лакану, сокращает структуру языка, а именно, из соссюровского алгоритма, запись которого s(A) является лишь преобразованием.

Le trait du Graphe de Lacan, c'est cette superposition de la structure de la parole et de la structure de langage. C'est une bivalence que Lacan, à l'occasion, présente lui-même comme une lecture qui peut être faite synchroniquement ou qui peut être faite diachroniquement. Il faut en passer par là pour saisir comment Lacan a introduit ce Graphe. Il l'a introduit, non pas en distinguant un vecteur du signifié et un vecteur du signifiant, mais à partir du circuit long dans sa distinction d'avec le chemin court. Il l'a introduit au départ pour répartir parole pleine et parole vide, pour rendre compte du mot d'esprit dans ses rapports avec l'inconscient.

Особенностью графа Лакана является именно наложение структуры речи и структуры языка. Это — двухцелевое назначение, которое сам Лакан иногда представляет как чтение, которое может быть сделано синхронически или (может быть сделано) диахронически. Нужно пройти через это, чтобы уловить, как Лакан вводил этот Граф. Он ввел его не путем различения вектора означаемого и вектора означающего, а исходя из длинной цепи в его отличии от короткого пути. Он ввел его сначала, чтобы распределить полную и пустую речь, чтобы объяснить острОту в ее отношениях с бессознательным.

A cet égard, il est essentiel de s'apercevoir que le commencement qu'il en donne dans les Écrits est décalé. Il écrivait d'abord son Graphe avec les alpha, bêta, gamma.

Ça témoigne de la même inspiration que celle de son texte sur La lettre volée.

В связи с этим важно понимать, что начало, которое он дает в Écrits, смещено. Он начинал писать свой Граф с альфа, бета, гамма. Это свидетельствует о том же источнике вдохновения, что и его текст о «Похищенном письме».

Ca conduit à distinguer la chaîne signifiante, en tant "qu'elle reste perméable aux effets de métonymie et de métaphore et en cela constituée au niveau des phonèmes", et le signifiant mis en fonction quand le sujet parle avec ses semblables, c'est-à-dire le cercle du discours commun.

Это приводит к различению означающей цепи, в том смысле, что «она остается проницаемой для эффектов метонимии и метафоры, и в этом плане, конституирована на уровне фонем», и означающего, приводимого в действие, когда субъект говорит с себе подобными, то есть круг общего дискурса.

Le cercle du discours commun est une relation de parole mais une relation de parole vidée du signifiant comme tel, vidée de la lettre, et où la prédominance est celle de la signification qu'on veut communiquer. Lacan essaye de distinguer la première chaîne comme phonématique du cercle commun constitué au niveau des supposées unités de signification. Ce n'est pas strictement une opposition du signifiant et du signifié. C'est une opposition entre deux modes de la parole: une parole à la lettre et une parole à la signification. Il y a là, impliqué, tout le paradoxe de la construction de Lacan, puisque ce que comporte cette soi-disante parole pleine, c'est un authentique rapport à l'Autre mais qui est aussi un rapport à la lettre, c'est-à-dire au niveau où le signifiant ne veut rien dire. Le cercle du discours commun est dominé par le vouloir-dire, alors que la grande chaîne signifiante ne l'est pas. Au contraire, elle le domine. Elle le domine par des jeux de signifiants qui le déjouent. Voilà donc les soubassements de ce Graphe.

Круг общего дискурса, это отношение речи, но отношение речи опустошенной от означающего как такового, опустошенной от буквы, и в которой преобладает значение, что хотят передать. Лакан пытается отличить первую цепочку как фонематическую от общего круга, образованного на уровне предполагаемых единиц значения. Это не строго оппозиция означающего и означаемого. Это противопоставление двух модальностей речи: речь в письме и речь в значении. Здесь задействован весь парадокс лакановской конструкции, поскольку то, что влечет за собой эта так называемая полная речь, является аутентичным отношением к Другому, но также и отношением к букве, то есть на уровне, где означающее ничего не значит. В кругу общего дискурса доминирует намерение сказать, тогда как в большой означающей цепи — нет. Наоборот, она доминирует над ним. Она доминирует над ним посредством игр означающих, которые переигрывают его. Таковы основы этого Графа.

Même si la chaîne signifiante est définie par le fait qu'elle reste perméable aux effets de métaphore et de métonymie, on peut quand même opposer la parole pleine comme métaphorique - trafiquant le signifiant et faisant émerger du sens - à la parole vide qui, passant par les instances imaginaires, est dominée par la métonymie où il n'y a pas création de sens. Vous connaissez les définitions très simples que Lacan donne de la métaphore et de la métonymie par rapport au signifié. Pour la métaphore, il y a franchissement de la barre qui sépare le signifiant du signifié, et, pour la métonymie, il reste la barre qui n'est pas franchie - le cercle du discours commun étant marqué par la prévalence de la métonymie, et la chaîne signifiante par la prévalence de la métaphore.

Даже если цепочка означающих определяется тем, что она остается проницаемой для эффектов метафоры и метонимии, мы все же можем противопоставить полную речь как метафорическую — искажающую означающее и вызывающую появление значения — пустой речи, в которой, проходя через воображаемые инстанции, преобладает метонимия, где не создается смысл. Вы знаете очень простые определения, которые Лакан дает метафоре и метонимии по отношению к означаемому. Для метафоры, существует пересечение черты, отделяющей означающее от означаемого, а для метонимии остается непреодолимая черта: круг общего дискурса отмечен преобладанием метонимии, а означающая цепь — преобладанием метафоры.

Vous connaissez aussi ce mot d'esprit que Lacan a été chercher dans le texte de Freud, celui de famillionnaire. Ça met en scène un juif de Hambourg qui est plutôt régulièrement dans la débine et qui va faire appel à l'un de ses coreligionnaires plus fortuné. Il raconte ensuite 173 comment il a été reçu: "Il me traitait tout à fait d'égal à égal, d'une façon tout à fait famillionnaire". Ce mot qui n'existe pas est une condensation jouant sur les phonèmes, une condensation de familière et millionnaire. C'est une composition phonématique qui est vraiment présente au niveau sonore. Eh bien, ce mot d'esprit est le point de départ du Graphe de Lacan. C'est un mot d'esprit qui déjà en lui-même comporte qu'il y ait une voie du discours où on dit familière et millionnaire, et une voie qui peut opérer cette condensation métaphorique et créer ce mot nouveau.

Вы также знаете ту остроту, которую Лакан нашел в тексте Фрейда, остроту «фамиллионер». В нем изображен еврей из Гамбурга, который довольно регулярно попадает в неприятности и навещает одного из своих более богатых единоверцев. Затем он рассказывает, как его приняли: «Он относился ко мне как к равному, совершенно фамиллионерно». Это несуществующее слово есть сгущение, играющее на фонемах, сгущение «фамильярного» и «миллионера». Это фонематическая композиция, реально присутствующая на звуковом уровне. Что ж, эта острота является отправной точкой Графа Лакана. Это острота, которая уже сама по себе предполагает, что существует путь дискурса, где говорят «фамильярно» и «миллионер», и путь, который может оперировать этим метафорическим сгущением и создавать новое слово.

Je ne vais pas exactement commenter ce famillionnaire comme Lacan l'a fait à l'époque, mais il faut voir que Lacan a d'abord pensé à l'étage inférieur de son Graphe, pour passer ensuite à l'étage supérieur. C'est un pas à pas. Notons donc - et c'est là qu'on peut saisir la motivation de ce doublement du Graphe - que ce famillionnaire, qui pourrait tout aussi bien faire un lapsus, est un signifiant dont le trait spécifique est de n'être pas dans le code de la langue, de n'être pas dans le trésor des signifiants reçus. A cet égard, ce signifiant impose déjà d'introduire le signifiant de l'Autre barré. Famillionnaire est le signifiant du manque dans l'Autre. C'est un signifiant qui comme tel - et c'est ce qui en fait un mot d'esprit - ne figure pas au lieu de l'Autre.

Я не собираюсь комментировать этого фамиллионера в точности так, как это делал Лакан в то время, но вы должны видеть, что Лакан сначала думал о нижнем уровне своего Графа, чтобы затем перейти к верхнему уровню. Это шаг за шагом. Поэтому отметим — и именно здесь мы можем понять мотивацию этого удвоения Графа — что этот фамиллионер, который с таким же успехом мог бы быть оговоркой, является означающим, чья специфическая черта состоит в том, чтобы не быть в коде языка, не быть в сокровищнице полученных означающих. В этом отношении это означающее уже требует введения означающего перечеркнутого Другого. Фамиллионер — это означающее нехватки в Другом. Это означающее, которое как таковое — и в этом его острота — не фигурирует в месте Другого.

D'autre part, est-ce que ce signifiant a une signification? Il en a une et, cette signification, comment Lacan l'analyse-t-elle à l'époque? Il dit que pour produire ce famillionnaire, il faut bien que le discours commun soit passé par le petit autre. Il y a ici un semblable "où le sujet, dit Lacan, s'aliène en le détestant". A cet égard, ce qui entre dans la composition de famillionnaire, c'est la relation du moi et de l'autre, la relation d'aliénation du moi et de l'autre. En fait, ça ne suffit pas. Ca ne suffit pas pour qualifier le point de fascination, de détestation et d'horreur, ce point que figure ici ce soi-disant petit autre. De la même façon qu'il faut déjà introduire ici un signifiant qui n'est pas dans l'Autre, il faut introduire, non pas le rapport du moi et de l'autre, mais le rapport du sujet et de l'objet: ($ <> a). A cet égard, famillionnaire est ce qui mérite de s'installer à l'étage supérieur du Graphe. Il y a, dans la production de ce famillionnaire, outre la pure relation imaginaire, d'autres catégories et d'autres instances qui sont à l'úuvre. On peut là saisir pourquoi il faut que Lacan dédouble aussi bien la relation imaginaire - il la dédoublera sous les espèces du fantasme dans sa relation au désir - que la relation symbolique. On peut saisir là ce qui motive la construction d'un graphe qui redouble le premier.

С другой стороны, имеет ли это означающее значение? У него есть одно, это значение, и как же Лакан анализирует его в то время? Он говорит, что для того, чтобы произвести этого фамиллионера, обычный дискурс должен был пройти через маленького другого. Здесь есть подобное, «где субъект, — говорит Лакан, — отчуждается, ненавидя его». В этом отношении, то что входит в состав фамиллионера, это отношения Я и другого, отношение отчуждения Я и другого. На самом деле этого недостаточно. Этого недостаточно, чтобы квалифицировать точку очарования, ненависти и ужаса, эту точку, в которой здесь фигурирует этот так называемый маленький другой. Так же, как здесь уже необходимо ввести означающее, которого нет в Другом, необходимо ввести не отношение я и другого, а отношение субъекта и объекта: ($ ◊ a). В этом отношении фамиллионер, это то, что заслуживает поселиться на верхнем этаже Графа. В производстве этого фамиллионера, помимо чисто воображаемых отношений, действуют другие категории и другие инстанции, которые могут быть задействованы. Здесь мы можем понять, почему Лакан должен раздвоить как воображаемое отношение — он раздвоит их под видом фантазма в его отношении к желанию — так и символическое отношение. Здесь мы можем понять, что мотивирует построение графа, дублирующего первый.

On pourrait dire, aussi bien, que c'est ce qui nous donne déjà le schéma de l'interprétation en tant que l'interprétation a même structure que le mot d'esprit. L'interprétation transite par le fantasme. Elle n'a même de valeur que si elle transite par ce point de fascination qui est logé dans le fantasme. Il est sûr, en effet, qu'une interprétation ne consiste pas à faire des famillionnaire en série, même si l'interprétation analytique - et Lacan en donne la notation 174 très précise en 1976 - ne peut pas négliger l'élément sonore, ne peut pas négliger le phonème.

С тем же успехом можно было бы сказать, что именно это уже дает нам схему интерпретации, поскольку интерпретация имеет ту же структуру, что и острота. Интерпретация проходит через фантазм. Она имеет ценность только в том случае, если она проходит через эту точку очарования, скрытую в фантазме. На самом деле несомненно, что интерпретация не состоит в создании серии из фамиллионеров, даже если аналитическая интерпретация — а Лакан дает очень точную запись для нее в 1976 г. — не может пренебрегать звуковым элементом, не может пренебрегать фонемой.

Tout cela était pour marquer qu'il fallait s'arrêter sur ce doublement du Graphe. Nous avons vu que le premier étage a paru au départ suffire à Lacan, puisqu'il commente le mot d'esprit de famillionnaire seulement à partir de cet étage, alors que ça nécessite en fait l'introduction de l'étage supérieur. Cet étage supérieur, Lacan l'introduit à partir de l'Autre, et je vous ai fait remarquer qu'il n'a qu'un seul point de départ, qui est l'Autre, et qu'un seul point d'arrivée, qui est s(A).

Все это было для того, чтобы отметить, что нужно было остановиться на этом удвоении Графа. Мы видели, что первый этаж сначала показался Лакану достаточным, так как он комментирует остроту фамиллионер только исходя из этого этажа, тогда как на самом деле она требует введения верхнего этажа. Этот верхний этаж Лакан вводит из Другого, и я указал вам, что он имеет только одну точку отправления — Другой, и только одну точку прибытия — s(A).

Cet Autre conjugue des lectures extrêmement diverses. Vous savez que c'est l'Autre de la vérité ou bien l'Autre du langage, que ce soit celui de la syntaxe ou du lexique. Mais je voudrais marquer en quoi cette construction - et c'est même ce qui motive l'homographe - suppose que cet Autre soit aussi bien le lieu du manque. C'est par là que Lacan - je l'ai déjà fait observer - se distingue le plus des structuralistes. Définir les éléments par leurs relations les uns avec les autres, c'est l'hypothèse structuraliste. Ca comporte justement qu'il ne manque aucun élément, ça suppose la complétude du réseau des relations et des termes. L'apport de Lacan est d'y situer un manque.

Этот Другой сочетает в себе чрезвычайно разнообразные прочтения. Вы знаете, что это Другой истины или Другой языка, будь то синтаксис или лексика. Но я хотел бы отметить, как эта конструкция — и это даже мотивирует омограф — предполагает, что этот Другой также является местом нехватки. Именно в этом Лакан — я уже указывал на это — больше всего отличается от структуралистов. Структуралистская гипотеза определяет элементы по их отношению друг к другу. Она как раз и подразумевает, что ни один элемент не упущен, она предполагает полноту сети отношений и терминов. Вклад Лакана состоит в том, что он расположил здесь нехватку.

Nous, nous savons comment se motive ce manque. Il n'est en effet pas difficile de reconnaître que ce qui fonctionne à l'étage inférieur du Graphe, c'est l'aliénation - Autre de l'aliénation qui est très bien mis en valeur dans le famillionnaire lui-même - et que ce qui fonctionne à l'étage supérieur, c'est la séparation. La question par quoi Lacan incarne le vecteur qui part vers le haut - Che vuoi? - est une question séparatrice. L'Autre de l'aliénation produit d'emblée un manque. Il produit un manque hors de lui - souvenez-vous ici du fonctionnement que j'ai détaillé naguère - tandis que l'Autre de la séparation produit un manque qui est en lui. C'est toute l'opposition qui est à faire entre ces deux formules, la seconde désignant un manque qui est extérieur à l'Autre.

Мы знаем, чем мотивирована эта нехватка. На самом деле нетрудно понять, что на нижнем уровне Графа действует отчуждение — Другой отчуждения, который очень хорошо выделен в самом фамиллионере, — а то, что работает на верхнем этаже, — это сепарация. Вопрос, через который Лакан представляет вектор, идущий вверх — Che vuoi? – это сепарирующий вопрос. Другой отчуждения немедленно производит нехватку. Он производит нехватку вне себя — вспомните здесь функционирование, которое я подробно описал некоторое время назад, — в то время как Другой сепарации производит нехватку, которая находится внутри него. Это и есть вся противоположность между этими двумя формулами, причем вторая обозначает нехватку, внешнюю по отношению к Другому.

Il n'y a pas d'autre façon d'entendre cette localisation du sujet qui ne tient pas à une réciprocité symbolique. Par le tu es ma femme, le sujet fait allusion à lui-même à partir de l'Autre, mais il n'empêche que l'Autre ne peut pas dire ce que je suis. On peut en effet resituer cette foi jurée, ce tu es ma femme. Si c'est là le mode par excellence de la déclaration symbolique du sujet, cela veut dire aussi bien que l'Autre ne peut pas me dire ce que je suis, ce que je suis est. C'est pourquoi Lacan donnera sa valeur au cercle qui va de s(A) à A, à savoir que c'est, à proprement parler, un cercle vide. Sa scansion propre - je l'ai déjà indiqué - n'ouvre sur aucune certitude. C'est là que Lacan peut écrire, d'une façon énigmatique, que le sujet ne se constitue qu'à se soustraire à l'Autre: "A devoir s'y compter, il n'y fait fonction que de manque." C'est ce que j'écris ainsi.

Нет другого способа понять эту локализацию субъекта, который не зависит от символической реципрокности. Под «ты моя жена» субъект намекает на себя, исходя из Другого, но это не мешает Другому сказать, что я есть. Мы действительно можем восстановить эту клятвенную веру, что ты моя жена. Если это по определению способ символической декларации субъекта, это также означает, что Другой не может сказать мне, что я есть, что я есть такое. Вот почему Лакан придает значение кругу, идущему от s(A) к A, а именно, что это, строго говоря, пустой круг. Его собственное скандирование, как я уже указывал, не приводит ни к какой уверенности. Именно здесь Лакан может загадочным образом написать, что субъект только конституирует себя, вычитая себя из Другого: «если с этим считаться, он функционирует там только как нехватка». Вот что я записываю таким образом.

Cette écriture suffit à indiquer que le calcul purement signifiant du sujet est comme tel impossible. Il est impossible parce qu'il ne saurait comporter, au niveau de l'Autre, ce que Je est. C'est là un point essentiel que l'on retrouvera plus tard en cette mention que l'objet a ne fait pas partie de l'Autre, en tout cas à titre d'élément. Le sujet comporte, à côté de ce qui est son statut identificatoire, un être qui ne peut pas se saisir au niveau de l'Autre.

Этой записи достаточно, чтобы показать, что чисто означающее исчисление субъекта как таковое невозможно. Это невозможно, потому что оно не может заключать в себе на уровне Другого то, что я есть. Это существенный момент, который мы снова найдем позже в упоминании, что объект а не является частью Другого, во всяком случае, как элемент. Субъект включает в себя, наряду с тем, что является его идентификационным статусом, существо, которое не может ухватить себя на уровне Другого.

C'est là qu'il faut commencer à considérer les termes que Lacan a introduits à l'étage supérieur du Graphe où nous perdons les assises imaginaires que nous avions au premier niveau. A l'étage inférieur, nous pouvons incarner, alors qu'au niveau du quatuor supérieur, incarner est certainement bien plus difficile.

Здесь мы должны начать рассматривать термины, введенные Лаканом на верхнем уровне Графа, где мы теряем воображаемые основы, которые были у нас на первом уровне. На нижнем уровне мы можем воплощаться, тогда как на верхнем квартетном/четверичном уровне воплощаться, конечно, намного сложнее.

Il faut relever que l'écriture de la pulsion représente un problème en elle-même. Le Graphe même imposerait qu'on écrive, à la place homologue de l'Autre, une sorte de A'. Ce serait un A' qui serait le répondant de ce qu'est l'Autre dans la communication intersubjective. Ce serait son répondant au niveau de l'inconscient. La question se pose - elle se pose dans la psychanalyse - de savoir s'il y a un code au niveau de l'inconscient. On a cru l'avoir trouvé. Chaque fois, en effet, que l'on formule une clef des songes, on essaye de se situer au niveau d'un lieu de l'Autre, d'un lieu inconscient de l'Autre. C'est une notation que vous ne trouvez pas chez Lacan. Vous trouvez, à la place, une notation diachronique de la pulsion.

Следует отметить, что запись влечения сама по себе представляет проблему. Сам Граф предписывает то, чтобы мы писали на гомологичном месте Другого некое подобие А'. Это был бы А', который был бы респондентом того, чем является Другой в интерсубъективной коммуникации. Это был бы его респондент на уровне бессознательного. Возникает вопрос — он возникает в психоанализе — существует ли код на уровне бессознательного. Мы думали, что нашли его. На самом деле каждый раз, когда мы формулируем ключ к сновидениям, мы пытаемся расположить себя на уровне места Другого, бессознательного места Другого. Это обозначение, которого вы не найдете у Лакана. Вместо этого вы находите диахроническую запись влечения.

En un premier sens, cette demande n'est rien d'autre que l'articulation signifiante même. Mais le paradoxe que Lacan veut mettre ici en valeur, c'est le paradoxe de ce qu'est l'Autre par rapport au sujet quand il disparaît. A cet égard, l'écriture de la pulsion, il faudrait l'écrire avec une formule qualifiant une émergence du sujet qui n'est en fait qu'une disparition, et inscrivant en même temps que l'Autre, celui de l'étage inférieur, manque. Cette formule, c'est celleci.

В первом смысле, это требование есть не что иное, как сама означающая артикуляция. Но парадокс, который Лакан хочет подчеркнуть здесь, это парадокс того, чем является Другой по отношению к субъекту, когда он исчезает. С этой точки зрения, запись влечения было бы необходимо написать с помощью формулы, определяющей возникновение субъекта, который на самом деле является лишь исчезновением, и вписывающей в то же время, на нижнем уровне, отсутствующего Другого. Эта формула такова.

La difficulté sur laquelle s'enroule "Subversion du sujet", c'est de devoir parler du signifiant constituant de la chaîne supérieure par l'obligation d'homologie qui fonde le Graphe même. Ce qui manque à ce texte - à cette date Lacan est juste en deçà de cette formulation - c'est que la vraie transcription de cette formule, c'est l'objet a.

Трудность, на которой разворачивается «Ниспровержение субъекта», состоит в том, что приходится говорить о конституирующем означающем верхней цепи через требование гомологии, лежащей в основе самого Графа. Чего не хватает в этом тексте — на этот момент Лакан находится как раз под этой формулировкой — так это того, что истинная транскрипция этой формулы есть объект а.

La pulsion, c'est l'Autre du sujet au niveau inconscient. C'est un Autre spécial, puisque c'est un Autre silencieux - l'Autre du niveau inférieur étant, au contraire, un Autre loquace. L'Autre silencieux est articulé à ce terme singulier du signifiant du manque dans l'Autre - terme dont il faut poser la question de savoir si c'est le signifiant du sujet. Le meilleur signifiant du sujet, c'est une élision. On sait que ça se marque, à l'occasion, par le trébuchement, par le faux-pas, par le glissement, c'est-à-dire par les différents modes de l'élision. Mais le signifiant du manque dans l'Autre n'est pas, à proprement parler, le signifiant du sujet. Le signifiant du sujet, c'est $, c'est-à-dire le manque d'un signifiant, le manque d'un signifiant qui n'est pas dans l'Autre. Le signifiant du manque dans l'Autre désigne l'être du sujet, 176 tandis que $ désigne le sujet saisi au niveau du signifiant. Si $ est un être, c'est alors plutôt un manque-à-être - être de non-étant, dit Lacan, comme pour donner consistance au vide, consistance opératoire à l'élision.

Влечение — это Другой субъекта на бессознательном уровне. Это особый Другой, поскольку он молчаливый Другой — Другой нижнего уровня, напротив, говорящий Другой. Безмолвный Другой связывается с этим сингулярным понятием означающего нехватки в Другом — понятием, относительно которого следует поставить вопрос, является ли оно означающим субъекта. Лучшим означающим субъекта является элизия. Мы знаем, что при случае это отмечено спотыканием, оплошностями, поскальзыванием, то есть различными модусами элизии. Но означающее нехватки в Другом, строго говоря, не есть означающее субъекта. Означающее субъекта есть $, то есть нехватка означающего, нехватка означающего, которого нет в Другом. Означающее нехватки в Другом обозначает бытие субъекта, тогда как $ обозначает субъекта, схваченного на уровне означающего. Если $ — это бытие, тогда, это скорее нехватка-в-бытии — бытие небытия, говорит Лакан, как бы для того, чтобы придать непротиворечивость пустоте, операционную консистентность элизии.

Ca, c'est donc un mode du sujet. Mais vous avez aussi, si on prend la référence cartésienne, le sujet comme cogito. Si le sujet comme sujet du signifiant est être de non-étant, le cogito est fondé sur l'idée d'une réduction de l'être du sujet à la pensée. Il y a là recouvrement, en un point, de l'être et de la pensée.

Таков модус субъекта. Но у вас также есть, если мы возьмем картезианскую референцию, субъект как cogito. Если субъект как субъект означающего есть бытие небытия, то cogito основывается на идее сведения бытия субъекта к мышлению. В какой-то момент происходит совпадение бытия и мышления.

Nous avons aussi un troisième être du sujet, à savoir celui qui est spécialement visé lorsqu'on évoque le sujet de l'inconscient. Ce n'est pas le sujet pensé - ce n'est ni pensé ni pensant - et ce n'est pas non plus le sujet parlant. C'est ce que Lacan, dans "Subversion du sujet", appelle précisément "l'être impensable du sujet". Ce qu'est l'être impensable du sujet, c'est l'objet a. Le petit a désigne cet impensable du sujet.

У нас также есть третье бытие субъекта, а именно то, на которое особенно обращают внимание при упоминании субъекта бессознательного. Это не мыслящий субъект — это ни мышление, ни мыслящий — и не говорящий субъект. Именно это Лакан в «Ниспровержении субъекта» называет именно «немыслимым бытием субъекта». Что такое немыслимое бытие субъекта, так это объект а. Маленькое а обозначает это немыслимое субъекта.

A cet égard, l'écriture du signifiant d'un manque dans l'Autre n'est pas un signifiant sans signification. Dès lors qu'il y a énonciation, un signifiant sans signification ne peut pas exister. Le signifiant du manque dans l'Autre a une signification. Lacan lui-même joue à calculer cette signification. De la même façon qu'il symbolise ce signifiant du manque dans l'Autre par un simple moins-un, il note racine de moins-un sa signification. Lacan nous donne donc sans ambiguïté le signifié du signifiant du manque dans l'Autre. Il l'écrit moins phi, désignant ainsi la fonction imaginaire de la castration. J'ajouterai qu'il y a une deuxième valence du signifié de ce signifiant du manque dans l'Autre, à savoir petit a. Nous avons donc là les deux valences à partir desquelles peut être déchiffré ce signifié.

В этом отношении запись означающего нехватки в Другом не является означающим без значения. Пока есть высказывание, означающее без значения не может существовать. Означающее нехватки в Другом имеет значение. Сам Лакан играет в расчет этого значения. Точно так же, как он символизирует это означающее нехватки в Другом простой минус-единицей, он отмечает корень из минус-единицы его значение. Таким образом, Лакан недвусмысленно дает нам означаемое означающего нехватки в Другом. Он пишет минус фи, обозначая таким образом воображаемую функцию кастрации. Я добавлю, что имеется вторая валентность означаемого этого означающего нехватки в Другом, а именно малое а. Таким образом, мы имеем здесь две валентности, исходя из которых может быть дешифровано это означаемое.

C'est là que se situe la réponse à la question Que suis-je? - réponse qui comme telle, au niveau du signifiant, ne peut pas être découverte. Le sujet comme effet de signification, nous le trouvons à l'étage inférieur du Graphe. C'est ce qui peut s'écrire $. C'est seulement à ce niveau-là que nous trouvons le sujet comme réponse du réel - vous savez que c'est là ce qui avait ordonné mon cours de l'année dernière. Le sujet est coupure au niveau de l'aliénation signifiante, mais, au niveau de la séparation, il n'est pas que coupure. C'est sur ce point que culmine le Graphe de Lacan, et c'est là que s'articule la structure même de l'interprétation.

В этом и заключается ответ на вопрос Что я есть? — ответ, который как таковой на уровне означающего не может быть обнаружен. Субъект как эффект значения мы находим на нижнем уровне Графа. Это можно записать как $. Только на этом уровне мы находим субъекта как ответ реального — вы знаете, что именно здесь был упорядочен мой курс в прошлом году. Субъект — это разрез на уровне означающего отчуждения, но на уровне сепарации, он не просто разрез. Именно в этом пункте Лакановская диаграмма достигает кульминации, и именно здесь артикулируется сама структура интерпретации.

Une interprétation qui serait seulement le signifiant apporté par l'Autre, nous savons ce que c'est. C'est ce que nous appelons la suggestion - suggestion qui se tient au niveau de l'Autre de l'aliénation. A cet égard, elle n'accomplit rien d'autre qu'une identification. Le calcul qui est propre à l'interprétation analytique doit être situé au niveau du signifiant du manque dans l'Autre, et ne peut pas faire l'économie - c'est ce que je soutiens - de calculer son effet de signification, pour qu'il puisse valoir comme réponse du réel. A cet égard, l'interprétation porte sur la cause du désir. J'en ai fini pour aujourd'hui. J'achèverai ce petit cycle la fois prochaine.

Интерпретация, которая была бы только означающим, принесенным Другим, мы знаем, что это такое. Это то, что мы называем внушением — внушением, стоящим на уровне Другого отчуждения. В этом отношении он не выполняет ничего, кроме идентификации. Расчет, который присущ аналитической интерпретации, должен располагаться на уровне означающего нехватки в Другом и не может обходиться без — это то, что я утверждаю — расчета его эффекта значения, чтобы он мог быть действительным как ответ реального. В этом отношении интерпретация связана с причиной желания. На сегодня у меня все. Я закончу этот маленький цикл в следующий раз.

Рабочий перевод: Екатерина Седова, Ирина Север, Евгений Ермаков ред. с фр. Ирина Макарова, ред. на русском Алла Бибиксарова, сайт: Ольга Ким.