Наше вмешательство состояло не в том, чтобы создать кабинет аналитика в учреждении, не в том, чтобы заменить психотерапевта аналитиком, а в попытке привнести диспозитив учреждения в поле клиники, определяемой фрейдовской теорией причинности. Весь вопрос здесь не в том, чтобы знать, может ли психоанализ относиться к наукам, но может ли наука считаться с психоанализом; то же - и в отношении психиатрического учреждения. Вопрос состоит не в том, может ли психоанализ относиться к помощи, обеспечиваемой учреждением, но может ли психиатрическая помощь (убежище, социальная помощь, лечение) считаться с психоанализом, может ли она быть ориентирована гипотезами психоанализа. Действительно, всякий раз, когда психоанализ оказывается безусловно трансплантирован в теоретический контекст и предшествующий формат практики, это заканчивается тем, что он оказывается либо отброшен, либо интегрирован - как некогда, во времена Юнга и Блейлера - но ценой его каузального измерения и, следовательно, его клиники. Тогда психоанализ превращается в психологию, и с этого момента под влиянием практики, которая, не ставя под сомнение свои клинические предположения, оперирует общей категорией трансфера и такой же общей концепцией лечения, которые подвержены идее прогресса, измеряемого идеалами, которые привносит дискурс мэтра.
Отклонить учреждение от психотерапевтического пути, помещающего на одну параллель с эволюционной линией, которая идет от материнской заботы к самостоятельности, определенный тип учреждения и определенный уровень лечения, было предварительным условием его перемещения в поле фрейдовской клиники. Это вновь позволило обнаружить социальную функцию учреждения, то есть того, что часто является единственным доступным ответом на последствия статуса наслаждения в психозе*. В то же самое время, акцент, поставленный на эту функцию, позволил освободить время для клинического вопроса как предварительного условия в любом лечении.
Прежде всего учреждение существует не для лечения психозов - в противном случае все психотические субъекты должны были бы здесь быть, но соответствие с тем, что невыносимое и социально нежизнеспособное в психозе требует того, чтобы ему предоставили приют и убежище (и в некоторых случаях "официальное помещение"). Учреждение не возникает на месте кабинета психиатра или психоаналитика, оно возникает на месте социальной связи, ставшей неосуществимой. С этого момента вопрос, который возникает, заключается в том, чтобы знать, как нам ориентироваться, принимая в расчет психоанализ в данном контексте и дискурс, который не является дискурсом психоанализа, но дискурсом мэтра, с субъектами, которые сами не находятся в этом дискурсе. Итак, если двойное преимущество существования учреждения состоит в том, чтобы избежать упразднения его функции убежища и чрезмерного распространения его терапевтической функции (определяя срок пребывания соответствующим процессу лечения), “незатенение” социальной причины существования учреждения помощи, представляет, главным образом, интерес в том, чтобы разделить два различных измерения: измерение психиатрической помощи, которое отвечает праву индивида быть опекаемым, защищенным, получающим помощь, даже если он этого не требует, и измерению субъекта. Эти два измерения понятие самой психотерапии рискует смешать в ущерб каждой из них. Именно тогда, когда причина существования учреждения не полностью покрыта ее психотерапевтическим замыслом, измерение субъекта может иметь там место.
Опубликовано с согласия автора.
* J.-D.Matet. Bulletin de l’ACF, Ile-de-Frace, 1, Confluents