Коллективная практика в учреждении возникает прежде всего именно по причине невыносимости клиники, а не ввиду психотерапевтической цели. Практика предоставления убежища, ухода, помощи, в том числе и в случае принудительного заключения, необходимы, когда разрушающие свойства "возвращения в реальное" влечения угрожают выживанию или просто социальной жизни человека, который страдает. В противном случае, он сам или его окружение рискуют подвергнуться драматическим последствиям. Так, молодая женщина, оказавшаяся на клиническом представлении, чья субъективная позиция выражалась в уверенности в своей некрасивой внешности и врожденной уродливости, настолько, что это не могло бы быть переносимым без присутствия кого- то, кто ее любит, сказала нам: "Во вне я скажу "да" неважно кому и не важно на что", подобно тому, как это действительно случалось до ее госпитализации. «Вот почему я хочу остаться в больнице».
С одной стороны, напоминание о клинической мотивации существования учреждения в целях профилактики непризнавания ее незаменимой социальной функции означает создание препятствий для ее ликвидации, подобно тому, как это случилось в Италии. Не потому, что учреждение вылечивает, и поэтому оно должно быть поддержано, не потому, что оно не вылечивает, и должно быть упразднено. Поскольку, в первом случае, велик риск рассматривать пребывание в больнице на неопределенный срок как естественный факт, а во втором, видеть пациентов, отданных во власть трудностей при возвращении в семью или в привычное окружение, подвергая их опасности бродяжничества и новым переходам к действию (passages à l’acte). Поддержание этой "социальной" функции является тем, что позволяет точно отметить границу терапевтического волеизъявления, которое без этой границы рискует превратить учреждение в место отчуждения и опробирования крайностей. Возможно, было невполне ясно отмечено, что именно по причине этой путанницы между гостиничной функцией, госпитализацией (в этимологическом смысле термина), и терапевтическими целями, учреждение и могло стать объектом критики и мер упразднения.
С другой стороны, подчеркивание социальной необходимости практики в учреждении в ответ на определенные последствия «форклюзии влечения" имеет преимуществом то, что в самой команде медицинского персонала акцент смещается от иерархии компетенций, предполагаемых дипломами, к реальному разделяемого клинического вопроса.
Когда клиническое состояние психоза может позволить включение трансфера на аналитика, тогда не является необходимым, ни даже желательным, чтобы субъект находился в учреждении или был включен в систему помощи. Лечение психоза автоматически не требует коллективного ответа, как это доказывают все более и более многочисленные свидетельства лечений психотических субъектов у психоаналитиков — хотя субъект часто устраивается так, чтобы создавать вокруг себя сеть третьих лиц (аналитик, психиатр, универсальный терапевт, социальный работник), что эквивалентно невидимому учреждению.
Но когда такое включение не является выполнимым, клиника также требует ответа, который не может быть ни ответом единственного практикующего, ни одномоментным ответом дня. Беспокойство, оскорбления, повреждение, «эпилептиморфный» кризис, потасовки, персекутивная интерпретация жеста не дожидаются встречи, отложенной на завтра, чтобы проявлять себя. И некоторый способ обращения, некоторый способ вмешательсвта или невмешательства, расчет, в итоге, положения, которое нужно занять, может быть востребованным любым практиком или в любой момент, который не совпадает с практикой или моментом консультации. Короче говоря, клиника иногда требует ответа, практики госпитального образца. Весь вопрос тогда состоит в том, чтобы знать, может ли психоанализ как таковой освещать, направлять, ориентировать, то есть, может ли он позволить осуществлять медицинскую деятельность и акцию помощи, поддержки, размещения, которые могли бы уступить место клинике субъекта, взяв в качестве критерия различные условия возвращения в реальное влечения, в контексте жизни в учреждении. Речь не идет больше о том, чтобы знать, может ли и как может психоанализ иметь « место среди других практик медико-социального поля », но могут ли эти другие практики осуществляться- в своей клинической мотивации и в своей социальной функции- с учетом гипотез психоанализа. Речь идет о том, чтобы знать, могут ли дискурсы, вписанные в медико-социальное поле, которые пронизывают учреждение, быть ориентированы вопросами психоанализа, вопросами, которые психоз ставит психоанализу, а не знать, может ли практика психоаналитика вписаться среди этих практик.
Каждый практикующий может иметь присущий ему стиль, свой способ присутствия – "рассеянного" или «внимательного», свой юмор или свою серьезность; у каждого практикующего могут быть свои специфические обязанности, но каждый должен внести свой вклад в то, чтобы представлять фигуру большого Другого, которая позволяет здесь иметь место субъекту без прорыва перехода к действию. Тотчас обнаруживается, что воплощение умиротворяющей фигуры большого Другого, создания некой «aтмосферы»* жизни в обществе, которая делает более терпимым пребывание для всех, не является уделом или долгом одного единственного практикующего, а может происходить лишь при ориентации работы, разделяемой всеми практиками по ту сторону компетенций каждого. Именно природа клиники, требующая здесь ответа сообща, приводит к формированию команды.
Таким образом, ориентир, найденный в реальном, который мотивирует существование учреждения, трансформирует вопрос соотношения « психоанализ и учреждение » (который мотивирован, в конечном счете, озабоченностью в идентификации практикующего) в два типа более конкретных вопросов: возможного применения психоанализа к другой практике, с одной стороны, и отношения между психозом и психоанализом, с другой стороны.