Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
11 сеанс, 6 февраля 1985
1,2,3,4
11 сеанс, 6 февраля 1985
Жак-Ален Миллер, курс 1984-1985 гг.
1,2,3,4
11 сеанс, 6 февраля 1985
1,2,3,4
11 сеанс, 6 февраля 1985
Cours du 6 fevrier 1985
Лекция от 6 февраля 1985
Je crois avoir, la dernière fois, réveillé la portée du modal dans la psychanalyse, et ce à partir des traces - presque des vestiges archéologiques - qu'on peut en isoler dans les écrits et les séminaires de Lacan. Vous en avez eu tout de suite une incidence concernant la théorie de l'expérience analytique. Aujourd'hui, j'indiquerai au passage l'usage qu'on peut en faire concernant la clinique psychanalytique en tant que distincte de la théorie de l'expérience. A propos de la théorie de l'expérience, vous avez relevé que c'était bien à partir du modal qu'on pouvait tracer la voie de l'expérience comme allant de la contingence à l'impossible, sur une diagonale qui mérite pleinement d'être appelée paradoxale dans le carré modal.
Я полагаю, что в последний раз пробудил диапазон модального в психоанализе по следам — почти археологическим пережиткам — которые можно выделить в трудах и семинарах Лакана. Благодаря им вы тут же обнаруживаете последствия в теории аналитического опыта. Сегодня я попутно укажу на то, как его можно использовать применительно к клиническому психоанализу в качестве отличного от теории аналитического опыта. Что касается теории опыта, вы заметили, что именно опираясь на модальное, мы можем проследить путь опыта, идущий от случайности к невозможному, по диагонали, вполне заслуживающий названия парадоксального в модальном квадрате.
Лекция от 6 февраля 1985
Je crois avoir, la dernière fois, réveillé la portée du modal dans la psychanalyse, et ce à partir des traces - presque des vestiges archéologiques - qu'on peut en isoler dans les écrits et les séminaires de Lacan. Vous en avez eu tout de suite une incidence concernant la théorie de l'expérience analytique. Aujourd'hui, j'indiquerai au passage l'usage qu'on peut en faire concernant la clinique psychanalytique en tant que distincte de la théorie de l'expérience. A propos de la théorie de l'expérience, vous avez relevé que c'était bien à partir du modal qu'on pouvait tracer la voie de l'expérience comme allant de la contingence à l'impossible, sur une diagonale qui mérite pleinement d'être appelée paradoxale dans le carré modal.
Я полагаю, что в последний раз пробудил диапазон модального в психоанализе по следам — почти археологическим пережиткам — которые можно выделить в трудах и семинарах Лакана. Благодаря им вы тут же обнаруживаете последствия в теории аналитического опыта. Сегодня я попутно укажу на то, как его можно использовать применительно к клиническому психоанализу в качестве отличного от теории аналитического опыта. Что касается теории опыта, вы заметили, что именно опираясь на модальное, мы можем проследить путь опыта, идущий от случайности к невозможному, по диагонали, вполне заслуживающий названия парадоксального в модальном квадрате.
Du contingent à l'impossible, on peut écrire le travail du transfert. C'est un travail qui, logiquement, élimine ce transfert. Il l'élimine à moins que l'on ne parcoure cette diagonale dans l'autre sens, c'est-à-dire de l'impossible au contingent. C'est une question qui est parente de celle que Lacan posait quand il évoquait - il ne l'a fait qu'une fois - la notion d'une contre-psychanalyse, c'est-à-dire une psychanalyse qui viendrait, non pas en opposition à la psychanalyse, mais après un parcours analytique achevé, après un parcours analytique achevé pour un sujet.
Мы можем записать работу переноса: от случайного к невозможному. Именно работа, логически, устраняет этот перенос. Она устраняет его, если только эту диагональ не пройти в другом направлении, т. е. от невозможного к случайному. Это вопрос, который является родственным тому, который задавал Лакан, когда он упомянул — он сделал это только один раз — понятие контр-психоанализа, то есть психоанализа, который придет не в противовес психоанализу, а после него, после завершенного аналитического пути, после аналитического пути, завершенного субъектом.
Pour un sujet, la question peut en effet se poser de redescendre de l'impossible au contingent, de redescendre, une fois la traversée du fantasme accomplie, du non-rapport sexuel aux contingences de l'amour. Ce n'est pas un cas fréquent, pas plus d'ailleurs que ne l'est l'accès au non-rapport sexuel, mais il suffit, pour que je l'évoque, qu'il existe dans l'expérience. Pour essayer de vous en donner une version plus universelle, pourquoi ne pas formuler que, dans tous les cas, il s'impose que l'on redescende de l'impossible au contingent, et qu'ainsi le trajet inverse ait sa place une fois le premier parcours - celui du contingent à l'impossible - accompli.
Для субъекта действительно может возникнуть вопрос о нисхождении от невозможного к случайному, о нисхождении, после пересечения фантазма, от сексуальных не-отношений к случайностям любви. Это не более частый случай, чем доступ к сексуальным не-отношениям, но его достаточно, чтобы я упомянул, что он существует в опыте. Чтобы попытаться дать вам более универсальную версию этого вопроса, почему бы не сформулировать, что в любом случае необходимо вернуться от невозможного к случайному и, таким образом, чтобы обратный путь пролегал после завершения первого маршрута — от случайного к невозможному.
Ce second parcours, ce trajet inverse, c'est même la formule que nous pouvons donner à ce que Lacan appelle, à l'envers du travail de transfert, le transfert de travail - ce transfert de travail tel qu'il le souhaitait voir animer son Ecole. Le transfert de travail, c'est la redescente de l'impossible au contingent, s'il est vrai que l'axiomatique est une logique de la contingence, si par axiomatique nous désignons le savoir en tant qu'il s'invente. Le transfert de travail a pour fin de nous reconduire là où le savoir n'est pas déjà là mais s'invente, c'est-à-dire cesse de ne pas s'écrire, soit ce qui, dans la définition paradoxale et inusuelle de Lacan, qualifie le contingent.
Этот второй путь, этот обратный путь — это даже формула, которую мы можем дать для того, что Лакан называет обратной работой переноса, переносом работы — переносом работы, таким каким он хотел его видеть оживлённым своей Школой. Перенос работы есть нисхождение от невозможного к случайному, если верно, что аксиоматика есть логика случайного, если аксиоматикой мы обозначаем знание в том виде, в котором оно изобретает себя. Цель переноса работы состоит в том, чтобы вернуть нас туда, где знание уже не существует, а изобретается, то есть перестает не записываться, что, исходя из парадоксального и необычного определения Лакана, определяет случайное.
La voie que Lacan entendait ménager pour qu'un sujet, ayant eu accès à l'impossible, retrouve le contingent, c'est ce qu'il a appelé la passe, cette passe qui vise à éprouver et à susciter le transfert de travail. Nous avancerons assez loin aujourd'hui, pour que vous saisissiez ce que ça comporte de rapport avec l'amour du savoir. L'amour du savoir est une transcription que nous pouvons donner du terme technique de transfert.
Чтобы путь, который Лакан намеревался проложить, где субъект, получив доступ к невозможному, заново открывал случайное, был тем, что он назвал пассом, пассом, целью которого является переживание и побуждение к переносу работы. Сегодня мы зайдем достаточно далеко, чтобы вы поняли, как это связано с любовью к знанию. Любовь к знанию — это транскрипция, которую мы можем дать для технического термина «перенос».
Cette année donc, nous sommes sur les structures, et précisément sur les structures à quatre. Ces structures, ce sont des constructions. Ce sont des constructions à quatre termes, à quatre places - je ne dirai pas à quatre relations, puisque si on les lie deux à deux, ça fait au moins six. Est-ce qu'il s'agit, avec ces constructions que l'on retrouve à toutes les pages de l'enseignement de Lacan, d'un artifice didactique? Lacan relève, dans la phrase qui m'a servi de point de départ, que ces schémas didactiques satisfont à l'exigence de structures quadripartites. Ce n'est pas pour autant que ces structures comme telles soient didactiques. L'exigence dont il s'agit, à savoir que les constructions - qui sont, elles, didactiques, voire contingentes - soient quadripartites, est fondée sur une exigence de conformité à la chose dont il s'agit, et que nous tentons de retrouver et de satisfaire dans nos constructions.
Поэтому в этом году мы остановились на структурах, и именно на четырехчастных структурах. Эти структуры являются конструкциями. Это конструкции с четырьмя терминами, с четырьмя местами — не скажу с четырьмя отношениями, так как, если они связаны два на два, то получается не менее шести. Является ли это, наряду с конструкциями, которые можно найти на всех страницах учения Лакана, дидактическим приемом? Лакан отмечает в предложении, которое послужило мне отправной точкой, что эти дидактические схемы удовлетворяют требованию четырехчастной структуры. Это не означает, что эти структуры являются дидактическими как таковые. Требование, о котором идёт речь, а именно, чтобы конструкции, которые являются дидактическими или даже случайными, были четырехчастными, основано на требовании соответствия тому, о чем идёт речь, которое мы пытаемся найти и удовлетворить в наших конструкциях.
"Une structure quadripartite, dit Lacan, est depuis l'inconscient toujours exigible dans la construction d'une ordonnance subjective."
«Четырехчастная структура, — говорит Лакан, — начиная с бессознательного, всегда приводится в исполнение в конструкции субъективной упорядоченности».
Eh bien, cette exigence de conformité, allons-nous dire qu'elle l'est à la chose dont il s'agit? Je dirai qu'elle est de conformité au champ. C'est même ce que Lacan a appelé le champ freudien. Aujourd'hui,on s'imagine que le champ, ça pourrait être l'espace. On s'imagine ensuite que dans un espace, on respire mieux que dans un champ. Ca se dit avoir de l'espace. Mais lorsque Lacan dit le champ freudien, il désigne un concept, un concept tout à fait rigoureux de la physique, et qui de plus est récent, puisqu'il n'est pas plus vieux que la seconde moitié du XIXe siècle, c'est-à-dire l'époque même de Freud.
Это требование соответствия, будем ли мы говорить, что оно соответствует тому, о чем идет речь? Я бы сказал, что это соответствие в поле. В том, что Лакан называл фрейдовым полем. Сегодня мы представляем себе, что поле — может быть пространством. Затем мы представляем, что в пространстве нам дышится лучше, чем в поле. Как говорится, иметь пространство. Но когда Лакан говорит о фрейдовом поле, он имеет в виду концепцию, совершенно строгую концепцию физики, которая, кроме того, является новой, поскольку она появилась не позднее второй половины XIX века, то есть самой эпохи Фрейда.
C'est un concept qui s'est introduit et imposé à partir de la théorie de l'électricité. On peut aussi bien le présenter au plus simple à partir de la mécanique. C'est ce que font Einstein et son acolyte Infeld quand ils en présentent la notion. C'est la théorie de l'attraction. Si dans l'espace on a une sphère - ici représentée sur le plan par un simple cercle -, alors un corps placé dans son voisinage sera attiré le long de la ligne qui relie les centres des deux corps.
Это концепция, которая была внедрена и пришла из теории электричества. С тем же успехом ее можно представить в простейшей форме, отталкиваясь от механики. Это то, что делают Эйнштейн и его коллега Инфельд, когда представляют это понятие. Это теория тяготения. Если в пространстве есть сфера, изображенная здесь на плоскости просто окружностью, то тело, расположенное рядом с ней, будет притягиваться вдоль линии, соединяющей центры двух тел.
Мы можем записать работу переноса: от случайного к невозможному. Именно работа, логически, устраняет этот перенос. Она устраняет его, если только эту диагональ не пройти в другом направлении, т. е. от невозможного к случайному. Это вопрос, который является родственным тому, который задавал Лакан, когда он упомянул — он сделал это только один раз — понятие контр-психоанализа, то есть психоанализа, который придет не в противовес психоанализу, а после него, после завершенного аналитического пути, после аналитического пути, завершенного субъектом.
Pour un sujet, la question peut en effet se poser de redescendre de l'impossible au contingent, de redescendre, une fois la traversée du fantasme accomplie, du non-rapport sexuel aux contingences de l'amour. Ce n'est pas un cas fréquent, pas plus d'ailleurs que ne l'est l'accès au non-rapport sexuel, mais il suffit, pour que je l'évoque, qu'il existe dans l'expérience. Pour essayer de vous en donner une version plus universelle, pourquoi ne pas formuler que, dans tous les cas, il s'impose que l'on redescende de l'impossible au contingent, et qu'ainsi le trajet inverse ait sa place une fois le premier parcours - celui du contingent à l'impossible - accompli.
Для субъекта действительно может возникнуть вопрос о нисхождении от невозможного к случайному, о нисхождении, после пересечения фантазма, от сексуальных не-отношений к случайностям любви. Это не более частый случай, чем доступ к сексуальным не-отношениям, но его достаточно, чтобы я упомянул, что он существует в опыте. Чтобы попытаться дать вам более универсальную версию этого вопроса, почему бы не сформулировать, что в любом случае необходимо вернуться от невозможного к случайному и, таким образом, чтобы обратный путь пролегал после завершения первого маршрута — от случайного к невозможному.
Ce second parcours, ce trajet inverse, c'est même la formule que nous pouvons donner à ce que Lacan appelle, à l'envers du travail de transfert, le transfert de travail - ce transfert de travail tel qu'il le souhaitait voir animer son Ecole. Le transfert de travail, c'est la redescente de l'impossible au contingent, s'il est vrai que l'axiomatique est une logique de la contingence, si par axiomatique nous désignons le savoir en tant qu'il s'invente. Le transfert de travail a pour fin de nous reconduire là où le savoir n'est pas déjà là mais s'invente, c'est-à-dire cesse de ne pas s'écrire, soit ce qui, dans la définition paradoxale et inusuelle de Lacan, qualifie le contingent.
Этот второй путь, этот обратный путь — это даже формула, которую мы можем дать для того, что Лакан называет обратной работой переноса, переносом работы — переносом работы, таким каким он хотел его видеть оживлённым своей Школой. Перенос работы есть нисхождение от невозможного к случайному, если верно, что аксиоматика есть логика случайного, если аксиоматикой мы обозначаем знание в том виде, в котором оно изобретает себя. Цель переноса работы состоит в том, чтобы вернуть нас туда, где знание уже не существует, а изобретается, то есть перестает не записываться, что, исходя из парадоксального и необычного определения Лакана, определяет случайное.
La voie que Lacan entendait ménager pour qu'un sujet, ayant eu accès à l'impossible, retrouve le contingent, c'est ce qu'il a appelé la passe, cette passe qui vise à éprouver et à susciter le transfert de travail. Nous avancerons assez loin aujourd'hui, pour que vous saisissiez ce que ça comporte de rapport avec l'amour du savoir. L'amour du savoir est une transcription que nous pouvons donner du terme technique de transfert.
Чтобы путь, который Лакан намеревался проложить, где субъект, получив доступ к невозможному, заново открывал случайное, был тем, что он назвал пассом, пассом, целью которого является переживание и побуждение к переносу работы. Сегодня мы зайдем достаточно далеко, чтобы вы поняли, как это связано с любовью к знанию. Любовь к знанию — это транскрипция, которую мы можем дать для технического термина «перенос».
Cette année donc, nous sommes sur les structures, et précisément sur les structures à quatre. Ces structures, ce sont des constructions. Ce sont des constructions à quatre termes, à quatre places - je ne dirai pas à quatre relations, puisque si on les lie deux à deux, ça fait au moins six. Est-ce qu'il s'agit, avec ces constructions que l'on retrouve à toutes les pages de l'enseignement de Lacan, d'un artifice didactique? Lacan relève, dans la phrase qui m'a servi de point de départ, que ces schémas didactiques satisfont à l'exigence de structures quadripartites. Ce n'est pas pour autant que ces structures comme telles soient didactiques. L'exigence dont il s'agit, à savoir que les constructions - qui sont, elles, didactiques, voire contingentes - soient quadripartites, est fondée sur une exigence de conformité à la chose dont il s'agit, et que nous tentons de retrouver et de satisfaire dans nos constructions.
Поэтому в этом году мы остановились на структурах, и именно на четырехчастных структурах. Эти структуры являются конструкциями. Это конструкции с четырьмя терминами, с четырьмя местами — не скажу с четырьмя отношениями, так как, если они связаны два на два, то получается не менее шести. Является ли это, наряду с конструкциями, которые можно найти на всех страницах учения Лакана, дидактическим приемом? Лакан отмечает в предложении, которое послужило мне отправной точкой, что эти дидактические схемы удовлетворяют требованию четырехчастной структуры. Это не означает, что эти структуры являются дидактическими как таковые. Требование, о котором идёт речь, а именно, чтобы конструкции, которые являются дидактическими или даже случайными, были четырехчастными, основано на требовании соответствия тому, о чем идёт речь, которое мы пытаемся найти и удовлетворить в наших конструкциях.
"Une structure quadripartite, dit Lacan, est depuis l'inconscient toujours exigible dans la construction d'une ordonnance subjective."
«Четырехчастная структура, — говорит Лакан, — начиная с бессознательного, всегда приводится в исполнение в конструкции субъективной упорядоченности».
Eh bien, cette exigence de conformité, allons-nous dire qu'elle l'est à la chose dont il s'agit? Je dirai qu'elle est de conformité au champ. C'est même ce que Lacan a appelé le champ freudien. Aujourd'hui,on s'imagine que le champ, ça pourrait être l'espace. On s'imagine ensuite que dans un espace, on respire mieux que dans un champ. Ca se dit avoir de l'espace. Mais lorsque Lacan dit le champ freudien, il désigne un concept, un concept tout à fait rigoureux de la physique, et qui de plus est récent, puisqu'il n'est pas plus vieux que la seconde moitié du XIXe siècle, c'est-à-dire l'époque même de Freud.
Это требование соответствия, будем ли мы говорить, что оно соответствует тому, о чем идет речь? Я бы сказал, что это соответствие в поле. В том, что Лакан называл фрейдовым полем. Сегодня мы представляем себе, что поле — может быть пространством. Затем мы представляем, что в пространстве нам дышится лучше, чем в поле. Как говорится, иметь пространство. Но когда Лакан говорит о фрейдовом поле, он имеет в виду концепцию, совершенно строгую концепцию физики, которая, кроме того, является новой, поскольку она появилась не позднее второй половины XIX века, то есть самой эпохи Фрейда.
C'est un concept qui s'est introduit et imposé à partir de la théorie de l'électricité. On peut aussi bien le présenter au plus simple à partir de la mécanique. C'est ce que font Einstein et son acolyte Infeld quand ils en présentent la notion. C'est la théorie de l'attraction. Si dans l'espace on a une sphère - ici représentée sur le plan par un simple cercle -, alors un corps placé dans son voisinage sera attiré le long de la ligne qui relie les centres des deux corps.
Это концепция, которая была внедрена и пришла из теории электричества. С тем же успехом ее можно представить в простейшей форме, отталкиваясь от механики. Это то, что делают Эйнштейн и его коллега Инфельд, когда представляют это понятие. Это теория тяготения. Если в пространстве есть сфера, изображенная здесь на плоскости просто окружностью, то тело, расположенное рядом с ней, будет притягиваться вдоль линии, соединяющей центры двух тел.
On peut supposer que ces corps, il y en a d'autres. On obtient alors un schéma de ce genre.
Можно предположить, что эти тела есть и в других. Получим вот такую схему.
Можно предположить, что эти тела есть и в других. Получим вот такую схему.
. C'est un schéma qui est à concevoir dans l'espace. C'est une boule dans l'espace, avec, perpendiculaires à sa surface, ces lignes qui sont alors les lignes de force définissant le champ de la gravitation. Le champ, c'est au plus simple l'ensemble de ces lignes de force. C'est beaucoup plus complexe quand on s'attache à la théorie de l'électricité proprement dite. Il est beaucoup plus complexe de savoir, en tel point et tel moment, quelle est la force qui s'exerce et comment elle se compose.
Эту схему следует представлять в пространстве. Это шар в пространстве, с перпендикулярными к его поверхности линиями, которые затем являются силовыми линиями, определяющими гравитационное поле. Поле в простейшем случае представляет собой набор этих силовых линий. Это намного сложнее, когда мы обращаемся непосредственно к теории электричества. Гораздо сложнее узнать какая сила приложена в такой-то точке и в такой-то момент, и как она складывается.
Les propriétés du champ électrique ou du champ magnétique sont donc apparues à partir de cette date, et, contrairement aux descriptions qu'on en donnait auparavant, elles sont seules essentielles pour la description du phénomène. C'est ce qui fait comme une seconde rupture épistémologique dans la physique. Ce qu'on décrit encore au début du XIXe siècle, ce sont des substances et leurs changements. Mais ensuite, le champ d'Einstein devient aussi réel pour le physicien que la chaise sur laquelle on s'asseoit. Ce n'est même pas là une bonne comparaison, puisque ça devient, ce champ, encore beaucoup plus réel. Ce qui fait que Maxwell, dans la physique mathématique, ait une importance comparable à celle de Newton, c'est que ses équations formulent des lois qui représentent la structure du champ sans acteurs matériels, sans substances. Eh bien, le champ freudien aspirerait à être structuré comme le champ électro-magnétique. On constate, en effet, dans l'expérience analytique, des phénomènes d'aimantation, voire, du point de vue mécanique, des phénomènes d'attraction. On constate par exemple ce que Lacan appelait la père-version, la version vers le père. Il y a une attraction vers la fonction du père, évidemment distincte dans sa force selon la position initiale du sujet.
Свойства электрического поля или магнитного поля появились, начиная с этого момента, и, в отличие от описаний, которые были сделаны ранее, только они важны для описания явления. Это является вторым эпистемологическим разрывом в физике. В начале XIX века все еще описывали субстанции и их изменения. Но затем поле Эйнштейна становится таким же реальным для физика, как и стул, на котором он сидит. Это тоже не лучшее сравнение, поскольку это поле становится еще более реальным. Максвелл сформулировал в своих уравнениях законы, описывающие структуру поля без материальных объектов, без субстанции; это то, что делает его вклад в математическую физику, сравнимым с вкладом Ньютона. Что ж, фрейдово поле стремилось быть структурированным подобно электромагнитному полю. Действительно, в аналитическом эксперименте наблюдаются явления намагниченности или даже, с механической точки зрения, явления гравитации. Мы видим, например, то, что Лакан называл père-version, пер-версией, отцовской-версией, версией отца. Существует тяготение к функции отца, сила которого, очевидно, различна в зависимости от первоначальной позиции субъекта.
C'est un abus, bien sûr, que de parler ainsi du champ freudien. C'est un abus puisqu'on n'arrive pas à la prévision, alors qu'avec le champ électro-magnétique on arrive à prévoir. On arrive à prévoir, mais il y a aussi, dans le discours de la science, des conséquences qui sont strictement incalculables par le physicien. Il arrive à calculer dans le champ, mais les conséquences qui en découlent, et spécialement pour l'humanité, restent pour lui tout à fait imprévisibles.
Конечно, это злоупотребление, если так говорить о фрейдовом поле. Это злоупотребление, поскольку мы не придём к прогнозу, в то время как с помощью электромагнитного поля мы можем предсказать. Мы можем предсказать, но в дискурсе науки также есть последствия, которые не поддаются строгим исчислениям физика. Он может рассчитывать в поле, но последствия, которые возникают из-за этого, и особенно для человечества, остаются для него совершенно непредсказуемыми.
En fait, des prévisions, dans le champ freudien, on ne s'en vante pas. On se limite à structurer l'entrée dans le champ et la sortie de ce champ. C'est une sortie - vous l'avez déjà vu au début - que l'on s'empresse de faire à l'intérieur. Il y a une pente à faire que ce soit aussi difficile de sortir du champ freudien que du plan projectif: quand on trouve la sortie, elle se retrouve à l'intérieur.
На самом деле, прогнозами во фрейдовом поле мы не хвастаемся. Мы ограничиваемся тем, что структурируем вход в поле и выход из него. Именно этот выход выход — вы уже видели его с самого начала — мы спешим сделать изнутри. Здесь необходим уклон, поскольку сложно выйти из фрейдова поля так же сложно, как и из проективной плоскости: когда вы находите выход, он оказывается внутри.
Ce que Lacan, lui, formule avec ses formules quadripartites, consiste à poser que ce qui se produit dans le champ freudien tend à se structurer en quatre. C'est déjà ce que comporte la notion de structure de langage. Il est certain alors, que dans cette veine d'inspiration de champ, la formule de la pulsion selon Lacan est donnée avec des vecteurs qui sont comme une correction de l'attraction universelle. On en a toujours eu une idée en supposant que le désir cherchait ce qui pouvait le satisfaire. Ca conduit d'ailleurs à mettre l'objet en avant du vecteur du désir, et à poser qu'il y a là une appétence, une attraction.
То, что Лакан, со своей стороны, формулирует четырехчастными формулами, состоит в том, чтобы утверждать, что то, что происходит во фрейдовом поле, имеет тенденцию быть структурированным на 4. Это уже то, что связано с понятием языковой структуры. Тогда несомненно, что в этом ключе вдохновения полем, формула влечения согласно Лакану дается с помощью векторов, которые подобны коррекции универсального притяжения. Мы всегда имели представление об этом, предполагая, что желание ищет то, что могло бы его удовлетворить. Это также приводит к выдвижению вперед объекта перед вектором желания и предположении о его привлекательности, притяжении.
Mais le schéma que Lacan propose de la pulsion, corrige cette mécanique-là.
Но схема, которую предлагает Лакан, исправляет эту механику.
Эту схему следует представлять в пространстве. Это шар в пространстве, с перпендикулярными к его поверхности линиями, которые затем являются силовыми линиями, определяющими гравитационное поле. Поле в простейшем случае представляет собой набор этих силовых линий. Это намного сложнее, когда мы обращаемся непосредственно к теории электричества. Гораздо сложнее узнать какая сила приложена в такой-то точке и в такой-то момент, и как она складывается.
Les propriétés du champ électrique ou du champ magnétique sont donc apparues à partir de cette date, et, contrairement aux descriptions qu'on en donnait auparavant, elles sont seules essentielles pour la description du phénomène. C'est ce qui fait comme une seconde rupture épistémologique dans la physique. Ce qu'on décrit encore au début du XIXe siècle, ce sont des substances et leurs changements. Mais ensuite, le champ d'Einstein devient aussi réel pour le physicien que la chaise sur laquelle on s'asseoit. Ce n'est même pas là une bonne comparaison, puisque ça devient, ce champ, encore beaucoup plus réel. Ce qui fait que Maxwell, dans la physique mathématique, ait une importance comparable à celle de Newton, c'est que ses équations formulent des lois qui représentent la structure du champ sans acteurs matériels, sans substances. Eh bien, le champ freudien aspirerait à être structuré comme le champ électro-magnétique. On constate, en effet, dans l'expérience analytique, des phénomènes d'aimantation, voire, du point de vue mécanique, des phénomènes d'attraction. On constate par exemple ce que Lacan appelait la père-version, la version vers le père. Il y a une attraction vers la fonction du père, évidemment distincte dans sa force selon la position initiale du sujet.
Свойства электрического поля или магнитного поля появились, начиная с этого момента, и, в отличие от описаний, которые были сделаны ранее, только они важны для описания явления. Это является вторым эпистемологическим разрывом в физике. В начале XIX века все еще описывали субстанции и их изменения. Но затем поле Эйнштейна становится таким же реальным для физика, как и стул, на котором он сидит. Это тоже не лучшее сравнение, поскольку это поле становится еще более реальным. Максвелл сформулировал в своих уравнениях законы, описывающие структуру поля без материальных объектов, без субстанции; это то, что делает его вклад в математическую физику, сравнимым с вкладом Ньютона. Что ж, фрейдово поле стремилось быть структурированным подобно электромагнитному полю. Действительно, в аналитическом эксперименте наблюдаются явления намагниченности или даже, с механической точки зрения, явления гравитации. Мы видим, например, то, что Лакан называл père-version, пер-версией, отцовской-версией, версией отца. Существует тяготение к функции отца, сила которого, очевидно, различна в зависимости от первоначальной позиции субъекта.
C'est un abus, bien sûr, que de parler ainsi du champ freudien. C'est un abus puisqu'on n'arrive pas à la prévision, alors qu'avec le champ électro-magnétique on arrive à prévoir. On arrive à prévoir, mais il y a aussi, dans le discours de la science, des conséquences qui sont strictement incalculables par le physicien. Il arrive à calculer dans le champ, mais les conséquences qui en découlent, et spécialement pour l'humanité, restent pour lui tout à fait imprévisibles.
Конечно, это злоупотребление, если так говорить о фрейдовом поле. Это злоупотребление, поскольку мы не придём к прогнозу, в то время как с помощью электромагнитного поля мы можем предсказать. Мы можем предсказать, но в дискурсе науки также есть последствия, которые не поддаются строгим исчислениям физика. Он может рассчитывать в поле, но последствия, которые возникают из-за этого, и особенно для человечества, остаются для него совершенно непредсказуемыми.
En fait, des prévisions, dans le champ freudien, on ne s'en vante pas. On se limite à structurer l'entrée dans le champ et la sortie de ce champ. C'est une sortie - vous l'avez déjà vu au début - que l'on s'empresse de faire à l'intérieur. Il y a une pente à faire que ce soit aussi difficile de sortir du champ freudien que du plan projectif: quand on trouve la sortie, elle se retrouve à l'intérieur.
На самом деле, прогнозами во фрейдовом поле мы не хвастаемся. Мы ограничиваемся тем, что структурируем вход в поле и выход из него. Именно этот выход выход — вы уже видели его с самого начала — мы спешим сделать изнутри. Здесь необходим уклон, поскольку сложно выйти из фрейдова поля так же сложно, как и из проективной плоскости: когда вы находите выход, он оказывается внутри.
Ce que Lacan, lui, formule avec ses formules quadripartites, consiste à poser que ce qui se produit dans le champ freudien tend à se structurer en quatre. C'est déjà ce que comporte la notion de structure de langage. Il est certain alors, que dans cette veine d'inspiration de champ, la formule de la pulsion selon Lacan est donnée avec des vecteurs qui sont comme une correction de l'attraction universelle. On en a toujours eu une idée en supposant que le désir cherchait ce qui pouvait le satisfaire. Ca conduit d'ailleurs à mettre l'objet en avant du vecteur du désir, et à poser qu'il y a là une appétence, une attraction.
То, что Лакан, со своей стороны, формулирует четырехчастными формулами, состоит в том, чтобы утверждать, что то, что происходит во фрейдовом поле, имеет тенденцию быть структурированным на 4. Это уже то, что связано с понятием языковой структуры. Тогда несомненно, что в этом ключе вдохновения полем, формула влечения согласно Лакану дается с помощью векторов, которые подобны коррекции универсального притяжения. Мы всегда имели представление об этом, предполагая, что желание ищет то, что могло бы его удовлетворить. Это также приводит к выдвижению вперед объекта перед вектором желания и предположении о его привлекательности, притяжении.
Mais le schéma que Lacan propose de la pulsion, corrige cette mécanique-là.
Но схема, которую предлагает Лакан, исправляет эту механику.
Vous voyez tout de suite la différence d'avec le premier schéma. La question reste posée de savoir si, ce vecteur, il ne faut pas le faire revenir ici.
Вы сразу видите разницу с первой схемой. Остается вопрос о том, не вернуть ли сюда этот вектор.
Вы сразу видите разницу с первой схемой. Остается вопрос о том, не вернуть ли сюда этот вектор.
Il y a là une pulsion qui n'est pas exempte d'une certaine répulsion. C'est bien le cas de la pulsion freudienne.
Здесь есть влечение, которое не освобождается от некоторого отвлечения/отталкивания. Это действительно случай влечения Фрейда.
Les formules de la Femme n'existe pas et du il n'y a pas de rapport sexuel, sont autant de formules qui situent la structure du champ. Il serait bien, évidemment, que les formules de la sexuation de Lacan puissent être conçues comme les équations de Maxwell. Ces formules essaient pourtant de représenter la structure du champ freudien. Avec le champ freudien, la question est posée du branchement du discours analytique sur la science. Notre affaire de structure appartient à cette problématique. Il y a une modalité des structures. La modalité des structures, c'est la nécessité. On peut appeler structure du champ, ce qui ne cesse pas de s'écrire. C'est même ce qui fonde l'exigence dont j'ai parlé. Ca ne cesse pas de s'écrire, et ça nous donne le devoir, dans notre axiomatique, de poser le contingent comme répondant au nécessaire. La condition structurale dans le champ freudien doit répondre à ce que nous pouvons attraper de ce champ avec la structure de langage, et même l'attraper conformément à l'exigence scientifique.
Формулы Женщины с не существует и нет сексуальных связей, это все формулы, которые определяют структуру поля. Очевидно, было бы хорошо, если бы лакановские формулы сексуации можно было понимать, как уравнения Максвелла. Тем не менее эти формулы пытаются представить структуру фрейдова поля. С фрейдовым полем возникает вопрос о подключении аналитического дискурса к науке. К этой проблематике относится наше структурное дело. Есть модальность структур. Модальность структур, это необходимость. Структурой поля можно назвать то, что не перестает писаться. Именно это лежит в основании требования, о котором я говорил. Оно не перестает писаться, и это обязывает нас в нашей аксиоматике постулировать случайное как отвечающее необходимому. Структурное условие во фрейдовом поле должно соответствовать тому, что мы можем уловить из этого поля со структурой языка, и даже уловить это в соответствии с требованием науки.
C'est là qu'il faut s'apercevoir que Lacan a défini de façons diverses la structure de langage. Au départ, cette structure, il ne l'a attrapée que par la métaphore et la métonymie, dont il a essayé tout de suite de faire équations représentant la structure du champ. C'est au point qu'on a vu ses élèves, et même certains qui ne l'étaient pas, s'efforcer de démontrer cette double équation de la métaphore et de la métonymie comme répondant à toute l'étendue du champ freudien, à toute la variété des phénomènes produits dans l'expérience analytique. Ils s'efforçaient de démontrer que tous les concepts freudiens s'articulaient selon les deux versants de la métaphore et de la métonymie.
Здесь мы должны понять, что Лакан по-разному определял структуру языка. Сначала он понял эту структуру только через метафору и метонимию, которые он сразу же попытался превратить в уравнения, представляющие структуру поля. Дело в том, что мы видели, как его ученики, и даже некоторые кто не был таковыми, стремились продемонстрировать это двойное уравнение метафоры и метонимии как соответствующее всему фрейдову полю, всему разнообразию феноменов, возникающих в аналитическом опыте. Они стремились продемонстрировать, что все фрейдовские концепции были сформулированы в соответствии с двумя сторонами метафоры и метонимии.
Lacan, cependant, a simplifié cette structure de langage. Il l'a simplifiée jusqu'à la réduire à cette donnée que tout signe peut faire fonction de tout autre. C'est là mettre au premier plan la structure de la métaphore. Je vous prie alors de remarquer que la structure de la métaphore selon Lacan est précisément quadripartite. Je prends ici celle qui figure dans l'annexe des Ecrits. Je ne la commente pas, je vous y renvoie de façon formelle.
Однако Лакан упростил эту языковую структуру. Он упростил ее до такой степени, что свел к тому факту, что любой знак может создать функцию из любого другого. Именно здесь на первый план выходит структура метафоры. Обратите внимание, что структура метафоры по Лакану как раз четырехчастная. Я беру здесь ту, что приведена в приложении к Écrits.
Здесь есть влечение, которое не освобождается от некоторого отвлечения/отталкивания. Это действительно случай влечения Фрейда.
Les formules de la Femme n'existe pas et du il n'y a pas de rapport sexuel, sont autant de formules qui situent la structure du champ. Il serait bien, évidemment, que les formules de la sexuation de Lacan puissent être conçues comme les équations de Maxwell. Ces formules essaient pourtant de représenter la structure du champ freudien. Avec le champ freudien, la question est posée du branchement du discours analytique sur la science. Notre affaire de structure appartient à cette problématique. Il y a une modalité des structures. La modalité des structures, c'est la nécessité. On peut appeler structure du champ, ce qui ne cesse pas de s'écrire. C'est même ce qui fonde l'exigence dont j'ai parlé. Ca ne cesse pas de s'écrire, et ça nous donne le devoir, dans notre axiomatique, de poser le contingent comme répondant au nécessaire. La condition structurale dans le champ freudien doit répondre à ce que nous pouvons attraper de ce champ avec la structure de langage, et même l'attraper conformément à l'exigence scientifique.
Формулы Женщины с не существует и нет сексуальных связей, это все формулы, которые определяют структуру поля. Очевидно, было бы хорошо, если бы лакановские формулы сексуации можно было понимать, как уравнения Максвелла. Тем не менее эти формулы пытаются представить структуру фрейдова поля. С фрейдовым полем возникает вопрос о подключении аналитического дискурса к науке. К этой проблематике относится наше структурное дело. Есть модальность структур. Модальность структур, это необходимость. Структурой поля можно назвать то, что не перестает писаться. Именно это лежит в основании требования, о котором я говорил. Оно не перестает писаться, и это обязывает нас в нашей аксиоматике постулировать случайное как отвечающее необходимому. Структурное условие во фрейдовом поле должно соответствовать тому, что мы можем уловить из этого поля со структурой языка, и даже уловить это в соответствии с требованием науки.
C'est là qu'il faut s'apercevoir que Lacan a défini de façons diverses la structure de langage. Au départ, cette structure, il ne l'a attrapée que par la métaphore et la métonymie, dont il a essayé tout de suite de faire équations représentant la structure du champ. C'est au point qu'on a vu ses élèves, et même certains qui ne l'étaient pas, s'efforcer de démontrer cette double équation de la métaphore et de la métonymie comme répondant à toute l'étendue du champ freudien, à toute la variété des phénomènes produits dans l'expérience analytique. Ils s'efforçaient de démontrer que tous les concepts freudiens s'articulaient selon les deux versants de la métaphore et de la métonymie.
Здесь мы должны понять, что Лакан по-разному определял структуру языка. Сначала он понял эту структуру только через метафору и метонимию, которые он сразу же попытался превратить в уравнения, представляющие структуру поля. Дело в том, что мы видели, как его ученики, и даже некоторые кто не был таковыми, стремились продемонстрировать это двойное уравнение метафоры и метонимии как соответствующее всему фрейдову полю, всему разнообразию феноменов, возникающих в аналитическом опыте. Они стремились продемонстрировать, что все фрейдовские концепции были сформулированы в соответствии с двумя сторонами метафоры и метонимии.
Lacan, cependant, a simplifié cette structure de langage. Il l'a simplifiée jusqu'à la réduire à cette donnée que tout signe peut faire fonction de tout autre. C'est là mettre au premier plan la structure de la métaphore. Je vous prie alors de remarquer que la structure de la métaphore selon Lacan est précisément quadripartite. Je prends ici celle qui figure dans l'annexe des Ecrits. Je ne la commente pas, je vous y renvoie de façon formelle.
Однако Лакан упростил эту языковую структуру. Он упростил ее до такой степени, что свел к тому факту, что любой знак может создать функцию из любого другого. Именно здесь на первый план выходит структура метафоры. Обратите внимание, что структура метафоры по Лакану как раз четырехчастная. Я беру здесь ту, что приведена в приложении к Écrits.
Я не комментирую это, я формально отсылаю вас к ней.
Cette exigence de la structure quadripartite vient de la structure de langage en tant que cette dernière est foncièrement métaphorique. La métaphore se structure avec quatre termes et quatre places. A cet égard, c'est la substitution qui constitue la structure radicale du champ freudien. C'est la substitution d'un signe à un autre. C'est là qu'au schéma de départ de Lacan dans "L'instance de la lettre", S/s, on peut substituer plus radicalement ce qui est signe sur signe.
Cette formule suffit si on renvoie le sens à une autre dimension. Ca suffit à constituer le déchiffrage et ce que ce déchiffrage suppose, à savoir le chiffrage. Le chiffrage, c'est une façon de désigner la métaphore quand on ne s'occupe plus des effets de sens. A ce (127) moment-là, la métaphore n'est qu'un chiffrage. Une fois qu'on a réduit la considération des effets de sens, elle n'est plus qu'un chiffrage. On dessine sans fondement la topologie des noeuds, si on ne saisit pas qu'elle suppose l'inconscient comme chiffrage.
Данное требование четырехчастной структуры исходит из структуры языка, поскольку последний в своей основе метафоричен. Метафора состоит из четырех терминов и четырех мест. В этом отношении именно замещение составляет радикальную структуру фрейдова поля. Это замена одного знака другим. Именно здесь для исходной схемы Лакана в «Инстанции буквы», S/s, мы можем более радикально заменить то, что является знаком на знаке.
Cette exigence de la structure quadripartite vient de la structure de langage en tant que cette dernière est foncièrement métaphorique. La métaphore se structure avec quatre termes et quatre places. A cet égard, c'est la substitution qui constitue la structure radicale du champ freudien. C'est la substitution d'un signe à un autre. C'est là qu'au schéma de départ de Lacan dans "L'instance de la lettre", S/s, on peut substituer plus radicalement ce qui est signe sur signe.
Cette formule suffit si on renvoie le sens à une autre dimension. Ca suffit à constituer le déchiffrage et ce que ce déchiffrage suppose, à savoir le chiffrage. Le chiffrage, c'est une façon de désigner la métaphore quand on ne s'occupe plus des effets de sens. A ce (127) moment-là, la métaphore n'est qu'un chiffrage. Une fois qu'on a réduit la considération des effets de sens, elle n'est plus qu'un chiffrage. On dessine sans fondement la topologie des noeuds, si on ne saisit pas qu'elle suppose l'inconscient comme chiffrage.
Данное требование четырехчастной структуры исходит из структуры языка, поскольку последний в своей основе метафоричен. Метафора состоит из четырех терминов и четырех мест. В этом отношении именно замещение составляет радикальную структуру фрейдова поля. Это замена одного знака другим. Именно здесь для исходной схемы Лакана в «Инстанции буквы», S/s, мы можем более радикально заменить то, что является знаком на знаке.
Настоящей формулы достаточно, если мы относим смысл к другому измерению. Этого достаточно, чтобы составить расшифровку и то, что эта расшифровка предполагает, а именно шифрование. Шифрование — это способ обозначения метафоры, когда нас больше не интересуют эффекты смысла. В этот момент метафора является лишь шифрованием. Как только мы редуцировали рассмотрение эффектов смысла, это не более чем шифрование. Топология узлов рисуется безосновательно, если не понимать, что она предполагает бессознательное как шифрование.
J'ai déjà fait valoir, la dernière fois, que l'inconscient chiffre, et que ce n'était pas la même chose que de dire qu'il parle. Dire que l'inconscient parle, ça introduit d'emblée à la considération de l'Autre comme lieu de la parole et trésor des signifiants. Ca engage une problématique du message et du destinataire, qui est toujours faite - remarquez-le - à partir du sens. Ca engage une problématique de l'auditeur comme étant cette instance - et c'est déjà là la novation de Lacan - qui décide du sens. A cet égard, c'est imparable. Il est imparable que les choses se situent alors selon un cercle d'anticipation, où la certitude est bien en peine d'advenir par défaut de l'acte.
Я уже указывал в прошлый раз, что бессознательное шифрует и это не то же самое, что сказать, что оно говорит. Утверждение, что бессознательное говорит, немедленно вводит рассмотрение Другого как места речи и сокровищницы означающих. Это затрагивает проблематику сообщения и адресата, которое всегда делается — заметьте — исходя из смысла. Это затрагивает проблематику слушателя, будучи как бы данной инстанцией (это уже инновация Лакана), которая определяет смысл. С данной точки зрения, это неостановимо. Неостановимо то, что события располагаются в соответствии с кругом предвосхищения, где уверенность с трудом наступает через дефект акта.
J'ai déjà fait valoir, la dernière fois, que l'inconscient chiffre, et que ce n'était pas la même chose que de dire qu'il parle. Dire que l'inconscient parle, ça introduit d'emblée à la considération de l'Autre comme lieu de la parole et trésor des signifiants. Ca engage une problématique du message et du destinataire, qui est toujours faite - remarquez-le - à partir du sens. Ca engage une problématique de l'auditeur comme étant cette instance - et c'est déjà là la novation de Lacan - qui décide du sens. A cet égard, c'est imparable. Il est imparable que les choses se situent alors selon un cercle d'anticipation, où la certitude est bien en peine d'advenir par défaut de l'acte.
Я уже указывал в прошлый раз, что бессознательное шифрует и это не то же самое, что сказать, что оно говорит. Утверждение, что бессознательное говорит, немедленно вводит рассмотрение Другого как места речи и сокровищницы означающих. Это затрагивает проблематику сообщения и адресата, которое всегда делается — заметьте — исходя из смысла. Это затрагивает проблематику слушателя, будучи как бы данной инстанцией (это уже инновация Лакана), которая определяет смысл. С данной точки зрения, это неостановимо. Неостановимо то, что события располагаются в соответствии с кругом предвосхищения, где уверенность с трудом наступает через дефект акта.
Partir de ce que l'inconscient, non pas parle, mais chiffre, ça introduit une problématique tout à fait différente. Ce qu'elle met au premier plan, c'est ce qui est au second. Ce que la problématique de l'inconscient qui chiffre met au premier plan, c'est d'emblée que l'Autre n'est pas. Ca, c'est toujours très difficile à avaler quand on s'arrête à la phénoménologie de l'expérience analytique.
Исходя из того, что бессознательное не говорит, а шифрует, вводится совсем другая проблематика. То, что ставится на передний план, то находится и на втором. Проблематика шифрующего бессознательного с самого начала выдвигает на первый план то, что изначально Другого нет. Это всегда очень трудно усвоить, когда мы останавливаемся на феноменологии аналитического опыта.
Le chiffre, c'est une écriture. Ce n'est pas toute écriture. Ce n'est pas l'écriture, c'est une écriture. C'est de l'écriture. C'est dans cette veine que Lacan doit comparer le chiffré et le compté, c'est-à-dire le mathème construit à partir du nombre.
Шифр — это запись. Это не вся запись. Это не определенная запись, это некоторая запись. Это часть Записи. Именно в этом ключе Лакан должен сравнить шифрованное и подсчитанное, то есть матему, построенную из числа.
Ces nombres ont dans les mathématiques une fonction de réel, au sens où, la dernière fois, j'ai fait valoir de nouveau la valeur que prend l'équation du réel et de l'impossible. On a beau savoir, pour la suite des nombres entiers, comment ils sont construits, c'est-à-dire avoir une axiomatique suffisante pour produire la suite des entiers naturels, il n'en demeure pas moins que ce n'est pas pour autant que la dimension du nombre nous est transparente. Ouvrez simplement un petit manuel sur les nombres premiers, et vous verrez les abîmes de notre ignorance, même si nous savons de fond en comble comment ces nombres premiers sont engendrés dans la suite des nombres. Mais allez essayer de saisir comment ces nombres premiers se trouvent saupoudrés ici et là dans la suite des nombres entiers! Il faut même approcher ça par les probabilités. C'est dire que ces nombres premiers, pour les produire, on n'en est pas maître. Si donc on admet que les nombres ont une fonction de réel, la question est de savoir si le chiffre de l'inconscient, si le chiffrage de l'inconscient, ou l'inconscient et ses chiffres, ou l'inconscient et ses substitutions, a aussi une fonction de réel, s'il témoigne, atteste, voire démontre, un réel.
Эти числа несут в математике функцию реального, в том смысле, когда, в прошлый раз я подчеркнул новое значение, которое приобретает приравнивание реального и невозможного. Для последовательности целых чисел полезно знать, как они устроены, то есть иметь достаточную аксиоматику для получения последовательности натуральных чисел, тем не менее, это не значит, что измерение числа нам прозрачно. Просто откройте небольшой учебник по простым числам, и вы увидите глубину нашего невежества, хотя мы знаем от и до, как эти простые числа генерируются в последовательности чисел. Но попробуйте понять, как эти простые числа разбросаны здесь и там в последовательности целых чисел! К этому нужно даже подходить с точки зрения вероятности. Это говорит, что эти простые числа, для их производства, мы не являемся их хозяевами. Итак, если мы допускаем, что числа имеют реальную функцию, то вопрос состоит в том, чтобы узнать, имеет ли шифр бессознательного, шифрование бессознательного, или бессознательное и его шифры, или бессознательное и его замещения, также функцию реального, если оно свидетельствует, подтверждает, даже демонстрирует реальное.
Faisons ici attention à l'expression de savoir inconscient, qui est une expression liée pour Lacan à cette problématique de chiffrage et non à celle de l'inconscient qui parle. Le savoir inconscient prête à confusion quand on en fait une expression figée ou un stéréotype lacanien. Le savoir inconscient a l'air de comporter que ce savoir est (128) déjà là dans l'inconscient. Or, ce n'est que la supposition de transfert qui constitue ce savoir comme une réserve ou un trésor. Dans cette expression, c'est tout autre chose que vise Lacan. Il constitue l'inconscient en tant que savoir, dans la mesure où cet inconscient consiste dans un chiffrage. Vous pouvez relire ça dans son introduction allemande des Ecrits. L'inconscient consiste dans un travail de chiffrage, un travail de substitution.
Обратим внимание здесь на выражение бессознательное знание, которое у Лакана связано с этой проблематикой шифрования, а не с проблематикой бессознательного, которое говорит. Бессознательное знание приводит к путанице, когда оно превращается в устойчивое выражение или лакановский стереотип. Бессознательное знание, по-видимому, подразумевает, что это знание уже находится в бессознательном. Однако, только предположение переноса определяет это знание как запас или сокровище. В этом выражении Лакан имеет в виду совсем другое. Оно определяет бессознательное как знание, поскольку это бессознательное состоит из шифрования. Вы можете прочитать это в его немецком предисловии к Écrits. Бессознательное состоит из работы шифрования, работы замещения.
A cet égard, le savoir inconscient comme trésor, il sera plutôt là à la fin, comme accumulation de ce travail et à supposer qu'on n'ait pas tout oublié en chemin. Pour essayer de ne pas tout oublier dans le chemin, Lacan a précisément proposé la passe. Il a proposé la passe pour que le travail de déchiffrage dans l'analyse - travail qui est supporté par le transfert - puisse donner lieu à un transfert de travail, qui suppose qu'on soit capable, dans une autre dimension, de mettre au travail les chiffres obtenus de l'expérience. C'est dire que le savoir inconscient s'invente. C'est une invention de chiffrage. C'est même par là que j'éclaire ce qui, semble-t-il, est resté opaque dans la lecture que l'on fait de Lacan, à savoir la parenté qu'il introduit entre le discours hystérique et le discours scientifique. Je dirai aussi que la problématique où peut être formulé le non-rapport sexuel, c'est la problématique de l'inconscient qui chiffre et non de l'inconscient qui parle. Lacan, en 73, pose la question de ce qui, du travail de l'inconscient, ne peut s'écrire. Ca suppose qu'on saisisse là l'inconscient à partir des règles de formation des écritures, des règles de formation des substitutions. C'est en quoi on peut isoler ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire comme l'impossible, soit la formule.
Evidemment, là, elle s'écrit. Elle peut même s'écrire sans risque, si dans un système qui respecte le principe de contradiction, on l'écrit ainsi.
В этом отношении бессознательное знание, как сокровище, скорее будет там в конце, как результат накопленной работы, и при условии, что мы не забыли все по пути. Специально, чтобы постараться не забыть обо всем по пути, Лакан предложил пасс. Он предложил пасс, чтобы работа по расшифровке в анализе — работа, поддерживаемая переносом — могла привести к переносу работы, который предполагает способность в другом измерении пустить в ход шифры, полученные из опыта. То есть изобретается бессознательное знание. Это изобретение шифрования. Именно так я проливаю свет на то, что, по-видимому, оставалось неясным в нашем прочтении Лакана, а именно на сродство, которое он вводит между дискурсом истерика и научным дискурсом. Я бы также сказал, что проблематика, в которой могут быть сформулированы несуществующие сексуальные отношения, — это проблематика бессознательного, которое шифрует, а не бессознательного, которое говорит. На стр. 73 Лакан ставит вопрос о том, что — из работы бессознательного — не может быть записано. Это предполагает, что мы понимаем бессознательное исходя из правил формирования записей, правил формирования замещений. Таким образом, мы можем вычленить то, что не перестает не записываться, как невозможное, то есть формулу. Которая, очевидно, здесь записывается. Она даже может быть записана без риска, если записать ее таким образом в системе, соблюдающей принцип противоречия.
Исходя из того, что бессознательное не говорит, а шифрует, вводится совсем другая проблематика. То, что ставится на передний план, то находится и на втором. Проблематика шифрующего бессознательного с самого начала выдвигает на первый план то, что изначально Другого нет. Это всегда очень трудно усвоить, когда мы останавливаемся на феноменологии аналитического опыта.
Le chiffre, c'est une écriture. Ce n'est pas toute écriture. Ce n'est pas l'écriture, c'est une écriture. C'est de l'écriture. C'est dans cette veine que Lacan doit comparer le chiffré et le compté, c'est-à-dire le mathème construit à partir du nombre.
Шифр — это запись. Это не вся запись. Это не определенная запись, это некоторая запись. Это часть Записи. Именно в этом ключе Лакан должен сравнить шифрованное и подсчитанное, то есть матему, построенную из числа.
Ces nombres ont dans les mathématiques une fonction de réel, au sens où, la dernière fois, j'ai fait valoir de nouveau la valeur que prend l'équation du réel et de l'impossible. On a beau savoir, pour la suite des nombres entiers, comment ils sont construits, c'est-à-dire avoir une axiomatique suffisante pour produire la suite des entiers naturels, il n'en demeure pas moins que ce n'est pas pour autant que la dimension du nombre nous est transparente. Ouvrez simplement un petit manuel sur les nombres premiers, et vous verrez les abîmes de notre ignorance, même si nous savons de fond en comble comment ces nombres premiers sont engendrés dans la suite des nombres. Mais allez essayer de saisir comment ces nombres premiers se trouvent saupoudrés ici et là dans la suite des nombres entiers! Il faut même approcher ça par les probabilités. C'est dire que ces nombres premiers, pour les produire, on n'en est pas maître. Si donc on admet que les nombres ont une fonction de réel, la question est de savoir si le chiffre de l'inconscient, si le chiffrage de l'inconscient, ou l'inconscient et ses chiffres, ou l'inconscient et ses substitutions, a aussi une fonction de réel, s'il témoigne, atteste, voire démontre, un réel.
Эти числа несут в математике функцию реального, в том смысле, когда, в прошлый раз я подчеркнул новое значение, которое приобретает приравнивание реального и невозможного. Для последовательности целых чисел полезно знать, как они устроены, то есть иметь достаточную аксиоматику для получения последовательности натуральных чисел, тем не менее, это не значит, что измерение числа нам прозрачно. Просто откройте небольшой учебник по простым числам, и вы увидите глубину нашего невежества, хотя мы знаем от и до, как эти простые числа генерируются в последовательности чисел. Но попробуйте понять, как эти простые числа разбросаны здесь и там в последовательности целых чисел! К этому нужно даже подходить с точки зрения вероятности. Это говорит, что эти простые числа, для их производства, мы не являемся их хозяевами. Итак, если мы допускаем, что числа имеют реальную функцию, то вопрос состоит в том, чтобы узнать, имеет ли шифр бессознательного, шифрование бессознательного, или бессознательное и его шифры, или бессознательное и его замещения, также функцию реального, если оно свидетельствует, подтверждает, даже демонстрирует реальное.
Faisons ici attention à l'expression de savoir inconscient, qui est une expression liée pour Lacan à cette problématique de chiffrage et non à celle de l'inconscient qui parle. Le savoir inconscient prête à confusion quand on en fait une expression figée ou un stéréotype lacanien. Le savoir inconscient a l'air de comporter que ce savoir est (128) déjà là dans l'inconscient. Or, ce n'est que la supposition de transfert qui constitue ce savoir comme une réserve ou un trésor. Dans cette expression, c'est tout autre chose que vise Lacan. Il constitue l'inconscient en tant que savoir, dans la mesure où cet inconscient consiste dans un chiffrage. Vous pouvez relire ça dans son introduction allemande des Ecrits. L'inconscient consiste dans un travail de chiffrage, un travail de substitution.
Обратим внимание здесь на выражение бессознательное знание, которое у Лакана связано с этой проблематикой шифрования, а не с проблематикой бессознательного, которое говорит. Бессознательное знание приводит к путанице, когда оно превращается в устойчивое выражение или лакановский стереотип. Бессознательное знание, по-видимому, подразумевает, что это знание уже находится в бессознательном. Однако, только предположение переноса определяет это знание как запас или сокровище. В этом выражении Лакан имеет в виду совсем другое. Оно определяет бессознательное как знание, поскольку это бессознательное состоит из шифрования. Вы можете прочитать это в его немецком предисловии к Écrits. Бессознательное состоит из работы шифрования, работы замещения.
A cet égard, le savoir inconscient comme trésor, il sera plutôt là à la fin, comme accumulation de ce travail et à supposer qu'on n'ait pas tout oublié en chemin. Pour essayer de ne pas tout oublier dans le chemin, Lacan a précisément proposé la passe. Il a proposé la passe pour que le travail de déchiffrage dans l'analyse - travail qui est supporté par le transfert - puisse donner lieu à un transfert de travail, qui suppose qu'on soit capable, dans une autre dimension, de mettre au travail les chiffres obtenus de l'expérience. C'est dire que le savoir inconscient s'invente. C'est une invention de chiffrage. C'est même par là que j'éclaire ce qui, semble-t-il, est resté opaque dans la lecture que l'on fait de Lacan, à savoir la parenté qu'il introduit entre le discours hystérique et le discours scientifique. Je dirai aussi que la problématique où peut être formulé le non-rapport sexuel, c'est la problématique de l'inconscient qui chiffre et non de l'inconscient qui parle. Lacan, en 73, pose la question de ce qui, du travail de l'inconscient, ne peut s'écrire. Ca suppose qu'on saisisse là l'inconscient à partir des règles de formation des écritures, des règles de formation des substitutions. C'est en quoi on peut isoler ce qui ne cesse pas de ne pas s'écrire comme l'impossible, soit la formule.
Evidemment, là, elle s'écrit. Elle peut même s'écrire sans risque, si dans un système qui respecte le principe de contradiction, on l'écrit ainsi.
В этом отношении бессознательное знание, как сокровище, скорее будет там в конце, как результат накопленной работы, и при условии, что мы не забыли все по пути. Специально, чтобы постараться не забыть обо всем по пути, Лакан предложил пасс. Он предложил пасс, чтобы работа по расшифровке в анализе — работа, поддерживаемая переносом — могла привести к переносу работы, который предполагает способность в другом измерении пустить в ход шифры, полученные из опыта. То есть изобретается бессознательное знание. Это изобретение шифрования. Именно так я проливаю свет на то, что, по-видимому, оставалось неясным в нашем прочтении Лакана, а именно на сродство, которое он вводит между дискурсом истерика и научным дискурсом. Я бы также сказал, что проблематика, в которой могут быть сформулированы несуществующие сексуальные отношения, — это проблематика бессознательного, которое шифрует, а не бессознательного, которое говорит. На стр. 73 Лакан ставит вопрос о том, что — из работы бессознательного — не может быть записано. Это предполагает, что мы понимаем бессознательное исходя из правил формирования записей, правил формирования замещений. Таким образом, мы можем вычленить то, что не перестает не записываться, как невозможное, то есть формулу. Которая, очевидно, здесь записывается. Она даже может быть записана без риска, если записать ее таким образом в системе, соблюдающей принцип противоречия.
Mais c'est d'autre chose qu'il s'agit, et Lacan le fait valoir par ce NON qu'il inscrit en dessous de la formule.
Однако речь идет о чем-то другом, и Лакан подчеркивает это тем НЕ, которое он записывает под формулой.
Однако речь идет о чем-то другом, и Лакан подчеркивает это тем НЕ, которое он записывает под формулой.
Ca veut dire que dans le système qui respecte le principe de contradiction, on ne rencontrera jamais cette formule comme déduite. On ne la rencontrera jamais à titre de théorème. Ca suppose, pour donner une valeur au non-rapport sexuel, qu'on ait déjà saisi l'inconscient à partir du chiffrage, à partir du système logique. C'est de là qu'on peut formuler des structures en tant qu'elles sont ce qui ne cessent pas de s'écrire. J'en vois le témoignage quand Lacan formule, à la fin de cette introduction des Écrits: "Ce qui ne cesse pas de s'écrire, c'est la certitude dont témoigne dans la pensée le mode de la nécessité." Il suffit de comparer avec les pages d'avant, pour s'apercevoir que la problématique de cette certitude est pour lui liée à la structure comme telle, et comme étant seule à pouvoir se transmettre de se démontrer. C'est là qu'il considère l'hystérie comme la seule structure clinique qui a atteint ce degré. Ce n'est pas par hasard, puisque c'est la structure de discours qui répond précisément à l'impossible du rapport sexuel. C'en est, en quelque sorte, la face de nécessité. L'hystérie est la face de nécessité de cet impossible.
Это означает, что в системе, соблюдающей принцип противоречия, мы никогда не встретим эту формулу как логически дедуцированную. Мы никогда не столкнемся с ней как с теоремой. Это предполагает, что для того, чтобы придать ценность (значение) несуществующим сексуальным отношениям, мы уже рассматривали бессознательное исходя из шифрования, из логической системы. Отсюда можно вывести формулировку структуры в качестве того, что не перестает записываться. В доказательство я процитирую то, что Лакан формулирует в конце введения к Écrits: «Именно уверенность, о которой свидетельствует модальность необходимости в мышлении, есть то, что не перестает писаться». Достаточно сравнить это с предыдущими страницами, чтобы понять, что проблематика такой уверенности связана для Лакана со структурой как таковой, как единственной способной передаваться для демонстрации себя. Именно здесь он рассматривает истерию как единственную клиническую структуру, достигающую такой степени. Это не случайно, так как именно структура дискурса является ответом на невозможное сексуальных отношений. В некотором смысле это фасад необходимости. Истерия представляет собой фасад необходимости невозможного.
Je peux encore vous lire l'extrême fin de cette Introduction. Vous y verrez l'écho qui nous confirme cette articulation du contingent et de l'impossible, introduite en pointe et jamais vraiment développée, sinon dans le petit surgeon que je vous ai cité la dernière fois: «Comment ne pas considérer que la contingence ne soit par où l'impossibilité se démontre." C'est dit de façon elliptique, mais c'est là le chemin de la contingence à l'impossible que je vous ai développé la dernière fois. Vous en avez là, chez Lacan, une autre attestation. La contingence, ce qui cesse de ne pas s'écrire et par où se démontre l'impossibilité, ça vise l'amour. Ca vise l'amour, aussi surprenant que ça puisse vous paraître. Je n'étais pas en retard, à l'époque, sur ce que je pouvais saisir de ces formulations de Lacan, puisque dans Télévision, en regard du passage que je vous ai déjà cité et où Lacan évoque ce même chemin de la contingence à l'impossible, j'avais inscrit dans la marge: l'amour. L'amour, c'est-à-dire, pour l'expérience analytique, le transfert. Le chemin du contingent à l'impossible, c'est le chemin qui va de l'établissement du transfert dans la bonne rencontre à l'impossible de la rencontre toujours manquée, soit celle qui se formule dans l'impossible du rapport sexuel et qui se produit sans nécessité.
Еще я могу прочитать вам самый конец этого введения. Вы увидите там отголосок, подтверждающий для нас эту артикуляцию случайного и невозможного, введенную уклончиво и так никогда и не получившую настоящего развития, за исключением маленького отрывка, который я вам процитировал в прошлый раз: «Как можно не учитывать то, что случайность возникает лишь там там, где удостоверяется невозможность». Весьма немногословно, но именно путь от случайности к невозможному я разрабатывал для вас в прошлый раз. У Лакана вы можете найти еще одно свидетельство этого. Случайность, которая перестает не писаться и через которую удостоверяется невозможность, направлена на любовь. Она направлена на любовь, каким бы удивительным это вам ни казалось. В то время я не отставал от того, что мог уловить в этих формулировках Лакана, и в «Телевидении» около отрывка, который я вам уже процитировал и где Лакан упоминает тот самый путь от случайности к невозможному, я на полях так и написал: любовь. Любовь в аналитическом опыте — перенос. Путь от случайного к невозможному — это путь, идущий от установления переноса при успешной встрече к невозможному встречи всегда упущенной, то есть тот, который формулируется в невозможном сексуальных отношений и который происходит без необходимости.
C'est par là que se complète, si nous en reprenons la formule à Lacan, "le lot des signes où se joue le fatum humain." Vous voyez que nous pouvons constater une récurrence des mêmes signifiants dans les Écrits de Lacan. Si on ne la constate pas, ça a l'air évidemment tout à fait décousu.
Именно этим завершается, если вернуться к формуле Лакана, «игра знаков, в которой разыгрывается человеческий фатум». Вы видите, что в трудах Лакана мы можем отметить повторение одних и тех же означающих. Если этого не отметить, оно, очевидно, будет выглядеть довольно бессвязным.
Lacan ajoute: "Il y suffit de savoir compter jusqu'à quatre." Là, il donne de ce quatre une explication, une de plus: "Le quatre converge des trois grandes opérations numériques: 2 + 2, 2 X 2, 22."
Лакан добавляет: «Достаточно просто уметь считать до четырех». Здесь он дает еще одно объяснение этой четверке: «Четверка объединяет три важнейшие операции с числами: 2+2, 2 х 2, 22».
Nous avons, autour de ce quatre, une problématique tout à fait inaperçue et même obscure de Lacan. Je l'introduirai un peu plus tard.
Вокруг этой четверки мы имеем дело с совершенно незамеченной и даже туманной лакановской проблематикой. Я представлю ее чуть позже.
Je ne l'introduirai pas, en tout cas, avant le 27 février, puisque le Département de psychanalyse s'interrompt. Il cesse de s'écrire pendant quinze jours. Je ne vous retrouverai donc que le 27 février, et il n'est pas sûr que je développerai ce point-ci, car il est de nature à donner beaucoup de tintouin pour être déplié. Plutôt que de m'engager là-dedans, je voudrais maintenant boucler les choses que j'ai annoncées plus haut, et ce en donnant un premier aperçu élémentaire de l'usage que l'on peut faire du carré modal dans la clinique psychanalytique.
Я во всяком случае не представлю ее вам раньше 27 февраля, так как кафедра психоанализа прерывает свою работу. Она перестает записываться на пятнадцать дней. Поэтому я встречусь с вами только 27 февраля, и не факт, что я буду развивать эту тему, потому что ее раскрытие, вероятно, вызовет много трудностей. Вместо того, чтобы углубляться, я хотел бы резюмировать сказанное выше, дав первое элементарное представление о том, как можно использовать модальный квадрат в психоаналитической клинике.
Pourquoi alors ne pas s'accrocher ici à ce qui fait le thème de cette quatrième Rencontre internationale du Champ freudien? C'est une Rencontre qui aura lieu dans un an. Je vous le dis pour que vous fassiez dès maintenant des économies. En effet, ça va vous coûter plus cher que l'inscription à la fac. Nous allons y accueillir des personnes du monde entier et il va falloir tout traduire dans quatre langues. D'abord le français et l'espagnol. Puis il y a les Brésiliens qui vont rendre nécessaire une traduction en portugais. Ce n'est pas qu'ils ne comprennent pas l'espagnol, mais ils tiennent - c'est compréhensible - à ce que leur langue soit représentée. De plus, on annonce maintenant les Anglais et les Américains. Donc, tout ça va coûter de l'argent. Je vous annonce tout cela à l'avance, parce que quatre jours de congrès international, ça se prépare au moins un an à l'avance. Les gens qui viennent d'Amérique latine, d'Amérique du nord ou d'Australie, ont encore beaucoup plus d'économies à faire que vous, qui n'aurez à vous déplacer que jusque dans le septième arrondissement de Paris.
Почему бы не остановиться здесь на теме четвертой Международной встречи Фрейдова поля? Встреча состоится через год. Я говорю вам это, чтобы вы могли сэкономить уже сейчас. На самом деле, она обойдется вам дороже поступления на факультет. Мы собираемся собрать людей со всего мира планируется сделать перевод на четыре языка. Прежде всего, на французский и испанский. Кроме того, будут бразильцы, которым необходим перевод на португальский язык. Дело не в том, что они не понимают испанский, но по понятным причинам они захотят, чтобы их язык тоже был представлен. К тому же теперь заявлено участие англичан и американцев. Поэтому все это будет стоить денег. Обо всем этом я сообщаю вам заранее, потому что к четырехдневному международному конгрессу нужно начинать готовиться как минимум за год. Люди, которые приезжают из Латинской Америки, Северной Америки или Австралии, всегда вынуждены гораздо больше к этому готовиться материально, чем вы, которым нужно будет только доехать до седьмого округа Парижа.
Le thème de cette Rencontre, c'est hystérie et obsession. Évidemment, plus ça s'étend, plus il faut prendre des thèmes simples, des thèmes qui se traduisent facilement. On est condamné,pour ce qui est des titres, à une certaine platitude volontaire. Mais c'est quand même un binaire que j'ai réussi à glisser là. En effet, l'hystérie et l'obsession, ce n'est évidemment pas symétrique. On peut pourtant, de ce binaire, obtenir des effets de sens, et il faudra voir quelle structure on peut construire. Je ne vais pas m'engager à fond là-dedans. Je vais faire juste une petite touche.
Тема этой встречи — истерия и невроз навязчивости. Очевидно, что, чем больше расширяется круг участников, тем больше приходится брать простых, легко переводимых тем. Что касается названий, мы обречены на некоторую намеренную пошлость. Но все же в этом названии присутствует бинарность, которую я успел туда ввернуть. На самом деле, истерия и невроз навязчивости явно не симметричны. Однако из этой бинарности мы можем получить эффекты смысла, и нужно будет посмотреть, какую структуру мы сможем построить. Я не собираюсь углубляться в это. Я просто хочу немного коснуться этого вопроса.
Si je m'occupe donc d'hystérie et d'obsession, je verrais déjà à y opposer des modalités. Pourquoi ne pas considérer que ce qui est prévalent dans l'hystérie, c'est la contingence? Ca fonderait précisément déjà la relation ou l'apparentement de l'hystérie et de la science. Evidemment, dans la science, on célèbre ça sous les espèces de l'invention, tandis qu'on dénote ça sous les espèces de l'affabulation dans l'hystérie. Mais il y a pourtant un point où l'invention et l'affabulation ont une même modalité. Elles ont même modalité de contingence. Est-ce qu'on ne voit pas précisément dans l'hystérie, au premier plan, une problématique de la rencontre? Le sujet hystérique fait des rencontres. Par là, il s'oppose assez à l'obsessionnel qui, lui, n'en fait pas, ou bien en fait très peu. Il y a dans l'hystérie, à l'affiche, le rejet de la nécessité. C'est ce qui va faire révolte, rébellion, alors qu'il s'agit de fidélité à la contingence.
Так что если я займусь истерией и неврозом навязчивости, я уже буду видеть, как противопоставить им модальности. Почему бы не считать, что в истерии преобладает случайность? Уже это точно послужило бы основанием для отношений или сходством между истерией и наукой. Очевидно, в науке мы воспеваем под видом изобретения то, что в истерии мы обозначаем как выдумка. Но тем не менее есть точка, в которой изобретение и выдумка имеют одинаковую модальность. У них одна и та же модальность случайности. Разве мы не видим проблематику встречи на переднем плане именно в истерии? Истерический субъект устраивает встречи. Таким образом, он совершенно противоположен невротику навязчивости, с которым они не происходят или происходят очень редко. В истерии, явным образом, присутствует отказ от необходимости. Вот что вызовет возмущение, протест, но что также говорит о верности случайному.
C'est ce qui convient excellemment au sujet dont la place propre et première est celle de la vérité.
Это то, что идеально подходит для субъекта, чье надлежащее и первостепенное место принадлежит истине.
Pour l'obsession, c'est différent. Qu'est-ce qu'on a nommé obsession, sinon la prévalence de la nécessité. Comment pourrait-elle être mieux constituée que par un certain ne cesse pas de. L'hystérie, elle, c'est certain, n'est pas dans le ne cesse pas. Elle cultive plutôt, fait miroiter, l'interruption, l'arrêt. L'obsession, au contraire, désigne l'esclavage du ne cesse pas. A l'occasion, dans une autre guise du ne cesse pas, ça devient l'impossibilité du désir, c'est-à-dire le désir avec la modalité de l'impossible - désir à distinguer soigneusement du désir insatisfait qui, lui, est expérimental, et même expérimentateur.
В случае невроза навязчивости все иначе. Что было названо неврозом навязчивости, если не преобладание необходимости? Каким образом она может быть образована лучше, чем определенным «не перестает». Истерия же, определенно, не в этом «не перестает». Она скорее культивирует, заманивает, вызывает прерывание, остановку. Обсессия, напротив, обозначает рабство «неперестающего». Иногда, в ином обличье «неперестающего», это становится невозможностью желания, то есть желанием с модальностью невозможного — желанием, которое следует тщательно отличать от неудовлетворенного желания, которое само является экспериментальным и даже экспериментаторским.
Ce sont des vêtements un peu l‚ches, ceux que je taille là. Il faut plusieurs essayages pour que ça aille. Alors, pour serrer un peu plus la complexité de l'expérience, il faudrait relever que curieusement, et contrairement à la certitude dont témoigne le mode de la nécessité dans la pensée, nous n'avons pas de certitude dans la pensée d l'obsession. Il n'y a pas certitude mais doute. Voici un schéma qui a sa cohérence.
Эти одежды несколько свободны для размера, который мне нужен. Чтобы сделать это правильно, требуется несколько попыток. Итак, чтобы захватить еще больше сложности опыта, следует отметить, что, любопытным образом и вопреки той уверенности, о которой свидетельствует модус необходимости в мышлении, у нас нет уверенности в мышлении невротика навязчивости. Нет никакой уверенности, только сомнения. Вот схема, которая этому соответствует.
Вокруг этой четверки мы имеем дело с совершенно незамеченной и даже туманной лакановской проблематикой. Я представлю ее чуть позже.
Je ne l'introduirai pas, en tout cas, avant le 27 février, puisque le Département de psychanalyse s'interrompt. Il cesse de s'écrire pendant quinze jours. Je ne vous retrouverai donc que le 27 février, et il n'est pas sûr que je développerai ce point-ci, car il est de nature à donner beaucoup de tintouin pour être déplié. Plutôt que de m'engager là-dedans, je voudrais maintenant boucler les choses que j'ai annoncées plus haut, et ce en donnant un premier aperçu élémentaire de l'usage que l'on peut faire du carré modal dans la clinique psychanalytique.
Я во всяком случае не представлю ее вам раньше 27 февраля, так как кафедра психоанализа прерывает свою работу. Она перестает записываться на пятнадцать дней. Поэтому я встречусь с вами только 27 февраля, и не факт, что я буду развивать эту тему, потому что ее раскрытие, вероятно, вызовет много трудностей. Вместо того, чтобы углубляться, я хотел бы резюмировать сказанное выше, дав первое элементарное представление о том, как можно использовать модальный квадрат в психоаналитической клинике.
Pourquoi alors ne pas s'accrocher ici à ce qui fait le thème de cette quatrième Rencontre internationale du Champ freudien? C'est une Rencontre qui aura lieu dans un an. Je vous le dis pour que vous fassiez dès maintenant des économies. En effet, ça va vous coûter plus cher que l'inscription à la fac. Nous allons y accueillir des personnes du monde entier et il va falloir tout traduire dans quatre langues. D'abord le français et l'espagnol. Puis il y a les Brésiliens qui vont rendre nécessaire une traduction en portugais. Ce n'est pas qu'ils ne comprennent pas l'espagnol, mais ils tiennent - c'est compréhensible - à ce que leur langue soit représentée. De plus, on annonce maintenant les Anglais et les Américains. Donc, tout ça va coûter de l'argent. Je vous annonce tout cela à l'avance, parce que quatre jours de congrès international, ça se prépare au moins un an à l'avance. Les gens qui viennent d'Amérique latine, d'Amérique du nord ou d'Australie, ont encore beaucoup plus d'économies à faire que vous, qui n'aurez à vous déplacer que jusque dans le septième arrondissement de Paris.
Почему бы не остановиться здесь на теме четвертой Международной встречи Фрейдова поля? Встреча состоится через год. Я говорю вам это, чтобы вы могли сэкономить уже сейчас. На самом деле, она обойдется вам дороже поступления на факультет. Мы собираемся собрать людей со всего мира планируется сделать перевод на четыре языка. Прежде всего, на французский и испанский. Кроме того, будут бразильцы, которым необходим перевод на португальский язык. Дело не в том, что они не понимают испанский, но по понятным причинам они захотят, чтобы их язык тоже был представлен. К тому же теперь заявлено участие англичан и американцев. Поэтому все это будет стоить денег. Обо всем этом я сообщаю вам заранее, потому что к четырехдневному международному конгрессу нужно начинать готовиться как минимум за год. Люди, которые приезжают из Латинской Америки, Северной Америки или Австралии, всегда вынуждены гораздо больше к этому готовиться материально, чем вы, которым нужно будет только доехать до седьмого округа Парижа.
Le thème de cette Rencontre, c'est hystérie et obsession. Évidemment, plus ça s'étend, plus il faut prendre des thèmes simples, des thèmes qui se traduisent facilement. On est condamné,pour ce qui est des titres, à une certaine platitude volontaire. Mais c'est quand même un binaire que j'ai réussi à glisser là. En effet, l'hystérie et l'obsession, ce n'est évidemment pas symétrique. On peut pourtant, de ce binaire, obtenir des effets de sens, et il faudra voir quelle structure on peut construire. Je ne vais pas m'engager à fond là-dedans. Je vais faire juste une petite touche.
Тема этой встречи — истерия и невроз навязчивости. Очевидно, что, чем больше расширяется круг участников, тем больше приходится брать простых, легко переводимых тем. Что касается названий, мы обречены на некоторую намеренную пошлость. Но все же в этом названии присутствует бинарность, которую я успел туда ввернуть. На самом деле, истерия и невроз навязчивости явно не симметричны. Однако из этой бинарности мы можем получить эффекты смысла, и нужно будет посмотреть, какую структуру мы сможем построить. Я не собираюсь углубляться в это. Я просто хочу немного коснуться этого вопроса.
Si je m'occupe donc d'hystérie et d'obsession, je verrais déjà à y opposer des modalités. Pourquoi ne pas considérer que ce qui est prévalent dans l'hystérie, c'est la contingence? Ca fonderait précisément déjà la relation ou l'apparentement de l'hystérie et de la science. Evidemment, dans la science, on célèbre ça sous les espèces de l'invention, tandis qu'on dénote ça sous les espèces de l'affabulation dans l'hystérie. Mais il y a pourtant un point où l'invention et l'affabulation ont une même modalité. Elles ont même modalité de contingence. Est-ce qu'on ne voit pas précisément dans l'hystérie, au premier plan, une problématique de la rencontre? Le sujet hystérique fait des rencontres. Par là, il s'oppose assez à l'obsessionnel qui, lui, n'en fait pas, ou bien en fait très peu. Il y a dans l'hystérie, à l'affiche, le rejet de la nécessité. C'est ce qui va faire révolte, rébellion, alors qu'il s'agit de fidélité à la contingence.
Так что если я займусь истерией и неврозом навязчивости, я уже буду видеть, как противопоставить им модальности. Почему бы не считать, что в истерии преобладает случайность? Уже это точно послужило бы основанием для отношений или сходством между истерией и наукой. Очевидно, в науке мы воспеваем под видом изобретения то, что в истерии мы обозначаем как выдумка. Но тем не менее есть точка, в которой изобретение и выдумка имеют одинаковую модальность. У них одна и та же модальность случайности. Разве мы не видим проблематику встречи на переднем плане именно в истерии? Истерический субъект устраивает встречи. Таким образом, он совершенно противоположен невротику навязчивости, с которым они не происходят или происходят очень редко. В истерии, явным образом, присутствует отказ от необходимости. Вот что вызовет возмущение, протест, но что также говорит о верности случайному.
C'est ce qui convient excellemment au sujet dont la place propre et première est celle de la vérité.
Это то, что идеально подходит для субъекта, чье надлежащее и первостепенное место принадлежит истине.
Pour l'obsession, c'est différent. Qu'est-ce qu'on a nommé obsession, sinon la prévalence de la nécessité. Comment pourrait-elle être mieux constituée que par un certain ne cesse pas de. L'hystérie, elle, c'est certain, n'est pas dans le ne cesse pas. Elle cultive plutôt, fait miroiter, l'interruption, l'arrêt. L'obsession, au contraire, désigne l'esclavage du ne cesse pas. A l'occasion, dans une autre guise du ne cesse pas, ça devient l'impossibilité du désir, c'est-à-dire le désir avec la modalité de l'impossible - désir à distinguer soigneusement du désir insatisfait qui, lui, est expérimental, et même expérimentateur.
В случае невроза навязчивости все иначе. Что было названо неврозом навязчивости, если не преобладание необходимости? Каким образом она может быть образована лучше, чем определенным «не перестает». Истерия же, определенно, не в этом «не перестает». Она скорее культивирует, заманивает, вызывает прерывание, остановку. Обсессия, напротив, обозначает рабство «неперестающего». Иногда, в ином обличье «неперестающего», это становится невозможностью желания, то есть желанием с модальностью невозможного — желанием, которое следует тщательно отличать от неудовлетворенного желания, которое само является экспериментальным и даже экспериментаторским.
Ce sont des vêtements un peu l‚ches, ceux que je taille là. Il faut plusieurs essayages pour que ça aille. Alors, pour serrer un peu plus la complexité de l'expérience, il faudrait relever que curieusement, et contrairement à la certitude dont témoigne le mode de la nécessité dans la pensée, nous n'avons pas de certitude dans la pensée d l'obsession. Il n'y a pas certitude mais doute. Voici un schéma qui a sa cohérence.
Эти одежды несколько свободны для размера, который мне нужен. Чтобы сделать это правильно, требуется несколько попыток. Итак, чтобы захватить еще больше сложности опыта, следует отметить, что, любопытным образом и вопреки той уверенности, о которой свидетельствует модус необходимости в мышлении, у нас нет уверенности в мышлении невротика навязчивости. Нет никакой уверенности, только сомнения. Вот схема, которая этому соответствует.
Si j'écris là la nécessité comme mode de l'obsession, il faut que j'écrive l'impossible au niveau du désir. Et ce qu'il devrait y avoir ici, au centre, c'est la certitude. Pour l'hystérie, nous avons la contingence au niveau du mode, et, comme j'ai considéré le désir insatisfait comme expérimentateur, nous avons le possible au niveau du désir. Et puis, au centre, nous devrions mettre le doute. Seulement la clinique semble imposer un chiasme, que je résumerai ainsi sur ce schéma.
Если я запишу здесь необходимость в качестве модальности невроза навязчивости, то я должен записать невозможное на уровне желания. И уверенность — это то, что должно быть здесь, в центре. В случае истерии мы имеем случайное на уровне модуса, и поскольку я рассматривал неудовлетворенное желание как экспериментаторское, то мы имеем возможное на уровне желания. И затем, в центре, мы должны поместить сомнение. Кажется, только клиника навязывает хиазм, который я в сжатом виде представляю на этой схеме.
Если я запишу здесь необходимость в качестве модальности невроза навязчивости, то я должен записать невозможное на уровне желания. И уверенность — это то, что должно быть здесь, в центре. В случае истерии мы имеем случайное на уровне модуса, и поскольку я рассматривал неудовлетворенное желание как экспериментаторское, то мы имеем возможное на уровне желания. И затем, в центре, мы должны поместить сомнение. Кажется, только клиника навязывает хиазм, который я в сжатом виде представляю на этой схеме.
Nous avons un chiasme où, dans la pensée, la nécessité de l'obsession se traduit par le doute. La contingence hystérique, par contre, se traduit par une certitude, serait-elle celle même du vide. Je prends ça comme un premier tremplin pour la Rencontre internationale. Un an doit encore s'écouler et il y a encore le temps de raffiner et de ramifier cette construction.
У нас есть хиазм, где в мышлении необходимость невроза навязчивости превращается в сомнение. Истерическая случайность, с другой стороны, превращается в уверенность, даже в пустоту. Я считаю, это первый трамплин для Международной встречи. Год еще не закончился, и еще есть время, чтобы доработать и расширить эту конструкцию.
Je prends ça comme tremplin pour la Rencontre et je reviens au modal.
Я оставлю это как трамплин для встречи и возвращаюсь к вопросу модальности.
Ce modal, vous savez qu'il est spécialement par Lacan attribué à la demande. En 72, Lacan formule que le dit de la demande a un statut logique qui est de l'ordre du modal. A cet égard, il le distingue du dit de l'interprétation comme apophantique. C'est du grec, et même du grec d'Aristote. Apophansis veut dire: déclaration, ou proposition, ou position. S'y distinguent ensuite deux espèces qui sont la négation et l'affirmation. Toutes les variations du modal se distinguent de ce qui dans l'interprétation, dans l'apophantique, est au fond de l'ordre du oui ou non. A cet égard, l'interprétation, ça ne se prête pas à ces modalisations. Retenons que Lacan ne formule pas expressément que tous les dits du sujet soient modaux. Il ne formule pas que tous les dits du sujet relèvent du modal. A cet égard, la demande, c'est une façon, entre autres, de dire. Ce n'est pas expressément l'unique. Si tous les dits ne sont pas de l'ordre du modal, c'est d'abord parce que dans l'analyse on ne peut pas formuler une expression comme tous les dits, et cela au moins quand on les prend au niveau de l'association libre qui est de l'ordre du pas-tout. Lacan n'en formule pas moins - et c'est là tout le paradoxe - que la demande "enveloppe de son modal l'ensemble des dits". Ca nous oblige à nous rompre à cette logique où, d'un côté, les dits sont pas-tout, et où, de l'autre côté, on puisse parler de l'ensemble des dits. C'est ce qui est aussi bien présent dans les formules de la sexuation: le pas-tout n'empêche pas de parler de l'ensemble. Par rapport à ça, Lacan fait contraster l'interprétation en tant qu'elle porte sur la cause du désir et la révèle. Je me souviens, lors des remous de la dissolution de l'EFP, début 80, avoir provoqué une commotion en rappelant simplement que l'interprétation ne porte pas sur le signifiant mais sur la cause du désir. Ca leur avait fait, aux gens qui étaient là, des évanouissements. C'est maintenant presque rentré dans la vulgate.
Эта модальность, как вы знаете, особенно приписывается Лаканом требованию. На стр. 72 Лакан заявляет, что сказанное о требовании имеет логический статус, который принадлежит к порядку модального. В этом отношении он отличает его от сказанного интерпретации как апофатическое. Это из греческого языка, более того, из аристотелевского греческого языка. Апофанизис означает заявление, предложение или позиция. Здесь различают два вида, а именно отрицание и утверждение. Все вариации модальности отличаются от того, что в интерпретации, в апофатическом, лежит в основе порядка «да или нет». В этом отношении интерпретация не поддается модализациям. Напомним, что Лакан прямо не утверждает, что все высказывания субъекта модальны. Он не утверждает, что все высказывания субъекта относятся к модальному. В этом отношении, требование — это, помимо всего прочего, один из способов сказать. Это явно не единственный способ. Если все сказанное не относится к модальному порядку, то это, прежде всего, потому, что в анализе нельзя сформулировать такое выражение, как «все сказанное», по крайней мере, когда оно берется на уровне свободной ассоциации, принадлежащем порядку «не-всего». Лакан, тем не менее, формулирует — и в этом весь парадокс, — что требование «оборачивает своей модальностью множество сказанного». Это заставляет нас порвать с этой логикой, где, с одной стороны, сказанное есть «не-все», а с другой стороны, можно говорить о «множестве сказанного». Это же присутствует и в формулах сексуации: «не-все» не мешает говорить о «множестве». В связи с этим, Лакан отличает интерпретацию постольку, поскольку она затрагивает причину желания и раскрывает ее. Помню, во время суматохи по поводу распада EFP, в начале 80-х, я вызвал переполох, просто напомнив, что интерпретация относится не к означающему, а к причине желания. Это заставило присутствующих попадать в обморок. Теперь это почти возвращение к вульгате.
Cette interprétation révélante, Lacan formule donc qu'elle est apophantique. Il dit plus encore. Il dit qu'elle est particulière, au sens d'Aristote, ce qui veut dire, bien sûr, qu'elle n'est pas universelle.
Таким образом, Лакан формулирует эту раскрывающую интерпретацию как апофатическую. Он говорит еще больше. Он говорит, что она является частной в аристотелевском смысле, и это, конечно, означает, что она не является всеобщей.
C'est déjà ce qui peut permettre de différencier l'interprétation et la construction qui, elle, peut bien sûr être particulière, mais qui comporte - et ça se marque assez à la récurrence de ce schéma à quatre - un certain pour tout x.
Уже это позволяет различать интерпретацию и конструкцию, которые, конечно, могут быть частными, но включают — и это весьма заметно в повторяемости этой четверичной схемы — определенность для всех х.
A partir du modal et de l'apophantique, je voudrais entrer sur cette fonction de l'interprétation dans son rapport à la demande et, par là, peut-être en dire un peu sur la demande et le désir, qui figurent au programme des conférences du mercredi soir, à la Section clinique.
Начиная с модального и апофатического, я хотел бы войти в эту функцию интерпретации в ее отношении к требованию и, таким образом, возможно, сказать немного о требовании и желании, которые фигурируют в программе вечерних конференций Клинической секции по средам.
Relevons d'abord qu'il y a une certaine équivalence de la demande et du désir, ne serait-ce que parce que la révélation de la cause du désir se fait à partir de la demande. Lacan ne recule pas, dans Télévision, à poser cette équivalence singulière: "L'inconscient, soit l'insistance dont se manifeste le désir, ou encore la répétition de ce qui s'y demande." C'est bien pour ça que nous nous gardons, pour notre part, de dévaloriser la demande. La demande, déjà, introduit l'Autre. En ce sens, dire, parler, c'est demander. "Demander, souligne Lacan, le sujet n'a jamais fait que ça." A cet égard, la demande enveloppe l'ensemble des dits. Du seul fait du niveau de la parole, l'Autre est là. C'est ce qui fait que tout dit prend la tournure de la demande, ne serait-ce que quand vous demandez que l'on vous entende. L'interprétation, elle, n'est pas une demande. En ce sens, c'est un dit tout à fait inédit. Ce n'est pas, en particulier, une demande d'acquiescement du supposé patient. L'interprétation ne peut même avoir effet de révélation que si elle s'écarte résolument de tout ce qui serait la pétition d'un accord.
Прежде всего, заметим, что между требованием и желанием существует некоторая эквивалентность, хотя бы потому, что выявление причины желания производится исходя из требования. В «Телевидении» Лакан не отступает от установления этой уникальной эквивалентности: «Бессознательное, то есть та настойчивость, с которой заявляет о себе желание, либо даже повторение того, что здесь требуется». Вот почему мы, со своей стороны, стараемся обесценить требование. Требование уже вводит Другого. В этом смысле сказать, говорить — это значит требовать. «Требовать, — подчеркивает Лакан, — субъект никогда ничего, кроме этого, и не делал». В этом отношении требование охватывает множество сказанного. Другой присутствует уже в силу того, что мы находимся на уровне речи. Именно поэтому все сказанное превращается в требование, пусть даже вы только требуете, чтобы вас выслушали. Интерпретация — это не требование. В этом смысле это совершенно новое высказывание. В частности, это не требование о согласии предполагаемого пациента. Интерпретация не может даже иметь эффект откровения, если она решительно не отклоняется от всего, что было бы прошением о согласии.
Alors, comme on est porté à dévaloriser la demande, on est porté à imaginer un au-delà de cette demande. D'ailleurs, on n'a même pasтbesoin de l'imaginer: cet au-delà de la demande, il est dans Lacan.
Итак, поскольку мы склонны обесценивать требование, мы склонны воображать что-то по ту сторону этого требования. Более того, нам даже не нужно это воображать: «по ту сторону требования» уже есть у Лакана.
Mais avec cette petite difficulté qu'il est en même temps un en-deçà. C'est ce qu'il faut apercevoir d'une façon essentielle. Je ferai d'abord remarquer que si on prend la demande au niveau où elle enveloppe l'ensemble des dits, elle est alors en quelque sorte équivalente à la chaîne signifiante elle-même. Elle la spécifie simplement d'une adresse à l'Autre. Par là, on peut poser que pour la demande en tant que telle, l'essentiel n'est pas tant qu'elle témoigne d'un manque-à-avoir, mais qu'elle porte effet de manque-à-être. Le manque-à-être est amené au jour, et il s'ensuit nécessairement, structuralement, un appel "d'en recevoir le complément de l'Autre", dit Lacan. La demande, quand on la dévalorise, on la dévalorise comme demande du manque-à-avoir. Mais ce dont il s'agit, c'est autre chose. La demande, de seulement se formuler, comporte et amène au jour le manque-à-être comme tel. A cet égard, elle appelle un complément qui est un complément d'être. C'est ce que vous trouvez dans "La direction de la cure". C'est un texte de 1958, page 627 des Ecrits.
Но есть небольшая сложность, которая есть в тоже время по эту сторону. Это то, что нужно заметить как нечто существенное. Прежде всего, я хочу сказать, что если мы берем требование на уровне, на котором оно оборачивает множество сказанного, оно в некотором роде эквивалентно самой цепочке означающих. Оно просто уточняет здесь адрес в Другом. Тем самым мы можем утверждать, что для требования как такового существенно не столько то, что оно свидетельствует о нехватке обладания (имения) (manque-à-avoir), сколько то, что оно несет в себе нехватку бытия (manque-à-être). Нехватка бытия выходит на свет, и, согласно Лакану, она неизбежно структурно следует за призывом «получить дополнение от Другого». Требование, когда его обесценивают, обесценивают как требование нехватки обладания. Но речь здесь идет кое о чем другом. Чтобы просто быть сформулированным, требование включает в себя и выявляет нехватку бытия как таковую. В этом отношении оно призывает к дополнению, которое является дополнением бытия. Об этом вы можете прочитать в «Направлении лечения». Этот текст 1958 года находится на 627 странице в Écrits.
Avec ce complément d'être, si on sait le lire, on s'aperçoit qu'on a déjà l'anticipation du schème de l'aliénation et de la séparation.
Если суметь правильно его прочитать, понимаешь, что в этом дополнении бытия уже есть предвосхищение схемы отчуждения и сепарации.
L'aliénation est une déduction du manque-à-être subjectif, de l'ensemble vide comme représentant la structure du sujet, tandis que la séparation est la déduction de comment le sujet du manque-à-être trouve son complément d'être dans l'Autre. Ce complément, il le trouve strictement dans le manque de l'Autre. C'est ce qui est déjà en filigrane dans "La direction de la cure", quand Lacan évoque qu'à l'Autre l'être manque aussi. C'est même ce qu'il a écrit A barré. En 58, le schéma de dix ans après est déjà là. Il y a une aliénation qui est celle du sujet barré, et une séparation qui repose sur un mode de conjonction du sujet barré et de l'Autre barré.Ça implique que l'on distingue deux demandes: la demande en tant que manque-à-avoir et la demande en tant que manque-à-être. La seconde, que l'on peut qualifier proprement de demande d'amour, est une demande d'être. C'est en quoi il suffit, dans l'expérience analytique, de l'impératif de la règle fondamentale, qui est un impératif aliénant, pour que vienne y répondre la demande d'amour. L'impératif aliénant de l'association libre porte effet de manque-à-être - j'ai souvent développé ce point - et c'est pourquoi, en conséquence, il y a demande d'amour.
Отчуждение есть дедукция из субъективной нехватки-в-бытии, из пустого множества как представляющего структуру субъекта, тогда как сепарация есть дедукция того, как субъект нехватки бытия находит свое дополнение бытия в Другом. Это дополнение он находит исключительно в нехватке Другого. Это то, что уже проявляется, как водяной знак, в «Направлении лечения», когда Лакан упоминает, что у Другого также есть нехватка бытия. Это то самое, что он пишет как Ⱥ. Схема, появившаяся десятью годами позже, уже там — в 1958. Есть отчуждение, которое является отчуждением перечеркнутого (расщепленного) субъекта, и сепарация, основанная на способе конъюнкции перечеркнутого субъекта и перечеркнутого Другого. Это означает, что мы различаем два требования: требование как нехватку обладания (manque-à-avoir) и требование как нехватку бытия (manque-à-être). Второе, что можно по праву описать как требование любви, — это требование бытия. Вот почему в аналитическом опыте императив основного правила, который является отчуждающим императивом, достаточен для того, чтобы на него ответило требование любви. Отчуждающий императив свободной ассоциации ведет к эффекту нехватки-в-бытии — я часто развивал это положение — и вот почему, следовательно, возникает требование любви.
Le sujet supposé savoir dans l'expérience analytique, c'est-à-dire le sujet supposé au travail du chiffrage inconscient, manque d'être. Ce sujet-là, comme tel, manque d'être, et il nécessite un complément d'être. Evidemment, rien ne nous dit - et c'est là qu'il faut bien faire attention dans l'expérience - que le sujet supposé savoir ne soit pas l'analyste.Ça vous fait peut-être apercevoir pourquoi il vaut mieux que l'analyste ne s'identifie pas au sujet supposé savoir. S'il s'y identifie, eh bien, il manquera d'être, et il attendra son complément d'être du seul Autre qu'il a sous la main, à savoir l'analysant. Il y a une pathologie de l'expérience analytique qui est précisément la demande d'amour de l'analyste, dont les extravagances nous sont démontrées par exemple dans l'oeuvre d'un Férenczi. Ces extravagances, elles provoquent encore de l'enthousiasme chez un certain public. A vrai dire, c'est un enthousiasme modéré, puisque cette pratique de Férenczi s'avère être sans avenir. Férenczi nous donne la figure de l'analyste qui a donné libre cours à son identification au sujet supposé savoir en tant que manque d'être, et qui, par là, est arrivé à une conception symétrique ou mutuelle de l'expérience analytique. Vous saisissez là l'importance capitale qu'il y a à localiser l'analyste comme objet a dans l'expérience analytique. L'analyste ne manque pas d'être. Le manque-à-être revient à l'analysant. Il fait cette épreuve. C'est pourquoi la théorie comme quoi l'analyste ferait son analyse à travers ses analysants est pernicieuse.
У субъекта, предположительно знающего, в аналитическом опыте, то есть субъекта, предположительно работающего над бессознательным шифрованием, есть нехватка бытия. Этому субъекту как таковому не хватает бытия и он нуждается в дополнении бытия. Очевидно, ничто не говорит нам — и здесь мы должны быть осторожны в своем опыте, — что субъект предположительно знающий не является аналитиком. Возможно, это позволит вам увидеть, почему аналитику лучше не отождествлять себя с субъектом, предположительно знающим. Если он идентифицируется с ним, то ему будет не хватать бытия, и он будет ожидать дополнения бытия от единственного Другого, который у него есть под рукой, а именно анализанта. Существует патология аналитического опыта, которая представляет собой как раз требование аналитика любви, причуды которой показаны нам, например, в работах Ференци. Эти причуды, они до сих пор вызывают воодушевление у определенной публики. По правде говоря, это воздержанное воодушевление, так как эта практика Ференци оказывается бесперспективной. Ференци являет нам фигуру аналитика, который дал волю своей идентификации с субъектом предположительно знающим как нехватки бытия, и который, таким образом, пришел к симметричному или взаимному пониманию аналитического опыта. Вы улавливаете здесь исключительную важность локализации аналитика как объекта а в аналитическом опыте. Аналитику не не хватает бытия. Нехватка бытия возвращается к анализанту. Он проходит через это (испытание). Вот почему теория о том, что аналитик будет проводить свой анализ через своих анализантов, пагубна.
Il faut donc rigoureusement distinguer les deux demandes. La première est articulée au signifiant en tant qu'aliénation. La seconde est articulée à l'objet. D'ailleurs, si je n'avais craint de brider l'invention au cours de ces conférences du mercredi soir, j'aurais proposé comme titre: Phénomènes et structures des demandes et du désir.
Поэтому необходимо неукоснительно различать эти два требования. Первое артикулируется означающим как отчуждение. Второе артикулируется (сочленяется) с объектом. Кроме того, если бы я не боялся обуздать изобретательность во время этих вечерних конференций по средам, я бы предложил в качестве названия: Феномены и структуры требований и желаний.
У нас есть хиазм, где в мышлении необходимость невроза навязчивости превращается в сомнение. Истерическая случайность, с другой стороны, превращается в уверенность, даже в пустоту. Я считаю, это первый трамплин для Международной встречи. Год еще не закончился, и еще есть время, чтобы доработать и расширить эту конструкцию.
Je prends ça comme tremplin pour la Rencontre et je reviens au modal.
Я оставлю это как трамплин для встречи и возвращаюсь к вопросу модальности.
Ce modal, vous savez qu'il est spécialement par Lacan attribué à la demande. En 72, Lacan formule que le dit de la demande a un statut logique qui est de l'ordre du modal. A cet égard, il le distingue du dit de l'interprétation comme apophantique. C'est du grec, et même du grec d'Aristote. Apophansis veut dire: déclaration, ou proposition, ou position. S'y distinguent ensuite deux espèces qui sont la négation et l'affirmation. Toutes les variations du modal se distinguent de ce qui dans l'interprétation, dans l'apophantique, est au fond de l'ordre du oui ou non. A cet égard, l'interprétation, ça ne se prête pas à ces modalisations. Retenons que Lacan ne formule pas expressément que tous les dits du sujet soient modaux. Il ne formule pas que tous les dits du sujet relèvent du modal. A cet égard, la demande, c'est une façon, entre autres, de dire. Ce n'est pas expressément l'unique. Si tous les dits ne sont pas de l'ordre du modal, c'est d'abord parce que dans l'analyse on ne peut pas formuler une expression comme tous les dits, et cela au moins quand on les prend au niveau de l'association libre qui est de l'ordre du pas-tout. Lacan n'en formule pas moins - et c'est là tout le paradoxe - que la demande "enveloppe de son modal l'ensemble des dits". Ca nous oblige à nous rompre à cette logique où, d'un côté, les dits sont pas-tout, et où, de l'autre côté, on puisse parler de l'ensemble des dits. C'est ce qui est aussi bien présent dans les formules de la sexuation: le pas-tout n'empêche pas de parler de l'ensemble. Par rapport à ça, Lacan fait contraster l'interprétation en tant qu'elle porte sur la cause du désir et la révèle. Je me souviens, lors des remous de la dissolution de l'EFP, début 80, avoir provoqué une commotion en rappelant simplement que l'interprétation ne porte pas sur le signifiant mais sur la cause du désir. Ca leur avait fait, aux gens qui étaient là, des évanouissements. C'est maintenant presque rentré dans la vulgate.
Эта модальность, как вы знаете, особенно приписывается Лаканом требованию. На стр. 72 Лакан заявляет, что сказанное о требовании имеет логический статус, который принадлежит к порядку модального. В этом отношении он отличает его от сказанного интерпретации как апофатическое. Это из греческого языка, более того, из аристотелевского греческого языка. Апофанизис означает заявление, предложение или позиция. Здесь различают два вида, а именно отрицание и утверждение. Все вариации модальности отличаются от того, что в интерпретации, в апофатическом, лежит в основе порядка «да или нет». В этом отношении интерпретация не поддается модализациям. Напомним, что Лакан прямо не утверждает, что все высказывания субъекта модальны. Он не утверждает, что все высказывания субъекта относятся к модальному. В этом отношении, требование — это, помимо всего прочего, один из способов сказать. Это явно не единственный способ. Если все сказанное не относится к модальному порядку, то это, прежде всего, потому, что в анализе нельзя сформулировать такое выражение, как «все сказанное», по крайней мере, когда оно берется на уровне свободной ассоциации, принадлежащем порядку «не-всего». Лакан, тем не менее, формулирует — и в этом весь парадокс, — что требование «оборачивает своей модальностью множество сказанного». Это заставляет нас порвать с этой логикой, где, с одной стороны, сказанное есть «не-все», а с другой стороны, можно говорить о «множестве сказанного». Это же присутствует и в формулах сексуации: «не-все» не мешает говорить о «множестве». В связи с этим, Лакан отличает интерпретацию постольку, поскольку она затрагивает причину желания и раскрывает ее. Помню, во время суматохи по поводу распада EFP, в начале 80-х, я вызвал переполох, просто напомнив, что интерпретация относится не к означающему, а к причине желания. Это заставило присутствующих попадать в обморок. Теперь это почти возвращение к вульгате.
Cette interprétation révélante, Lacan formule donc qu'elle est apophantique. Il dit plus encore. Il dit qu'elle est particulière, au sens d'Aristote, ce qui veut dire, bien sûr, qu'elle n'est pas universelle.
Таким образом, Лакан формулирует эту раскрывающую интерпретацию как апофатическую. Он говорит еще больше. Он говорит, что она является частной в аристотелевском смысле, и это, конечно, означает, что она не является всеобщей.
C'est déjà ce qui peut permettre de différencier l'interprétation et la construction qui, elle, peut bien sûr être particulière, mais qui comporte - et ça se marque assez à la récurrence de ce schéma à quatre - un certain pour tout x.
Уже это позволяет различать интерпретацию и конструкцию, которые, конечно, могут быть частными, но включают — и это весьма заметно в повторяемости этой четверичной схемы — определенность для всех х.
A partir du modal et de l'apophantique, je voudrais entrer sur cette fonction de l'interprétation dans son rapport à la demande et, par là, peut-être en dire un peu sur la demande et le désir, qui figurent au programme des conférences du mercredi soir, à la Section clinique.
Начиная с модального и апофатического, я хотел бы войти в эту функцию интерпретации в ее отношении к требованию и, таким образом, возможно, сказать немного о требовании и желании, которые фигурируют в программе вечерних конференций Клинической секции по средам.
Relevons d'abord qu'il y a une certaine équivalence de la demande et du désir, ne serait-ce que parce que la révélation de la cause du désir se fait à partir de la demande. Lacan ne recule pas, dans Télévision, à poser cette équivalence singulière: "L'inconscient, soit l'insistance dont se manifeste le désir, ou encore la répétition de ce qui s'y demande." C'est bien pour ça que nous nous gardons, pour notre part, de dévaloriser la demande. La demande, déjà, introduit l'Autre. En ce sens, dire, parler, c'est demander. "Demander, souligne Lacan, le sujet n'a jamais fait que ça." A cet égard, la demande enveloppe l'ensemble des dits. Du seul fait du niveau de la parole, l'Autre est là. C'est ce qui fait que tout dit prend la tournure de la demande, ne serait-ce que quand vous demandez que l'on vous entende. L'interprétation, elle, n'est pas une demande. En ce sens, c'est un dit tout à fait inédit. Ce n'est pas, en particulier, une demande d'acquiescement du supposé patient. L'interprétation ne peut même avoir effet de révélation que si elle s'écarte résolument de tout ce qui serait la pétition d'un accord.
Прежде всего, заметим, что между требованием и желанием существует некоторая эквивалентность, хотя бы потому, что выявление причины желания производится исходя из требования. В «Телевидении» Лакан не отступает от установления этой уникальной эквивалентности: «Бессознательное, то есть та настойчивость, с которой заявляет о себе желание, либо даже повторение того, что здесь требуется». Вот почему мы, со своей стороны, стараемся обесценить требование. Требование уже вводит Другого. В этом смысле сказать, говорить — это значит требовать. «Требовать, — подчеркивает Лакан, — субъект никогда ничего, кроме этого, и не делал». В этом отношении требование охватывает множество сказанного. Другой присутствует уже в силу того, что мы находимся на уровне речи. Именно поэтому все сказанное превращается в требование, пусть даже вы только требуете, чтобы вас выслушали. Интерпретация — это не требование. В этом смысле это совершенно новое высказывание. В частности, это не требование о согласии предполагаемого пациента. Интерпретация не может даже иметь эффект откровения, если она решительно не отклоняется от всего, что было бы прошением о согласии.
Alors, comme on est porté à dévaloriser la demande, on est porté à imaginer un au-delà de cette demande. D'ailleurs, on n'a même pasтbesoin de l'imaginer: cet au-delà de la demande, il est dans Lacan.
Итак, поскольку мы склонны обесценивать требование, мы склонны воображать что-то по ту сторону этого требования. Более того, нам даже не нужно это воображать: «по ту сторону требования» уже есть у Лакана.
Mais avec cette petite difficulté qu'il est en même temps un en-deçà. C'est ce qu'il faut apercevoir d'une façon essentielle. Je ferai d'abord remarquer que si on prend la demande au niveau où elle enveloppe l'ensemble des dits, elle est alors en quelque sorte équivalente à la chaîne signifiante elle-même. Elle la spécifie simplement d'une adresse à l'Autre. Par là, on peut poser que pour la demande en tant que telle, l'essentiel n'est pas tant qu'elle témoigne d'un manque-à-avoir, mais qu'elle porte effet de manque-à-être. Le manque-à-être est amené au jour, et il s'ensuit nécessairement, structuralement, un appel "d'en recevoir le complément de l'Autre", dit Lacan. La demande, quand on la dévalorise, on la dévalorise comme demande du manque-à-avoir. Mais ce dont il s'agit, c'est autre chose. La demande, de seulement se formuler, comporte et amène au jour le manque-à-être comme tel. A cet égard, elle appelle un complément qui est un complément d'être. C'est ce que vous trouvez dans "La direction de la cure". C'est un texte de 1958, page 627 des Ecrits.
Но есть небольшая сложность, которая есть в тоже время по эту сторону. Это то, что нужно заметить как нечто существенное. Прежде всего, я хочу сказать, что если мы берем требование на уровне, на котором оно оборачивает множество сказанного, оно в некотором роде эквивалентно самой цепочке означающих. Оно просто уточняет здесь адрес в Другом. Тем самым мы можем утверждать, что для требования как такового существенно не столько то, что оно свидетельствует о нехватке обладания (имения) (manque-à-avoir), сколько то, что оно несет в себе нехватку бытия (manque-à-être). Нехватка бытия выходит на свет, и, согласно Лакану, она неизбежно структурно следует за призывом «получить дополнение от Другого». Требование, когда его обесценивают, обесценивают как требование нехватки обладания. Но речь здесь идет кое о чем другом. Чтобы просто быть сформулированным, требование включает в себя и выявляет нехватку бытия как таковую. В этом отношении оно призывает к дополнению, которое является дополнением бытия. Об этом вы можете прочитать в «Направлении лечения». Этот текст 1958 года находится на 627 странице в Écrits.
Avec ce complément d'être, si on sait le lire, on s'aperçoit qu'on a déjà l'anticipation du schème de l'aliénation et de la séparation.
Если суметь правильно его прочитать, понимаешь, что в этом дополнении бытия уже есть предвосхищение схемы отчуждения и сепарации.
L'aliénation est une déduction du manque-à-être subjectif, de l'ensemble vide comme représentant la structure du sujet, tandis que la séparation est la déduction de comment le sujet du manque-à-être trouve son complément d'être dans l'Autre. Ce complément, il le trouve strictement dans le manque de l'Autre. C'est ce qui est déjà en filigrane dans "La direction de la cure", quand Lacan évoque qu'à l'Autre l'être manque aussi. C'est même ce qu'il a écrit A barré. En 58, le schéma de dix ans après est déjà là. Il y a une aliénation qui est celle du sujet barré, et une séparation qui repose sur un mode de conjonction du sujet barré et de l'Autre barré.Ça implique que l'on distingue deux demandes: la demande en tant que manque-à-avoir et la demande en tant que manque-à-être. La seconde, que l'on peut qualifier proprement de demande d'amour, est une demande d'être. C'est en quoi il suffit, dans l'expérience analytique, de l'impératif de la règle fondamentale, qui est un impératif aliénant, pour que vienne y répondre la demande d'amour. L'impératif aliénant de l'association libre porte effet de manque-à-être - j'ai souvent développé ce point - et c'est pourquoi, en conséquence, il y a demande d'amour.
Отчуждение есть дедукция из субъективной нехватки-в-бытии, из пустого множества как представляющего структуру субъекта, тогда как сепарация есть дедукция того, как субъект нехватки бытия находит свое дополнение бытия в Другом. Это дополнение он находит исключительно в нехватке Другого. Это то, что уже проявляется, как водяной знак, в «Направлении лечения», когда Лакан упоминает, что у Другого также есть нехватка бытия. Это то самое, что он пишет как Ⱥ. Схема, появившаяся десятью годами позже, уже там — в 1958. Есть отчуждение, которое является отчуждением перечеркнутого (расщепленного) субъекта, и сепарация, основанная на способе конъюнкции перечеркнутого субъекта и перечеркнутого Другого. Это означает, что мы различаем два требования: требование как нехватку обладания (manque-à-avoir) и требование как нехватку бытия (manque-à-être). Второе, что можно по праву описать как требование любви, — это требование бытия. Вот почему в аналитическом опыте императив основного правила, который является отчуждающим императивом, достаточен для того, чтобы на него ответило требование любви. Отчуждающий императив свободной ассоциации ведет к эффекту нехватки-в-бытии — я часто развивал это положение — и вот почему, следовательно, возникает требование любви.
Le sujet supposé savoir dans l'expérience analytique, c'est-à-dire le sujet supposé au travail du chiffrage inconscient, manque d'être. Ce sujet-là, comme tel, manque d'être, et il nécessite un complément d'être. Evidemment, rien ne nous dit - et c'est là qu'il faut bien faire attention dans l'expérience - que le sujet supposé savoir ne soit pas l'analyste.Ça vous fait peut-être apercevoir pourquoi il vaut mieux que l'analyste ne s'identifie pas au sujet supposé savoir. S'il s'y identifie, eh bien, il manquera d'être, et il attendra son complément d'être du seul Autre qu'il a sous la main, à savoir l'analysant. Il y a une pathologie de l'expérience analytique qui est précisément la demande d'amour de l'analyste, dont les extravagances nous sont démontrées par exemple dans l'oeuvre d'un Férenczi. Ces extravagances, elles provoquent encore de l'enthousiasme chez un certain public. A vrai dire, c'est un enthousiasme modéré, puisque cette pratique de Férenczi s'avère être sans avenir. Férenczi nous donne la figure de l'analyste qui a donné libre cours à son identification au sujet supposé savoir en tant que manque d'être, et qui, par là, est arrivé à une conception symétrique ou mutuelle de l'expérience analytique. Vous saisissez là l'importance capitale qu'il y a à localiser l'analyste comme objet a dans l'expérience analytique. L'analyste ne manque pas d'être. Le manque-à-être revient à l'analysant. Il fait cette épreuve. C'est pourquoi la théorie comme quoi l'analyste ferait son analyse à travers ses analysants est pernicieuse.
У субъекта, предположительно знающего, в аналитическом опыте, то есть субъекта, предположительно работающего над бессознательным шифрованием, есть нехватка бытия. Этому субъекту как таковому не хватает бытия и он нуждается в дополнении бытия. Очевидно, ничто не говорит нам — и здесь мы должны быть осторожны в своем опыте, — что субъект предположительно знающий не является аналитиком. Возможно, это позволит вам увидеть, почему аналитику лучше не отождествлять себя с субъектом, предположительно знающим. Если он идентифицируется с ним, то ему будет не хватать бытия, и он будет ожидать дополнения бытия от единственного Другого, который у него есть под рукой, а именно анализанта. Существует патология аналитического опыта, которая представляет собой как раз требование аналитика любви, причуды которой показаны нам, например, в работах Ференци. Эти причуды, они до сих пор вызывают воодушевление у определенной публики. По правде говоря, это воздержанное воодушевление, так как эта практика Ференци оказывается бесперспективной. Ференци являет нам фигуру аналитика, который дал волю своей идентификации с субъектом предположительно знающим как нехватки бытия, и который, таким образом, пришел к симметричному или взаимному пониманию аналитического опыта. Вы улавливаете здесь исключительную важность локализации аналитика как объекта а в аналитическом опыте. Аналитику не не хватает бытия. Нехватка бытия возвращается к анализанту. Он проходит через это (испытание). Вот почему теория о том, что аналитик будет проводить свой анализ через своих анализантов, пагубна.
Il faut donc rigoureusement distinguer les deux demandes. La première est articulée au signifiant en tant qu'aliénation. La seconde est articulée à l'objet. D'ailleurs, si je n'avais craint de brider l'invention au cours de ces conférences du mercredi soir, j'aurais proposé comme titre: Phénomènes et structures des demandes et du désir.
Поэтому необходимо неукоснительно различать эти два требования. Первое артикулируется означающим как отчуждение. Второе артикулируется (сочленяется) с объектом. Кроме того, если бы я не боялся обуздать изобретательность во время этих вечерних конференций по средам, я бы предложил в качестве названия: Феномены и структуры требований и желаний.
Cette distinction des deux demandes, ça rend déjà un peu moins paradoxal de formuler que le désir se produit dans l'au-delà de la demande et dans son en-deçà. La première de ces demandes conduit - faisons y attention - à une identification. Dans la mesure où on parle de demande primaire, on peut parler d'une identification primaire. Cette première demande, on peut donc la rapporter à une identification au signifiant:
Это различение двух требований уже делает несколько менее парадоксальной формулировку того, что желание производится по ту сторону требования и по эту (его сторону). Первое из этих требований приводит — обратим внимание — к идентификации. Поскольку мы говорим о первичном требовании, мы можем говорить о первичной идентификации. Таким образом, это первое требование может быть связано с идентификацией с означающим:
S1
__
$
Vous savez que Lacan a détaillé les modes de l'identification au signifiant tout puissant de la demande - je ne reviens pas là-dessus - mais ce qu'on oublie, c'est qu'il invite à ne pas confondre deux identifications qui sont en rapport avec ces deux demandes: "Il ne faut pas confondre l'identification au signifiant tout puissant de la demande et l'identification à l'objet de la demande d'amour." L'identification à l'objet de la demande d'amour, c'est celle qui est en cause dans la seconde demande: Da
Вы знаете, что Лакан детализировал способы идентификации со всемогущим означающим требования — я не буду возвращаться к этому — но мы забываем, что он предлагает нам не путать две идентификации, связанные с этими двумя требованиями: «Не следует путать идентификацию со всемогущим означающим требования и идентификацию с объектом требования любви». Идентификация с объектом требования любви и есть то, о чем идет речь во втором требовании: Da
S1
__
$
Vous savez que Lacan a détaillé les modes de l'identification au signifiant tout puissant de la demande - je ne reviens pas là-dessus - mais ce qu'on oublie, c'est qu'il invite à ne pas confondre deux identifications qui sont en rapport avec ces deux demandes: "Il ne faut pas confondre l'identification au signifiant tout puissant de la demande et l'identification à l'objet de la demande d'amour." L'identification à l'objet de la demande d'amour, c'est celle qui est en cause dans la seconde demande: Da
Вы знаете, что Лакан детализировал способы идентификации со всемогущим означающим требования — я не буду возвращаться к этому — но мы забываем, что он предлагает нам не путать две идентификации, связанные с этими двумя требованиями: «Не следует путать идентификацию со всемогущим означающим требования и идентификацию с объектом требования любви». Идентификация с объектом требования любви и есть то, о чем идет речь во втором требовании: Da
Nous retrouverons articulées et ces deux demandes et ces deux identifications dans le schéma du discours du maître ou de l'inconscient, avec un axe d'aliénation et un axe de séparation. C'est pourquoi Lacan peut dire que l'identification à l'objet de la demande d'amour ouvre la séquence du transfert et non pas la ferme. S'il y a régression dans l'analyse, elle est scandée par des identifications qui la stoppent. Cette formulation, vous la trouverez page 635 des Ecrits. Elle est tout à fait capitale, puisqu'elle nous ramène à des stades antérieurs de l'élaboration de Lacan, en 58. On y voit encore des adhérences avec le langage orthodoxe ou classique de l'époque, mais on peut cependant s'apercevoir que, loin d'être dévalorisée, la demande est à proprement parler le transfert. C'en est la base, le support, mais à condition qu'on la saisisse au niveau qui convient, c'est-à-dire au niveau de la demande d'amour. C'est ce que Lacan appelle à l'époque l'identification à l'objet de la demande d'amour. C'est ainsi qu'il qualifie le virage terminal de l'analyse. Il n'appelle pas ça encore la traversée du fantasme. C'est le point où le sujet s'aperçoit que toutes les demandes qu'il a pu formuler n'étaient que transfert - "transfert, dit Lacan, destiné à maintenir en place un désir instable ou douteux dans sa problématique". Le désir décidé, que Lacan évoque dans Télévision comme exigible au début d'une analyse, est certainement à mettre en parallèle avec le désir instable, le désir douteux. C'est dire que l'interprétation porte sur la demande comme transfert. Elle porte sur l'objet de la demande d'amour comme maintenant en place le désir. C'est là qu'on peut rassembler les choses en disant que l'interprétation porte sur la cause du désir.
Мы найдем и эти два требования, и эти две идентификации, сочлененными в схеме дискурса господина или бессознательного, с осью отчуждения и осью сепарации.
Мы найдем и эти два требования, и эти две идентификации, сочлененными в схеме дискурса господина или бессознательного, с осью отчуждения и осью сепарации.
Вот почему Лакан может сказать, что идентификация с объектом требования любви открывает последовательность переноса, а не закрывает ее. Если в анализе имеет место регрессия, она скандируется идентификациями, которые ее останавливают. Вы найдете эту формулировку на странице 635 Écrits. Это очень важно, поскольку возвращает нас к более ранним стадиям разработки Лакана в 1958 году. Мы все еще видим там соотнесения с ортодоксальным или классическим языком той эпохи, но можно, тем не менее, видеть, что язык отнюдь не обесценен, требование, собственно говоря, является переносом. Это основа, опора, но при условии, что мы постигаем ее на соответствующем уровне, то есть на уровне требования любви. Это то, что Лакан в свое время называл идентификацией с объектом требования любви. Вот как он определяет конечный поворот анализа. Он еще не называет это пересечением фантазма. Это тот момент, когда субъект осознает, что все требования, которые он смог сформулировать, были только переносом — «перенос, — говорит Лакан, — имел целью поддержать неустойчивое или сомнительное желания в его проблематике». Решительное желание, которое Лакан упоминает в «Телевидении», как это требуется в начале анализа, безусловно, параллельно неустойчивому желанию, сомнительному желанию. Иными словами, интерпретация относится к требованию как к переносу. Интерпретация относится к объекту требования любви как к требованию, поддерживающему желание. Именно здесь мы можем собрать всё воедино, сказав, что интерпретация имеет отношение к причине желания.
Si vous lisez "La direction de la cure" comme il convient, c'est-à-dire en y ajoutant les mathèmes qui n'y sont pas, vous arrivez au point où vous ne pouvez pas écrire le transfert autrement qu'avec la formule même de la pulsion. Il y a une même formule pour le transfert et pour la pulsion: ($ <> D)
Ca n'implique évidemment aucun au-delà de la demande, aucun au-delà absolu de la demande. Par contre, ça indique qu'il ne faut pas confondre, mais différencier, l'interprétation des identifications et l'interprétation de la cause. Ce que relève Lacan dans la seconde topique de Freud, et qu'il arrive à retourner contre la lecture qu'en fait l'egopsychology, c'est que les identifications du sujet se déterminent du désir sans satisfaire la pulsion. Il n'y a pas de proposition plus essentielle que celle-ci, et pour saisir à quoi tend la structure même du discours analytique, et pour donner sa situation à la traversée du fantasme, à propos de laquelle j'ai risqué la fois dernière une formule, une formule sur laquelle je reviendrai le 27 février.
Если вы читаете «Направление лечения» как следует, то есть добавляя отсутствующие матемы, вы приходите к тому, что не можете описать перенос иначе, как с помощью формулы того же влечения. Имеет место одна и та же формула для переноса и для влечения: ($ ◊ D).
Очевидно, она не подразумевает никакого «по ту сторону» требования, какого-либо абсолютного «по ту сторону» требования. Напротив, она указывает, что не нужно спутывать, а нужно различать интерпретацию идентификаций и интерпретацию причины. Лакан указывает на это, с отсылкой ко второй топике Фрейда, когда ему удается противопоставить свое прочтение прочтению, сделанному эго-психологией: идентификации субъекта определяются желанием без удовлетворения влечения. Нет более существенного положения, чем это, и для того, чтобы уловить, к чему стремится сама структура аналитического дискурса, определить её позицию к пересечению фантазма, которую я рискнул сформулировать в прошлый раз и к которой я вернусь 27 февраля.
Рабочий перевод: Д. Колосов, Е. Ермаков, Е.Седова, Е. Уразбаева, Е.Палесская, ред. с фр. И. Макарова, ред. с русск. П. Чижова, А. Бибиксарова, сайт: О. Ким
Si vous lisez "La direction de la cure" comme il convient, c'est-à-dire en y ajoutant les mathèmes qui n'y sont pas, vous arrivez au point où vous ne pouvez pas écrire le transfert autrement qu'avec la formule même de la pulsion. Il y a une même formule pour le transfert et pour la pulsion: ($ <> D)
Ca n'implique évidemment aucun au-delà de la demande, aucun au-delà absolu de la demande. Par contre, ça indique qu'il ne faut pas confondre, mais différencier, l'interprétation des identifications et l'interprétation de la cause. Ce que relève Lacan dans la seconde topique de Freud, et qu'il arrive à retourner contre la lecture qu'en fait l'egopsychology, c'est que les identifications du sujet se déterminent du désir sans satisfaire la pulsion. Il n'y a pas de proposition plus essentielle que celle-ci, et pour saisir à quoi tend la structure même du discours analytique, et pour donner sa situation à la traversée du fantasme, à propos de laquelle j'ai risqué la fois dernière une formule, une formule sur laquelle je reviendrai le 27 février.
Если вы читаете «Направление лечения» как следует, то есть добавляя отсутствующие матемы, вы приходите к тому, что не можете описать перенос иначе, как с помощью формулы того же влечения. Имеет место одна и та же формула для переноса и для влечения: ($ ◊ D).
Очевидно, она не подразумевает никакого «по ту сторону» требования, какого-либо абсолютного «по ту сторону» требования. Напротив, она указывает, что не нужно спутывать, а нужно различать интерпретацию идентификаций и интерпретацию причины. Лакан указывает на это, с отсылкой ко второй топике Фрейда, когда ему удается противопоставить свое прочтение прочтению, сделанному эго-психологией: идентификации субъекта определяются желанием без удовлетворения влечения. Нет более существенного положения, чем это, и для того, чтобы уловить, к чему стремится сама структура аналитического дискурса, определить её позицию к пересечению фантазма, которую я рискнул сформулировать в прошлый раз и к которой я вернусь 27 февраля.
Рабочий перевод: Д. Колосов, Е. Ермаков, Е.Седова, Е. Уразбаева, Е.Палесская, ред. с фр. И. Макарова, ред. с русск. П. Чижова, А. Бибиксарова, сайт: О. Ким
