En même temps, je ne pouvais pas me dissimuler qu'il y avait quelque chose de vrai dans cette invitation à analyser. Cette chose vraie, c'est que chacun, à la mesure de la question qui est la sienne, à la mesure de la question à laquelle il appartient, peut, au gré des rencontres et au hasard, incarner précisément la causa. Seulement, ce n'est pas la cause d'honneur. La cause d'honneur est plutôt couverture. Elle est couverture de ce dont il s'agit vraiment et qui est la cause d'horreur. Je ne l'ai pas dit dans mon mot de remerciement. Je n'ai pas dit que le psychanalyste était plutôt horroris causa. Je pense que ce qui se cherchait à travers ces invitations répétitives était cette cause-là. En fait, tout ce que je peux analyser dans la cérémonie, c'est moi-même. C'est moi-même en en parlant. C'est ce que je fais ici.
В то же время я не мог скрыть от себя, что в этом приглашении к анализу было что-то правдивое. Это правдивое состоит в том, что каждый в меру своего вопроса, в меру вопроса, который является его собственным, может, согласно встречам и случайностям, воплотить причину. Только это не дело чести. Дело чести скорее прикрытие. Оно является прикрытием того, о чем идет речь на самом деле и что является причиной ужаса. Я не сказал этого в своей благодарственной речи. Я не говорил, что психоаналитик, скорее, horroris causa. Я думаю, что именно эту причину искали в этих повторяющихся приглашениях. На самом деле, все, что я могу анализировать на церемонии, это себя самого. Самого себя, когда я говорю. Это то, что я делаю здесь.
Il faut que je constate d'abord - et ça a été d'ailleurs votre réaction immédiate quand je vous ai fait part du fait - que j'ai plutôt été égayé par la chose. Ca m'a donné de la gaieté. J'étais même hilare. J'avais de la difficulté à garder mon sérieux dans le défilé qui a précédé. C'est une cérémonie qui est relativement fréquente à l'université de Gand. Tous les ans, on y nomme des docteurs honoris causa. En psychologie, c'est seulement une fois tous les seize ans. Ca me laisse le temps de voir qui sera le prochain. Ils sont coutumiers de cette cérémonie, puisque, entre toutes les universités belges, ce sont eux qui ont la plus belle aula. Donc, ils s'en servent.
Прежде всего должен отметить — и это была, кроме того, ваша немедленная реакция, когда я сообщил вам об этом факте, — что я был весьма приободрен этим делом. Это доставляло мне радость. Мне даже стало весело. Мне было трудно сохранять серьезность в предшествовавшем параде. Это церемония, которая относительно часто проводится в Гентском университете. Ежегодно врачи получают звание honoris causa. В психологии это происходит только раз в шестнадцать лет. Это дает мне время посмотреть, кто будет следующим. Обычно они проводят эту церемонию, так как из всех бельгийских университетов у них самая красивая аула. Поэтому они пользуются этим.
Ma gaieté venait du fait qu'une telle cérémonie fait se déployer tous les semblants du discours universitaire, dont nous avons ici, par les temps qui courent, perdu le sens vif, mais qui est encore le leur làbas. Avec le déploiement des semblants du discours vient quelque chose que l'on peut appeler l'enrégimentement: on vous dit où vous placer pendant deux heures, on vous dit exactement ce qu'il faut faire. C'est consubstantiel à la notion même de cérémonie. Au fond, c'est une danse, une danse où il faut se vêtir d'une façon parfaitement codée. C'est une danse un peu lourdaude, puisque les professeurs ne sont pas spécialement légers. La légèreté ne va pas avec ce qu'ils ont à faire dans la vie.
Моя радость исходила из того факта, что такая церемония раскрывает все кажимости университетского дискурса, который у нас здесь, в эти дни, потерял живое значение, но который все еще есть там. С развертыванием кажимости дискурса происходит то, что можно назвать регламентацией: вам говорят, где стоять в течение двух часов, вам говорят, что именно делать. Это является неотъемлемой чертой самого понятия церемонии. По сути, это танец, танец, в котором вы должны одеться идеально согласно коду. Это несколько неуклюжий танец, так как профессора не особенно легкомысленны. Легкомыслие не сочетается с тем, чем они должны заниматься в жизни.
Il faut s'apercevoir que tout cela produit un grand soulagement. L'Autre, en effet, vous prend en charge. Il vous prend en charge complètement. Il vous donne votre place, il vous inscrit. Là, on ne manque pas. On vous assure que votre nom propre s'inscrit dans la suite, déjà longue, des annales de l'université. Vous êtes classé. De là se produit alors un allégement certain par rapport à la question des fins dernières. C'est même un simulacre de Jugement Dernier: vous avez été élu. Eh bien, dans ce déjouement de tout che vuoi, je peux saisir la racine de mon hilarité.
Нужно понимать, что все это приносит огромное облегчение. Другой, по сути, берет на себя ответственность за вас. Он полностью заботится о вас. Он дает вам ваше место, он регистрирует вас. Там не промахиваются. Вас уверяют, что ваше собственное имя вписано в и без того длинную череду анналов университета. Вы в рейтинге. Отсюда происходит некоторое облегчение в вопросе о конечных целях. Это даже подобие Страшного суда: вас избрали. Что ж, в этом срыве всех che vuoi я могу уловить корень своего веселья.
Cependant, à partir d'un certain moment, ça n'a plus été drôle du tout. Je le constate: ça n'a plus été drôle du tout quand j'ai eu à écouter ce qui s'appelle ma laudatio, mon éloge, prononcée par le doyen de la faculté de psychologie, le professeur Quackelbeen, qui s'est mis à parler de moi dans une langue que je ne comprenais pas - 159 l'essentiel de cette cérémonie s'étant en effet déroulé en néerlandais. Pourtant, il s'adressait à moi, il traitait de moi, mais ça restait strictement en dehors de ce que je pouvais en comprendre. Tous les effets de sens, par lesquels on est d'habitude sollicité dans un discours, étaient absents. Ca ne faisait donc que manifester d'autant plus le désir de l'Autre précédemment évanoui. Evidemment, tout ça restait heureusement pris dans une grande signification d'honneur. Je pouvais me persuader qu'il ne disait pas du mal de moi. Mais au fond, il aurait pu. Cette grande signification de l'honneur apaisait ce qui sinon aurait été de l'angoisse, c'est-à-dire non pas l'honneur, mais l'horreur de ne pas savoir ce que je suis pour l'Autre.
Однако после определенного момента стало совсем не смешно. Я это констатирую: мне было уже совсем не смешно, когда мне пришлось слушать то, что называется моим laudatio, моим панегириком, произнесенным деканом факультета психологии профессором Квакельбином, который принялся говорить обо мне на языке, которого я не знал. Большая часть этой церемонии действительно проходила на голландском языке. Все же он обращался ко мне, он называл меня, но это оставалось строго за пределами того, что я мог понять. Отсутствовали все эффекты смысла, которыми обычно руководствуются в дискурсе. Таким образом, это еще больше проявляло ранее исчезнувшее желание Другого. Очевидно все это, к счастью, оставалось в великом значении почета. Я мог убедить себя, что он не говорил обо мне ничего плохого. Но на самом деле он мог бы. Это великое значение почета успокаивало то, что в противном случае было бы тревогой, то есть не честью, а ужасом от того, что я не знаю, что я для Другого.
J'ai, dans mon remerciement, commenté le fait même de dire merci. J'ai dit merci parce que j'avais d'abord à dire merci. Sinon j'aurais pu dire sauve qui peut! ou au feu! Bref, j'avais à dire merci et je l'ai dit. Je me serais d'ailleurs bien contenté de dire merci, un point c'est tout, et puis de me rasseoir. Je n'avais, en fait, rien d'autre à dire. Mais il est notable que dire seulement merci aurait été en cette circonstance injurieux. Merci, pour le dire juste assez, il faut le dire plusieurs fois. Il faut même le varier. Il y a une certaine disproportion entre la signification comme produit fini, qui n'admet rien d'autre que merci, et la quantité de signifiants qu'il faut tirer et enchaîner pour que cette signification soit effectivement produite. C'est un effet de qui, à l'occasion, inquiète ici certains qui pensent que parfois j'insiste trop. C'est la même redondance que vous trouvez aussi dans les schémas de Lacan, où, pour que ça fasse son effet, il faut énoncer à partir de groupes de cinq ce qu'on peut très bien obtenir à partir de groupes de deux.
Я, в моей благодарности, прокомментировал сам факт выражения благодарности. Я сказал «спасибо», потому что сначала я должен был сказать «спасибо». В противном случае я мог бы сказать: «спасите, кто может! или к огню!» Короче говоря, я должен был сказать «спасибо», и я сказал это. К тому же, был бы счастлив сказать «спасибо», и точка, а затем сесть. Собственно говоря, мне больше нечего было сказать. Но примечательно, что просто сказать «спасибо» в данном случае было бы оскорбительно. Нужно много раз сказать «спасибо», чтобы сказать это достаточно. Нужно даже варьировать его. Есть даже определенная диспропорция между значением как готовым продуктом, который не допускает ничего, кроме благодарности, и количеством означающих, которые необходимо вытащить и сцепить, чтобы это значение было произведено эффективно. Это эффект избыточности, который иногда беспокоит некоторых здесь, кто думает, что иногда я слишком настаиваю. Это та же самая избыточность, которую вы также находите в схемах Лакана, где для того, чтобы она возымела эффект, необходимо констатировать из групп из пяти то, что вполне можно получить из групп из двух.
Ce merci est en soi-même un terme remarquable. Il était, en l'occurrence, spécialement justifié dans ma bouche, puisque je n'avais pas à prendre ce qu'on m'offrait comme un dû. C'est tout à fait différent de dire merci quand on attend ce qu'on vous donne, quand ce qu'on vous donne vous revient, et quand, au contraire, on vous donne ce que vous n'avez pas demandé. La bizarre distinction de docteur honoris causa est de cet ordre: on ne se porte pas candidat, on apprend un jour qu'on pense à vous, et ensuite ça vous tombe dessus.
Это спасибо само по себе замечательный термин. В данном случае это было особенно оправдано в моих устах, поскольку мне не нужно было воспринимать то, что мне предлагали, как должное. Совсем другое дело говорить спасибо, когда ожидается то, что вам дается, когда то, что дается вам, возвращается к вам, и когда, наоборот, вам дается то, о чем вы не просили. Причудливая награда почетного доктора относится к этому порядку: вы не подаете заявление, однажды вы узнаете, что о вас думают, и тогда это сваливается на вас.
Recevoir ce qu'on n'a pas demandé est évidemment une satisfaction spéciale. Ca peut être, à l'occasion, une catastrophe. Mais quand ça ne l'est pas, on peut dire que c'est une sorte de bonheur. Dans le bonheur, il entre une satisfaction supplémentaire, supplémentaire en ceci que c'est au moins un petit peu disjoint du mérite. C'est d'ailleurs la racine de ce qui provoque ou suscite le sentiment de culpabilité. Quand ça vient juste bien, il y a en même temps le soupçon qu'on pourrait bien n'être qu'un heureux coquin.
Получить то, о чем не просили, — это, очевидно, особое удовлетворение. Иногда это может быть катастрофой. Но когда это не так, можно сказать, что это своего рода счастье. В счастье входит дополнительное удовлетворение, дополнительное в том смысле, что оно, по крайней мере, немного не связано с заслугой. Это также корень того, что провоцирует или пробуждает чувство вины. Когда все идет хорошо, возникает в то же время подозрение, что остается только быть счастливым негодяем.
J'ai donc éprouvé ce qu'on peut appeler de la gratitude. Une gratitude, c'est ce qu'on éprouve quand on n'a pas affaire à un dû mais à une faveur. C'est d'ailleurs ce que rappelle toujours le merci. Le merci rappelle toujours que l'Autre ne vous doit rien. C'est toujours une faveur. Ca se marque dans la langue française où on a commencé par dire la merci. On a dit la merci pour dire précisément la grâce que l'on vous fait. Ca demeure aujourd'hui dans certaines expressions de la langue. Quand, plus tard, on s'est mis à dire merci pour accueillir la gr‚ce que vous fait l'Autre, c'est dans la bouche de l'Autre qu'on a repris le mot. Il y a là message inversé, inversion du féminin au masculin, où on vérifie la structure du discours comme discours de l'Autre. Ca mettait mes collègues à même d'apprécier l'exactitude de la thèse de Lacan, sous l'égide duquel, bien entendu, s'est faite cette cérémonie.
Так я почувствовал то, что можно назвать благодарностью. Благодарность — это то, что вы чувствуете, когда имеете дело не с должным, а с одолжением. Вот о чем всегда напоминает нам спасибо. Спасибо всегда напоминает нам, что Другой вам ничего не должен. Это всегда одолжение. Это отмечено в французском языке, где начинали говоря «спасибо». Говорили «спасибо», чтобы сказать о милости, из которой это делают для вас. Она остается и сегодня в некоторых выражениях языка. Когда позже начали благодарить вас за то, что вы приняли милость, которую дает вам Другой, подхватили это слово из уст Другого. Там есть перевернутое сообщение, инверсия женского начала в мужское, где мы верифицируем структуру дискурса как дискурса Другого. Это дало возможность моим коллегам оценить точность тезиса Лакана, под эгидой которого, разумеется, проходила эта церемония.
Il faut en effet le constater: de son vivant, Lacan n'a été membre d'aucun corps savant. On ne l'a jamais fait docteur honoris causa. Cette cérémonie était une façon d'honorer, à travers celui qui rédige ses Séminaires, un mort. Cette distinction ne peut se donner qu'à un vivant et j'étais donc là un tenant-lieu. En tout cas, je l'ai pris comme ça. Ca a contribué à donner à cette cérémonie une note plus grave. D'ailleurs, le rapport à Lacan du professeur Quackelbeen était impliqué dans les quelques phrases en français qu'il a bien voulu m'adresser à la fin de son discours. Ce rapport, il l'a mentionné sous une forme allusive, en parlant d'une lettre qui n'a pas été envoyée. On peut supposer qu'elle n'a pas été envoyée à Lacan.
Действительно нужно отметить: при жизни Лакан не был членом какой-либо научной организации. Мы никогда не делали его почетным доктором. Эта церемония была способом почтить умершего человека через того, кто составляет его «Семинары». Эта награда может быть дана только живому человеку, и поэтому я был там заменой. Во всяком случае, я воспринял это так. Это помогло придать этой церемонии более серьезный оттенок. Более того, отношение профессора Квакельбина к Лакану подразумевалось в нескольких фразах на французском языке, с которыми он любезно обратился ко мне в конце своей речи. Об этом отношении он упомянул в иносказательной форме, говоря о письме, которое не было отправлено. Можно предположить, что оно не было послано Лакану.
La merci, c'est aussi le signe de l'amour. C'est présent dans l'expression la belle dame sans merci. C'est par son caractère immotivé que la merci est le signe par excellence de l'amour. J'ai pu observer, pendant la journée, le couple formé par le docteur et son "promoteur", puisque c'est ainsi qu'on appelle celui qui propose. Si j'excepte celui que je formais avec Quackelbeen, il y avait trois couples de cet ordre. Il y a en effet, dans cette affaire, une question d'amour. Il y a amour au sens où Lacan le définit, à savoir comme donner ce qu'on n'a pas. C'est en quoi l'amour concerne l'être et qu'il ne concerne pas l'avoir. C'est d'ailleurs ce qui fait dans la psychanalyse le problème du riche. Lacan l'a souligné. Le riche est défini par le fait de l'avoir. La richesse constitue une impasse de l'amour. C'est pourquoi Lacan dit que le riche est inanalysable. Le riche est celui qui a et qui ne peut donner que ce qu'il a.
Спасибо — это так же знак любви. Он присутствует в выражении «неблагодарная красавица» (la belle dame sans merci). Благодаря своему немотивированному характеру спасибо является преимущественно признаком любви. Мне удалось в течение дня наблюдать за парой, образованной доктором и его «промоутером», поскольку именно так называют человека, делающего предложение. Если не считать той, которую я сформировал с Квакельбином, таких пар было три. В этом деле действительно есть вопрос любви. Любовь существует в том смысле, в каком ее определяет Лакан, а именно как давание того, чего у человека нет. Вот как любовь заключается в том, чтобы быть, а не в том, чтобы иметь. Более того, это и составляет проблему богатых в психоанализе. Лакан подчеркивал это. Богатство определяется фактом обладания ею. Богатство — это тупик любви. Вот почему Лакан говорит, что богатый не поддается анализу. Богат тот, кто имеет и кто может дать только то, что имеет.
Si docteur honoris causa est la plus haute distinction universitaire, c'est que c'est lié, je crois, au fait qu'on ne la demande pas, qu'elle ne satisfait pas une candidature. Les éloges abondants que l'on fait dans cette cérémonie, dissimulent qu'en fait elle satisfait autre chose, qu'elle satisfait la demande d'amour. Ce qui, au-delà des semblants, fait la gravité de cette cérémonie, c'est que, par un certain biais, elle touche à l'être. C'est même un effort du discours universitaire pour toucher à l'être. En effet, il faut le dire, ça ne sert à rien d'être docteur honoris causa. Ca ne sert à rien à l'université qui décerne ce titre, puisqu'on n'est pas sommé d'aller y enseigner. Si ça avait été le cas, j'aurais dit non. Il y a une gratuité de la chose. Ce n'est pas dans l'utile.
Если почетный доктор является высочайшей университетской степенью, то это, по моему мнению, связано с тем фактом, что ее не требуют, она не удовлетворяет запрос кандидата. За щедрыми похвалами, которыми изобилует эта церемония, скрывается то, что на самом деле она удовлетворяет нечто иное, удовлетворяет потребность в любви. То, что составляет серьезность этой церемонии по ту сторону кажимости, так это тот факт, что она определенным образом касается бытия. Более того, это попытка университетского дискурса коснуться бытия. Действительно, надо сказать, быть почетным доктором совершенно ничего не дает. Университету, присуждающему это звание, это ни к чему, так как это не обязывает там преподавать. Если бы обязывало, то я бы отказался. Здесь есть безвозмездность. Это не несет никакой пользы.
Par là, ça ouvre la dimension de la jouissance. Ca fait même voir en quoi l'amour et la jouissance sont du même côté, c'est-à-dire du côté de l'être. Il est vrai que Freud et Lacan ont souligné la nature narcissique de l'énamoration. C'est d'ailleurs présent dans une telle cérémonie, puisqu'on se regarde au moins une fois dans la glace avec son épitoge. Cependant, Lacan n'a jamais réduit l'amour à un phénomène imaginaire. Il l'a réduit parfois, mais, sur la durée, il est exact de dire qu'il ne l'a pas fait. La psychanalyse ne serait pas concevable si l'amour ne touchait pas à l'être, et ne touchait pas aussi à l'honneur et à l'horreur. La psychanalyse, par le vecteur de la demande d'amour, est liée aux fonctions de la présence et de l'absence d'une façon essentielle - cette présence et cette absence qu'ensuite nous chiffrons dans le symbole pour en faire le principe minimal des chaînes signifiantes, avec quoi nous supportons ce que comporte d'indestructible l'invention que Freud a appelée l'inconscient.
Таким образом, это открывает измерение наслаждения. Это даже показывает, что любовь и наслаждение находятся на одной стороне, то есть на стороне бытия. Это правда, что Фрейд и Лакан подчеркивали нарциссическую природу влюбленности. Более того, она присутствует в этой церемонии, ведь мы хоть раз стоим в своей профессорской мантии перед зеркалом. Однако Лакан никогда не сводил любовь к воображаемому феномену. Бывало и сводил, но если посмотреть за все время в целом, то правильно будет сказать, что нет. Психоанализ был бы немыслим, если бы любовь не касалась бытия, а также не касалась почета (honneur) и ужаса (horreur). Психоанализ по своей сути, следуя вектору требования любви связан с функциями присутствия и отсутствия — этого присутствия и этого отсутствия, которые мы затем зашифровываем в символе, чтобы сделать из него минимальную основу для означающих цепочек, за счет чего мы поддерживаем то, что имеет под собой нерушимое изобретение, которое Фрейд назвал бессознательным.
On pourrait, dans l'expérience, souligner les versants cliniques de la présence et de l'absence. Pourquoi pas le culte de la présence chez l'hystérique? De ce sujet qui ne veut pas partir de la séance analytique, on en fait un problème technique. Ce n'est pas un problème technique. Ce n'est pas la séance analytique qui livre ce sujet au manque-à-être. C'est, au contraire, la fin de la séance qui le rend à son manque-à-être. Le silence qui, à l'occasion, se manifeste là, n'est pas manque-à-être. C'est un silence qui connote le fait de la complétude du sujet, sa complétude d'être. Le silence du sujet est complété.
На практике, можно было бы подчеркнуть клинические аспекты присутствия и отсутствия. Почему бы не упомянуть культ присутствия у истерика? Из этого субъекта, который не хочет уходить с аналитической сессии, делают техническую проблему. Это не техническая проблема. Не аналитическая сессия доводит этого субъекта до нехватки-бытия. Наоборот, конец сессии возвращает его к его нехватке-бытия. Молчание, которое время от времени имеет место, — это не нехватка-бытия. Это молчание, которое включает факт полноты субъекта, полноты его бытия. Молчание субъекта является полным.
Ce n'est pas non plus un problème technique que celui du sujet hystérique qui ne se conforme pas à la convention psychanalytique. Ce terme de convention psychanalytique est vraiment à mourir de rire. Ce n'est voir que semblant là où la quête du sujet est d'être. Ca conduit parfois le sujet à s'absenter, ou encore à ne pas payer, c'està-dire à proposer une réponse au che vuoi du désir, une réponse qui est l'amour. Ca suppose qu'une barre soit portée sur l'avoir. Ca suppose qu'on ne puisse pas l'avoir, ce sujet. A l'occasion, ça conduit à la dérobade, ou bien ça se commente comme la crainte d'être trompé. Dans tous les cas, c'est la réponse d'un sujet qui ne peut pas demander autre chose que l'être.
Это больше не техническая проблема истерического субъекта, который не соответствует психоаналитическому договору. Этот термин «психоаналитический договор» — действительно просто обхохочешься. В нем видят лишь кажимость вместо того, чтобы видеть стремление субъекта к бытию. Это иногда приводит к тому, что субъект отсутствует на сессии или даже не платит, то есть предлагает ответ на «che vuoi?» желания, — ответ, который есть любовь. Это предполагает, что черта налагается на имение. Что подразумевает то, что этого субъекта мы и не заполучим. Иногда это ведет к уклонению или комментируется как боязнь быть обманутым. В любом случае, это ответ субъекта, который не может требовать ничего, кроме бытия.
L'obsession, elle, accentuerait plutôt le versant de l'absence, même si le sujet obsessionnel ne joue pas de la dérobade mais de l'exactitude au rendez-vous. A cet égard, il y a une présence à la séance, une présence à l'occasion invariable. Cette absence se retrouve justement dans la belle dame, avec ou sans merci. C'est ce que Freud avait cueilli chez l'Homme aux rats: la dame de ses pensées. L'énamoration de la femme idéalisée a ce trait d'être la femme absente, éloignée. La clinique de l'obsession permet de relever régulièrement l'obnubilation et la nécessaire oblitération qui vient corrélativement frapper la compagne quotidienne. La dame de ses pensées, ce n'est pas la dame à ses côtés. Ça démontre le sujet obsessionnel encombré de l'avoir. C'est ce qu'on a commenté par l'analité, la rétention propre à l'obsessionnel. On pourrait prendre ça plus fondamentalement à partir de cette absence d'un sujet qui ne peut produire l'amour qu'à travers le manque-à-avoir.
Навязчивость, с другой стороны, скорее акцентирует аспект отсутствия, даже если субъект с навязчивостью использует в своей игре не уклонение от встречи, а точность и пунктуальность. В этом плане, имеет место присутствие на сессии, неизменное присутствие. Это отсутствие обнаруживается именно в прекрасной даме, с благосклонностью или без нее. Это то, что Фрейд уловил в Человеке-Крысе: даму его мыслей. Влюбленность в идеализированную женщину имеет характерную черту отсутствия, отдаленности этой женщины. В клинике навязчивости регулярно наблюдается помрачение ума и необходимое забытье, которое соответственно обременяет спутницу субъекта в повседневной жизни. Дама его мыслей — это не та дама, которая рядом с ним. Именно это демонстрирует субъект с навязчивостью, захваченный тем, чтобы обладать (иметь) ею. Именно это истолковывалось исходя из анальности, склонности к удерживанию, присущей субъекту с навязчивостью. Мы могли бы взяться за это более фундаментально исходя из этого отсутствия субъекта, который может производить любовь только за счет нехватки-обладания.
J'ai là un peu dérivé à partir de l'honneur et de l'horreur, et je reviens maintenant à ce qui m'occupe, à savoir le quatre.
Я немного отвлекся, начиная с почета и ужаса, и теперь я возвращаюсь к тому, что занимает меня, а именно к четверке.
Sur ce quatre je m'obstine, malgré le caractère aride de son examen. J'essaye de faire dire pourquoi à ce schème de Lacan. J'essaye de faire dire pourquoi à ce quatre qui est un invariant dans l'enseignement de Lacan. C'est même le seul trait qui soit invariant.
Этой четверкой я упорно занимаюсь, несмотря на скупость этого исследования. Я пытаюсь заставить схему Лакана ответить на вопрос почему. Я пытаюсь заставить ответить на вопрос "почему?" эту четверку, которая является в учении Лакана неизменной величиной. Более того, это единственная черта, которая остается неизменной.
Les structures où l'on retrouve ce quatre sont, elles, incontestablement différentes. Elles sont différentes, non seulement parce que les éléments qu'elles disposent sont différents, mais aussi parce que les relations mêmes que ces termes ont entre eux sont différentes. D'ailleurs, Lacan ne prétend pas qu'elles sont toujours les mêmes. Il dit: "Une structure quadripartite est depuis l'inconscient toujours exigible." Il ne dit pas la structure. Elles sont plusieurs. Ca rend d'autant plus remarquable l'invariance du quatre. Ces structures mettent régulièrement en jeu quatre termes, voire quatre places. Les constructions d'ordonnance subjective sont à faire à quatre.
Структуры, в которых мы находим эту четверку, бесспорно различны. Они различны не только потому, что различны элементы, которыми они располагают, но и потому, что различны сами отношения между этими элементами. Впрочем, Лакан и не утверждает, что они всегда одинаковы. Он говорит: «Начиная с бессознательного всегда приводится в действие некая четырехчастная структура». Он не говорит об определенной структуре. Их несколько. Это делает эту неизменность четверки еще более замечательной. Эти структуры обычно включают четыре элемента или даже четыре места. Конструкции субъективной упорядоченности выстраиваются в виде четверки.
J'ai donné, les fois précédentes, une déduction minimale de ce quatre. Essayons maintenant de voir dans quelles structures particulières ce quatre est investi.
На наших предыдущих встречах я показал вам минимальную дедукцию этой четверки. Давайте теперь попробуем увидеть, в какие именно структуры вложена эта четверка.
J'ai déjà attiré votre attention sur la parenté du graphe de Lacan qui supporte sa construction des alpha, bêta, gamma, delta, et de son grand Graphe du désir. On peut le décomposer, ce graphe, en plusieurs éléments. Il y a d'abord ce que l'on doit reconnaître comme le losange où il y a les boucles et ce que j'appellerai le va-et-vient.
Я уже обращал ваше внимание на сродство лакановского графа, который поддерживает его конструкцию из альфы, беты, гаммы и дельты с его большим Графом желания. Мы можем разбить его, этот граф, на несколько элементов. Во-первых, есть то, что мы должны распознать как ромб, где есть петли и то, что я буду называть стрелками «туда-обратно».
La construction par Lacan des alpha, bêta, gamme, delta accomplit une décomposition du graphe. Il baptise bêta et delta les côtés du losange - les bêta étant ouvertures de parenthèses et les delta fermetures de parenthèses. Il répartit ensuite alpha et gamma sur les boucles et sur le va-et-vient. Nous voyons que cette combinaison, qui n'est motivée dans le texte que par des arrangements de symétrie et de dissymétrie, opère en fait une décomposition du graphe même. C'en est une lecture, une lecture qui a comme effet - je l'ai déjà souligné - de laisser deux champs extérieurs l'un à l'autre: la boucle en haut désignant le champ de l'Autre, celle en bas désignant le sujet, et le va-et-vient désignant l'alternance de a et a'. Ça constitue vraiment une analyse de ce qui a motivé pour Lacan son choix de la répartition de ces symboles sur son graphe. Ca isole ces trois sortes d'éléments que nous pouvons appeler le losange, la boucle et le vaet-vient.
Лакановская конструкция из альфы, беты, гаммы и дельты завершает разбор графа. Он он называет бета и дельта стороны ромба: бета — это открывающие скобки, а дельта — закрывающие скобки. Затем он размещает альфу и гамму на петлях и стрелках «туда-обратно». Мы видим, что эта комбинация, обоснованная в тексте только организацией симметрии и диссимметрии, на самом деле обеспечивает разбивку самого графа. Это прочтение, прочтение, в результате которого — я это уже подчеркивал — остаются два поля, внешние по отношению друг к другу: петля вверху, обозначающая поле Другого, и петля внизу, обозначающая субъект, а также стрелка «туда-обратно», обозначающая чередование a и a'. Это действительно представляет собой анализ того, что мотивировало выбор Лакана при распределении этих символов на его графе. Он изолирует эти три вида элементов, которые мы можем обозначить как ромб, петля и стрелка «туда-обратно».
La clé de la lecture de ce schéma, c'est l'écart de l'Autre et du sujet, l'écart de A et de S.
Ключом к прочтению этой схемы является разрыв между Другим и субъектом, разрыв между А и S.
L'extériorité de l'Autre par rapport au sujet est vraiment le fil conducteur des graphes et schémas de Lacan. L'Autre ne peut se rapporter au sujet qu'avec l'écran apporté par cette double parenthèse. C'est un trait de structure de ces schémas que seul un graphe, c'est-à-dire un ordre de succession, peut mettre en valeur. On observe, aussi bien, qu'entre A et S se situe la relation imaginaire ici présentifiée par le va-et-vient.
Внешний характер Другого по отношению к субъекту на самом деле является общим для лакановских графов и схем. Другой может быть связан с субъектом только через экран, представленный этой двойной скобкой. Структурную особенность этих схем может продемонстрировать только граф, то есть порядок последовательности. Также можно заметить, что между А и S имеются воображаемые отношения, представленные здесь стрелкой «туда-обратно».
Le losange dont Lacan fait un opérateur est déjà là présent. Il abrège le rapport entre S et ce qui se déroule dans l'Autre - rapport où se trouvent indiqués a et a'. Ce sont les termes mêmes de Lacan quand il introduit du losange.
Ромб, из которого Лакан делает оператора, уже присутствует здесь. Он сокращает связь между S и тем, что разворачивается в Другом, — связь, где обозначены а и а'. Это термины самого Лакана, когда он вводит ромб.
Mettons maintenant, en face de ce schéma, un autre schéma dont Lacan nous dit qu'ils ont une parenté de structure: